Search
Generic filters
18/11/2020
45
2
5

Конец Айдахара. Сказка-фантазия.

Содержание:

1. Вступление ……………………………………………
2. Рождение батыра …………………………………….
3. В стане врага …………………………………………
4. Битва трехглавого змея с Найзагаем* …………….
5. Арлан идет сражаться с силами зла ……………….
6. Встреча с Камбар-ата* ………………………………
7. Батыр добывает крылатого тулпара* …………….
8. Дяу* и волшебный меч ………………………………
9. Албасты* и чудодейственная сила меча ………….
10. Единоборство с Жезтырнак* ………………………
11. Битва с Мыстан* …………………………………….
12. Жалмауыз кемпир* идет мстить ………………….
13. В логове дракона …………………………………….
14. Айдахар спускается в преисподнюю и предстает
перед Эрликом* …………………………………….
15. Поединок батыра со змеем …………………………
16. Поиски Улпан. Спасение пленников ………………
17. Заключение ………………………………………….
18. Примечания …………………………………………

Вступление

В забвенье канувшее время,
Когда мир веровал в Тенгри*.
Людское почитало племя
Владыку Неба и Земли.
– О, Жараткан*! – тянулись руки,
– Услышь детей молящий глас.
Возьми, Всевышний, на поруки,
Дай справедливый свой наказ!

Бог, слыша жаркие молитвы,
В дар горы преподнес, моря
И русла рек неторопливых,
Озера, степи и леса.
Без счета табуны, отары,
Свободу, честь не позабыл.
Дал праведную власть кагану*.
Творца избранник и судьбы
Бумын Ильхан* народом правил,
Связуя с Небом каждый шаг.
Народ в ответ кагана славил,
Ему желая всяких благ.
Но мир наш создан многоликим,
В нем солнца свет и мрак ночи.
Добро, зло воедино свиты,
Порой их трудно различить.
Известно, у Тенгри был младший
И своевольный, грозный брат.
Безмерной власти возжелавший,
Страж преисподней мрачных врат.
Обитель вечного покоя
Уж сколь веков тесна ему.
Прельщает взор его иное,
На свет он обменял бы тьму.
Себе Эрлик* не признавался,
Что мучим тягостной тоской.
Досаду пряча, восхищался
И видел в грезах мир людской.
Где солнце на небе сияет
И жизнь бурлит и бьет ключом.
Где ветер тучи разгоняет
И травы стелются ковром.
Эрлику зависть душу травит,
Немил бездейственный покой
Во мрачном мире, коим правит
Суровой, твердою рукой.
Не по нутру людей свобода,
Чья жизнь полна земных страстей,
И цвет лазури небосвода,
И шаловливый смех детей.
Им омрачить существование
Дракона верного послал.
Со дня начала мироздания,
Народ чтоб радостей не знал.

Строптивый нрав у Айдахара,
Надменность и коварство в нём.
Змей дряхлый, немощный и старый,
Был умысел великий в том.
Чтоб ощутив однажды силу,
Против Эрлика не восстал,
Под чьим приглядом зло творил он.
Ему Эрлик в подмогу дал
Колдуний желчных и ехидных.
Четыре кровные сестры.
И ведьмы те не безобидны,
Стары, ужасны и хитры.
Служили Айдахару верно,
Поддерживая силы в нём.
Полны дела их яда, скверны,
Рассказ отсюда и начнём.

Древнее всех была старуха,
Прожорливая Жалмауыз*.
От уха пасть ее до уха,
Нос хищный над губой повис.
Средь, богом и людьми забытых
Болот, в глуши одна жила.
В землянке, в зарослях сокрытой,
И самой злобною слыла.
На ней в заплатах бурых платье
И ветхий, как сама жилет.
Почти истлевшей шитый гладью,
Из серой ткани кимешек*.
Бугром высоким громоздится
Навитый сверху шылауыш*,
Чей цвет ей помогал таиться
И неприметной быть, как мышь.
Огнем неистовым и темным
Один во лбу сверкает глаз.
Взгляд пристальный и вероломный,
Зрачок готов пуститься в пляс.
Раздвинуты клыками губы
И ужасающий оскал.
Все выпали другие зубы.
Как жаль, в землянке нет зеркал.
Себя бы ей хоть раз увидеть,
Как ужаснулась бы она.
Всё глупости, лишь ненавидеть
Способна склизкая душа.
Намного старше Айдахара
Злодейка дряхлая была.
Костями ведьма громыхала
И нет векам ее числа.
Да, Жалмауыз кемпир* на свете
Жила еще в те времена,
Когда на месте вольной степи
Плескались буйные моря.
И воды в руслах рек могучих
Текли иною стороной.
Там, высился где лес дремучий,
Такыр* сверкает в летний зной.
Жуть! Человечиной питалась,
Ночной охотилась порой.
На путников во тьме кидалась,
Грозя незваною бедой.
Была старуха ненасытна,
Вот потому-то Жалмауыз*
Прозвали ведьму люди, видно,
Горбом давило ее вниз.
Плоть юную предпочитала,
Но не гнушалась стариков.
Всё, что достанется, глотала,
Людей, баранов и быков.
Был спутником ей неразлучным
Болотный злобный дух Обыр.
Прислугой, тенью и подручным,
Лохматый, маленький упырь.
Кривые ноги, лопоухий,
Нескладный, тощий, как сухарь.
Мешком тугим свисает брюхо
И нравом истинный дикарь.
Костлявые расставив руки,
Себя с трудом таскает он.
А доставляет ему муки
Живот на тулове худом.
Ступал неспешно, неуклюже,
Свой длинный высунув язык,
Что был пугающе синюшным,
К чему сам издавна привык.
Из воспаленных, красных дёсен
Ряд острых, реденьких зубов.
Глаза заплывшие раскосы,
Взгляд еле видимых зрачков
Хитер и жаден, полон лести,
Обыр угодлив, суетлив.
Живет на свете лет уж двести,
Весь в склизкой тине, не брезглив.
Остатки пиршества старухи
За нею следом доедал.
Над упырем витали мухи,
Когда он жадно кость глодал.
Влекло его и к мертвечине.
Отстав от ведьмы, убегал
К могильникам и там, в лощине
Наедине в ночь пировал.
Обшарив глазками округу,
Что происходит, замечал.
Домой вернувшись, на досуге
Хозяйке новости шептал.
Когда ложилась та, зевая,
Чтобы поспать в землянке всласть,
В ком раскаленный превращаясь,
В раскрытую к ней прыгал пасть.
И, сидя там, в бездонном чреве,
Все, что приметил, доносил.
Не успевал сказать и трети,
Как в сон впадал, лишенный сил.

А вот сестру, вторую ведьму,
Прозвали злобною Мыстан.
Секрет бессмертия ей ведом,
В котле готовила дурман.
На берегу, где усыхает,
Мертвея, озеро в степи,
У казана Мыстан чихает.
На человеческой крови
Варила зелье и владыке
Взвар подносила поутру.
И Айдахар со злобным рыком,
Из чаши снадобья глотнув,
Мощь обретал былую снова,
Забыв на время старость, хворь.
Бег слышен обновленной крови,
Становится надменным взор.
Исполнившись бодрящей силы,
Змей приносил немало зла.
Сжигал жилища и губил он
Несметные в степи стада.
И не щадил многоголовый
Ни старцев, женщин, ни детей.
Свершал набеги снова, снова,
И лились слезы матерей.
Лишь самых юных и красивых
Наложниц в плен охотно брал.
Как видно, старый нечестивец
Толк в этом скверном деле знал.
На троне, застланном периной,
Обитом бархатом, парчой,
Змей возлежал, дыша лениво,
Сверкая гладкой чешуёй.
Во множестве цветных подушек,
Скользя, хвост длинный утопал.
Сквозь веки дряблые досуже,
Под звуки песен наблюдал,
Как пленницы в изящном танце
Кружили, яства поднося.
С горячечным, густым румянцем,
Пред ним насилу страх снося.
Когда одолевали хвори,
Безумствовал и лютовал.
Не совладав с нещадным жором,
Иных невольниц поедал.
Убийце, знать, не угодили
И надоели палачу.
Иль старость, немощь досадили,
Что видеть их невмоготу.
– Довольно! Хватит уж! – со стоном
Бессильно лапами махал.
К подножию тотчас же трона
Со свистом гулким прилетал
Кермезов*, духов подземелий
Услужливый, зловещий рой.
Тумана зыбкого кудели,
Объяв наложниц пеленой,
Трепещущих, дрожа от страха,
Косматым вихрем охватив,
Руки довольно было взмаха,
Их крики, стоны заглушив,
Прочь в подземелья уносили
И в наступившей тишине
Дракон ослабший, уязвимый,
С собою сам наедине
Печалился, вздыхал, ярился,
Недомогания кляня.
К рассвету с немощью мирился,
В тревожный сон впадал, храпя.
Бодрящей смеси дожидаясь,
За часом час злодей дряхлел.
Эрлика воле подчиняясь
И втайне радуясь, что цел.
***
Никто себе бы не позволил
Войти в пугающий дворец.
Мыстан входила. Ей с престола:
– А ты, старуха, молодец! –
Шептал дрожащими губами,
Дым изрыгая, Айдахар,
Что жалкими витал клубами,
К утру истратив прежний жар.
Колдунья голову склоняла,
Боясь хоть каплю уронить.
Немало страхов испытала,
Чем прежде зельем напоить
Многоголового владыку.
Стояла, замерев у врат,
А вход туда схож с пастью дикой.
Из камня зубья в частый ряд
Со скрипом в недрах исчезали,
Её впуская во дворец.
Затем на место вновь вставали.
Иному, кто шагнет – конец!

Рождение батыра

В один из дней, нору покинув,
Явился к сестрам Конаяк*.
Костлявую сгибая спину,
Сказал:
«Быть может то пустяк,
Да только слухов всюду столько.
Тюргеша бека сын Барсай
Женился и родил мальчонку.
Собрался целый курултай*
Из аксакалов и провидцев,
Благословить чтобы дитя.
Со слов известно очевидцев,
Что гром средь ночи грохоча,
Пролился ливнем беспросветным
Из туч, нависших пеленой.
Их разорвать пытаясь тщетно
На части огненной иглой,
Тенгри пылающие стрелы*
Сверкали на небе ночном.
И мудрецы их разглядели
Пророчество большое в том.
Дитя родившееся, крепко
Сжимало руки, говорят.
И были горсти внука бека
Полны крови густой*. Навряд
Обычным было совпадением,
Создателя то свыше знак.
Родился под благословением
Небес малОй, застав впросак
Нас всех и, говорят, батыром,
Защитником родной земли
Он вырастет, посланцем мира.
Дитя Арланом нарекли…
Обыр, живущий на болоте,
Мне новость на ухо шепнул.
Вопрос, как быть, его заботит,
Он нас обоих ужаснул.

– Постой, постой… Чего талдычишь? –
С досадой прервала Мыстан.
– Беду так скоро ты накличешь.
Быть может варева дурман,
Клубясь парами, вдарил хмелем
В пустую голову твою?

– Нам смерть грозит из колыбели, –
Сорвался Конаяк,
– Не вру! –
Боится ведьму, облизнулся,
– Мать малыша звать Кунекей. –
На злобный взгляд Мыстан наткнулся,
– Клянусь Эрликом вам, ей-ей…
Я слышал, что сама богиня
Умай* ей чашу поднесла.
Кут* плавал чистый и невинный
На дне парного молока.
Настанет день и меч волшебный
Добудет будущий батыр.
Исход нам будет непотребный,
Когда покинем этот мир.

Услышанное ввергло в ужас
Всех трех сестер:
– Так, как нам быть?
Житьё привычное разрушит,
Мальчишку со свету бы сжить…

– Обыр сказал, тут всё непросто.
Никак ребенка не достать,
Пока не станет он подростком. –
Им Конаяк,
– Лишь выжидать
Нам остается. С колыбелью
Лук, стрелы* рядышком лежат.
И знаете, с какою целью?
Мальчишки жизнь они хранят.
Сама Умай* оберегает
Негодного ребенка нам.
С ним кружит рядышком, ласкает
И песнь поет по вечерам.
Эх, надо бы поторопиться.
Новорожденное дитя
Нам смертью лютою грозится
Каких-то девять лет спустя.

Под весом жилистого тела
Сгибались длинных две ноги.
Змеясь, без устали скрипели,
Как сыромятные ремни.
Вот ими-то и был опасен
Сей тощий злыдень для людей.
Подкравшись сзади, в одночасье
Сгубить способен лиходей.
Из западни своей внезапно
На спину прыгнет седоку,
На шее крепко стиснет лапы,
Непросто с ним быть начеку.
Страдальца скрутит до удушья
В степи безлюдной Конаяк,
Дыхание отнимет, душу.
Вот так изводит бедолаг.
Ему дай только взгромоздиться.
Как будто лошадь оседлал,
С несчастной жертвой волочится,
Пока с седла тот не сползал.
В одно мгновение обгложет
С урчаньем жертву до костей.
С хихиканьем коня стреножит,
Его не трогает злодей.
Лишь человечиной питался,
Слепую страсть питая к ней.
С иными жертвами не знался,
Охотясь с жаром на людей.
Кровь человека будоражит,
Злодею силы придаёт.
Любой степняк вам это скажет,
Что людоедом он слывёт.

Бытует издавна примета,
В пути кто задержался в ночь,
Коня с пустым седлом заметив,
Спешил скорей убраться прочь.
В степи открытой Конаяка
Не пожелал бы повстречать
Никто, и в страхе зыбком всякий
Старался встречи избежать.

***

Мыстан напугана сегодня,
Не может думать ни о чём:
«Вот чую, слух из преисподней,
Побей иначе меня гром!»
К утру случилось это дело,
Предвестия не было беды.
В котле бурлили и кипели
Ее ночных трудов плоды.
И в деле том неблаговидном
Ей помогали две сестры.
С оскалом на лице звериным,
Одну прозвали Албасты*.
Людей всем сердцем ненавидя,
Детей во чреве извести
Имела цель она, завидев
Любую женщину в степи,
В чьем лоне жизни полнокровной
Был слышен безмятежный стук.
Дитя губила хладнокровно,
На мать кидаясь с воплем вдруг.
Не дать родиться жизни новой,
Сгубить сейчас же, на корню
Младенца каждого готова.
Служила верно ведьма злу.
Другая, с медными когтями
Сестра родная Жезтырнак*,
Что младшею была летами.
Белесый мрак в ее глазах,
Зрачков лишенных, основался,
Пугая путника в степи,
Когда конь верный бесновался,
На шаг вперед боясь ступить.
Прогнет изящно стан свой гибкий,
Но чур, смотри, не обманись.
Обворожительной улыбкой
Ведуньи злой не соблазнись.
Чудовищной и грозной силой
Владеет тонкая рука.
Таится метка смерти стылой
На кончике ее когтя.
Терзая острыми клешнями
Плоть всадника в глухую ночь,
Тряся от ярости локтями,
Ей жажду смерти превозмочь
В мгновенье это невозможно,
Безумия полны глаза.
Заслышав шаг ее, тревожно
Замрет у встречного душа.

В болотах нечисть вся водилась,
Следила зорко за людьми.
А сколь коварства в ней гнездилось!
Завидев издали огни,
Достичь скорей тепла и крова
Спешили путники в степи,
Покуда живы и здоровы.
Таили страх и смерть они.

– Пред вышней волей мы бессильны, –
Отчаялась совсем Мыстан.
– Ужель грозит нам прах могильный,
Нас уничтожит мальчуган?
Но должен быть какой-то выход? –
Посовещались три сестры.
От ужаса глаза навыкат.
В казане варево прикрыв,
Решили, весть необходимо
До Жалмауыз им донести,
До самой старшей, нелюдимой.
Ведь только ей, как ни верти,
Известен избавленья способ,
Совет разумный может дать.
А стало быть, ее и спросят,
Как им несчастья избежать.

Старейшую колдунью новость
Вспугнула так, как никогда
С ней не бывало, взгляд суровый:
– Вот и случилась, знать, беда! –
Огнем зловещим загорелся
Единственный старухи глаз.
Лицом мгновенно посерела,
Дрожа, вперед вся поддалась.
Впиваясь в голову когтями,
Сдирает волос до крови.
Скрежещет в ярости клыками,
Боязнь пытаясь подавить.
Вплотную подошла к Обыру,
Нагнулась, глянула в глаза:
– А ты, всезнайка и задира,
Куда смотрел, скажи мне, а?
Земля полна тревожных слухов,
О том не ведаю лишь я.
От увальней, таких вот глупых,
Ей богу, толку нет, сама
Должна следить, где, что творится.
Всего, всего тебя лишу!
Кровь из тебя рекою литься
Заставлю, мигом задушу!

