Ландскнехт

Константин Карманов

ЛАНДСКНЕХТ

СОВРЕМЕННАЯ ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ПОВЕСТЬ

Всё описанное в этой повести является абсолютным вымыслом автора. Все совпадения с реальными людьми и событиями случайны. Автор убедительно просит читателей не искать никаких параллелей с реальной жизнью.

Прямая речь и размышления персонажей повести иногда содержат ненормативную лексику. Если уважаемому читателю это непереносимо, уважаемый читатель может книгу отложить и не читать.

      1. УТРЕННИЙ КОФЕ

Май две тысячи пятнадцатого года выдался тёплым. Черёмуховые холода уже прошли, очищающие грозы с ливнями отшумели. Всё радовалось теплу, свету и умиротворяющим запахам.

В этот раз адаптация к смене часовых поясов, после возвращения из Америки от детей, проходила у Кости особенно тяжело. Уже почти две недели как прилетели, а режим сна так и не наладился. Сегодня опять проснулся в пятом часу утра, и заснуть больше не смог. Провалялся в кровати для порядка ещё минут двадцать, встал, прошёл в гостиную, выпил полстакана воды и ткнул пальцем в кнопку управления кофемашиной. Потом надел халат и вышел с чашкой на балкон.

Когда двадцать лет назад затевали строительство дачи и планировали расположение объектов, дом специально заложили подальше от дороги в глубине участка, чтобы с балкона, выходящего на реку, не было видно соседей. Теперь балкон был любимым Костиным местом. Вид был изумительный. До реки метров сто пятьдесят, за рекой небольшое поле, активно зарастающее молоденькими берёзками и какими-то кустиками, за полем стена могучего хвойного леса. Никакие соседские постройки в поле зрения не попадали. Красота, тишина, покой, умиротворение.

Костя запахнул халат поплотнее, уселся за стол, отхлебнул кофе, закурил и погрузился в блаженное безмыслие. Утренняя зорька была как в детстве на рыбалках с покойным отцом, только теперь вместо поплавка на воде перед глазами был немного размытый лёгким туманом широкий, просторный пейзаж. Заливчик напротив балкона медленно пересекала тёмная башка деловитого бобра. Над руслом речки низко пролетела пара уток. Первые появившиеся в голове мысли были простыми и короткими:

— Странно, чего это утки парой мотаются. По идее уже загнездиться должны были. Надо будет с духом собраться и поставить капкан на бобра, иначе всю растительность вокруг пожрёт и заливчик своими палками замусорит сволочь. Везёт же некоторым, вот жене Светке, например. Дрыхнет, как сурок, и никакая смена часовых поясов ей нипочём.

Дача находилась довольно далеко от столицы, около ста семидесяти километров. Когда-то, в самом начале девяностых, Костя приехал в эти места с друзьями на охоту. Охотничье хозяйство оказалось очень приличным, дичи было много, места красивые и совсем людьми не изгаженные. Всё понравилось настолько, что решил арендовать в хозяйстве маленький коттедж и ездить сюда постоянно.

Ближе к середине девяностых жить в охотхозяйстве стало невозможно. Охота сделалась популярным увлечением у бандитов, которые стали приезжать весёлыми командами на свой специфический бандитский отдых. Ночная стрельба, визг шлюх, наркотики, водка и прочие безобразия по выходным сделались регулярными. Костя некоторое время злился, потом плюнул и купил старый деревенский домишко с большим участком на берегу реки в четырёх километрах от охотничьей базы.

Изначально хотел построить там небольшой охотничий домик, но жена Светка и дети внесли свои коррективы, и в итоге образовалась полноценная дача со всеми ненавистными Косте грядками, смородинами и прочими дачными безобразиями. Даже парник для огурчиков-помидорчиков появился.

Однако окружающая природа от этого хуже не стала и вся семья дачу очень полюбила. Дети здесь выросли, Светка с покойной тёщей реализовали все свои огородные и садоводческие наклонности, которые, слава Богу, были довольно умеренными, Костя получил островок покоя, позволяющий быстро снимать усталость от напряжённой работы.

После ухода из сельскохозяйственного инвестиционного проекта в Соколовской области и отправки окончивших свои университеты детей на жительство в Америку, Костя со Светкой переехали жить на дачу насовсем. Выезжали в столицу редко и только по делам. Два раза в год по месяцу проводили у детей в штатах. Несколько раз Костя застревал в столичной квартире из-за выборных кампаний, проводить которые становилось всё сложнее и сложнее.

Кагэбэшно-воровская власть оставляла всё меньше места для манёвра. Вместо разъяснения и убеждения новые хозяева страны использовали для работы с населением простые и понятные им методы типа “кирпичом по затылку”. Патриотизм и любовь к вождю стимулировали муссированием былых побед и захватом территорий более слабых соседей. Политтехнологи стали не нужны. Заказов на проведение выборных кампаний было исчезающе мало.

С лестницы ведущей с балкона в садик раздались требовательные и сильно немузыкальные вопли общедеревенского бездомного и бесхозного кота. Костя встал, взял с подоконника пакетик мягкого кошачьего корма, вскрыл его, открыл балконную дверь и начал выдавливать содержимое в блюдечко, стоящее на верхней ступеньке. Кот тёрся об ноги и толкал башкой Костину руку. Костя приговаривал:

— Гадёныш ты наглый. Ну чего ты так орёшь? Чем попрошайничать, пошёл бы лучше вон мыша какого в садике или в поле поймал. Мерзавец ты хитрожопый.

Кот в семейной иерархии числился младшим Костиным другом. Светка же его сильно недолюбливала за гадкую, с её точки зрения, привычку метить всю территорию, которую мерзавец считал своей. Кот, как и всякий нормальный мужик, был силён и вонюч.

Закрыв балконную дверь, чтобы хвостатый прохиндей не смог просочиться внутрь и что-нибудь радостно обоссать, Костя сходил в гостиную, сделал себе ещё чашку кофе, вернулся, уселся опять за стол, прикурил очередную сигарету и продолжил осмысление окружающего мира. Вид кота, пожирающего мягкий корм с громким урчанием, успокаивал.

Текущее состояние дел можно было назвать коротко и ёмко —”распродажа”. Пять лет назад, согласно хитрому Светкиному плану по переселению в Америку, туда был выпихнут сын. Через год к нему присоединилась дочь. Оба оказались на удивление толковыми. Наблюдая их взросление на Родине, Косте казалось, что вышла пара средних молодых раздолбаев. Но когда они вдруг поступили в хорошие Американские университеты, отучились на отлично и получили лучшие места стажировки, мнение изменилось. Появились вполне заслуженное уважение и естественная родительская гордость.