Обыр бледнеет, вжался в стену,
Прикрылся тощею рукой.
Язык втянул, глотая пену,
Пред разъярившейся каргой.
Зажмурился, прося прощения:
– Клянусь Эрликом, госпожа! –
От ужаса и возбуждения
Вдруг произнес в ответ, визжа,
– Вчера… вчера Уббе* сказал мне,
Что ходит смутная молва.
Себе я прежде доказал бы,
Удостоверился сперва.
Так или нет, хотел проверить,
Чтоб донести лишь правду вам.
Прошу вас только мне поверить,
Ведь сомневался в этом сам…

Ослабила колдунья хватку,
Представив хитрого Уббе,
Проделки, мрачные повадки
Живущего на самом дне.
Дух злобный тихих водоемов,
С прозрачным телом, как струя.
В воронках омутов, в затонах
Или у тихого ручья
Кружится, булькает и манит
Прохожих путников на дно.
Хватает за ноги и тянет
Со всею силою. Дано
Уббе сметливому любого
Точь-в-точь по имени назвать.
Объятий студня-водяного
Непросто было миновать.
Зовет тихонечко и плачет,
Заглянет путнику в глаза
И против воли одурачит.
Сочится и журчит слеза
Из голубых и водянистых,
Блуждающих его очей.
На дне таится каменистом
И терпеливо ждет гостей.
Затащит в воду бедолагу
Студеной хваткою своей
И съест его себе в усладу,
Не сосчитать на дне костей.
Затем довольный сам собою
От сытой радости икнёт.
Нутро прозрачное не скроет
Того, кого он заглотнёт.
Но съеденное раз за разом
Бесцветным станет, как Уббе.
Угомонится лупоглазый,
Вновь неприметным став в воде.
А после жертв несчастных мыслям
Становится владельцем он.
Их столько было, не исчислить
И не назвать нам всех имен.
Попался нынче в его сети
Прохожий, посетивший той*.
Умяв его, узнал, на свете
Младенец им грозит бедой.
Что новость эта людям в радость,
Уббе всей кожей ощутил.
Сверкая челюстью щербатой,
Все мысли, кровь его испил.

Так вот, Обыр, спеша по делу,
Уббе у речки повстречал.
Того, знать, страхи одолели,
На ухо новость прожурчал.
Схватив струистой пятернею,
Молчун Обыра долго тряс.
Ручьем слеза из глаз, с тоскою
Издаст то писк, а то и бас.
Со звучным плеском слился в реку
Затем и спрятался на дне.
Без жалости мстить человеку
Сегодня дал обет себе.
Обыр напрасно дожидался,
Тая испуг, на берегу.
Уббе в нем боле не нуждался,
На дне улегшись, на боку.

Обыр, хозяйку не тревожа,
Решил увериться во всём:
«Не столь ужасно всё, быть может?
Уж как-нибудь, да утрясём».
Но на краю болот случайно
Навстречу вышел Конаяк.
Обыр, волнуясь чрезвычайно,
Пролепетал, мол, так и сяк.
А Конаяк нетерпеливый
Наведался с утра к Мыстан.
Знать, прохиндей и хват болтливый
Молчать о новости не стал.
Тайком пары вдыхая зелья,
За этим он сюда и шел,
Набрался сил, что оскудели.
Вот кто виновник, балабол!
Дрожа от страха, откровенно
Признался ей во всем Обыр.
Взгляд наводя попеременно
На ведьм озлившихся, застыл.

– Со мной такого не бывало, –
Сипя, сказала Жалмауыз,
– Чего я только не видала…
Вот вам, пожалуйста, сюрприз.
Взялись за дело сами боги,
С младенцем нам не совладать.
Ведут к дракону все дороги,
Ему бы надо рассказать.
Свари-ка завтра свое зелье, –
Сказала, глянув на Мыстан,
– Сама снесу владыке-змею.
Глядишь, как быть подскажет нам.

Мыстан от радости вздохнула,
Что в логово не ей идти.
С утра над варевом согнулась,
Чтоб ворожбу произвести.
В клокочущий казан макнула
Черпак и зелья налила.
Слегка по краешку лизнула
И, молча чашу подала.

Шла к змею Жалмауыз, обдумав
Весь предстоящий разговор.
Глаз, что во лбу глядит угрюмо,
Таит тревогу мутный взор.
Почтенный возраст поминая,
Навстречу вышел Айдахар.
Надменно, хищно улыбаясь,
Из рук дрожащих чашу взял.

– Ну, здравствуй! Как живешь, старуха?
Давно не виделись с тобой.
Ни вести от тебя, ни слуха.
Не тяжело в глуши одной?

Лик ведьмы исказили муки,
Жизнь в теле теплится с трудом.
Трясутся голова и руки,
Трость в пальцах ходит ходуном:
– Мой повелитель! Коротать бы
Вдали от всех свой долгий век.
И всяческих тревог не знать бы,
Но так устроен белый свет.
Земля полна молвы зловещей,
Младенец нам грозит бедой.
Будь проклят род весь человечий,
Всем бедам нашим он виной!
Нет, не дадут дожить в покое,
Поговорить с тобой хочу.
Как справиться с бедой такою?
Вот то, о чем я хлопочу.
Мы, как и ты, желаем мести.
О том, должно быть, знаешь сам.
Нет выхода иного, вместе
Решать вопрос придется нам.

– А ты ведь нас намного старше,
Мир этот знаешь лучше всех.
И взор твой мудрый видит дальше.
Нам крах суждён или успех?
Ну, старая, я жду ответа,
Ты ведь не просто так пришла? –
Вздыхая тяжко, змей заметил,
Прикрыв усталые глаза.

– О, мой владыка, все непросто.
Позволь подробней объяснить.
С трудом свои таскаю кости.
Ребенка чтобы погубить,
Найдется ли у дряхлой силы?
Давно уж старость прокляла.
Мне ближе, чем тебе к могиле.
На свете в сладость пожила,
Но столь пугающей угрозы
Не доводилось знать вовек.
Все силы на борьбу с ним бросить
Придется, враг нам человек.

Поочередно заливая
Во все три глотки серный взвар,
Змей хворь из тела изгоняет,
По жилам побежал пожар.
Налился животворной силой,
В глазах сверкнул безумный гнев
И взвился вверх …
– Эрлик, помилуй! –
Шептала ведьма, побледнев.
Из всех трех пастей изрыгая
Уничтожающий огонь,
Старуху в смертный страх ввергая,
Сел, призадумавшись, на трон.
Повсюду искры осыпались,
То ярость затухала в нем.
Вжать в плечи голову пытаясь,
Чуть не сожженная огнем,
Боясь вздохнуть, пошевелиться,
Пред ним лежала ведьма ниц.
Змей, наконец угомонился,
Был жутким мрак его глазниц:
– До завтра срок даю, – с шипением,
Пронзая взглядом, повторял, –
– Двойное зелье в исцеление
Мне принесешь, как я сказал!

Шесть глаз горят огнём зловещим,
Старуха пятится назад.
Чем этот, ужаса нет хлеще,
Достигла вмиг кошмарных врат.
Пасть каменная распахнулась,
Исчезли зубья со щелчком.
Затем ряды опять сомкнулись.
Несётся Жалмауыз бегом.

***
Который день в ауле бека
Кипят котлы на очагах.
Белеют юрты ярче снега,
Быть скачкам быстрым на конях.
Акыны сложат песнь во славу
В дар поднесенного Творцом
Новорожденного, по праву
Дано кому стать храбрецом!

Лежит ребенок в колыбели
И не по дням, а по часам
Растет. С ним рядом лук и стрелы*,
Дивятся люди чудесам.
Малыш с рожденья слёз не знает,
Задумчив взор, в них знания свет.
Отец и мать души не чают
В ребенке, края счастью нет.
Лопочет днями и ночами,
Чему-то бесконечно рад.
Качают старцы головами:
«С ним, видно, боги говорят…»

Вливался в уши шёпот вышний.
Внимая мальчик тем словам,
Лежал в бесике* неподвижно
С великим чувством торжества.
Умай* с ним часто говорила,
Дитя в ответ:
– Агу, агу! –
Великой тайною делилась:
– Вот что, малыш, тебе скажу.
Никто с тобою нас не слышит,
Мы говорим на языке,
Всесущий Дух которым дышит
На недоступной вышине.
Как подрастешь, его забудешь
И говор станет твой людским.
Иное знание добудешь,
Подобно родичам своим.
Пройдут года, стальные мышцы
Нальются силой молодой.
И станет честь всего превыше,
Гордиться будут все тобой.
Для ратных подвигов рожденный
И, целью движимый одной,
Героем став непревзойденным,
Мир возвратишь земле родной.
Большая жизнь перед тобою,
Сотрутся в памяти слова.
Какой бы ты ни шёл стезёю,
Запомнит их навек душа.

В стане врага

Степной тогай*. В глуши дремучей,
Закрыв собою солнца свет,
Кривые, словно сеть паучья,
Деревья тянут ветви вверх.
На очаге перед избушкой
Мутнеют, вздувшись, пузыри
В котле, имел что сорок ушек.
Но что творится там, внутри?!
Истерзанные болью лица
И стоны тщетные людей.
Какой-то глаз слепой слезится
Под дребезжание костей.
Их кровь и жизненную силу
В зловонном стряпали чаду.
По стенкам скрежетали вилы,
Мыстан в горячечном бреду
Мешала варево:
– Эй, громче!
Боль, горе, сколько силы в вас?
С людской породою покончим.
Где крови жертвенной окрас?
Взвивайся ярче, ярче пламя,
Я зелье день и ночь варю.
Между кипящими костями
Кут* затерявшийся ищу…

Сидела голая по пояс
На пне, елозя, Албасты.
Все шесть грудей свисали строем,
Так виснут длинные хлысты.
А вот концы их, как кинжалы,
Готовы жертву вмиг рассечь,
Как это много раз бывало,
Давая кровью им истечь.
Сухая, с желтизною грива
Укрыла кости тощих плеч.
Кадык торчит из горла зримо,
Пронзил как будто горло меч.
И потому-то басовитый,
Гнусавый голос Албасты
Сквозь кашель слышался сердито,
И щелкали во рту клыки.
Синюшны и мясисты губы,
На подбородке пук волос.
Щербатые, кривые зубы,
Тяжелый ястребиный нос.

– Веков прошло, считай, немало,
Пытаешься, однако, зря, –
Вдруг Албасты, сипя сказала,
– Кут* не поймать тебе, сестра.
Уж я младенцев сколь сгубила,
Но так его и не нашла.
Взмывая к облакам, ловила,
Но дух проворен, как стрела.

– Да знаю я, – к ней обернувшись,
Скривила рот в ответ Мыстан,
– Эрлик наш если Всемогущий
Кут* изловить пытался сам.
Так почему, скажи, я руки
Должна, не веря, опустить?
Терпеть приходится вот муки,
Впустую вар в котле варить.
О, если б дар достать священный,
Бессмертие бы обрели.
Эх, семя жизни сокровенной
В стряпне моей бы растворить!
Затем людей себе на радость
Свести на нет с лица земли.
Познать победы дивной сладость,
Мир властью полной охватить!

Седые, вздыбленные пряди,
Как пакля виснут над котлом.
Нос крючковатый дышит смрадом,
От зелья отошла с трудом.
Два глаза, словно капли ртути
Скользят, взгляд ведьмы не поймать.
Туда-сюда зрачками крутит,
Тревогу трудно ей унять.
Звенят браслеты на запястьях
Из чьих-то загнутых клыков.
В халате латаном, цветастом.
К чему живописать? Не нов
Нам с вами облик ведьмы старой,
Что сеет в этом мире зло.
А кто поддался гнусным чарам,
Пойдет жизнь прахом у того.

– А снадобье-то неплохое, –
Облизывая зубья вил,
Мыстан бурчит сама с собою,
– Поболее в нем, видно, сил.
Сомнение, однако, гложет,
Чего-то все ж не достаёт.
И не пойму, чего, быть может… –
Задумавшись о том, замрёт.

– Младенческой, я знаю, плоти
Добавить нужно, – Албасты
Пробасила, – Она-то вроде
Придать могла бы остроты.

– Да, так и есть, новорождённый
Детеныш, слышала, хорош.
Взвар, чьею кровью разведённый,
Способен в жилах вызвать дрожь, –
Нежнейшим голосом пропела
МеньшАя ведьма Жезтырнак,
Как только лишь она умела,
С улыбкой вялой на устах.
Струится шёлковое платье,
Девичий облегая стан.
Спадает рыжих прядей злато
Густыми волнами к ногам.
Лица ее овал изящен,
А брови (ах, замрёт душа!)
Взлетают вверх дугой скользящей.
Была б собою хороша,
Когда б не медный нос нависший
Над пухлой, алою губой.
Насквозь, похоже, норовивший
Проткнуть, как согнутой иглой.
Пустые, страшные, белёсы,
Лишённые зрачков глаза.
Лишь миг назад сладкоголосой,
Казалось, девица была.
Внезапно смехом разразилась
Угрюмым, хриплым и густым.
Спиной к землянке прислонилась,
С лицом задумчивым и злым.
Тяжёлый волос поправляя,
В тугую собрала косу.
Рукав скользнул вниз, оголяя
Предплечий девичьих красу.
Сверкнула медными когтями,
Уняв точёных пальцев дрожь.
В плоть жертвы острыми клещами
Ей, видно, впиться невтерпёж.

Мыстан вздыхает:
– Понимаю,
Кого имеешь ты в виду.
Умай* его оберегает,
Нам проще с неба снять звезду. –
И тут же пала на колени:
– Эрлик Великий, помоги
Младенцу подобрать замену,
Двойное снадобье сварить.
Твоя лишь воля в том, пожалуй,
Дать Айдахару сил запас,
Пока не вырос этот малый
И не сгубил однажды нас…

Мыстан вдруг спохватилась, цыкнув,
И на ноги встаёт с трудом.
Туда-сюда глазами зыркнув,
Зашамкала запавшим ртом:
– Где Конаяк пропал, бездельник?
Не дозовешься никогда.
В разы иные, как отшельник,
То не спасешься от плута.

Тут Жалмауыз прошелестела,
За посох, что есть сил держась:
– Задумала когда-то дело…
Ждала, ждала, вот, дождалась.
Особое сготовить зелье
Самой, видать, придется мне.
А разговор о том отдельный –
Кой-что добыть на глубине.
На подступах к глухим болотам
Чернеет вековая хлябь,
Что поглотила и поглотит
Немало душ. Ее собрать
Вчера Обыру я велела,
Ему в подмогу Конаяк.
В ней, смрадной, сущность уцелела
И, если выпить натощак,
Придаст владыке столько силы,
Какой не ведал он вовек.
Я тайну много лет хранила.
Будь он неладен, человек…
В ней кровь и кости утонувших
На дне за множество веков,
Недавно и давно минувших,
Мужчин и женщин, стариков.
Особой силой обладает,
Как сажа черная та хлябь.
Густая жижа порождает
Под ветром стонущую рябь.
Она, не кут* живой, конечно,
Едка, однако, как слеза.
Невзрачная как будто внешне,
Но сотворяет чудеса.
Добавкой к вареву послужит,
Двойную силу вмиг придаст.
Надеюсь, наш владыка сдюжит
С бедой, случившейся у нас.

– Кхе-кхе, – зашлась старуха в кашле,
Не слыша шороха в кустах.
Явились, ведьму ошарашив,
Два злыдня на кривых ногах.
Сначала вынырнул сутулый,
Вертлявый живчик Конаяк.
За ним медлительный и снулый
Обыр шагает кое-как.
Несёт, покрытый склизкой тиной,
С болотным месивом бурдюк.
На дне кипящей чёрной глины
Стон, крики, жалостливый звук,
Смешавшись, булькают, клокочут.
Не смея жижу расплескать,
Обыр волнуется, бормочет,
Из рук боится выпускать.
На землю бережно поставил,
Робея, вкрадчиво вздохнул.
Язык свисающий, шершавый,
Хихикая, в себя втянул:
– С десяток раз нырял в трясину,
Чуть не задОхся, но достал.
Добавьте малость паутины,
Чтоб взвар скорее вызревал.

– Кого, болтун, учить надумал? –
Косой взгляд бросив сверху вниз,
Всю пятерню в мешок засунув,
Злорадно шепчет Жалмауыз:
– Здесь столько боли, мук людишек!
Живительная будет смесь…
Подкиньте-ка в огонь дровишек,
Чтобы со дна поднялась взвесь.

Обыр, желая быть полезным,
Согнулся возле казана.
Схватив бурдюк, Мыстан залезла
На спину увальня, кряхтя.
И опрокинула всю жижу.
Поверхность, изрыгая дым,
Бурлит, вскипает пеной, брызжет,
И зелье кажется живым.

Толкаясь и опережая
Друг друга, ринулись к котлу.
Смердящий жадно пар вдыхая,
Желания жгучего в пылу.
И так как пить не дозволялось,
Сготовленный для змея взвар,
Все остальные пробавлялись
Той силой, что давал им пар.

Готовое поутру зелье
Владыке Жалмауыз снесла,
С одной обдуманною целью,
Что напоследок берегла.

Змей ждал, в перинах утопая:
– Совсем плохи мои дела.
От хворобы изнемогаю,
Подай-ка снадобье сюда.

Схватил, дрожа всем телом, чашу
И опрокинул вмиг в нутро.
Биение сердца стало чаще,
И взор уже не так суров.
Встряхнулся, радость ощущая,
Разинул пасть, огнем плеща:
– Как видишь, старая, крепчаю.
Легко-то стало, как дышать!
Давно не ощущал такого
Бодрящего прилива сил.
Сварила ты его толково,
Почти таким, как я просил.

– О, господин мой всемогущий, –
Согнувшись, Жалмауыз сипит,
– Тревогой вновь делюсь гнетущей,
Знай, гибель верная грозит.
Позволь напомнить о батыре,
Идет который быстро в рост.
Быть нам иль нет в Срединном мире*,
Сегодня так стоит вопрос.

– Ответь сама. Чего ты тянешь?
И я волнением изведён.
Себя, старуха, не обманешь. –
Вздыхая, произнес дракон.

– Ты прав, конечно же, владыка.
Кого хотим мы обмануть?
Не стать бы погодя заикой,
Позволю всё ж себе дерзнуть.
Мне, согбенной, признаюсь, страшно
Шальную мысль произнести.
Тебе сидеть не время в башне,
Беда грядет, не допусти.
Иди туда, мой повелитель,
Куда другим заказан путь.
Мы, как один, все с толку сбиты.
Сумеешь только ты рискнуть…
Пред очи грозного …Эрлика,
Набравшись смелости, предстать.
Не столь дерзка я, только дико
Звучит то, что должна сказать.
Он только справится с бедою,
Сгубить поможет нам дитя.
Чтоб силу, власть твои удвоить,
Сварила снадобье сама. –
Зажала, вздрогнув, рот рукою:
– Как смела это я сказать?!
Язык мой глупый недостоин
Отныне что-то предлагать.