Первое время после переезда оба ребёнка твёрдо заявляли, что закончив учёбу и стажировку, обязательно вернутся на родину. Американцы казались детям абсолютными придурками, хотя объективный комфорт проживания в штатах оба признавали. Через год после переезда, вопли об обязательном возвращении затихли, а ещё через год сын наконец-то твёрдо объявил, что не вернётся. Светка с Костей удовлетворённо покивали и приступили к распродаже активов и перекачке вырученных денег за океан.

Рынок в стране пребывал в совершенной стагнации. Родину душили международные экономические санкции за захват соседских территорий и устроенную там гибридную гражданскую войну. Внутри страны тоже всё потихоньку умирало. Беззаконие силовиков и государственно-чиновничьих структур убивало экономику на корню. В таких условиях продать что-либо было чертовски трудно. Если что-то и удавалось спихнуть, то только за дёшево, с большим дисконтом, играя на жадности глупого покупателя.

Распродажа шла мучительно тяжело и медленно. Сначала удалось избавиться от старого рекламного агентства в столице, главной ценностью которого был офис на набережной в самом центре города. Потом продались квартиры, купленные с прицелом на будущее детям. Последней победой было избавление от основной, самой большой и дорогой квартиры, в которой семья прожила лет пятнадцать и где выросли дети. Чтобы найти на неё покупателя, пришлось опуститься от планируемой цены почти на тридцать процентов. Денег было безумно жалко, но другого пути не было. Дальше всё могло стать ещё хуже.

Теперь нужно было продать сеть продуктовых магазинчиков, которая планировалась как кормушка на старость лет и вот эту самую любимую всеми дачу. Кому предложить магазинчики, Костя совершенно не представлял. Дача тоже была трудно реализуемым объектом, ибо — большая, дорогая и далеко от столицы. Одним словом, никакого оптимизма сложившаяся ситуация не внушала.

Размышляя о собственном текущем состоянии, Костя всегда вспоминал старую эпиграмму, ходившую в кругах столичной интеллигенции лет двадцать пять тому назад, когда наконец рухнул коммунистический режим и открылись границы. Наиболее умные и активные сограждане тогда массово потянулись эмигрировать в цивилизованные, развитые страны. Поскольку эмиграция от бегства отличается некоторой неспешностью, в стране появилась прослойка людей физически ещё находящихся здесь, а мозгами и мечтами уже в другой стране. Кто-то из острословов, чуть ли не Валентин Гафт, родил по этому поводу смешное четверостишие, заканчивающееся метким определением — “полууехавшие бляди”. Вот именно такой “полууехавшей” Костя себя теперь и ощущал.

      2. НА СТАРТ!

Неожиданно на сотовый позвонил Паша Лёшкин, с которым не виделись и не говорили уже лет восемь, практически с момента ухода Кости с должности директора по корпоративным связям в компании Хорька, где Паша тоже был членом совета директоров и занимался всякими технологическими и производственными вопросами. От Хорька Лёшкин давно ушёл и теперь трудился в корпорации “Отечественный продукт”. Руководил производством и продажей дешёвых, “народных” пищевых концентратов, всякой лапши быстрого приготовления, супов в пакетиках, чипсов, сухариков, чего-то сладкого, растворимого кофе и прочей, мало съедобной по Костиному мнению, ерунды. Один добрый знакомый охарактеризовал всю линейку производимых ими продуктов как “предметы похожие на еду”.

Помучив Костю пару минут банальными, вежливыми вопросами про жизнь, семью и вообще, Паша, наконец, перешёл к делу:

— Слушай, нам тут надо выборы выиграть на одной территории. Я вот помню ты ж вроде специалист в этом.

— Ну, вроде да. Отпираться не буду. А где это у нас теперь выборы в этом году? В Государственный парламент вроде в следующем, президентские ещё позже. Да и какое ты, Паша, имеешь к выборам отношение? Ты ж вроде предметами похожими на еду занимаешься. Или я что-то путаю?

— Понимаешь, есть у нас завод в Кулажской области, километрах в ста пятидесяти от столицы. Там в этом году как раз выборы всех уровней, начиная от муниципальных советов и заканчивая областным. Так вот губернатор вцепился в мою хозяйку и требует, чтобы она любой ценой на нашей территории обеспечила победу правящей партии. А хозяйка мне это дело поручила. Теперь не знаю, что делать. Я ж в этом деле ни ухом ни рылом. Может, выручишь?

— Конкретизируй задачу и зону ответственности. Кого и куда выбирать будешь? Какая территория? Сколько избирателей?

— Слушай, ну в местный муниципальный совет надо протащить список из шести человек, в районный совет троих и в областной совет одного. Территория довольно большая, но избирателей всего чуть больше девяти тысяч. Абсолютное большинство живёт в посёлке, где наше производство, остальные в окрестных деревеньках. Голосование рейтинговое.

— Ну и какие проблемы? Небось половина жителей посёлка на твоей фабрике работает? В смысле, половина трудоспособных. Ну собери их всех в кучу и прикажи за правящую партию голосовать. Вот и победите всех.

— Как это приказать?

— Экий ты нудный. Ну не прикажи, а сагитируй. Вдуй им яркую речь, прям чтоб всрались-разрыдались. Ну, мол, правящая партия —наше всё. Мол, поддержим любимого президента, пускай ещё один полуостров у кого-нибудь оттяпает. А если проголосуете за оппозицию — всё развалится. Работы у вас больше не будет, голодать начнёте. Одним самогоном-то жив не будешь. А потом придут солдаты НАТО и вас всех в рабство заберут, а баб всех перетрахают. Хотя нет. Про баб и секс не надо. Иначе вся женская часть электората сразу за солдат НАТО проголосует.

— Костя, ну пожалуйста, прекрати! Мне сейчас не до твоих пошлых, циничных шуточек. Ты можешь помочь или нет?

— Напрасно ты мои слова так квалифицируешь. Я ж практически сейчас тебе простыми словами всю нашу государственную идеологию пересказал. Ты против что ль? Может ты и президента не любишь? А что касается помощи — ты уточни, чего конкретно ты от меня хочешь. Могу например тебе советами помочь, подсказать чего и как делать. Ну просто как старому знакомому и хорошему парню. Но счета в ресторанах ты будешь оплачивать.

— Нет. Советы не подойдут. Я хочу, чтоб ты взялся эту кампанию провести. Нам очень нужна победа. Мы готовы это дело полностью финансировать. Или ты сейчас чем-то другим занят?