– Да, да, бросаешь слишком смело
На ветер дерзкие слова! –
Под сводами вдруг прогремело.
Земли коснулась лбом, едва
Был слышен голос дребезжащий:
– Прости, прости, мой господин!
Ну не могла никак сдержаться,
Спасти нас можешь ты один.
Сожги меня своим дыханьем,
Сгореть готова я в огне.
Всех, всех погубишь выжиданьем,
Знай, что теперь мы в западне!

Упадок духа унимая,
С угрюмым видом сел на трон.
С трудом со сказанным смиряясь:
– Подумаю… – процедил он,
– И все же, справиться с бедою
Попробую сегодня сам.
Настало время, знать, лихое,
Не время предаваться снам.

Змей, в теле силу ощущая,
Перепоясался ремнём.
Колдунью снова в страх ввергая,
Кругом себя плеснул огнём.
И в струйку дыма превратившись,
Поспешно вылетел в окно.
Сказать о том не потрудившись,
Куда лететь им решено.

Битва трехглавого змея с Найзагаем*

Несет его неукротимо
Туда, где всенародный той*.
Нет времени, необходимо
Угрозу раздавить пятой.
Внизу юрт белых ожерелье,
Котлы кипят на очагах.
Гостей не счесть, бурлит веселье,
Быть скачкам быстрым на конях.
Дым тонкой струйкой уползает,
Возлито масло на костры.
Вверх руки старцы воздевают:
«О, Бог Небес, прими дары!
Дитя родилось твоей волей,
Благослови и защити.
Пусть будет светлой его доля,
Судьбой счастливой награди!»

Гостям разносят угощение,
Беспечный слышен всюду смех.
Акынов* раздается пение,
Вокруг иных полно утех.
Собравшись у степных качелей,
Поёт, играет молодёжь.
Но мрачен змей, не до веселья,
За дело взяться невтерпёж.
Пока в крови гуляет зелье
И до тех пор, пока силён,
Младенец вещий в колыбели
Быть должен змеем изведён.
Пестреет юрта в середине.
Он понял – в ней и сын, и мать.
Вдруг накатила злость лавиной.
Пора пришла за всё воздать!
Сверлит цель взглядом, примеряясь,
Готов дыханием сжечь дотла.
То ввысь взмывает, не решаясь,
То вниз несётся, как стрела.
Но вот в разрывах туч клокастых
На красном, огненном коне
Навстречу всадник мчит бровастый,
А брови в снежной седине.
Покрыты инеем ресницы*,
Решимостью горят глаза.
Сверкнула на небе зарница,
А следом грянула гроза.
Тенгри пылающие стрелы*
На части рвут скопления туч.
Всё всколыхнулось, загремело.
Копьё в руке, как солнца луч.
Сияет щит, на нём играя,
Танцуют языки огня.
Змей жар из пастей исторгая,
Навстречу кинулся рыча.
Сбить всадника с коня пытаясь,
Наотмашь воздух бьёт хвостом.
Противник, ловко уклоняясь,
Дракона исколол копьём.
Зайдёт то спереди, то сзади,
Всю чешую изрешетил.
С батыром, видя, что не сладит,
Змей сил упадок ощутил.
Кровь стынет, тяжело вздыхает,
Теряет прыткость Айдахар.
Лишь дым и искры исторгает,
Былой весь выдохся в нём жар.
Признав постыдное бессилие,
Побитый и усталый змей,
Свершив последнее усилие,
Летит к обители своей.
А Найзагай*, посланник Неба,
С пурпурным огненным щитом
Исчез средь облаков мгновенно,
Растаяв в воздухе дневном.
Уносит, искры рассыпая,
Его вдаль рыжий жеребец,
Чей след копыт на небе тает,
Как выжженный огнем рубец.

Зло в этом мире не всевластно
И не всесильна ворожба,
Внизу веселье, небо Ясно.
Не ведают того, борьба
Какая в выси развернулась
Меж силами добра и зла.
Что там всё мглою затянуло
И громко ухала гроза.
Что пламя, яро полыхая,
С коварным встретилось огнём.
Что молнией в руке играя,
Задало жару злу копьём.
Здесь солнце ласково сияло,
Счастливый обещая день.
Ничто людей не огорчало,
Лишь лёгкая мелькнула тень.

***

Прошитый пламенем и драный,
Невыносимо долго змей
Зализывал на теле раны,
Но кровь сочилась много дней.
Мыстан какие только мази
Не смешивала для него.
И снадобья разнообразя,
Да без толку всё мастерство.
К дракону силы возвращались
Так медленно, сил нет терпеть.
Сомнение душу отравляло,
Опасность бы не проглядеть.

Не зная с той поры покоя,
На землю беды насылал.
То грозы с ливнями зимою,
То снегом летом засыпал.
Потопы, засуха, метели,
Все сделалось голым-голО.
И это люди одолели,
Ничто ему не помогло.

Арлан идет сражаться с силами зла

Вот девять лет прошло согласно
Пророчеству, окреп Арлан.
Над ним и время, знать, не властно,
Рос не по дням, а по часам.
Налились руки буйной силой,
Могуч и статен богатырь.
Кругом давались люди диву,
Как плечи размахнулись вширь.
Ему нет равных в состязаниях,
Вола рукою мог скрутить.
Стрела до цели доставала,
Лишь стоило её пустить.

Пугающей и мрачной вестью
Не в шутку всполошилась степь.
Кто, знать хотят, свершит возмездие?
Беспутен, жаден и свиреп
Был Айдахар многоголовый.
Брал девушек во цвете лет,
Довольный каждый раз уловом,
И от него спасенья нет.
Кругом несчастье и рыдания,
Мольбы отцов и матерей.
Их слезы видеть и страдания
День ото дня всё тяжелей.
Змей налетает черной тучей
И в плен уводит дочерей.
Творит безумства гад живучий,
Непримиримый враг людей.
Пришли к Арлану аксакалы:
– Сынок, решать вопрос пора.
И ты, и мы об этом знали,
Не доведет змей до добра.
С насильником сквитаться должен,
Нельзя такое зло терпеть.
Без промедления уничтожить!
Он свыше меры стал наглеть.
Черед для дочери кагана
Настал. Красавицу Улпан
Змей похотливый и лукавый
Унес. Предутренний туман
Сокрыл следы его. Все знают,
Что это дело рук Мыстан,
Кто в чаще темного тогая*
В котле готовит свой дурман.
Поит им старого злодея,
Чтобы кипела в жилах кровь.
И кровопийца, молодея,
Творить бесчинства вновь готов.
Колдунья лютая способна
Вспять рек течение повернуть.
И вихрю снежному подобно,
Все небо мраком затянуть.
Пока живет на свете злыдня
И гнусных три её сестры,
Всё также будет змей постыдный
Дела безбожные творить.
Отец, убитый тяжким горем,
Народу волю объявил.
Всех, кто способен сесть по коням,
На поиски идти просил.
Каган издал указ, согласно
Которому тот, кто спасет
Их дочь, (а пленница прекрасна),
Её женою назовет.
Достоин стать кагану зятем
На свете только ты Арлан.
Всем вышел, доблестью и статью.
Мы знаем, что падёт тиран
От рук твоих. Счастливой вестью
Народ в миг тяжкий одари.
Спаси, сынок, нас от бесчестья
И дочерей назад верни.

Арлан пред старцами склонился,
Благословение получил.
Всеобщей воле подчинился,
Все пять оружий* прихватил.
Доспехи спешно надевает,
На Айдахара он войной
Идет. Взор яростный пылает,
Воззвал к Всевышнему с мольбой:
«О, Жараткан*! Будь мне опорой,
Врага осилить помоги!
Удачи дай в пути немного,
От ран смертельных сбереги!
Пусть меч мой нечисть одолеет,
Покой земле родной вернёт.
И в жилах кровь не охладеет,
Пока не сброшу змея гнёт!»

Встреча с Камбар-ата*

В степи открытой и безбрежной
Пасутся вольно табуны
На фоне гор далеких, снежных.
Хвосты и гривы до земли
Густой волною ниспадают,
Не ведал ни один седла.
Таких батыры выбирают.
Им заменяют два крыла
В дороге трудной, полной терний,
Как ветер буйный скакуны.
Быть другом беззаветно верным
Способны только лишь они.

Арлан явился утром ранним
Найти достойного коня.
Курук* в руке, чтоб заарканить,
Закинул в торбу ячменя.
Пасутся кони безмятежно.
Возможно, сыщется средь них,
Тот самый, в ком его надежда.
Ретивых, буйных и лихих,
Здесь их на пастбище немало.
Какого выбрать? В этот миг
Как лунь седого аксакала
Он повстречал, ему старик,
В высокой островерхой шапке,
С косицей тонкой за спиной,
Приблизившись походкой шаткой,
С надтреснутою сипотцой
Сказал:
– Батыр, не утруждайся.
Достойного себя коня
Искать средь этих не пытайся,
Иная ждёт тебя стезя.
Явился поделиться тайной,
Дана нам встреча неспроста.
Всё, что случится – неслучайно,
Послушай, сын мой, старика.
Чтоб победить шального змея,
Путь должен трудный совершить.
Непросто будет чародея
Одною силой победить.

На черном камне есть в пещере
Изображение коня.
Снаружи всё пустынно, сЕро.
Нет в небе звёзд, и лишь луна
За тёмной тучей грозовою
Плывёт безмолвно в тишине.
Свой тусклый лик затем сокроет
В ночи бездонной глубине.
Тулпар* с горящими глазами
На валуне отображён.
Взмахнув могучими крылами,
Застыл навеки в камне он.
Из года в год к пещере этой,
Снедаема глухой тоской,
Кобыла с белоснежной метой,
Рождённая в воде морской,
Тряхнув густой и мокрой гривой,
Является к закату дня.
Копытом бьёт нетерпеливо,
Масть вороная у коня.
Скользнет она, змее подобно,
В отверстие пещеры той.
Оттуда слышен звук утробный,
Орлиный клёкот, зверя вой.
Неведомой покорна воле,
К скале кобыла подойдёт.
Чернее самой чёрной смоли
Смиренно голову кладёт.
Потрётся гривою об камень,
Пещеру ржаньем огласит.
И вырвется из камня пламень,
Свод тусклый вспышкой озарит.
Десница вышняя коснётся
Её в таинственный сей миг.
Затем в пучину вод вернётся, –
Арлану прошептал старик.
– Иди туда, где море плещет,
Там есть высокий крутояр.
Внизу о берег волны хлещут.
Пыль водяная, словно пар,
Клубится над кипучей гладью,
Стелясь молочной пеленой.
Утёсы в дымчатых объятиях,
Покрыты сизой сединой.
Сквозь дикий камень прорастая,
Раскинув крону, как шатёр,
Верхушкой небо подпирая,
Стоит ветрам наперекор
Там Байтерек*. За облаками,
Быть может, и увидишь вдруг,
Гнездо свила между ветвями,
Птенцов выводит в нём Самрук*.
Летает меж двумя мирами,
К Добру и Свету путь хранит.
Взмахнет могучими крылами,
Листва под ветром задрожит.
Поверхность моря забушует
И дождь падёт сплошной стеной.
Но тучи мигом ветер сдует,
Вновь солнце встанет над землёй.

Звеня серебряной уздечкой,
У Байтерека притаись.
Всё это будет лишь предтечей.
Волна взметнётся, не дивись.
Пучину грозную взрывая,
Табун взойдёт по глади вод.
Все статью, словно сталь литая,
Каких не видывал. Так вот,
Густые гривы, извиваясь,
Стелиться будут по земле.
Струёй жемчужною стекая,
Следы оставит на скале
Вода игристая, морская.
Волшебный это, знай, табун.
Средь них кобыла вороная,
Вслед жеребёнок ей, игрун.
Стуча серебряным копытцем,
Тряхнёт как чёлкой золотой,
Ты станешь чуду очевидцем,
Схвати его скорей рукой.
Другой накинешь лишь уздечку,
Исчезнет мигом весь табун.
Скажи заветное словечко.
Увидишь, пред тобой скакун,
Согнув, как лебедь белый шею,
Копытом стукнет и кивнёт.
Над ним былое не довлеет,
О прошлом память ускользнёт,
Подобно как морским приливом
Смывает чей-то зыбкий след.
Горячий конь, нетерпеливый,
Открою я один секрет:
Словечко — это сокровенно,
Тихонько на ухо шепну.
Суть тайная его священна,
Дам знать тебе лишь одному.
Тулпар, послушный как ягнёнок,
Сложив могучих два крыла,
Предстанет. Знай, то не орлёнок,
В нем царственная мощь орла!
Игрой чаруя переливов,
Как в буйный ураган волна,
Взметнется золотая грива,
Но, чтобы удержать коня,
Ты пряди огненные в косу
Тугую тотчас заплети.
Здесь тайны нет, все очень просто,
Вскачь понесется по степи,
Со свистом воздух рассекая,
Распустишь гриву как коню,
Земную тяжесть повергая,
Подобно ярому огню,
С мятежным воем урагана
Тебя поднимет в небеса.
Достигнешь вражеского стана,
Степь, горы одолев, леса.
Ему путь дальний не помеха,
Конь скрытой силой наделён.
Добьёшься с ним, батыр, успеха,
Он вышней волей окрылён.

Сказав, старик в мгновенье ока
Исчез в тумане голубом.
Блеснул луч солнца на востоке,
Дохнуло лёгким ветерком.
Смущён джигит: что это было?
Узды в руке раздался звон.
Вдруг сердце радостно забилось:
Камбар – ата*, да, это он!
Коней чудесных покровитель,
Их, буйных норова знаток.
Морей, озер и рек смотритель
И Вседержителя пророк.
Пред старцем, скрывшимся в тумане,
Склонился, радость не снести.
Слова, застывшие в гортани,
Так и не смог произнести.

Арлан добывает крылатого тулпара

Звеня серебряной уздою,
К морскому берегу спешил.
Тулпара, что под стать герою,
Немедля изловить решил.
Поднялся на крутое взморье,
Бездонна яра глубина.
Там у подножья на просторе
Шумит далёкая вода.
Средь облаков раскинув крону,
Стоит на круче Байтерек*.
Внизу морские волны стонут,
Бушующий ворчлив их бег.
Заслышав тихий звон уздечки,
Взбурлила пенная струя.
Громадой ринулась навстречу
Ему кипящая вода.
В прыжке могучем замирая,
Нахлынула на край скалы.
Гладь образовалась голубая
Там, где летают лишь орлы.
Теряя яростную силу,
На тысячи жемчужных брызг
Рассыпавшись, угомонилась.
Батыр издал восторга крик.
Серебряной сверкая гривой,
Тулпар шагает по воде.
Вослед всплывает горделиво
Табун, качаясь на волне.
На крутояр взошел как только
Последний конь из вод морских,
Мощь бурного ушла потока,
Шипя, к подножью скал нагих.
Белы, как снег, стучат копытом,
Сверкают гривы серебром.
Табун стоит, водой омытый,
В поклоне замерев немом.
Средь них кобыла вороная
И жеребёнок с ней игрун.
Сверкает чёлка золотая,
Копытцем цокает стригун.
Накинул на него уздечку,
И в тот же миг исчез табун.
Шепнул заветное словечко.
О чудо, перед ним скакун!
Взор ослепляет белизною,
И метка чёрная во лбу.
С могучей статью, неземною,
Подобный сказочному сну.
Согнув, как лебедь белый шею,
В глаза батыру заглянул.
Над ним былое не довлеет,
Копытом стукнул и кивнул.
Подобно как морским приливом
Смывает чей-то зыбкий след,
Забыл тулпар золотогривый
События минувших лет.
Стоит, послушный как ягнёнок,
Сложил могучих два крыла.
Огонь! То будет не орлёнок,
В нем царственная мощь орла!
Сверкает золотая грива,
Как молния в ночи, в грозу.
– Мой бог!
– в безудержном порыве
Арлан метнулся к скакуну.
– Непостижимое видение!
Ужель всё это наяву? –
Шепнул, пытаясь скрыть волнение.
Подобный диву, волшебству,
Невиданному им доселе,
Крылатый перед ним тулпар!
Он гриву заплетает смело,
Как и велел ему Камбар.
– Тот, кто рождён в морской пучине,
Достоин зваться Аксуат*.
Про дар судьбы не знал в помине.
Как я тебе, дружище рад! –
Затем, обняв коня за шею,
Услышал, с гулом кровь бежит
По жилам скакуна, шалея.
Казалось, воедино слит
Неукротимым зовом жизни
Сердец горячих перестук.
Дыхание от счастья стиснет.
Таинственный сомкнулся круг!

Раздался свист, шум нарастает,
Скакун расправил два крыла.
Стрелою пущенной взмывая,
Вознёс его на небеса.
Мечтой отважною ведомый,
Он гриву распустил коню.
Полет их легкий, невесомый,
Земная ширь лежит внизу.
Озера, горы и пустыни
Плывут под ними, и моря.
Достиг Койкап* горы – святыни,
Направив к гребню скал коня.
Гряда седая перед ними,
Где солнце совершает круг.
На чьих вершинах нелюдимых
Ночной порой ведут игру
Луна и звёзды, заливая
Молочной зыбью неба свод.
Вовеки туча грозовая
Здесь не прольёт тяжёлых вод.
Средь неприступных, осенённых
Покоем вечным диких скал,
Лишь воле вышней подчинённый,
Седобородый аксакал
Сидит, углубившийся в думы,
В уединении, в шатре.
В руках поют кобыза* струны,
Как дОлжно, о добре и зле.
Огнем дрожащим извиваясь,
Мерцает перед ним шырак*.
Лишь иногда вверх порываясь
Взлететь, одолевая мрак,
Вниз опадает снова пламя,
Покорно воле старика.
Дымок прозрачными клубами,
Ввысь направляется кружа.
Сквозь трепетное пламя старец,
Сквозь вязкий звук своей струны,
Вдруг цокот, мерные удары
Услышал где-то там, вдали.