— Ни чем я не занят. На даче сижу, удовольствие от жизни получаю. Теоретически мог бы вам всё сделать, но, ты только пойми меня правильно, не обижайся, больно мелкая для меня работёнка, буквально копеечная. Ну сколько могут стоить выборы на территории одного сраного сельсовета? Всего-то девять тысяч избирателей. Извини, брат, не стоит овчинка выделки. Поищи там в области или в районе каких-нибудь орлов. Наверняка при областной администрации всякая голодная публика ошивается. Я ж на твоём посёлке с окружающими деревеньками не заработаю ни хрена. И команда моя под другой уровень выборных кампаний заточена.

— Костя, я всё понимаю. Но и ты пойми — для моей хозяйки, и особенно для губернатора, именно наш участок очень важен. Тут два главных Кулажских оппозиционера у нас баллотироваться надумали. Губер аж кипятком ссыт, мечтает их завалить. Они ему прилично крови попили тут своей суетой. Так что заплатим, обидно тебе не будет. Ну расходы конечно сильно не раздувай, очень тебя прошу, ты ж всё-таки мужик порядочный. Для хозяйки моей это очень важно. Это ж её отношения с губернатором.

— Ладно, дай подумать, с коллегами посоветоваться. И пришли мне на почту всю исходную информацию, какая у тебя есть. Там, я знаю, исполнительная власть делает всякие “паспорта районов” и прочую хрень. Это всё в основном фуфло конечно. В основном для отчётов перед руководством, чтобы жопы прикрыть. Но кое-что оттуда вытащить можно. Демографию там, местные болевые точки и прочее такое. И фамилии этих страшных оппозиционеров пришли. Посмотрю, что за зверушки такие.

— Конечно. У меня даже свежий социологический опрос по нашей территории есть. Недавно какие-то люди от губернатора проводили.

— Вот и присылай. Хотя качество таких опросов я себе представляю. Небось заказали каким то “своим”, деньги поделили и красивый, толстый отчёт сдали. Но все равно давай. Это хоть что-то.

Обещанную информацию оперативный Лёшкин прислал минут через пятнадцать. На её беглый просмотр и поверхностный поиск в интернете по ключевым словам у Кости ушло две чашки кофе и четыре сигареты. На то, чтобы систематизировать и уложить в башке прочитанное — ещё одна. Потом смачно, по звериному потянулся и набрал на сотовый Панасюку.

После ухода из сельскохозяйственного проекта Серёга трудился замом главного редактора в каком-то единственном в своём роде журнале посвящённом экологическому строительству. Платили ему не сказать чтоб много, но регулярно. Главное — не понуждали ежедневно таскаться в офис. По большей части сидел и правил присылаемые материалы дома, а с авторами и руководством общался дистанционно. Работой Панасюк точно перегружен не был, следовательно вполне мог себе позволить подхалтурить, встряхнуться и заработать деньжат.

После обычных приветствий и “ритуальных поглаживаний” Костя поинтересовался:

— Борисыч, а ты знаешь старый анекдот про семью гномиков? Ну где сын невесту приводит.

— Не помню что-то. Расскажи.

— Ну стало быть так. Семья гномиков. Папа ростом шестьдесят сантиметров, мама — пятьдесят пять, сын — пятьдесят. Сын приводит знакомиться невесту ростом сорок пять сантиметров. Папа отводит его в сторонку и говорит: “Одумайся, сынок. Мы же так до мышей доебёмся”.

— Ну да. Вспомнил. Есть такой. А к чему ты это?

— Да мне тут Лёшкин позвонил, предложил “до мышей доебаться”. Лёшкина-то ты помнишь? У Хорька вместе работали. Щас, подожди минутку, повиси на трубке.

Костя встал, зашёл в гостиную, ткнул пальцем в кофемашину, переждал её деловитое урчание, потом вернулся на балкон с очередной чашкой любимого напитка и пересказал Панасюку суть Лёшкинского предложения. Закончил так:

— Давай, я сейчас скину тебе на почту всё, что у меня есть. Ты посмотри, в сети там полазай, мысли погоняй. Завтра утром созвонимся и решим — лезть нам в это говно или нет. И если лезть, то как это провернуть с минимальными затратами наших сил и времени.

Попрощавшись с Панасюком, позвонил Даше, которую знал практически всю её жизнь. Была она дочерью старых университетских приятелей, с которыми Костя познакомился ещё будучи абитуриентом. Теперь девочка выросла во вполне состоявшуюся молодую женщину, имела крепкую семью, двоих детей и собственное рекламное агентство в столице, которое Костя после продажи своего агентства приспособился использовать в качестве организационной и производственной базы при выполнении заказов на выборные кампании.

Дашка радостно подтвердила готовность поучаствовать в этих мини-выборах и похвасталась, что ей это даже очень удобно. Один из её крупных клиентов как раз находился недалеко от Лёшкинского завода, и при необходимости можно было бы за одну поездку побывать и там, и там.

На следующий день, обсудив с Панасюком минимально допустимые размеры своих гонораров и возможность поочерёдных поездок в избирательный округ для постановки задач и контроля их выполнения, Костя позвонил Лёшкину и сообщил, что в принципе готов взяться за эту работу. Пообсуждали разные технические и финансовые детали, после чего Паша побежал докладывать хозяйке о своей прорывной победе.

Хозяйка изъявила желание побеседовать с Костей лично. Согласовали дату, время и место встречи. Договорились, что планом и сметами займутся после личного знакомства и подтверждения серьёзности намерений. Оставшиеся до встречи полтора дня посвятили поиску информации о конкурентах-оппозиционерах, о текущем положении дел в избирательном округе и об истории происходивших там событий, казавшихся наиболее интересными.

Два главных противника, которых так боялся губернатор, оказались людьми совершенно разноплановыми. Один из них, имеющий забавную фамилию Мартышкин, был бывшим спортсменом. В начале весёлых девяностых погрузился в мелкий бизнес. По слухам сошёлся с местными бандитами и сам вроде бы бандитствовал по мелочи. Потом, непонятным образом, сделался протестантским пастором и открыл в Кулаге молельный дом в собственном гараже. Когда свободу и демократию в стране начали потихоньку душить, Мартышкин заделался записным оппозиционером, стал активничать на всех подряд общественных мероприятиях и непрерывно против чего-нибудь бороться. Персонаж был весёлый, говорливый, очень шустрый и моторный, чем, собственно, и был особенно опасен.

Второй был человеком серьёзным, степенным и потому особой опасности не представлял. Фамилия его была Чернов. Двадцать лет назад его избрали председателем законодательного собрания Кулажской области и он автоматически оказался сенатором, поскольку сенат страны в те годы состоял из глав законодательной и исполнительной власти регионов.