***

Здесь, где берут свое начало,
Скользя меж россыпью камней,
Потоки талые, стекаясь
Чуть ниже в тоненький ручей,
Рождается в негромком плеске
Струй робких вольная река,
Чьи берега ей станут тесны,
Когда стремительно она,
Водовороты и стремнины
Оставив где-то позади,
Прочертит плоскую равнину,
Чтоб впасть в пучину вод морских.
Там, где сойдутся вместе море
И многоводная река,
Где ветры веют на просторе,
Растит коней Камбар-ата.
А у Койкап* горы, святыни
Он разжигает свой шырак*.
И струи талые в низину
Несут на пенистых волнах
Дух пробуждения жизни новой
В безмолвие морского дна.
Чтобы табун прекрасный снова
На берег вынесла волна.

Полмира, степь, озёра, реки
Оставив позади, тулпар
Несётся в сумасшедшем беге
Средь сумрачных, отвесных скал.
Морских созданий покровитель
Их ждёт здесь, ведом путь коню.
Одно он знает, что учитель
Совет даст мудрый седоку.
Копытами едва касаясь
Зубчатых граней на лету,
Из камня искры высекая,
Преодолели высоту.
Шатёр стоит с открытым входом,
Неверный свет нарушил мрак.
Здесь у истоков плещут воды
Реки священной. Вот он знак!
Представ пред старцем седовласым,
Батыр остановил коня.
Тулпар могучий косит глазом,
Во взоре отблески огня.
– Благодарю, ата*! – в смятении,
От встречи радость не тая,
Арлан сказал,
– От заблуждений
Отворотить смогли меня.
Добыл коня, как вы велели,
Он ныне два моих крыла.
Полмира с ним мы облетели.
Теперь на поиски врага
В путь многотрудный я собрался.
Прошу вас, дайте мне бата*! –
Встав на колено*, дожидался
Благословения старика.

Камбар дряхлеющей ладонью
Провел по гриве золотой:
– Конь этот многим был мечтою,
Он вышней волею лишь твой.
Мне было некогда знамение,
Я ни на миг не забывал.
Батыра славного рождение
Тот сон мой вещий предрекал.
Что он добудет меч волшебный
И нечисть в страхе задрожит.
Что мир, нам издавна враждебный,
Ему тот подвиг не простит.
И думал я: должно быть что-то,
Что взять поможет верх над злом.
Решил тогда, с конем в полёте
Сумеешь справиться с врагом.
Когда однажды днем весенним
В дитя вдохнули боги кут*,
Отрадой был нам миг рождения,
Пусть аруаки* берегут
Тебя, мой сын, благословлённый
На подвиг волею Небес!
Служить и верно окрылённый
Отныне будет конь. Чудес
На всем пути своём тернистом
Немало встретишь, и не раз
Судьба стервятником когтистым
Коснётся. Слушай мой наказ.
В миг самых тяжких испытаний
Не дрогнет сердце пусть твоё,
Что полно дерзостных мечтаний.
Смотри, вон плещет ручеёк,
Стекая тоненькою нитью,
Теряясь средь отвесных скал.
Ты поразишься дерзкой прыти
Его, когда могучий вал
Низринется там, у подножья,
Сливаясь в бешеный поток.
Притоков воды, ярость множа,
Клокочут, словно кипяток.
Вдоль берегов реки священной
Жизнь бьет мятежная ключом,
Исходят волны белой пеной.
На месте, где реки излом,
Шумит камыш, а на поляне
Громадный высится шалаш,
Покрыт соломой ветхой, драной.
Меча волшебного там страж
Дяу* на безлюдье обитает,
Свирепый, злобный великан.
Но пусть тебя не испугает
Пустоголовый истукан.
Огромен дяу, что волосатой
Рукою гору своротить
Способен, только глуповатый
С рожденья. Знай же, победить
Его лишь хитростью возможно.
Окажется, как меч в руках,
Клинок вложи булатный в ножны,
Увидишь неизбывный страх
В глазах у нечисти болотной.
Твой долгий и тернистый путь,
Ведущий к цели благородной,
Им не пресечь. Они поймут,
Что их старания напрасны,
Бессильно зло перед мечом.
Уловки их разнообразны,
Но ты расправишься с врагом.

Пред старцем с трепетом великим
Склоняет голову батыр.
Камбар седой и светлоликий,
Насквозь он видит этот мир.

И вот Арлан с ним попрощался.
Раскинув два своих крыла,
Тулпар могучий затерялся,
Средь облаков седых кружа.

Волшебный меч

Сквозь дикий камень пробиваясь,
Журчит и плещет ручеек.
Струей прозрачной изливаясь,
Путем нехоженым пролег.
Арлан поехал вдоль течения,
Веселый слышен плеск воды.
Не скрыть батыру удивления,
Низринувшись вдруг с высоты,
Притоки слились воедино
И, клокоча, как кипяток,
Грохочет и бурлит стремнина,
Направив воды на восток.
Минуя скалы и теснину,
Река уж больше не ревёт.
Теряет прыть и по равнине,
Раздавшись вольно вширь, течёт.
Вдоль берегов реки, под ветром
Шурша, стеной растет камыш.
Недвижен воздух разогретый
Лучами солнца, всюду тишь.
Был старец прав, здесь на поляне
Шалаш возвысился горой,
Покрыт соломой ветхой, драной.
И в нем полуденной порой,
Отбросив в сторону заботы,
Дяу* издает басистый храп.
Дрожат соломенные своды,
Вгоняя в страх прибрежных жаб.
Рукой, широкой как лопата,
Расплывшуюся чешет грудь,
Что высится горой косматой.
Разинутая глотка – жуть!
Сопит во сне надсадно, тяжко,
С пещеру будет его пасть.
Зияет мраком нараспашку,
Вот-вот проглотит, дышит всласть
Дяу-великан, врага не чуя,
Колышется тугой живот.
Пустилась живность врассыпную,
Спит чудище, как нет забот.
Арлан торсык* с седла снимает,
Полил кумысом край платка.
Ладонью крепко в ком сжимает.
Тайком задумал от врага
Одну он хитрость небольшую.
Поверит если тугодум,
Поборет силищу дурную.
Умён кто, в битве равен двум.
Копье в зияющее жерло,
Не дрогнув, вставил поперёк.
Кольнуло что-то, засвербело,
В испуге дяу открыл зрачок.
На маковке торчат два ушка.
Свирепо глазками водя,
Чумея в страхе, близоруко,
Досадой смутной исходя,
Схватил мозолистой ручищей,
Дяу вырвал изо рта копье.
Стирая льющую кровищу,
Отбросил в сторону его.
Под тюбетейкой рыжий волос
На грушевидной голове.
Раздался гулкий, хриплый голос,
Со сна, видать, осоловел.
Взревел от боли нестерпимой:
– Кто омрачить посмел мой сон?
Что за глупец непроходимый?
Поплатится за это он! –
Смять, придавить к земле желая,
Зубами громко скрежетал.
Каменья горстью загребая,
Со всею силою бросал
Тяжёлые осколки глыбы
С охотой смертной – истребить!
А следом горестные всхлипы,
Стал жалостливо дяу скулить.

Арлан, представился прохожим:
– Дружок, такому силачу
Средь бела дня дремать негоже.
Прости, коль сон твой омрачу.
Давай, померяемся силой?
Меня ты вряд ли победишь.
Я знаю, что слывешь громилой.
Но этим разве удивишь?

Глаза спросонья протирает,
Напрягся весь и покраснел.
Босыми пятками сверкая,
Вскочил с постели дяу и сел:
– Да я тебя согну дугою
И, как букашку раздавлю!
Навеки здесь же успокою,
В реке вот в этой утоплю! –
Взревел, терпение теряя,
Схватить пытаясь пятерней.
Другою глазки протирая
И толстой шлепая губой.

– Меня расплющить, сил не надо.
Попробуй камень раздавить,
Да так, чтоб выступила влага.
Лишь этим можешь удивить, –
Арлан с усмешкой отвечает
И, чтоб детину растравить,
Округлый камешек хватает,
В лепёшку словно превратить
Его он с лёгкостью собрался.
Дяу, хлопая глазами, взял
Валун и тут же постарался,
Да в кулаке мясистом сжал.
Со всею силой стиснув камень,
В песок мгновенно превратил.

– Хоть силой ты со мной и равен, –
Батыр ему,
– Но не добыл
Из валуна, однако, влаги.
Взгляни, на что способен я. –
И мокрый край платка приладил
Под камень, умысел тая.
Сжал крепко пальцами булыжник,
Под ним полилось молоко.
Подумал дяу: «Ох, никудышны
Мои потуги, нелегко
Мне одолеть пришельца будет.
Отверстие во рту саднит.
Со мной он слишком дерзко шутит.
Да что же из себя он мнит»?!
Утёрся и вскочил на ноги,
Окинул взглядом чужака.
Скривился, словно от ожога,
Внезапно дёрнулась щека.
От ярости движеньем спорым
Холм ближний вырвал из земли.
Утёсы, потеряв опору,
Вокруг себя всё погребли.
Соседние вершины следом
Сползли тяжелою волной.
Накрыли с гулом людоеда,
Так он навек обрел покой.
Но где волшебный меч? Жаль, тайну
Верзила-дяу унес с собой.
Эх, поспешил батыр случайно.
Стоит, волнуясь, сам не свой.
Стих камнепад и пыль осела,
На месте рухнувшей горы
Арлан увидел, как темнела
Расщелина и вглубь земли
Тропа, петляя, уходила.
Туда поворотил коня.
Стена дорогу преградила,
Когда путь одолел в полдня.
На ней, тяжелыми цепями
Опутанный, прикован меч.
Обложен путь к нему камнями.
«Замыслил хитро дяу сберечь,
Таящее живую силу,
Оружие от глаз чужих.
Не думал отдавать детина,
Когда навеки бы не стих», –
Подумал про себя довольный
Арлан, качая головой.
К стене влечёт его невольно,
Булат мерцает, как живой.
Цепь разорвал рукой могучей,
Срывает вожделенный меч.
Раздался скрежет, звук гремучий.
Звеня, стекала вниз, чтоб лечь
Литая цепь горою ржавой,
Алмазный засверкал клинок.
«Ну, погоди змей многоглавый,
Уж близок час, подам урок»!

Взмахнув мечом перед собою,
Со свистом пустоту рассёк.
Батыру в теле мощь утроив,
Казалось, плавно перетёк
В плечо из рукояти силой
Незримый животворный дух.
Почувствовав себя всесильным,
Арлан обрадовался вслух:
«Так вот каков он, меч волшебный!
Сбылось пророчество твоё,
Камбар-ата*. Совет потребный
Мне дал когда-то, с ним своё
Возьму сполна в бою со змеем,
Преград нет больше на пути.
Пусть только лиходей посмеет
Навстречу выйти. Отомстить
За тяжкие все злодеяния
Мне предначертана судьба.
И есть пока в груди дыхание,
Зло уничтожить должен я.
Конь верный под седлом крылатый,
Держу в руке волшебный меч.
Все, что осталось, это в латы
Стальные мне себя облечь».

Албасты* и чудодейственная сила меча.

Расплел коню густую гриву
И взмыл в заоблачную высь.
Преодолел неторопливо
В три дня полсвета и завис
Над чашей озера хрустальной.
Конь на поляну плавно сел.
Куга растет средь вод зеркальных.
Безмолвный берег оглядел
Батыр неспешно, осторожно.
Ничто им не грозит бедой.
И водопой здесь есть надежный,
И усталь можно смыть водой.
Но конь, кося пугливо глазом,
Мотал тревожно головой.
Арлан с седла сошёл и сразу,
Забыв о том, что роковой
Способна стать коня опаска,
Пастись тулпара отпустил.
Себя мечом вновь опоясал,
Прилёг, и сон его сморил.
Вдруг шорох в камышах раздался,
Птенец средь зарослей вспорхнул.
В тревоге Аксуат метался.
Но странно, кто его вспугнул?
Нечистая ужели сила
Свила в такой тиши гнездо,
Что дикий страх в коня вселила?
Из зарослей донёсся вздох.
Кугу густую раздвигают
Две длинных, жилистых руки.
Иссохшая, как прут, нагая
По самый пояс Албасты.
Ощерила пасть в дикой злобе,
Исторгла ненависти муть.
Слюною истекла в захлёбе
И смрад успела изрыгнуть.
Тяжёлой неприязни искрой
Блеснули алчные глаза.
Весь род людской ей ненавистен,
Младенцев вечная гроза.
«Но до меня-то ей какое
Есть дело?» – думает Арлан.
– Эй, Албасты, оставь в покое,
Ведь я тебе не по зубам.
Меня с ребёнком спутать трудно.
Иль заблудилась невзначай?
Что ищешь в месте столь безлюдном?
Уйди и мне не докучай.

Расставив руки, словно жерди,
И, чавкая мясистым ртом,
Грозит колдунья ему смертью,
Глаз мутный зыркнул за бельмом:
– Я долго месть в себе таила
И знала, этой встрече быть.
В конце концов, она случилась,
Нельзя на этот раз сглупить.

Когда-то нас опередила
Умай*, твой охраняя кут*.
Со дня рождения невзлюбила,
Теперь тебе не увильнуть.
Взгляни в мои глаза, увидишь
Погибели в них верный знак.
Меня, кого так ненавидишь,
Попробуй одолеть, смельчак! –
Во взгляде хищном жажда мести,
Дрожит, ощерила клыки,
– Стой, где стоишь, на том же месте,
Достойно смерть свою прими!

До ног свисают груди-плети,
У Албасты не две их, шесть.
В батыра ими она метит,
Щелчок тугой раздался: хлесть!
Сверкнули, воздух разрезая,
Как будто острые клинки.
Вокруг Арлана круг сжимают,
Пытаясь взять его в тиски.
Косматым вихрем закружилась,
Кугу густую искрошив.
Врага вот так не раз душила,
Петлей в круг шею захватив.
Спиной к нему оборотилась.
О, боже, что же видит он?
Нутро у ведьмы обнажилось.
Батыр кошмаром потрясён.
Сквозь тонкий слой прозрачной кожи
Колотится тугим комком
На мышь облезлую похоже
Колдуньи сердце под ребром.
По черным венам, трепыхаясь,
Бежит густой крови струя,
Все потроха ей омывая,
Скользит толчками, как змея.
Взгляд бросила косой и злобный
Из-за костлявого плеча.
Вой подняла мужеподобный,
Обрушилась, как зверь рыча.
Удары хлестки, беспощадны,
Подходит ближе Албасты.
Язык во рту синеет жадно
И свищут в воздухе хлысты.
Прикрыв себя щитом железным,
– Уйди! –
он нечисти сказал,
– Пока я кулаком не треснул
И на копье не нанизал.
Но ходит мерзкая кругами,
Кудлатой головой тряся.
Сверкает выпукло белками,
Вокруг все в щепки разнося.

Арлан тотчас схватил секиру.
Сейчас он счеты с ней сведёт.
Взмахнув, вонзил топор в задиру,
Кость треснула, как ломкий лёд.
Упала Албасты на землю,
Плоть надвое рассечена.
Но вновь срослась, её подъемлет
Вверх дыма черного волна.
Внезапно грянул смех ужасный
Сквозь марева круговорот.
Смех замер, голос стал бесстрастным:
– Всё зря, меня смерть не возьмёт!

Батыр растерян, оглянулся,
Тут вспомнил про волшебный меч.
Схватил его, вперед метнулся,
Вскочил в седло, чтоб подстеречь…
Куда-то ведьма вдруг исчезла,
Кругом покой и тишина…
Оторопел, сказать коль честно,
Лишь шелест слышен камыша.

Пришлось опять вложить меч в ножны,
Колчан битком и ак найза*.
Решил в пути быть осторожным,
При нем шокпар, * и айбалта. *
Не позабыл и лук за спину
Закинуть, продолжает путь.
Умом решает пораскинуть,
Осилить ведьму как-нибудь.

В степи открытой долго ехал,
А может статься, что и нет.
Известно только, что поехал
Исполнить старцев он завет.

Был жаркий день, устал в дороге.
Вдруг видит дерево вдали
Средь степи высится широкой.
Внизу родник из-под земли
Бьет вверх прозрачною струею.
Как куполом его объял,
Под ветром шелестя листвою,
Ствол согнутый. Изнемогал,
Как будто он под тяжкой ношей
И ветви к роднику тянул.
А там, у самого подножия
Журчит вода, чтоб отдохнул
Проезжий и усталый путник.
Вдруг под Арланом конь всхрапнул.
Но устоять батыру трудно,
Тулпара спешно повернул.
Объятия прохладой манят,
Склонившихся шатром ветвей.
Внизу тенистая поляна
И тихий, ласковый ручей.
Святое место, нет сомнений.
Не только жажду утолить,
Здесь можно душу от смятений
Спасти, надежду получить.
Чтоб добрым духам поклониться,
Хранящим путника в степи,
И их поддержкой заручиться,
Платок разъял на лоскуты.
Собрался повязать на ветви,
В дар духам поднести жыртыс*.
Ростки, как будто сносит ветром,
До них попробуй, дотянись.
В тумане мутном извиваясь,
Свернулись в жгут, затем кулём,
Со свистом яростным кидаясь,
Опутали его с конём.
Все крепче стягиваясь, петли
Хотят батыра задушить.
До горла добрались, немедля
Дыхание остановить.
Попятился и с диким ржанием
Конь встать пытался на дыбы.
Оскалив зубы, со старанием
Вгрызался в ветви и узлы.
На месте дерева вдруг вырос
Густой, дремучий, черный лес.
Батыра пробирает сырость,
Вверх голову поднял, небес
Не видно за густою чащей,
Смыкаются тесней стволы.
Со свистом, сердце леденящим,
Раскинув ветви-ползуны,
Растут они все выше, выше,
Достигли кроны облаков.
Их ветром наверху колышет,
Стал воздух тёмен и свинцов.
Спеша опередить деревья,
Он гриву скакуну расплёл.
Лес содрогнулся, свирепея.
Тулпар сквозь чащу, как орёл
Взлетел. Отростки извиваясь,
Шипят и преграждают путь.
Хотят, поспешно размножаясь,
Их в три погибели согнуть.
Опомнился Арлан, жалея,
Что не прислушался к коню.
Подметил, рук они не смеют
Коснуться, дал тогда мечу
Он разгуляться что есть силы
По оплетавшим кандалам.
Клинком рука его водила,
Их разрубая пополам.
Ствола кривого меч коснулся,
Мучительный раздался стон,
Как будто кто-то захлебнулся.
Исчез внезапно лес, как сон.
И в прах рассыпался весь кокон,
Опутавший их в полный рост.
Из рук злодейки-ведьмы соткан,
Как видно, ветками внахлёст.
Так, чудодейственную силу
Впервые испытав меча,
Увидел, в роднике забилась
Гнилая, затхлая вода.
Лицо колдуньи, громко прыснув,
В ней кружится и скалит пасть.
Затем, рассыпавшись на брызги,
Успело без следа пропасть.

В степи открытой долго ехал,
А может быть, и вовсе нет.
Известно только, что поехал
Дать нечисти за зло ответ.

Блестит под солнцем перед ними
Неторопливая река.
И мост над ней из прутьев ивы,
Пусты, безлюдны берега.
Но конь опять разгорячился,
Траву копытами месил.
Тревогой с всадником делился,
Что путь опасностью грозил.
Как им в ловушку не попасться?
Как перебраться через мост?
Одна успела мысль закрасться,
Что выход в этот раз непрост.
Когда, примериваясь, стрелы
Он принялся в настил метать,
Река как будто озверела.
Тисками крепкими объять
Пытаясь, мигом забурлила
И, выйдя дальше берегов,
Мутнеющей водой залила
От ярости своих врагов.
Стекая, струи превратились
В густую сеть из бечевы.
Концы удавкой закруглились,
Достать стараясь головы.
В ответ Арлан не растерялся
И выхватил из ножен меч.
Волне наперерез помчался,
Чтоб надвое ее рассечь.
Вот лезвия вода коснулась.
Исчезло русло, бечева
Пред взором дымкой колыхнулась,
Как сажа вязкая, черна.
Река свернулась и воронкой
В лазурную взметнулась высь.
Исчезла неба синь в потемках,
То вместе стаи туч сошлись.
А пред батыром, как и прежде,
Стелилась выжженная степь.
Глуха, безмолвна и безбрежна,
Нет никаких в помине рек.

В просветах рваных туч колдуньи
Один вдруг глаз, другой сверкнёт.
Зла Албасты, её волнует:
Кто в битве этой верх возьмёт?
Отчаявшись сгубить батыра,
Дерзнула на последний шаг.
В раздумье тягостном застыла,
Сжав кисть костлявую в кулак.
Заметив в воздухе движение,
Навстречу кинулся Арлан.
Кружа, безумный вихрь с гудением
Вдруг превращается в капкан.
Клешнями лязгает, пытаясь
Коня за ногу прихватить.
Зубцы железные сверкают,
Грозятся кости раздробить.
Набросились со всею силой,
Арлан в ответ взмахнул мечом.
Раздался плач невыносимый,
И ведьма падает ничком.
Меча волшебного касание
Разбило ее чары вмиг.
Вослед тяжелому дыханию
Слух раздирает дикий визг.
На землю перед ним упали,
Разрубленные на куски,
Со страшным на лице оскалом,
В крови останки Албасты.
В ком подобравшись, превратились
В прах и исчезли без следа.
И лишь под ветром серебрилась
На месте том ковыль-трава.

А в это самое мгновение,
В кипящий над огнём казан,
С надеждой робкой на везение,
Взгляд обратила свой Мыстан.
Ей на поверхности бурлящей
Пробасил голос Албасты:
– Меня коснулся меч разящий,
Отныне нет у вас сестры… –
Лицо ей муки исказили,
Успела все же остеречь.
– Добыл! Добыл! – Мыстан вопила,
– Как есть, тот самый страшный меч!
О что, о что теперь нам делать?
Эрлик великий, помоги!
Смерть нашу взял себе он целью,
От лютой гибели спаси!

Скорбя, за голову схватилась,
Сверкнули злобою глаза.
К ней тихим шагом подступилась,
На ухо Жезтырнак* шепча:
– Не силою возьмем батыра…
Мне мстить ему пришла пора.
Иначе сделаем… постылый
Дожить не должен до утра.

Единоборство с Жезтырнак*

Покончив с Албасты, помчался
Арлан по выжженной степи.
Закат багровый разливался
По небу, дело шло к ночи.
А следом замигали звёзды
И круглоликая луна,
Сияя, выглянула тоже,
Рассыпав блёстки серебра.
Ногами конь перебирает,
Знать, просит отдых, водопой.
Арлан округу озирает
Сквозь зыбкий полумрак ночной.
Тогай* степной вдали темнеет,
Батыр направился к нему.
Тулпара и себя жалея,
Решил в прохладе отдохнуть.
Ночь глубока и безмятежна,
В густой траве ручей бежит.
Гнала его сюда надежда
Коня с дороги напоить.
Разжёг костёр среди поляны,
Пастись тулпара отпустил.
Направо и налево глянул,
Траву щипая, конь бродил.
Луна во тьме сквозь ветви блещет,
Лес погрузился в мирный сон.
Ручей струёй прозрачной плещет
И тишины тягучий звон.
Седло под голову пристроив,
Уснул глубоким сном Арлан.
Лес, прежде что дышал покоем,
Внезапно охватил туман.
В тогае* тёмном кто-то стонет,
И кто-то вдалеке рычит.
Седую тучу ветром гонит,
Трава сухая шелестит.
Арлан, очнувшись, встрепенулся,
Сквозь дрёму слышит волчий вой.
Кто там, среди ветвей взметнулся,
Укрытый плотною листвой?
С батыра тут же сон слетает,
Могучий оборвался храп.
Дождь мелкий землю орошает.
Невдалеке вдруг – цап-царап.
Деревьев кроны зашумели,
Раздалось уханье в ночи.
Ребёнок плачет в колыбели?
А может это свист камчи?
Вскочил, вокруг глазами ищет,
Насторожившись, замер конь.
Все громче, громче ветер свищет,
В костре почти погас огонь.
Сухой травы охапку кинув,
В лесную мглу направил взор.
С себя остатки дрёмы скинул
И боевой схватил топор.
Но что-беду-то предвещает?
Ночь вновь безмолвна и тиха.
Луна задумчиво сияет.
«Вот ведь приснится чепуха!»
Скользит бесшумно тень, белеет
Среди густых лесных ветвей.
– Кто это? Выходи смелее,
Не ждал, признаюсь, я гостей.

Струятся пряди водопадом,
Спадают рыжею копной.
Воздушным, невесомым шагом,
Сияя дивной красотой,
Девица вышла на поляну,
Взор нежный долу опустив.
Любым отсутствием изъяна
Способна разум помутить.
– Кто ты, прекрасное виденье?
Что делаешь в глухой ночи?
Загадка, явь иль наважденье?
Скажи хоть что-то, не молчи… –
Взгляд от земли не отнимает,
Прикрыты веками глаза.
Безвольно руки вниз свисают,
Длинней подола рукава.
Не говоря ему ни слова,
Присела тихо у костра.
Нет, видно, умысла в ней злого,
Прекрасна дева и юна.
Ночную гостью привечая,
Батыр всё кружит у костра.
Чем сам богат, тем угощает,
Налил немного молока.
Испив кумыс из тостагана*,
Пустую чашу подаёт.
Не смотрит на него, как странно,
Вздох тихий дева издаёт.
Полно неведомой печали,
Создание странное встаёт.
Неспешно, шагом величавым
В лесную темь опять идёт.
Стоит батыр, как оглушённый,
Раздался дробный стук в висках.
Вослед ей смотрит отрешённо,
Забыто всё, туман в глазах.
К стволу, шатаясь, прислонился,
Чтоб с мыслями собраться вновь:
«Не сон ли это мне приснился?» –
Бурлит сомненьем зыбким кровь.
Догадка прояснила разум,
Как хлёсткого удар бича.
Ему всё ясно стало разом,
Раздался только всхрап коня.
Ярится конь, встревожен встречей,
Страх лютый обуял его.
Арлан, неладное заметив,
Опомнился вдруг оттого,
Что оплошал пред наваждением,
Презрев опасности в пути.
Не внял коня предупреждению,
Себя обманом обольстил.
Всего лишь в шаге оказался
От смерти неминучей он.
С нечистой силою связался,
Попав в дурной и мутный сон.
Схватил замшелое полено,
В чапан* дорожный завернул.
Чтоб не заметила подмену,
Приладил с краю шлем к нему.
Нехитрой радуясь затее,
Он «чучело» спать уложил.
Залез на дерево быстрее,
Бессонно нечисть сторожил.

Когтями медными сдирая
Кору с деревьев на бегу,
Во тьме неслышно тварь босая
Крадётся, скрючившись в дугу.
Та самая ночная гостья,
Но прежней прелести следа
В ней не осталось, только злостью
Полны безумные глаза.
Нос вырос медный, крючковатый,
Два мутных бельма – сущий страх.
С дурным дыханьем, душноватым
Явилась взору Жезтырнак.
Для Албасты сестра родная,
Арлан им будет общий враг.
Подходит ближе, не мигая,
Стал вкрадчивым и тихим шаг.
Шлем обошла и край полена
Схватила жадно второпях.
Мертвящей синью вздулись вены
На хватких, мстительных руках.
Когтями чучело пронзила,
С одним желанием – извести.
Трясла, толкала и крутила,
Шипя от злости: «Отпусти»!
В сырой колоде вязнут когти,
Не удаётся оторвать.
Дрожат под рукавами локти,
Качаясь, стала завывать.
Со страшным воплем пасть раскрыла,
Птенцы попадали из гнёзд.
Живое всё вокруг застыло,
Не видно стало в небе звёзд.
Со стоном растерзав полено,
Сверкнула взглядом, хохотнув.
Себя, освободив из плена,
Стряхнула щепки на траву.
Запахло тленом, лес темнеет,
Нависли тучи пеленой.
Костёр погас и холоднеет,
Без удержу льёт дождь рекой.
Батыр, прицелившись из лука,
Пронзил стрелою Жезтырнак.
В лице у ведьмы нет испуга.
Ему навстречу сделав шаг,
Вдруг вырвала стрелу из сердца,
Трескучим смехом залилась.
Ужели злобная бессмертна?
Слизнула кровь и расплылась
В кривой, безжизненной улыбке,
Пустые очи нараспах.
Стан распрямила мигом гибкий,
Топыря когти в рукавах.

Поспешно с дерева спустился,
Тулпара быстро оседлал.
Буран же свищет, и вихрится,
Батыра маревом объял.
Стрелою нелюдь ввысь взмывает,
За нею нужен глаз да глаз.
Украдкой что-то затевает.
Свист издала и понеслась,
Обрушившись нежданно сверху
Столбом палящего огня.
Кругом разлился запах серный,
В груди дыхание тесня.
Арлан хватает меч из ножен
И пламя крошит на куски.
Но языки оно лишь множит,
Кружат, вихляют завитки.
Двоясь, троясь, коня с батыром
Цепляют петли из огня.
Объяв мохнатым, едким дымом,
Перед глазами мельтешат.
Наотмашь их нещадно рубит,
Меч раскалился докрасна.
Но ведьма также не уступит,
Хоть кровью вся обагрена.

Уткнувшись неподвижным взглядом,
Идет навстречу Жезтырнак.
Знать бы, скрывает сколько яда
Пустых очей белёсый мрак.
Арлан поник, недомогает,
Вот-вот и соскользнет с седла.
Рука поводья отпускает,
Плывет в тумане голова.
Сверля зеницами шальными,
Его вгоняет в мутный сон.
Кругами поплыли рябыми
Трава, деревья, ведьма, конь…
Рука слабеет, выпадает,
Вниз соскользнув, булатный меч.
Мысль зыбкой бабочкой порхает:
«Как голову снести ей с плеч!»
Подходит ближе, ближе ведьма,
Батыр, как вкопанный, застыл.
Вплотную подвела два бельма,
Кровь без остатка всю из жил
Готова выпить. Сизый морок
Арлана с ног до головы
Баюкая, окутал. Шорох
Раздался. Что это? Ковыль
Зашелестел с порывом ветра,
Или шипит в траве змея?
На небе не видать просвета.
Быть может это вой зверья?
О нет, то лезвием сверкая,
Меч наваждение прорубил.
Его на части разрезает,
Чтобы глаза батыр открыл.
Вращается, ложится в руку,
Звенит отчаянно клинок.
Пронзительным разбужен звуком,
С размаху сизый мрак рассёк.
С ударом каждым ощущает
Арлан, что вязнет в темноте.
Не воздух будто разрубает,
А жижу на болотном дне.
Вот стала с лезвия со стоном
Стекать струёй смолистой кровь.
Земля в ней вязкой, черной тонет.
Лавина серых пауков
Из лужи липкой врассыпную,
В траве теряется их след.
К останкам подойдя вплотную,
Чтоб избежать в дальнейшем бед,
Бессмертье, зная, что таится
У ведьмы в загнутых когтях,
Срубил и завернул в тряпицу
Две длинных кисти второпях.
Вздохнул Арлан и грудь расправил,
Продолжить собираясь путь.
Зла на земле он поубавил,
Его победы в этом суть.

В тот самый миг, дрожа от страха,
В кипящий над огнём казан,
Подбросив горсть земного праха,
Взгляд обратила свой Мыстан.
И на поверхности бурлящей
Ей прошипела Жезтырнак:
– Сгубил меня мечом разящим
Наш беспощадный, смертный враг… –
Губу до крови прикусила,
Успела всё же остеречь.
– Но как же так? – Мыстан вопила.
– Как раздобыл он этот меч?
Что делать нам Эрлик великий?
Напасть как эту одолеть?
О наш владыка многоликий,
Не дай же нам в земле истлеть!

Битва с Мыстан

Тулпар несётся бодрой рысью,
Остался позади тогай*.
Запели жаворонки в выси,
Степной лежит пред ними край.
Легко на сердце, долго ехал
Арлан, а может быть, и нет.
Известно только, что поехал
Врагу достойный дать ответ.

Земля в ногах зашевелилась,
Конь встал в испуге на дыбы.
Догадка мигом озарила:
Примета чьей-то ворожбы.
Вся степь покрылась сеткой трещин,
Под солнцем глина слепит взор.
Такыр* сверкает, средь проплешин
Один взошёл, другой бугор.
Подуло ветром леденящим,
Усыпав инеем седло.
Стал воздух стылым и знобящим,
Позёмкой землю замело.
Скользят копыта по такыру,
По тонкой корке ледяной.
Темнеет небо, солнце скрылось,
Нависли тучи пеленой.
Бугор скакун поддел случайно,
Раздался чавкающий звук.
Хранит земная язва тайну,
Полным-полно таких вокруг.
Болотной жижей истекая,
Полопались друг другу вслед,
Удушья приступ вызывая.
Как этот разгадать секрет?
Растаял холод, потеплело,
Зловонием воздух напоён.
Под ними глина порыхлела,
Взметнулась стая вверх ворон.
Со свистом гулким завывает
Горячий, хлёсткий суховей.
Булатный шлем, как пух срывает,
Порывы ветра стали злей.
Шлем по такыру покатился,
Сошёл с седла, но не достать.
Ногой в болоте очутился,
Коня относит, не поймать.
Хлябь стала жиже, зеленее,
Дождём как туча излилась.
Арлана тело тяжелеет,
Вкруг шеи тина обвилась.
Как будто кто-то пасть раззявил,
Трясина чавкнет и плеснёт.
Грязь пузырится густо, ржаво.
Батыр появится, нырнёт.
Руками тучи раздвигая,
Мыстан, вниз глядя, хохотнёт.
Глазами юркими сверкая,
Седые клочья отшвырнёт.
Усилием неимоверным
Из вязкой тины всплыл Арлан.
Рассеялся дух тяжкий, серный,
Стихает буйный ураган.
На месте непролазной топи
Вода возникла, рябь бежит.
На берегу речной протоки
Камыш стеной сухой шуршит.
Волна, бушуя, вверх взметнулась,
Вслед гладью тихой излилась.
Затем вспенилась, изогнулась,
Ко дну батыра унесла.
Подняв до облаков, низвергла
Его в пучину тёмных вод.
Светило на небе померкло,
Взорвался громом неба свод.
И вновь болото забурлило.
Игристо-синяя вода
Застойной хлябью обратилась,
Сдавила горло духота.
А жижа вкруг него густеет,
Коснулся дна, вперёд идти
Ему становится труднее,
Коня торопится найти.
Ногами в месиве болтаясь,
Арлан издал условный свист.
Крылами воздух разрезая,
Тулпар к хозяину спешит.
Пластаясь низко над болотом,
С тревожным храпом подлетел.
Схватившись за седло, наскоком
Он на спину коня взлетел.
Нагнувшись, на лету цепляет
Булатный шлем концом копья.
Тулпар мгновенно вверх взмывает,
Среди багровых туч паря.
Старухе ринулся навстречу
Батыр, из ножен вынув меч.
Глядит колдунья издалече,
Дотла его желая сжечь.
Надсадно, громко завопила,
Клыкастую ощерив пасть.
Швыряет в злобе со всей силой,
Примериваясь, чтоб попасть,
Шипы огня, их высекая
Из острых, загнутых когтей.
Арлан легко их разрубает
На малых множество частей.
Мыстан не думает сдаваться,
Все ищет, ищет слабину.
Противостоять никак, признаться,
Нельзя волшебному мечу.
Глазами зырк туда-сюда:
«Как, как лишить его меча?
Эх, не успел бы страшный меч
Мне голову самой отсечь».
Округу затянуло мраком,
Где притаилась, не понять.
Ткнул наугад мечом с размаху…
Истошный вой. Попал, видать.
Исчезла тьма, как не бывало,
Мир солнцем освещён опять.
Кружась, на землю что-то пало.
И, чтоб из виду не терять,
На крыльях конь спустился плавно.
Ушли трясина и вода,
Что растекались здесь недавно,
Кругом бесплодная земля.
В предсмертных судорогах бьётся
Старуха возле ног коня.
Кровь, булькая, потоком льется,
Себя решает сжечь она.
Врагу позволить надругаться
Никак нельзя ей над собой,
Чтоб жертвой жалкой оказаться,
Смирившись с волею чужой.
Гордыня мучает старуху,
Ведь ей бессмертия секрет
Был ведом, а теперь проруха
Нашла, как жаль, не уцелеть.
Из сил последних высекает
Огонь из загнутых когтей.
И тут же пламя пробегает
С гудением яростным по ней.
У самых ног остался горкой
Прах ведьмы. Съёжившись в комок,
Надтреснутой покрылся коркой,
Её батыр клинком рассёк.
Сбылись Мыстан зловещей страхи,
Покинула Срединный мир.
Меча одним коротким взмахом
Верх одержал над ней батыр.