Потом этого великого государственного деятеля потихоньку слили и отправили с глаз долой подальше в длительную командировку в Страсбург, представлять Родину в какой-то мутной структуре Евросоюза. Чернов забрал туда семью, подъедался там довольно долго и окончательно пропитался идеалами либерализма, евросоциализма и прочего народовластия. Лет через пять эта приятная должность понадобилась кому-то из более политически грамотных и полезных власти деятелей и Чернову пришлось возвращаться домой, однако, слава Богу, хотя бы его повзрослевшему сыну всё-таки удалось зацепиться и остаться в Европе.

Дальше случилось страшное. Чернов, набравшийся в Страсбурге всяких чуждых нашему народу идеалов, спятил на почве законотворчества и погрузился в написание некоего закона о местном самоуправлении, о чём его, собственно, вроде как, никто и не просил. Написание этого никому не интересного закона заняло у него лет семь. За это время более шустрые политики выпихнули Чернова отовсюду окончательно, и он потихоньку превратился в тихого городского сумасшедшего, который везде ходил с потёртым портфелем и ни о чём, кроме своего закона, больше говорить не мог. Как и Мартышкин, Чернов участвовал во всех оппозиционных движениях и сборищах одновременно. Видимо ему было очень обидно, что его детище, его любимый и архиважный закон никто не хотел ни читать, ни рассматривать.

У Кости сложилось стойкое ощущение, что основным кредо главных оппозиционеров было — “Мы за любой кипеж кроме голодовки!”. Работать против таких людей было не стыдно. Душителем добра и свободы Костя себя не почувствовал.

Хозяйкой Паши Лёшкина была довольно известная в бизнес-кругах Анна Сергеевна Моранская. Когда-то в её руках оказался самый крупный в стране столичный комбинат пищевых концентратов. Толковая дамочка произвела необходимые модернизации и начала заваливать рынок “предметами похожими на еду” в ярких, современных упаковках. Несколько позже, для расширения производства, прикупила бывший консервный завод в посёлке Деткино Кулажской области, где теперь и предстояло делать выборы. Переоборудовала его, перепрофилировала и загрузила производством своих малосъедобных изделий. Всё это вместе называлось красиво и пафосно — “Отечественный продукт”. Через некоторое время для обслуживания финансовых потоков от своего производства и торговли Моранская купила маленький банк с незапоминающимся названием и получилась небольшая, но крепкая финансово-промышленная группка. Сама хозяйка в Костином сознании проходила под простой и короткой кличкой “мадама”.

За десять минут до назначенного времени Костя с Панасюком встретились у входа в банк Анны Сергеевны. Встретить их вышел безликий помощник и со всем уважением проводил гостей на второй этаж в переговорную, где уже ждал старый знакомец Лёшкин. Мадама бодро вошла в помещение буквально через минуту. За ней по пятам следовал юноша с удивлённым лицом и папочкой в руках. Появившаяся как будто из ниоткуда девушка предложила всем кофе. Представились, познакомились. Моранская без всяких прелюдий сразу перешла к делу. Косте это понравилось. В дамочке чувствовался острый ум и большой опыт реального бизнеса.

Широкими мазками, без лишних подробностей обсудили план действий. Чтобы минимизировать бюджет кампании, на некоторые направления работы решили привлечь специалистов Моранской и прочие имеющиеся у неё ресурсы, вроде помещения на заводе под избирательный штаб и, итак уже получающий свои зарплаты, обслуживающий персонал. Специалисты, которых обычно использовал Костя, для этой мини кампании были явно слишком дорогие. Лёшкин тут же получил указание подобрать из имеющихся юристов и бухгалтеров, более-менее толковых и озадачить их изучением федерального и регионального законов о выборах.

На составление предварительной сметы кампании и графика платежей Костя попросил три дня. Беседа подошла к концу. Мальчик с удивлённым лицом за всё время так ни разу рта и не открыл. Перед прощанием Костя задал главный для себя вопрос:

— Анна Сергеевна, я всё-таки хотел бы понять, почему вы решили нас привлечь к этому делу. Избирательный округ маленький, главные конкуренты довольно слабые. Один — просто клоун, второй —стареющий кабинетный зануда совершенно не имеющий “опыта уличных драк”. В этой ситуации использовать нас — всё равно, что палить из пушки по воробьям. Вы могли бы решить этот вопрос гораздо дешевле.

— Видите ли, Константин Николаевич, тут две причины. Когда губернатор обратился ко мне с этой просьбой, у него была форменная истерика. Приехал вдруг ко мне сам, лицо аж белое, руки трясутся, совал мне в нос свой телефон с фотографиями каких-то позапрошлогодних оппозиционных митингов. Я ещё никогда его таким не видела. Сама не очень понимаю, чего он их так боится. Ну и надо понимать, что к этим людям приковано пристальное внимание президентской администрации. Два года назад эти, как Вы сказали, клоуны, вели активные переговоры с известным Вам оппозиционером Овальным и его командой, договаривались о взаимодействии. Овальный даже должен был приехать на какие-то их митинги в Кулагу и там выступать. Почему то этого не случилось, но в поле зрения администрации президента эта публика попала. В результате теперь ситуация на контроле на самом верху. Губернатора, видимо, сильно накручивают, а мне важно качественно выполнить его просьбу. Так что тут лучше перебдеть, чем недобдеть.

Лёшкин неожиданно пошёл провожать посетителей до выхода из банка. Когда вышли на улицу, Костя с облегчением закурил и спросил:

— Паш, а кто этот удивлённый юноша, который на переговорах присутствовал?

— Так это сын хозяйки. Она зачем-то стала время от времени его с собой таскать.

— Ну, видимо мечтает преемственность обеспечить. Ладно, смету и график получишь через три дня. Будем на связи. Будь здоров, не скучай.

Паша кивнул и убежал обратно в банк. Костя с Панасюком прошли метров пятнадцать вдоль ряда припаркованных у здания машин и остановились около Костиного белого Вольво. Серёга задумчиво спросил:

— Слушай, я не понимаю, зачем ты в это лезешь. Честное слово, зачем тебе это?

— Знаешь, я как старый боевой конь. Стоял себе в конюшне полуслепой уже, спина провисшая. Вдруг — звук боевой трубы, “сбор” играют. Ну вот и возбудился, заржал, задрожал. Скучно мне, Серёга. Да и работу свою я люблю. Сам знаешь, выборы — маленькая война. Пацанское дело. Кроме того тут ситуация для нас очень выгодная. Заказчик бизнесовый, привыкший профессионалам доверять, значит мешать работать особо не будет. Чиновнички местные конечно полезут со своей дурью, но поскольку не они нам будут платить, можно будет их аккуратно и культурно на хуй послать. Давай поработаем, может это вообще в последний раз. Ну если конечно Моранская с нашей сметой согласится. Сам знаешь, для имитации выборов по заказу администрации и партии власти мы не пригодны, ума у нас больно до хуя и собственного достоинства, а оппозиционеры — Овальные всякие и иже с ними, денег профессионалам не платят в принципе. Искренне верят, что поскольку они “будущее счастье страны” — все должны на них пахать бесплатно на голом энтузиазме, а мы с тобой бесплатно работать не умеем. Так что давай встряхнёмся. Мозги разомнём, удовольствие получим. Или тебе шибко прикольно всякой хернёй об никому не нужном экологическом строительстве мозги почёсывать?