Жалмауыз кемпир* идет мстить

Сестры последней гибель видя,
Надсадно взвыла Жалмауыз.
Врага всем сердцем ненавидит:
«Сбылись предчувствия, сбылись»!
Иного нет пути, с Арланом
На бой ей выйти предстоит.
Нещадным холодом, бураном
Его собралась истребить.
Клюкой взмахнула, угрожая,
Кружится и взлетает вверх.
Батыру гибель обещая,
Пришептывает:
«Смерть! Смерть!»
Подул холодный, зябкий ветер,
В округе дымка разлилась.
В тумане вспыхнул мутным светом
Единственный старухи глаз.
Оттуда, воздух прорезая,
Вонзается в батыра луч.
Арлан почувствовал, вмерзает
В тулпара. Из нависших туч
Посыпался сплошным потоком
На головы им колкий снег.
Зловещее погасло око,
Кругом стемнело, мир померк.
От стужи лютой в дрожь бросает,
Внезапно хлынул дождь стеной,
Чьи струи тут же покрывают
С конем их наледью сплошной.
Застыл в седле, не шевельнуться,
Не выбраться из толщи льда.
Закоченели и не гнутся
Ни ноги, руки, ни спина.
На всем бегу конь также замер,
Хвост, грива в снежной седине.
Хоть оба двигают глазами,
Не разглядеть ни зги во тьме.
Ледовым панцирем накрыло
Тропу у самых ног коня.
Копыта вмерзли и застыли,
Но не коснулся лёд меча.
Вдруг стала мягкой и подвижной
Ладонь, что держит рукоять.
Намерзший слой булатом выжгло,
И впору пальцы поразмять.
Повел рукой, запястье гнётся,
А значит повод есть рискнуть.
Меч раскалён, вот-вот сорвётся,
Чтоб ведьму остриём пырнуть.
Готов клинок помочь батыру
Вступить со злобной ведьмой в бой,
Сечь без разбору воздух стылый
С немыслимою частотой.
Арлан без слов всё понимает,
Решает выпустить из рук.
Во мраке лезвие мерцает,
Пронзительный раздался звук.
Со свистом режущим летает
Вокруг Арлана и коня.
И наледь постепенно тает,
Стекает вниз ручьем вода.
Глядит старуха издалёка,
Не смеет подойти к мечу.
Сверкнуло ненавистью око,
Ей эта встреча не к добру.
Внезапно жаром полыхнуло,
Огнём плюется, скалит пасть.
Подпрыгнула и изогнулась,
Вот-вот готовится напасть.
Однако от бессилья взвыла,
Стараний всех поняв тщету.
Как никогда кровь стынет в жилах,
Во лбу зловещий глаз потух:
«Должно быть дяу лишился жизни,
Клинок Эрлика не сберёг.
Но как сумел сей недруг вызнать?
Кто дал ему на меч намёк?
Был выкован самим Эрликом.
О повелитель наш, прости!
Меч должен был нам стать защитой,
Не человека, нас спасти.
Служить отныне и вовеки
Он будет только лишь тому,
Кто разорвал стальные цепи.
Как жаль, достался чужаку». –
Не одолеть, пустое дело,
Уже почуяла конец.
От жалости к себе взревела:
«Что ж ты наделал, дяу-глупец?!»
Последние собрала силы,
Навстречу ринулась врагу.
Все напрягла сухие жилы,
Пытаясь напустить пургу.
Со свистом заверть налетела,
Сбивает ветер с ног коня.
Но все же ведьма ослабела,
Стара, отчаянно стара…
Усилия её напрасны,
Батыру стоило мечом
Слегка коснуться, как ненастье
Вмиг тает в воздухе сухом.
Пригнуло хворей тяжких бремя
Колдунью старую к земле.
Былую прыть сковало время
В костлявой, сгорбленной спине.
Старуха вырвала, озлившись,
Лохматую, седую прядь.
Шепча, сожгла ее, склонившись,
И принялась кого-то звать.
Внезапно всаднику сдавили
Грудь сыромятные ремни.
Кривые пальцы со всей силой
Вцепились в шею со спины.
Опешив чуть, закинул руки,
Схватил разбойника, встряхнул.
И, прекратив его потуги,
На землю с яростью швырнул.
Отплевываясь от удушья,
Бросается вновь Конаяк.
Батыр с улыбкой равнодушной,
На шее тощей сжав кулак,
Отсек сначала руки, ноги,
Затем и голову ему.
Крови, как смоль, текут потоки
Из тела злыдня. В бахрому
Мечом искромсан, пал на землю
Облезлой шкурой Конаяк.
Тревожный взгляд вперед нацелив,
Арлан с опаской слух напряг.
Несется ведьма, горб дымится,
От злости принялась рыдать.
Он ей навстречу устремился
И меч воткнул по рукоять.
О да, в горбу таилась сила,
Всю ненависть и желчный яд
Веками в нем она носила,
В степи так люди говорят.
А следом кубарем катился,
Стеная, увалень Обыр.
В ногах коня все суетился,
Стреножить жаждая. Батыр,
Однако козни совершиться
Не дал возможности, слегка
Мечом поддел его. Возиться
Не стал, хватило и тычка.
Как шар, наполненный зловонием,
Со свистом лопнул злой упырь.
Земля в зеленой жиже тонет,
Пятно ползет, вспухая вширь.
Затем ужалось и пропало,
Все ж, не достав копыт коня.
Вновь солнце ярко засияло
И гнется на ветру трава.

Нет ведьмы и ее подручных,
Кругом разлилась тишина.
Степь солнцем выжжена, беззвучна,
Лишь жаворонки в небесах
Бездонных, трелью заливаясь,
Подобно звонкому ручью,
В лазури вольной кувыркаясь,
Поют гимн радостному дню.

В логове Айдахара

Как долго ехал неизвестно,
Но наконец, в один из дней,
Увидел склон горы отвесной
Из острых, режущих камней.
Сквозь марево густого зноя
Виднеет башня на скале.
С глухой, высокою стеною,
Где змей живет в своей норе.
До стен добраться невозможно,
Как бритва камни сторожат
Склон, взять который будет сложно,
Внизу рвы змеями кишат.
Высокая, как пика, башня,
Три узких смотровых окна.
Три головы, и это важно,
Смотрели в них по сторонам.
От зорких глаз седого змея
Комар ничтожный не сбежит.
Хоть телом Айдахар дряхлеет,
Суд и расправу он чинит.

***

Арлана временно оставим,
Заглянем к змею во дворец.
Чем занят там злодей лукавый,
Узнаем с вами, наконец.
Под сводами гуляет ветер
И ни одной живой души.
Бросает тень гнетущий вечер,
И в этой давящей тиши,
Не зная бед таких доселе,
Вздыхал на троне Айдахар.
Оставшееся выпив зелье,
В крови испытывая жар,
Стонал все жалобней и горше.
Никто не явится поить
Лечебным взваром его больше.
Он должен, должен отомстить!
Врагу придется поплатиться
За все деяния свои.
Но до того, как месть свершится,
Между собой три головы
Весь день судили, да рядили,
На свете суждено ль им быть.
Однако так и не решили,
Как им батыра погубить.

– А ведь окажется он скоро
У самых у ворот дворца, –
Тревогу затаив во взоре,
Сказала справа голова.
– Пусть каменные зубья входа
Сомкнутся плотно, и тогда
Ему не будет здесь прохода, –
Ответ ей левая дала.
Считавшаяся самой мудрой,
Сказала средняя в ответ:
– Я чувствую, что завтра утром
Враг явится сюда чуть свет.
Тулпар под ним летит двукрылый,
Волшебный меч в его руке, –
Вздохнула голова уныло,
– В окно любое на коне
Влетит и никого не спросит.
Хвост поджимать нам не к лицу.
Несчастье этим не отсрочим,
Лишь уподобимся глупцу.
Великий Айдахар не может
Презренным, жалким трусом слыть.
Людишки всюду слух размножат,
Рискнуть уж лучше, чем так жить.
Меня бояться перестанут,
Смеяться будут за спиной.
В бою погибну, но не стану
Сидеть за каменной стеной!

***

Змей обошёл свои владения.
Из камня лестница вела
Вниз, где тянулись подземелья,
Ступеням не было конца.
Казалось, что они стонали
От бремени его шагов.
Давно ступени обветшали
За множество былых веков.
Иные это были стоны.
И днем и ночью без конца
Подземные знавали своды
Людей плененных голоса.
До самого восьмого слоя
Земли спускался Айдахар.
Кермез* в черед свой, с диким воем
Кружа, его сопровождал.
Сквозь черноту и дым ползучий
Горят кровавые глаза.
Ни рук, ни ног, туман текучий
Им заменяет телеса.
То злые духи подземелий,
На каждом слое свой кермез.
Хозяева глухих ущелий,
Вовек не зревшие небес.
Но говорят у Айдахара
Был потайной девятый ход.
Лишь змей об этом знает старый,
Смертельный он таит исход.
И если кто-то и пытался
Войти в потусторонний мир,
Тот никогда не возвращался
Из в небытие ведущих дыр,
Что в темном мраке подземелья
В могильной, вязкой тишине
Дышали тленом, тяжкой прелью,
Бурля и клокоча на дне.
Те, даровал кому дыхание
Бог Неба синего Тенгри,
Живущие об этом знали,
Ступать туда и не должны.
Там властвует Эрлик великий,
Судья, властитель мертвых душ.
Двурогий, мрачный, многоликий,
Чей взор ужасен, всемогущ.
Змей вспомнил, как, дрожа от страха,
Пророчествовала Жалмауыз.
«Мир твоему, старуха, праху!
Твои предвестия сбылись» …
Сегодня же предстать пред очи
Эрлика змею предстоит.
Испуган он и озабочен,
И сердце ветхое теснит
Тяжелый, леденящий ужас.
Боится встречи Айдахар.
Судьба его, казалось, рушась,
Наносит гибельный удар.
За все века существования
Спускался прежде он лишь раз
В усопших мир, тая дыхание,
Поднять не смея даже глаз.
Он помнил, как вошел впервые
В клокочущую пасть земли.
Случилось то в века былые.
Дрожа, пришлось ему пройти
По тонкому, как конский волос
Мосту над руслом Тоймадым*,
Где стоны, слившись в один голос,
Звучали сквозь слоистый дым.
Весь опыт прошлого хранился
В том вечном, роковом мосту.
От памяти людской ломился.
Земную не одну мечту,
Отъятую суровой смертью,
Мост в целости уберегал.
Под ним в кровавой круговерти
Под слезы, стоны протекал
Поток куда-то в недра бездны.
Река забвенья Тоймадым,
Чьи волны черные в безвестность
Катили горести, седым
Объяв туманом сновидений.
А по обоим берегам
Громадных скал нагроможденья,
Подобных сумрачным хребтам.
Их облетали кушигены*,
Сверкая лысой головой.
В реке искали кут* священный,
Ныряя клювами порой
В поток реки неотвратимый,
Пытаясь душу подстеречь
Заблудшую. Неощутимой
Была, её им не извлечь.
Владыки волю исполняли,
Бог мертвых зол, неумолим.
В потоки горя, слёз ныряли,
Но кут* был все ж неуловим.
Увы, Эрлику доставалась
Лишь плоть холодная. Душа
С дыханьем в Небо улетала,
Творцу небесному служа.
Горячее, живое семя,
Трепещущий, безгрешный кут*.
С ним счастливо людское племя,
Его недаром берегут.
Им только дышат полной грудью,
Лишь Небу он принадлежит.
Творец одаривает, судит
И судьбы на земле вершит.

Айдахар спускается в преисподнюю
и предстает перед Эрликом

Преодолев реку забвенья,
На берег Айдахар ступил.
Ветров подземных дуновенье
Всей чешуёю ощутил.
Кругом безмолвная дремота,
Ни тени, сумрак, духота.
Открыл пред ним со скрипом кто-то
Заржавленные ворота.
Уж сколь веков не открывались,
Густым налетом поросли.
Кого-то вряд ли пропускали,
Покой Эрлика берегли.

Дворец из черного железа
Навис над Тоймадым рекой,
Чьи грани острые, как срезы.
Ступени залиты водой,
Несущей в бездну кровь и слезы,
Ни одного в стенах окна.
Поодаль чахлые березы,
В тумане плавает луна.
Пред входом темных два тайгана*.
Сверкают острые клыки.
В подземном мире нет охраны
Надежней, злобней, чем они.
Страшны оскаленные пасти,
Стекает вязкая слюна.
Не видел змей собак клыкастей,
Столь злобой полные глаза.
Не вниз лилась слюна из пастей,
Струей багровой вверх текла.
Был перевернут мир напастей.
Внизу и солнце, и луна
На черном небе тускло светят,
Попеременно льют лучи.
Вверху крови сродни по цвету
Бьют волны несыти-реки
В глухую стену с тихим плеском,
Тягучий оставляя след.
Завидев псов на том же месте,
Змей поневоле стал робеть.
Веков немало пролетело,
Как не бывал здесь Айдахар.
От сырости дрожа всем телом,
В крови былой теряя жар,
Взглянул со страхом на тайганов,
Но те, лишь широко зевнув,
В нем все же своего признали,
У входа прилегли вздремнуть.

Шагнул в обитель властелина,
Кузнечных слышен шум мехов.
Взмах черных крыльев соколиных,
В огне каленых звон клинков.
Эрлик стучит по наковальне
Тяжелым молотом своим.
Зола искрится в поддувале,
Нет входа в кузницу живым.
Властитель вечного покоя
Не только в смерти изощрён.
Дарует мужество пред боем,
Не зря Эрликом* наречён.
В живущих трусость презирает,
Их низвергает в бездну он,
Ярясь и жалости не зная.
Об этом знал всегда дракон.
Рога могучие пугают,
Пред повелителем пал ниц,
Испуг постыдный скрыть желая.
Он боком видит много лиц.
То множатся, дрожа и тая,
А то сливаются в одно,
Невольный ужас вызывая,
В землисто-серое лицо.
Что в бездне роковой таится,
Зияющей в его глазах?
Никто взглянуть в них не решится.
Оцепенение и страх
Сковали тело Айдахара.
Единственный из всех живых,
Пытаясь сердца скрыть удары,
Не поднимая глаз своих,
Имеет смелость обратиться
К владыке мира вечных снов.
Змей каждым словом тяготится,
Эрлик сам перед ним. Суров
Был повелитель всемогущий,
Чей взгляд пронзителен и прям.
Усы закинуты за уши,
Подобны хищным двум клыкам.

– Мой властелин, я не посмею,
Что произошло пересказать.
Ты даром видения владеешь.
Один способен подсказать,
Что сделать мне необходимо,
Чтоб должный дать отпор врагу?
Ужель беда неотвратима?
Как скажешь, так и поступлю.
Иссякнут скоро мои силы,
Как видишь, я опустошён.
Нет ведьм, что снадобье варили,
Подспорья верного лишён.
Батыр, благословленный Небом,
Чью жизнь велением Тенгри,
Умай с рожденья холит, нежит.
Как, подскажи, его сгубить?
Грозит неотвратимой смертью,
В его руке волшебный меч.
С земною распрощаюсь твердью,
Как гОловы снесёт мне с плеч.

– Ничтожный раб, да как ты смеешь
Мне эти имена назвать?
Предупреждал, но, знать, глупеешь,
Что смог опасность прозевать.
Родиться этому мальчонке
Ты дал возможность, а потом
Еще и наблюдал вдогонку,
Как рос и овладел мечом.
Сестёр я дал тебе в подмогу,
Ты их позволил погубить.
И под каким теперь предлогом
Совет мой хочешь получить?

– Пусть будет, как тебе угодно.
Прости, богов впредь имена
Не назову, хоть безысходна
Тревога смутная моя.
Клянусь своею жалкой жизнью! –
К подножию трона змей припал,
– Ты прав, мне ставя в укоризну,
Что сам себе беду создал.

Владыка тьмы, гнев унимая,
Досадливо махнул рукой.
В глазницах мрак непроницаем.
Промолвил, овладев собой:

– Иди и, не теряя время,
Меч отними и уничтожь,
В прах преврати людское племя! –
Эрлика охватила дрожь.
– В мече могущество и сила,
Всех вас в песок с ним он сотрёт.
Как вы такое допустили?
А ведь он заживо сдерёт
Твою облупленную шкуру,
Уж помяни мои слова.
Не соверши ошибки сдуру,
В твоих руках твоя судьба!
Твердил о том я многократно,
Просил не раз – не проглядеть.
Мне…, мне вернешь клинок булатный!
Негоже людям им владеть…
Прольётся кровь твоя иначе
В реку забвенья Тоймадым*.
Насытиться тобой в придачу
Дам кушигенам* я своим.

– На все, на все лишь твоя воля, –
Все головы пред ним склонив,
Змей содрогнулся поневоле
И пятится, страх подавив.

Вдруг в тишине звенящей эхом
Раздался голос громовой.
С раскатистым, гортанным смехом
Эрлик вослед ему:
– Постой!
Затем направил жезл на змея,
Грудь огненной стрелой пронзил.
Тем и обрадовал злодея,
Восторг в себе тот ощутил.
Войдя, стрела по жилам тут же
Бодрящей силой пронеслась.
Недуги старые разрушив,
Горячей кровью разлилась.
Способен сокрушить он горы
И сотрясти земную твердь.
Огонь беснуется во взоре
И снова отступила смерть!

– Благодарю, мой повелитель! –
Змей произнес,
– Да будет так!
Ты щедр и милостив, спаситель,
Твой дар моей победы знак!

Никто не тронул Айдахара,
Свободным был обратный путь.
У входа злобные тайганы
Успели морды отвернуть.
И кушигены, разрезая
Крылами сумрак ледяной,
Летели вдаль, не замечая,
Как змей ступает сам не свой.
И тонкий мост, как конский волос,
Не дрогнул под его пятой.
Страдальческий не слышен голос
Над вечной Тоймадым рекой.
И ни одна не протянулась
Из вод костлявая рука.
На дно его не утянула.
Жив, дышит Айдахар пока.
Срок жизни, что отпущен змею,
Еще, видать, не завершён.
Шаг стал и шире, и смелее,
Как никогда он был силён.

***
В свою обитель возвратившись,
Кермезов преданных созвал.
С дороги трудной утомившись,
Приказ со вздохом отдавал:
– Эрлику быть хочу угоден.
Из тех, томится кто в плену,
Велю вам выбрать девять сотен.
В дар жертвенный их принесу.
Вернулся я благополучно
Из преисподней, потому
Отблагодарю собственноручно,
Нельзя остаться мне в долгу.

Кермезы с воем полетели
Приказ владыки исполнять.
Во тьме цепями загремели.
Лишь им оковы можно снять
С несчастных, кто по воле змея
Быть должен в жертву принесён.
Но Айдахар спешит скорее
В покои, слишком утомлён.
От тяжкой поступи дракона
Дрожит подземный мрачный свод.
Не слышит криков, жалоб, стонов,
Иная мысль его гнетёт…

***

Лучом радужным заиграли
Вдруг блики светлые вдали.
В неволе тяжкой пребывали
Здесь пленницы. Тянулись дни
Их в роскоши, душе немилой.
Среди подушек и перин
Сбивались в стайки и уныло
Глядели, прячась, из-за спин
Друг друга, в ужасе гадая,
Кого же выберет из них
Чудовище, утех желая,
В плену страстей своих дурных.

На девушек лишь бегло глянув,
Проходит мимо Айдахар.
Невольно узницы, отпрянув,
От страха замерли, кошмар
Им чудится при виде змея.
Ему, однако, не до них.
В его душе тревога зреет,
Забот хватает и других.
Сюда идёт батыр отважный,
Чтоб в логове его застать.
Обет дал в битве рукопашной
Все гОловы ему он снять.
От тяжкого избавить плена
Невольников батыр спешит.
Разрушить подземелий стены,
Его дворец опустошить.
Одно он знает, целью главной
Врага является Улпан.
Нет в мире ей красавиц равных,
Изящен гибкий, стройный стан.
Сам Айдахар при ней робеет
И, сердцем черствым трепеща,
Он прикоснуться к ней не смеет,
На норов ее не ропща.
О, сердце чудища терзает
Неведомая прежде страсть.
День ото дня в ней увязает,
Не уставая себя клясть.
Не всё, дозволенное людям,
Доступным может быть ему.
Любовью называют чудо.
Подобно тяжкому клейму,
Пятном стыда на змея может
Лечь этот пагубный порыв.
Узнай Эрлик, вмиг уничтожит,
Поймет, как слабость, как подрыв
Его священной, твердой власти.
Нет, нет, вовек властитель тьмы
Не даст произойти напасти
И жизнь отнимет, что взаймы
Он змею дал, века отмерив
Ему на грешной сей земле.
Задачу трудную доверив,
Срединный мир держать в узде.
Он должен в людях беды сеять
(Неотвратим слепой удел).
Но мысли нежные лелеять –
Такого права не имел.
Прекрасней нет, чем дочь кагана,
Её не в силах он забыть.
Рожден нечистым и поганым
И ровней ей не может быть.
Пылает злобой сердце змея,
Неладно с ним давно уже.
Глухая ревность тихо тлеет
В досель бесчувственной душе.
На деле зависть оказалась
Сильнее призрачной любви.
Огнем тяжелым полоскалась
К батыру ненависть в крови.
Улпан велит он в тайном месте
Упрятать за семью дверьми,
Пока змей не отплатит местью
И не возьмет верх над людьми.

Поединок батыра со змеем

Змей, чувствуя изнеможение,
Желал побыть наедине.
Пусть малое, но утешение
Решил найти в коротком сне.
Лежал в раздумьях, негодуя,
И не заметил, как уснул.
Пока луч солнца, озоруя,
В окно к нему не заглянул.
Блеснув, глаза открылись разом.
Он где-то рядом, лютый враг.
Заходит ум его за разум,
Взошел на башню кое-как.
Просунув в смотровые окна
Все три огромных головы,
Округу смерил зорким оком.
Враг явится, того и жди.

– Вблизи я никого не вижу, –
Сказала справа голова.
– Я тоже стук копыт не слышу, –
Ответ ей левая дала.
– Эх вы, растяпы, проморгали, –
Вздохнула средняя с тоской.
– Поодаль всадник на тулпаре
Несется пущенной стрелой.
– Где, где? – воскликнув, остальные
Протиснулись в одно окно.
Шесть глаз, все кровью налитые,
Насупившись, взирают зло.

Вдали и вправду появился
Батыр на огненном коне.
В руке могучей меч светился,
Булатный шлем на голове.
На нем пучок совиных перьев*,
Пугает змея оберег.
Дрожит от страха и бледнеет.
Желал не видеть бы вовек
Того, людей что защищает
От разных напастей и бед.
Змей от себя мысль отгоняя,
Сердито принялся шипеть:
«Его ведь прежде охраняли
Лук, стрелы – дар самой Умай.
Теперь вот, перья заменяют
Батыру их, а мне страдай! –
Недобро, горько усмехнулся,
– Вдобавок и волшебный меч.
Скакун крылатый подвернулся,
И этим мне не пренебречь» …

***

Вернемся к нашему батыру,
Он с нетерпеньем рвется в бой.
Меч наготове и секира,
Все пять оружий* под рукой.
Кишат в глубокой яме змеи,
По кругу башню ров сомкнул.
На тщетность всех трудов злодея
Арлан с усмешкою взглянул.
В раздумьях логово объехал,
Вплотную встал у края рва.
Нет в башне ни одной прорехи,
Под ней отвесная скала.
Вблизи не слышен птичий щебет,
МертвО кругом и нет зверья.
Весь мир хозяину враждебен,
Он за стеной сидит не зря.
Раздался голос громогласный:
– Я мстить явился, Айдахар!
Не прячься от меня напрасно,
Не столь ты немощен и стар.
За причиненные тобою
Страдания людям и беду
Поплатишься, злодей, с лихвою,
С плеч головы все три сниму!
Так выходи, коль не боишься,
Давай сразимся жекпе жек*.
На что, посмотрим, ты годишься.
Я – главный враг твой – человек!

«Эх, раздавить его был должен
Давным-давно, как комара,
Пока он мал был и ничтожен.
Но поздно слишком, жаль. Пора.
Иль я сегодня одолею
Его, или Эрлик меня,
Им же клянусь, не пожалеет», –
Цедил сквозь зубы змей, бубня.
От мысли этой распалился,
Перепоясался ремнём.
Эрлику прежде помолился,
В оконный вылетел проём.
Огонь из пастей изрыгая,
Со свистом мчится на врага.
Но гаснет пламя, жар теряет,
Коснувшись лезвия меча.
Клинок от жгучего дыхания
Весь раскалился докрасна.
Змей в облако нырнул с рычанием,
Казалось, битва неравна.
Но всадник гриву расплетает,
И тут же взмыл на небо конь.
Все выше, выше воспаряет,
Стоит в ушах батыра звон.
Рванул навстречу, с наслаждением
Отсёк одну из трех голов.
В глазах возникло изумление:
Другая вынырнула вновь.
Арлан вокруг дракона кружит,
Взмахнув, отъял две головы.
Затем внезапно обнаружил,
Что возродились и они.
Пройдясь мечом по толстым шеям,
Срубил отросших две опять.
И, замахнувшись, в довершение
Последнюю надумал снять.
Змей ослабел лишь на мгновение,
Собравшись с силами, взревел.
Стряхнув с себя оцепенение,
Вверх, выше скакуна взлетел.
Огнем Арлана поливает,
Упорный долго длится бой.
Злодея силы покидают,
С одной остался головой.
Дряхлея, с горечью вздыхает,
Никто не сварит больше смесь.
Две срубленные отрастают,
Все три на шеях, вновь воскрес!
Чернея от бессильной злобы,
Взмолился змей:
«Святой Эрлик!
Ты видишь сам, что дело плохо,
Услышь же мой призывный крик!
Твоею волей отвернулась
Удача нынче от меня.
Беда, беда меня коснулась!
Твой старый преданный слуга
Готов погибнуть, только прежде
Врага позволь мне победить,
Пока жива еще надежда
За все несчастья отомстить!»

Змей дикое издал шипение,
В степи все травы полегли.
И в это самое мгновение
Три головы в одну слились.
Рассвирепев, с шальною силой
Вдыхает воздух, вместе с ним
Батыра и коня сносило
В разинутую глотку. Им
Не одолеть кружения вихря,
Влетает всадник прямо в пасть.
Дыхание зверя поутихло.
Арлан успел к седлу припасть.
Во мраке необъятной бездны
Стук раздается трех сердец.
Иные звуки все исчезли.
Как будто молотом кузнец,
Размахивая, раз за разом
Бьет в вязкой, тягостной тиши.
Не разобрать батыру сразу,
Что пред глазами мельтешит.
Нутро змеиное огромно,
Стоит крови бегущей гул.
Нет воздуха в пространстве тёмном,
Батыр, озлившись, зверя пнул.
Пропасть бесславно не желая,
Решил бороться до конца.
С трудом тяжелый смрад вдыхая,
Нашел, где бьются все сердца.
Одно из них мечом пронзает,
Но слышен стук двух остальных.
А третье сердце замолкает,
И гул крови слегка притих.
Клинок всадил со всею силой,
Вторую пробивая брешь.
Уже бежит кровь струйкой хилой,
Подсказывает что-то:
«Режь!»
В утробе душной багровея,
Пронзил последнее насквозь,
И надвое рассёк злодея.
Быть может, жаль кому до слёз,
Что больше нет ни ведьм, ни змея,
Слышны рыдания на дне.
Вдали отсюда, всплыть не смея,
Оплакивает их Уббе.

Батыр чуть головы коснулся
Носком ноги, сойдя с коня.
Змей, издыхая, шелохнулся,
Стекла последняя слеза:
– Я проиграл, но знай, вовеки
Улпан не сможешь ты найти.
Она моя и после смерти,
Напрасно сам себе не льсти…

Поиски Улпан. Спасение пленников

«На это мы еще посмотрим», –
Не смог усмешку скрыть Арлан.
Поехал напрямик к воротам,
Ведущим в логово. Капкан,
Что каменною прежде пастью
Пугал входящего в него,
Уж так оно случилось, к счастью,
Зиял дырою и его
Разбитые валялись зубья
В пыли никчёмною горой.
Следы ужасного безумья,
Что змей унес навек с собой.
Кругом всё настежь, нет преграды,
И гадами кишащий ров
Исчез, слышны лишь перекаты
Сходящих с гулом валунов.
Вошел Арлан в жилище змея,
Повсюду грохот, камнепад.
Пред ним ступени в подземелье,
За ним всё рушится, дрожат,
Вниз осыпаясь с треском своды,
Пыль поднялась густой волной.
К ступеням вытертым подходит,
Где вход под землю потайной.
Шагнул, надеясь на удачу,
Вдруг, обтекая с двух сторон,
С совиным воем и кошачьим*
Дым вылетает черный вон.
Кермезы, духи подземелий,
Возмездия скорого боясь,
Дыша тяжелой, смрадной прелью,
Со змеем утерявши связь,
Скрывая страх, летят трусливо,
А следом топот чьих-то ног.
Бежит с оглядкой, торопливо
Людей бесчисленный поток.
Средь них и сильные мужчины,
И девушки, и старики.
Покинув страшные руины,
Ускорить норовят шаги.
Спасению радуясь, как чуду,
Губами шевеля едва,
Шли обессилевшие люди,
И им, похоже, нет числа.

– Змей мертв, а вы, друзья, свободны! –
Встречая, произнес Арлан.
– Жить счастливо и беззаботно
Отныне всем желаю вам!

– О, дорогой батыр, спаситель,
Нечистой силе отомстил.
Нам дал покинуть зла обитель,
В сердцах надежду возродил.
Прими же нашу благодарность,
Бесстрашный, доблестный Арлан!
Твердить готовы неустанно,
Ты был народу Богом дан! –
Батыр, в их вглядываясь лица,
В людской цепи узрел изъян.
Нет средь идущих вереницей
Его красавицы Улпан.
Спеша, спустился в подземелье,
Куда-то вглубь тропа ведёт.
Спасти ее задался целью,
И нет сомнений, что найдёт.
Туда-сюда во тьме петляя,
Наткнулся на глухую дверь.
Кто прячется, батыр не знает,
В закутах сумрачных пещер.
Заржавленный замок ударом
Одним-единственным рассёк.
Навстречу ему с гневом ярым
Густой и черный дым потёк.
То был кермез, охранник двери.
Со свистом в воздухе кружил
И, источая запах серы,
Удрать отсюда норовил
Текучий дым, ощупав стены.
Но прежде чем бежать долой,
Тенёта выплюнул из зева
Волной липучей и густой.
В слоистом плавая тумане,
Нить липнет, вяжет узелки.
Узлы, сплетаясь в сеть, Арлана
Всего, до ног обволокли.
Сковало клейкой паутиной,
Свободны лишь рука и меч.
Арлану ясно, в чем причина,
Себя враг хочет уберечь.
Клинка пугаясь дикой силы,
Его обходит стороной.
И это вмиг всё объяснило.
Пошевелив слегка рукой,
Провел слегка по сгустку дыма,
Раздался приглушенный стон.
Хватило легкого нажима,
Чтоб дым исчез, как мутный сон.
А вместе с ним и паутины
Сошла с него густая нить.
Как не бывало, в миг единый,
Что не пришлось ее рубить.
Придя в себя, Арлан заметил
Еще одну глухую дверь.
Но кто его за нею встретит?
Какой еще безвестный зверь?
Опять замок меча ударом
Одним-единственным рассёк.
Навстречу ему с гневом ярым
Всё тот же черный дым потёк.
Второй кермез, охранник двери,
Вонзил в него батыр свой меч.
Дым стал из черного вдруг серым
И пеплом вниз успел истечь.
И с этим совладал кермезом,
Еще одна предстала дверь.
Еще, еще за нею следом,
Семь оказалось их теперь.
Расправился с седьмым кермезом,
Открыв последнюю из них,
Из ржавого настоль железа,
Не видно петель что дверных.
Как-будто век не открывали,
В глухую стену вся вросла.
Но силы зла все ж иссякали.
Вот только ненависть сполна
Впиталась, видно, в эти стены,
Не видели что солнца свет.
Кромешной темноте на смену
Луч проложил дрожащий след.
Струёй янтарной вольно лился
Сквозь толщу каменной стены
И в гулкой пустоте дробился,
Где ни одной живой души.
Вперед шагнул, в ногах вспорхнула
Из ниоткуда стая сов.
Куда-то с уханьем метнулась,
И в россыпь уйма пауков.
Гул нарастает, с громким треском
Под ним расходится земля.
Как будто кто-то камни месит,
Пыль, скрежет, рухнула стена.
Сквозь острые, как нож обломки
Арлан увидел тесный лаз.
Куда-то вниз ведет, в потёмки.
В душе надежда родилась.
Меч засиял, во тьме мерцая,
Батыру указует путь,
Глухие стены обнажая,
Где можно было утонуть
В паучьем месиве кишащем,
Что облепили тесный лаз.
Сеть плотная тенёт дрожащих
Повсюду клубами вилась.
Чем дальше, гуще паутина,
Не раз по ней прошелся меч.
Успел едва ль не половину
Цеплявшихся силков иссечь.
Вдруг путы липкие пропали
И пауков растаял след.
Вот что глазам его предстало –
Радужный, пляшущий просвет
Там, впереди образовался.
Спешит батыр достичь его.
В покои светлые ворвался.
Глазам предстало волшебство!
Шагов не слышно, под ногами
Лежат пушистые ковры.
Обшиты златом, жемчугами,
Шелка струятся вдоль стены.
Дробя лучи косого света,
В углу сияют зеркала.
За занавесью разноцветных
Подушек ворохи для сна.
Ажурной ковкой восхищая,
Распахнутый стоит сундук.
Сокровищ полон, ниспадают
И грудами лежат вокруг,
Мерцая, нити ожерелий.
В них вложен чей-то дивный труд.
Кому дарованы изделия,
Алмаз, рубины, изумруд?
И для кого вот эти перстни,
Что блещут радугой огней,
И серьги, выстланные зернью,
С огранкой тонкою камней?
Кого купить был змей намерен,
Украсить чей прекрасный лик?
Кто это должен все примерить?
Увидел ложе в этот миг.
В лучах купаясь, за завесой,
В перинах мягких утонув,
Спит тихим сном его невеста.
Казалось, вот сейчас, вздохнув,
Глаза откроет и с улыбкой
На нежных бархатных устах,
Свой стан приподнимая гибкий,
Одолевая прежний страх,
Вдруг скажет:
– Здравствуй, мой спаситель,
Как долго я тебя ждала! –
Но тишины полна обитель,
Улпан недвижна и нема.
К дарам злодея равнодушна,
Тревожно хмурит лоб во сне.
Легка, как перышко, воздушна,
Подобна утренней заре.
Молочный светится румянец
На юных девичьих щеках.
Да локон выбился упрямый
Из кос, лежащих на плечах
Густой и шелковой волною.
Арлан не смеет и вздохнуть,
Любуясь лика белизною,
Боясь нечаянно вспугнуть.
«Дракона мне понять несложно.
С такой расстаться красотой,
Признаться, было невозможно.
Мечтателем был змей седой», –
Взглянув с улыбкой восхищенной,
Взял на руки, несет её,
Весь чудом спящим поглощенный.
Ликует сердце и поёт.
Исчез и лаз, исчезли двери,
Путь светлый стелется, бежит.
Шаги дыханием частым меря,
Покинуть логово спешит.
И вот пред ним земли поверхность,
Сажает девушку в седло.
Готов в путь тронуться конь верный,
И солнце высоко взошло.
Но, сделать не успев и шагу,
Тревожный храп тулпар издал.
Взглянул назад батыр и, ахнув,
Шипящий призрак увидал.
Разинув пасть, прозрачной тенью
Идет зверь, скалясь на него.
«Она моя»! – рычит видение,
Что плоти бренной лишено.
То был мятущийся дух змея,
Чей прах развеян и забыт.
Отречься от Улпан не смея,
Врага он жаждал погубить.
Арлан по бестелесной твари,
Недолго думая, мечом,
Всю силу рук вмещая, вдарил,
И призрак закружил волчком.
Удушливою струйкой дыма
Взметнувшись, в небе голубом
Растаял, вслед неудержимо
Раздались молния и гром.
Неведомая прежде сила
Всю твердь земную сотрясла.
Светило в небе погасила
И холодом мир облекла.
Остатки логова с гудением
Осыпались и погребли
Приют угрюмый, подземелье.
Нет больше страшной западни.
С землей сровняло башню, стены,
Сползла, как не было, скала.
Все на земле конечно, тленно,
Все, кроме света и добра!