— Да какое там…

— Ну, вот и ладно. Давай, разбегаемся. Завтра выдерну Дашку с её партнёршей Ольгой, соберёмся и станем план, смету и график из пальца высасывать.

Повинуясь своей природной лени, первое производственное совещание Костя собрал в своей столичной квартире. Кофемашина работала, на улице было приятно тепло, окна открыл нараспашку, от предложенных тапочек участники дружно отказались. Дашка очень смешно морщила носик и всячески давала понять, что с сигаретным дымом она мирится исключительно из глубочайшего уважения к Константину Николаевичу в целом и к его отдельным недостаткам в частности. Чтобы сразу отсечь ненужные вопросы, Костя сказал небольшую вводную речь:

— Значится так, дорогие концессионеры, кампания маленькая, поэтому никаких обычных наших исследований проводить не будем. Никакого базового социологического опроса и прочего такого. Не вижу смысла разводить клиента на такие затраты. Работаем исключительно опираясь на собственный опыт и профессионализм. Да, мы так никогда не работали, но у нас и таких маленьких кампаний никогда не было. Губернаторский соцопрос все просмотрели? Вот и отлично. Опрос слабый конечно, но какое-то представление о настроениях электората из него получить можно. Ну, плюс обзор местных СМИ разумеется. Общее состояние мозгов избирателей по отношению к власти и правящей партии после захвата соседского полуострова вам и так понятно. Нализанная ложная беременность гордости и патриотизма ещё не прошла. Настроение у народа конечно опускается потихоньку, но на эту кампанию его ещё хватит. Уточнения сделаем после того, как сами начнём общаться с типичными персонажами из местных. Получим дополнительную информацию методом “экспертных интервью”. Так что сейчас просто делаем маленький мозговой штурм. Девочки, берите бумагу, делайте заметки, фиксируйте ваши и наши бредни.

Обсудили распределение обязанностей. Договорились, что каждый из участников будет выезжать на место приблизительно один раз в неделю и при этом контролировать не только свою поляну, но и ситуацию в целом. Это должно было минимизировать количество поездок и оставить участникам время на нормальную жизнь. Составили приблизительный перечень необходимых агитационных и контрпропагандистских материалов, обсудили способы их распространения и перечень потребных для кампании массовых мероприятий. Потом, исходя из количества избирателей и размеров территории, прикинули нужное количество пехоты — рассыльщиков, расклейщиков, агитаторов для встреч с избирателями и прочих помощников. Определили сроки проведения самой кампании. Дашка с Ольгой получили номер телефона Лёшкина и разрешение вступить с ним в прямой контакт. Резюмировал Костя так:

— Девочки, выцарапаете через Пашу количество почтовых ящиков на территории, из этого определим потребные тиражи для рассылок. По плакатам, афишам и прочим расклейкам всё приблизительно понятно. На рассылку контрпропаганды посчитайте ваших столичных подрядчиков. К контре местных привлекать нельзя. Это вопрос безопасности, местный штаб к этому не должен иметь никакого отношения. Печатаем всё в столице в ваших прикормленных типографиях. Дизайн и вёрстка на вашем агентстве. Норму прибыли себе закладывайте стандартную, как для бизнес-клиентов. Лично вам за кампанию отдельный гонорар, как и нам с Серёгой. Первым делом сверстайте таймлайн, то есть план-график в табличной форме с указанием всех материалов, мероприятий и датами их распространения и проведения. Из него станет понятна интенсивность воздействия на нервы избирателей. Это очень хорошо мозги структурирует. Если увидим, что что-то  недостаточно или наоборот избыточно — внесём коррективы. График платежей разбейте на три-четыре выплаты. Последнюю мы должны получить за две недели до дня выборов, тогда хоть нагадить успеем, если клиент нас кинуть попытается. И не забудьте непредвиденные расходы процентов пятнадцать от общей суммы. Времени у нас мало, план мы из пальца высасываем, не хочется потом у клиента дополнительное финансирование клянчить. Серёга, ты посмотри местные СМИ и интернет. Что там у них за информационное поле? Придётся нам им какой-никакой сайт по-быстрому мастырить, или у них там уже есть что-то, что можно использовать. Группы местные в социальных сетях. Короче, сам знаешь, что делать.

План-график Костя с Серёгой получили на свои электронные почты утром следующего дня. Посмотрели, обсудили с девушками, решили выбросить одну агитационную листовку и соответственно её рассылку. Ещё через день были готовы сметы и график платежей.

Костя всё внимательно проверил и переслал Лёшкину. Паша перезвонил через час. Общая сумма вопросов не вызвала, претензия была только одна:

— Слушай, вы тут последнюю выплату поставили за две недели до даты выборов. Это же получается стопроцентная предоплата. Так теперь никто не работает.

— Дорогой ты мой, ну почём тебе знать, как кто работает? Это ж тебе не ваша торговля малосъедобной хернёй. Тут товарных кредитов и отсрочек платежей не бывает.

— Моранская будет недовольна!

— А мне плевать. Мне этот ваш заказик не больно нужен. Не хотите — ну и ладно. Поеду к жене на дачу на мой любимый балкон закатами любоваться. Так что не надо со мной торговаться, иди уже к хозяйке на доклад, пускай решение принимает.

Паша перезвонил на следующее утро и будничным тоном сообщил, что хозяйка на всё согласна. Договорились, что за первой порцией денег приедет Даша и после этого начинаем работать в полный рост.

      3. ВНИМАНИЕ!

Наброски стратегии избирательной кампании Панасюк прислал на почту глубокой ночью. Утром созвонились, обсудили и договорились для проведения мозгового штурма собраться опять у Кости дома. Дашка отчиталась о получении от Лёшкина пухлого пакета наличных, после чего обсудили стратегию, цели и задачи, базовые лозунги и слоганы кампании. По результатам внесли небольшие изменения в план график. Ситуация в целом была понятна. Каждый знал, чего ему дальше делать.

Лёшкин позвонил через пару дней, сообщил, что профильный вице-губернатор послезавтра проводит в райцентре специальное совещание по выборам с главой района и прочими исполнителями. Попросил участвовать, представиться местной знати в качестве начальника штаба, произвести впечатление и по возможности успокоить государевых слуг, чтобы не очень истерили.

Договорились утром из столицы поехать прямо в район, а уже после совещания посетить фабрику в Деткино. Пора было познакомиться с директором, с людьми которых он должен был выделить для проведения кампании и вообще осмотреться на местности. Ехать решили на Пашиной машине с водителем. Панасюк выслал Лёшкину стратегию, чтобы её распечатали и переплели. Нужно было вручить заинтересованным чиновникам по экземпляру чего-то убедительного, чтобы не волновались и понимали, что процесс идёт.

Серёга в день совещания был занят чем-то своим строительно-экологическим, поэтому в первую поездку на место с Костей поехала только Даша. Подойдя к условленному месту встречи, Костя увидел Лёшкина в неожиданно дешёвеньком Рено. Сев в машину в лоб спросил:

— Паша, ты вроде не последний человек в компании, почему тебя возят на таком дерьме? Моранская такая жадная?

В ответ понеслось многословное, невразумительное словоблудие. Усмехнувшись, Костя подумал:

— Ладно, с тобой всё ясно. Пытаешься демонстративно экономить хозяйские деньги. Демонстрируешь нарочитую скромность. Мол, смотрите, я святее Папы Римского.

Дашу подхватили у метро на выезде из столицы по направлению к Кулажской области. Почти всю дорогу проехали молча. Лёшкин на переднем сидении тыкал пальцами в свой ноутбук и кем-то громко, задорно руководил по телефону. Костя ещё раз просматривал распечатку стратегии, губернаторский соцопрос и всякие статистические данные по территории. Когда остановились у здания районной администрации, тихо сказал:

— Дашуня, чинуши — публика специфическая, особенно провинциальные. Так что говорить буду я, а ты не высовывайся. Отвечать будешь только если я сам тебя о чём-нибудь спрошу.

Вице-губернатор явился без опоздания. Дружной толпой зашли в кабинет главы, расселись, представились. От района кроме главы участвовали ещё три одинаковых тётки средних лет, отвечавших за социальную помощь населению, за здравоохранение и ещё за что-то, практически не существующее. Вице-губернатора, Погосяна Армена Ашотовича, сопровождала молоденькая блондинка модельной внешности, которая представляться не стала. Костя подумал:

— Либо ты, Армен Ашотыч, настолько горяч, что двух часов без минета прожить не можешь, либо тебе кто-то из начальников дочку или племянницу свою в помощницы навязал, чтоб без дела не болталась.

Предварительные справки о Погосяне Костя конечно навёл. Вице-губернатор был относительно молод — около сорока лет и происходил из вполне интеллигентной династии столичных армян-журналистов, его старенький папа до сих пор пописывал всякую государственническо-патриотическую чушь в ведомственном журнале Министерства Иностранных Дел. Армен Ашотыч был отлично образован и устремлён к карьерным высотам, теперь вот отрабатывал строку в биографии под названием “работа на земле”. Нынешние власти старательно копировали в своих подходах власти прежние коммунистические и потому, не поработав на земле в провинции, карьерного роста в столице добиться было невозможно. Ну, если конечно речь шла не о сыне какого-нибудь особо приближённого к президенту прихлебателя.

Глава района — молодой, лет тридцати пяти, спортивного вида мужик, затянул нудную отчётность о формировании и подготовке к работе избирательных комиссий, о столах, стульях, помещениях, наглядной агитации, урнах, транспорте для надомного голосования. Одинаковые тётки пытались что-то ему подсказывать.

— Интеллектом не обезображен, как и положено среднему провинциальному чиновнику, — подумал Костя.

Погосян прервал рассказ о титанических усилиях районной администрации и перевёл разговор в практическое русло. Попросил списки потенциальных конкурентов, начал выяснять, кто из них может быть опасен, кого из них нужно снимать с выборов за какие-нибудь мифические нарушения или по иным формальным основаниям. Снятие оппозиционеров с выборов превратилось в обычную практику по всей стране. Бороться с этим было невозможно, судиться бесполезно. Суды на законы внимания давно не обращали, обслуживали власть, как послушные солдаты.

Наконец дело дошло до списка оппозиционеров — кандидатов в муниципальные советы низшего звена, куда, собственно, и собирались баллотироваться особо опасные для государства Мартышкин с Черновым. Этих с выборов снять было просто невозможно. Для регистрации в качестве кандидатов при условии самовыдвижения им надо было собрать всего-навсего по двадцать пять подписей избирателей в свою поддержку. При таком малом количестве подписей доказать, что они фальшивые было невозможно даже в наших карманных судах. Погосян затих и с интересом уставился на Лёшкина.

Костя раздал по экземпляру стратегии кампании в Деткинском избирательном округе главе района, вице-губернатору и его блондинке и коротенько рассказал, что и как они собираются делать. Погосян слушал внимательно, было видно, что спокойная речь профессионала действует на него умиротворяюще. Когда совещание закончилось, подошёл к Косте, вручил свою визитную карточку и ласково попросил:

— Пожалуйста, если возникнут любые вопросы, проблемы или потребуется помощь, обращайтесь сразу ко мне напрямую. Лучше пользоваться мессенджером “Телеграм”. Его не читают и не прослушивают.

Костя в ответ протянул свою визитку и поблагодарил, добавив, что помощь конечно понадобится. Значимые для избирателей признаки — близость к власти и способность решать проблемы, никто не отменял.

На Деткинскую фабрику “Отечественного продукта” приехали в обеденное время. Директор — вполне приличный и с виду разумный мужик средних лет по имени Виктор, извинился и попросил дать ему ещё минут двадцать для урегулирования срочных текущих проблем. Предложил пока сходить перекусить в их рабочую столовую. Так и поступили. Людей в столовой было мало, производственные циклы были непрерывными, сотрудники ходили обедать по очереди. Еда оказалась простой, но качественной. Салат, суп, котлета с картофельным пюре, компот.

После обеда и неторопливого перекура, Костя поднялся на второй этаж в кабинет директора. Лёшкин и Виктор уже закончили свои срочные дела, угощали Дашку кофе с печеньями и развлекали светской беседой. Для начала сходили посмотрели помещение, которое директор готов был выделить под штаб. Помещение вполне устроило. Перешли к кадровому вопросу. Виктор, явно толковый производственник, сразу заныл, что лишних людей у него нет, все загружены по горло и никого он для работы в штабе откомандировать не может. Костя отреагировал равнодушно:

— Ну нет, так нет. Своих привезём. Но вашей хозяйке это дорого обойдётся. Зарплаты, транспортные расходы, жильём их надо будет обеспечить.