Заключение

Сбылись слова седого старца,
В сражениях яростных со злом
Всего случилось навидаться,
Но он расправился с врагом.
Закончились терзания, муки,
От сердца тяжесть отлегла.
Улпан к лицу подносит руки,
Сошли с неё все чары зла.
Вздохнув, взглянула с удивлением
Красавица ему в глаза.
Взор, растерявшись, со смущением
В сторонку тут же отвела.
Понять не может, как случиться
Могло такое, что она
Сумела, странно, очутиться
В объятиях богатыря?
– Где я? –
промолвила спросонья,
Округу взглядом обвела.
Слеза прозрачною росою
По девичьей щеке стекла.
– Отныне всё лишь в вашей воле, –
Сказал, склонившись к ней Арлан,
– Нет змея в этом мире боле,
От ран смертельных пал тиран.

Как своему поверить счастью?
Явь это или дивный сон?
Вот и настал конец напасти
И враг заклятый побеждён.
Теперь над ней уже не властны
Ни колдовство, ни ворожба.
Глаза и лик её прекрасны.
Арлан почувствовал, судьба
Вела тернистою тропою,
Чтоб наконец-то их пути
Сошлись, и радостью немою
Вдруг сердце ухнуло в груди.
С улыбкой на губах несмелой,
Восторженный не пряча взгляд,
Ей прядь поправил неумело.
Но что за чувства грудь теснят?
Сказал смутившись:
– Вы прекрасны,
Как лучезарный свет зари!
И, если только вы согласны,
Готов вам сердце подарить!

К груди могучей припадая,
Стук сердца ей не укротить.
Слёз благодарных не скрывает,
Осталось прошлое забыть.

А под седлом нетерпеливо
Скакун копытом землю бьёт.
Схватив поводья торопливо,
Арлан готов нестись вперёд.
Расплёл одним движением гриву,
И взмыл конь тотчас в небеса,
Где пламенеющим отливом
Закат окрасил облака.
И путь, что был длиной в три года,
В три дня неспешно одолел.
Оставив позади невзгоды,
К дворцу кагана подлетел.
Народ встречает их, ликуя.
Выходит, сам Бумын Ильхан,
С женою вместе дочь целуют.
Пред ними голову Арлан
Склоняет с трепетным волнением.
Каган дочь замуж выдаёт.
Отца счастливого велением
Великий той* в степи грядёт.

Тот, кто донёс до нас предание
Одним из первых, говорят,
Участвовал сам в состязаниях,
Где сорок дней, ночей подряд
Звучали голоса акынов*,
Пылали яркие костры.
И выходили исполины
Тягаться силой. До зари
Молитвы богу возносились,
Владыке Неба и Земли.
Мир и согласие воцарились
По воле вечного Тенгри!
Земля дрожала под ногами
Лихих и огненных коней.
Кумыс большими черпаками
Там наливали для гостей.
Завесу приоткрыть былого
Певец был безымянный рад.
Чистосердечный в каждом слове,
Не требуя себе наград,
Седую быль он нам поведал.
Достойный, искренний почин.
Скажу вам под конец беседы,
Ему не верить нет причин.

15.12.2014г – 25.04.2020 г. Алматы.

Примечания:

Тенгри* – верховное божество Неба в доисламском веровании тюркских народов.
Каган* – высший титул правителя у кочевых народов Евразии в средневековье.
Бумын Ильхан* – или Бумын каган, историческое лицо, основатель Тюркского Каганата, вождь племени Ашина, первый правитель тюркского государства (542-552гг.). Им был принят титул Ильхан («правитель народов»).
Эрлик* – в тюркской мифологии владыка подземного мира, высший правитель царства мертвых. Эрли;к – в дословном переводе означает мужество. Его образ далеко неоднозначен. Также он являлся покровителем кузнечного дела, ковал оружие, давал силу и отвагу батырам перед битвой.
Айдахар* – миф. персонаж, дракон, многоглавый змей.
Жалмауыз кемпир* – досл. перевод – прожорливая старуха. В мифологии многих тюркских народов демоническое существо в образе старухи, олицетворяющее злое начало, людоедка.
Такыр* – тюркск. – гладкий, ровный, голый. Форма рельефа, образуемая при высыхании засоленных почв в пустынях и полупустынях. Для такыра свойственны трещины усыхания, образующие характерный узор на глинистом грунте.
Обыр* – мифический злой дух, кровожадное существо, дух умершего колдуна или самоубийцы. Обыр обитает в теле старухи, а по ночам пугает людей до первого крика петуха. Затем он должен успеть вернуться во чрево старухи через рот, а до этого старуха будет лежать в бессознательном состоянии. Одноименный персонаж известен также в мифах казанских и западносибирских татар, чувашей (вупар), карачаевцев (обур), крымских татар и гагаузов (обур), турок, встречается в мифах угорофинских народов (вувер у марийцев, убыр у удмуртов, упыр у комизырян) и восточных славян, соседствующих с тюркоязычными народами (упырь). Мадьяры принесли слово и образ (вампир) в Европу (Трансильванию) и через них этот образ стал широко распространяться в мифологических представлениях европейцев. Этимологию слова «обыр» связывают с тюркскими глаголами оп, обу, «прикоснуться губами, поцеловать» или опыр – «разломать» (опырык, человек беззубый, с красными деснами). В современном казахском языке слово обыр означает раковое заболевание.
Мыстан* – в мифологии казахов и кыргызов безобразная ведьма, причина всех злоключений героя. Образ Мыстан близок к образу Жалмауыз кемпир и сохранился преимущественно в сфере волшебной сказки.
Конаяк – «ременная нога», в мифологии казахов злой демон. Считалось, что у коная;ка было человеческое туловище, но длинные хвосты или ремни вместо ног. Встречая в степи человека, нападал на него, садился верхом, обвивая ремнями, и ездил на нем. Ослабевшую жертву мог задушить и съесть.
Курултай* – съезд, общее собрание у тюркских народов. Также массовая трапеза с приглашением множества гостей.

Пылающие стрелы Тенгри* – молнии.
Сгусток крови в ладони* – В тюркском эпосе явление миру легендарного батыра знаменуется божественным сигналом, исполненным сверхъестественного замысла. Как, например, рождение Манаса (обе горсти младенца были полны густой крови), в подробностях изложенное в древнем эпосе.
Арлан* – от тюркского слова ар – честь, то есть честный и благородный мужчина, батыр.
Умай* – древнейшее женское божество тюркских народов, богиня плодородия, покровительница детей и рожениц. Согласно преданию, она подносила будущей матери чашу с молоком, в котором плавало семя жизни – кут* – дар Тенгри. Под её особой защитой находились новорождённые и дети колыбельного возраста, зыбку которых она качала, а затем оберегала ребёнка до тех пор, пока он не встанет твердо на ноги. От неё зависели жизнь и здоровье детей, так как она охраняла их от злых сил и духов. Если ребёнок улыбается во сне, стало быть, с ним разговаривает Умай, если плачет, значит его пугают злые духи, а Умай на время отлучилась.
Кут* – (хут) — душа-«двойник» человека по представлениям тюркских народов. «Жизненный эмбрион», даруемый свыше богами, сгусток энергии, некое семя жизни, счастье, благодать, харизма. Отсюда и каз. «кутты болсын» – пожелание блага.
Лук и стрелы* – в тюркской мифологии оберег богини Умай для мальчиков, подвешиваемый к колыбели ребенка. Девочкам к люльке (бесик) привязывали веретенце с куделью.
Албасты* – женский демонический персонаж в мифологии тюрков. Представлялась в виде уродливой обнажённой женщины с лохматыми, распущенными жёлтыми волосами и шестью длинными грудями, которые она закидывала за спину. Приносила вред беременным женщинам.
Жезтырнак* – самый опасный персонаж казахского фольклора. Замкнутая, молчаливая и неописуемо красивая девушка. Своих рук с длинными медными когтями она никогда не показывала — прятала их под длинными рукавами. Жезтырнак гипнотизировала человека холодными, немигающими глазами, лишенными зрачков и, когда он засыпал, впивалась в него когтями, высасывая всю кровь. Невероятно мстительное и злопамятное существо.
Хвататься за воротник* – привычное для казахов действие, сопровождающее состояние крайнего удивления или страха.
Уббе* – в казахской мифологии злобный дух, владыка подводного царства. Уббе зовет жертву, называя его по имени. Человек помимо воли идет в воду, несмотря на предупреждения окружающих, и тонет. Испытывая в воде чувство страха, казахи обычно кричали: «Не трогай меня, Уббе!» – и тогда злой дух мог оставить человека в покое.
Бесик* – древняя национальная колыбель, идеально приспособленная для кочевого быта. Является культурным наследием казахского народа.
Тогай* – степные леса, густые заросли кустарников.
Срединный мир* – тенгрианское мировоззрение делило мир на три части: Верхний – обитель бога Тенгри и аруаков – духов предков, Срединный – мир духов природы и живых людей и Подземный – мир мертвых, где правил Эрлик.
Брови в снегу и в инее ресницы* – так в казахской и тюркской мифологии описывается гнев непобедимого героя перед битвой с врагом.
Найзагай* – молния.
Пять оружий* – в казахских фольклорных источниках часто при описании боевой экипировки воинов используется выражение “бес каруын асынды”(досл. “вооружился пятью видами оружия”). Профессиональные воины-батыры, владевшие всеми пятью видами оружия (копье, сабля, лук и стрелы, палица, боевой топор), составляли отборные гвардейские части.
Жараткан* – Всевышний, Создатель.
Тулпар* – крылатый конь в тюркской мифологии. Верный друг и помощник батыра. Ударом копыта выбивал из земли источник, испив из которого вдохновения, степные сказители воспевали подвиги батыров.
Байтерек* – мировое дерево – представляло собой центр мироздания. Корни его уходили глубоко под землю, в царство мертвых, а крона достигала небес и упиралась в ворота между мирами, и обычно под таким деревом происходили сакральные действия.
Самрук* – гигантская мифическая птица с двумя головами (одна человечья, другая – птичья), свившая гнездо на вершине Байтерека, посредник между миром живых и миром мертвых.
Камбар-ата* (ата – дед, дедушка) – мифический персонаж, охотник и первопредок, хозяин воды, легендарный табунщик. Его дух покровительствовал табунам лошадей. Имя Камбар-ата бытует в фольклоре казахов, узбеков, туркмен и др. тюркских народов.
Аксуат* – (ак – белый, су – вода, ат – конь) встречающееся в казахской мифологии название морских коней, которых взращивал Камбар-ата.
Гора Койкап* – мифическая гора, священная снежная вершина древних тюрков.
Кобыз* – древний, сакральный струнный смычковый музыкальный инструмент.
Шырак* – огонь, лампада, свеча.
Бата*- благословение, ценное духовное пожелание, особый вид поэтического творчества, когда произносящий испрашивает присутствующим милости Всевышнего. Благословение обычно произносят старшие по возрасту аксакалы.
Встать на колено* – поклонение богу Неба Тенгри; не предполагало падения на оба колена, ибо все живущие на земле люди были не рабами божьими, а его сыновьями и дочерьми.
Аруаки* – души умерших предков, покровители рода в доисламском веровании казахов. Если у некоторых народов боялись духов умерших, то у казахов к ним относились с уважением и доверием, считая, что души предков охраняют нас от злых духов, от всевозможных козней и неудач. Если приходилось ночевать в степи, лучшим местом для путника была могила человека. Потому что там никакие злые духи не могли его потревожить.
Той* – праздник.
Дяу* – мифический персонаж, великан, злой дух.
Куга* – заросли камыша.
Ак найза* – копье
Шокпар* – палица.
Айбалта* – боевой топор.
Жыртыс* – Размером с носовой платок отрезы ткани. Их раздают на поминальных обрядах. На самом деле эта традиция уходит корнями в древние времена. В прошлом, на ветви дерева, одиноко высившегося в степи, повязывали куски ткани или ленты, задабривая тем самым духов местности, чтобы они покровительствовали человеку в пути. Этот обряд сохранился у некоторых сибирских народов. Обвязанные лентами и лоскутками ткани деревья по сей день встречаются и в Казахстане, и в других странах Средней Азии.
Тостаган* – чаша, известна со второй половины 1-го тысячелетия до нашей эры. По форме напоминает объемную низкую пиалу или миску. Отличительный признак — цельно-долбленная из куска дерева.
Чапан* – кафтан, халат, который носился поверх одежды.
Торсык* – классический казахский сосуд из кожи, предназначен для хранения жидкостей, прежде всего кумыса.
Кермез* – злой дух. Если люди попадали в такие места, где обитали злые духи, то им могли послышаться неизвестно откуда доносящиеся звуки: мяуканье кошки, крик совы, голоса давно умерших друзей или родственников. Считалось, что это дурное предзнаменование, знак беды. Керме;зы оживали к вечеру, на закате солнца, когда человек расслаблен и менее активен, чем днем.

Тоймадым* – в пер. Ненасытная, река в подземном мире, в которой вместо воды текли кровь и слезы людей.
Кушигены* – черные грифы.
Тайганы* – порода собак, приспособленная к охоте в горных условиях на высоте 2—4 тысяч метров над уровнем моря. Относятся к древней группе среднеазиатских борзых, распространённых в экстремальных горных районах Кыргызстана, в основном в зоне Тянь-Шаня. Согласно легенде, охраняли обитель Эрлика.
Совиные перья* – казахи также, как и ногаи, узбеки, туркмены, каракалпаки и др. тюркские народы, почитали филина, как священную птицу и в качестве оберега использовали его когти и перья. Наделенный сильным охранным свойством уки (султанчик из перьев на шапке), играл важную роль в повседневной жизни.
Жекпе жек* – военная традиция кочевых народов, поединок один на один. Раньше войны начинались с «жекпе жек» сильнейших батыров с двух сторон. На таких турнирах один из них погибал. Несмотря на это, батыры никогда не отказывались от поединка. Цель – победа. У поверженного забирали коня и оружие.
Акыны* – поэты-импровизаторы, певцы, народные сказители.

Автор публикации

не в сети 3 года

RaihanAldai

4
Комментарии: 0Публикации: 3Регистрация: 16-11-2020

Другие публикации этого автора:

Похожие записи:

Комментарии

2 комментария

Оставьте ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин

ПОСТЕРЫ И КАРТИНЫ

В магазин

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин
Авторизация
*
*

Войдите с помощью

Регистрация
*
*
*

Войдите с помощью

Генерация пароля