Лёшкин побагровел и начал на Виктора злобно шипеть. Через пару минут директор сдался, согласился выделить одного толкового бухгалтера для ведения официальных избирательных счетов кандидатов и пожертвовал в штаб своего инженера по технике безопасности.

— И то хлеб, — подумал Костя, — инженер по технике безопасности тебе для производства не нужен, однако, закон требует, чтобы формально он был. Кого-то же надо под суд отдавать, если несчастный случай какой, не приведи Господь. А больше у тебя лишних людей похоже нету. Видимо Лёшкин тебя заставил штатное расписание досуха вылизать.

Бухгалтер — довольно обычная женщина средних лет с равнодушным взглядом, явилась на зов директора первой. Минуты через две вслед за ней в кабинет боком просочился сероглазый, с заметными залысинами инженер, лет тридцати пяти. Самой яркой деталью его внешности было широченное обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки.

— Ага. Будешь у меня проходить под кличкой “Семьянин”, —подумал Костя.

Начали с инструктажа бухгалтерши. Дама оказалась толковой, быстро поняла, что от неё требуется. Сообщив тётеньке, что с этого момента по выборным делам она подчиняется непосредственно уважаемой Дарье Павловне и должна выполнять все её распоряжения, Костя бухгалтершу отпустил и обратился к Семьянину:

— А Вы, стало быть, у нас инженер по технике безопасности Иван Смирнов. Я Вас поздравляю! На ближайшие три с половиной месяца Вы, по согласованию с Вашим руководством, получаете категорическое повышение и становитесь неформальным местным руководителем-координатором избирательного штаба. То есть практически наместником Бога на Земле. Роль Бога я оставляю за собой.

Директор Виктор угрюмо кивнул, подтверждая Костины слова. Иван удивления не выказал. О смысле существования Семьянина в ближайшее время Костя распространялся минут пятнадцать, потом обратился к Лёшкину:

— Паша, у тебя тут есть ещё дела? Если да, то какое приблизительно время они займут?

— Да, есть. Часа на полтора-два.

— Хорошо. Тогда распорядись, чтобы твой водитель пока повозил нас по посёлку и вообще по округу. Иван нас сопроводит и расскажет нам всё, что знает о своей малой Родине. Потом мы к вам сюда вернёмся, обсудим ещё пару вопросов и уже выдвинемся назад в столицу.

Посёлок оказался вполне среднестатистическим и большого впечатления не произвёл. Половина населения компактно проживала в застроенном старенькими пятиэтажками микрорайоне, местные называли его — “Шанхай”. Другая половина в частном секторе размазанном на довольно большой территории. В центе находился типовой дом культуры постройки пятидесятых годов прошлого века —грязно-жёлтый с белыми колоннами. По периметру центральную площадь окружали разномастные лавки местных торговцев.

Напротив дома культуры стояло жутковатое двухэтажное малосемейное общежитие, про которое Костя уже получил информацию из перечня болевых точек посёлка. Здание было аварийным. Там вечно что-то  обрушивалось, обваливалось, протекало и заливало. Полунищие обитатели общаги, которых обещали расселить ещё лет тридцать назад, по причине своей несчастности перманентно бунтовали, писали властям разные петиции и требовали к себе всяческого внимания.

Дороги в посёлке были разбитые, асфальт старый, ямы, выбоины, пылища. Старые, покосившиеся, металлические павильоны автобусных остановок, выкрашенные в непонятный мрачный цвет и заклеенные какими-то бумажными рекламами и частными объявлениями тоже пейзаж не украшали.  По краю жилой зоны протекала речка-вонючка в которую регулярно сливали то людское говно с местных очистных сооружений, то промышленные стоки с предприятий, то сыворотку с местного молокозавода. Речка была безнадёжно мёртвой.

Когда решили, что насмотрелись уже достаточно и повернули назад на “Отечественный продукт”, Костя подумал:

— Ну и хер с ним со всем. Зато мы семьдесят лет назад фашистов победили, полтора года назад у соседей полуостров отжали, у нас есть ядерные боеголовки, и весь мир нас боится, потому что мы мудаки. Ура, товарищи!

Семьянин Иван оказался парнем дурковатым, но добродушным и искренним. Знал он мало, но говорил много и охотно. Жил под пятой суровой жены и ничем кроме семьи и пятилетней дочки не интересовался в принципе. За всё время осмотра, не смотря на все старания, так ничего интересного рассказать и не смог.

Вернувшись на фабрику, расселись в директорском кабинете, с благодарностью приняли предложенный кофе и приступили к обсуждению персонажей из списка оппозиционеров, которых надо было “непущать”, и списка правильных кандидатов, которых надо было “протащить”. Директор Виктор, будучи местным жителем, знал всё и обо всех, рассказывал охотно, давал довольно точные и ёмкие характеристики. Напряжение в разговоре возникло только один раз, когда речь зашла об оппозиционерке, работающей у Вити на фабрике химиком-технологом. Тут он помрачнел и поведал:

— Звонили мне всякие властные начальнички по её поводу. Настаивали, чтоб я её немедленно уволил, если кандидатуру свою с выборов снимать откажется. А Вы что скажете?

— А что, сильно буйная?

— Нет. Нормальная, спокойная, предпенсионного возраста, интеллигентная женщина и специалист хороший. Однако, с выборов сниматься отказалась. Говорит, мол, меня люди выдвигают, мне перед ними неловко.

— Ну и не трогай её больше. Пускай живёт и работает, раз человек хороший. Намекни ей в частной беседе, чтоб не очень активничала. Если будет ярко буянить, нам придётся её в контрпропаганде в говне извалять. Если за ней никакого говна не числится, мы придумаем. Тут ничего личного, это бизнес, сам понимаешь. Но без нужды гнобить человека не надо. Гнусно это.

Виктор выдохнул с явным облегчением. Костя подумал:

— Интересно, от чего у тебя облегчение? От того, что ты просто порядочный мужик, или от того, что понимаешь, что хрен найдёшь в этой дыре приличного специалиста на её место?

Озадачив Семьянина вербовкой молодёжи в разносчики, расклейщики, агитаторы и прочие помощники, загрузились в Лёшкинский шарабан и выдвинулись, наконец, назад в столицу. По дороге болтали о том о сём. В какой-то момент, Паша достал свой смартфон и начал с гордостью демонстрировать праздничные фото своих малолетних сыновей одетых в военную форму и украшенных гвардейскими ленточками.

— Ну вот. Умный же вроде парень, а тоже мудак, — грустно подумал Костя.

Перед столичной кольцевой дорогой встряли в пробку минут на сорок. Салонного фильтра у этой модели Рено не было, как и кондиционера. С непривычки у Кости от выхлопных газов окружающих машин заболела голова. Перед тем, как высадить Дашу у метро, Лёшкину было объявлено:

— Значит так, Паша. Я в этот твой “дроческоп” больше не сяду. Дальше мы будем ездить сами на своих нормальных машинах, а вы будете оплачивать нам каждую поездку по цене такси туда и обратно. Надеюсь, графы “Накладные и транспортные расходы” в нашей смете на это хватит. Если не хватит — добавите.

Лёшкин насупился, но ничего не ответил. Даша посмотрела на Костю с искренней благодарностью.

Следующие несколько дней Костя провёл с женой на даче. С Дашей, Ольгой, Панасюком и Пашей взаимодействовал по телефону и через электронную почту. Девушки ещё раз сгоняли в Деткино уже на Дашином Лексусе, загрузили Семьянина и Виктора всякими организационными вопросами. Серёга пыхтел над смысловым наполнением агитационных материалов и мероприятий и пытался наладить контакт с областными Кулажскими и местными районными средствами массовой информации. Неожиданно Косте позвонил вице-губернатор и пригласил к себе в областную администрацию познакомиться поближе и обсудить разные аспекты совместной работы. Отказываться от такого приглашения было нельзя. Согласовали дату и время, попрощались почти друзьями.

Костя позвонил Виктору и попросил в назначенный Погосяном день, но в другое время, собрать всех “наших” кандидатов для первого знакомства, и чтобы каждый принёс свою лучшую фотографию для использования в агитационных материалах. Потом уведомил о предстоящем мероприятии коллег и Лёшкина, который неожиданно заявил, что тоже желает принять участие и своими глазами посмотреть на “эту публику”.

Чтобы не стоять в вечных, изнуряющих столичных пробках, Костя старался по возможности ездить против потока. С дачи выехал вечером, дорога была пустая. Встречные полосы практически от центра столицы до города-спутника, находящегося от окружной дороги километрах в пятнадцати, были забиты намертво. Люди ехали с работы в свои пригороды.

По дороге размышлял о разных возможных проблемах взаимодействия в этой кампании с партией власти, которая называлась “Единое Отечество”, или сокращённо — “ЕдОт”. На самом деле в прямом смысле слова политической партией эту организацию назвать было нельзя. Это была ширма, имитация, формальное прикрытие. Всё это как-то функционировало исключительно вокруг федерального парламента и региональных законодательных собраний, где существовали ЕдОтовские фракции, послушно и дружно голосующие за любые предложения исполнительной власти. Руководящие партийные органы — всякие “политсоветы” и прочие региональные отделения, представляли собой номенклатурно-змеиные клубки и гнёзда, персонал которых использовался властью, как кадровый резерв особо послушных кандидатов на всякие управленческие должности, на которых было невозможно использовать отставных офицеров спецслужб.

Всё, что было ниже областных центров, существовало исключительно на бумаге. В партию в добровольно-принудительном порядке записывали всяких учителей, медицинских и социальных работников, государственных и муниципальных служащих, сотрудников разных учреждений культуры и прочих зависимых, кормящихся из бюджета людей. Естественно, никакой реальной партийной работы нигде не велось. Для имитации деятельности и формирования общественного мнения вполне хватало пропаганды на федеральных и региональных телевизионных каналах.

Однако, когда в стране наступало время каких-нибудь выборов, государственные начальники возбуждались и начинали требовать от “Единого Отечества” бурной политической деятельности, к которой партия была патологически неспособна. Федеральный политсовет испускал всякие грозные и часто неумные указания, а подневольная публика на местах пыталась делать вид, что их исполняет. Костя понимал, что сейчас его и его команду начнут принудительно втягивать в этот балаган, тем более, что баллотировались все “правильные” кандидаты именно от ЕдОта, и что эта ненужная суета будет отнимать много нервов, времени и сил. Хотелось как-то по возможности от их глупостей дистанцироваться, как-то поберечь себя, насколько это было возможно.

За размышлениями дорога проскочила незаметно. Переночевал в столичной квартире, в семь утра выехал, через двадцать минут подобрал скучающего на автобусной остановке Панасюка. Перед пересечением трассы с кольцевой дорогой заскочили на заправку, про которую Костя знал, что там стоит хорошая кофемашина, взяли с собой по стаканчику кофе. Когда миновали пригороды и езда стала окончательно спокойно-монотонной, Серёга спросил:

— Слушай, ты наверно уже навёл справки, что там за порядки в Кулажской администрации. Что за фрукт этот губернатор Парамонов? Что из себя его окружение представляет? Он же в прошлом году чуть ли не лучшим губернатором страны был признан, и область его якобы прямо буквально какой-то инвестиционный рай.

— Это да, есть такое дело. Я, кстати, познакомился с ним лично в начале октября прошлого года. Мы тогда известному тебе Петровичу очередные выборы выиграли, ты в той кампании не участвовал. Так вот, Парамонов в то время уже озаботился этой выборной кампанией и искал, кого бы на неё подписать. А поскольку Петрович у нас политик, который не проигрывает, сам знаешь — в пяти кампаниях подряд победил, Парамонов и обратился к нему за рекомендациями, искал политтехнологов профессиональных. Нас же не осталось практически. Двенадцать лет уже прошло с тех пор, как наш президент выборы в дурную имитацию превратил. Кто-то за рубеж свалил, кто-то просто состарился, кто-то спился, спятил, скурвился. Работы не стало, команды разбежались. ЕдОты профессионалов не переваривают, им для показухи и разворовывания бюджетов шустрых, ловких придурков подавай. Официальная, так называемая системная, оппозиция такая же. У всяких пламенных борцов с режимом, типа известного Овального, денег мало, да и халявщики они. Твёрдо верят, что на них все бесплатно должны работать. Наш оппозиционер — бывший олигарх, отсидев свою десятку, за кордон свалил. Сидит там где-то, не то в Вене, не то в Лондоне, “барона в изгнании” из себя корчит. Его там наши бывшие коллеги с целью к бюджетам присосаться таким плотным кольцом окружили, что не пробьёшься. Жопа, короче.

Костя затих, задумался на несколько секунд, потом достал сигарету, прикурил, выдохнул дым в сторону приоткрытого окна и продолжил:

— Встречу нам тогда Петрович у себя в законодательном собрании устроил. Парамонов оказался персонажем довольно типическим. Умный в меру, скорее хитрый и сообразительный. Классический представитель старой партийно-хозяйственной номенклатуры. Он же при коммунистах молодым секретарём провинциального райкома партии был, командовал, когда крестьянам сеять, когда убирать. Ну психотип, думаю, в целом тебе понятен. Представление о рыночной экономике и её законах у него, как и у нашего президента, отсутствует начисто. В башке одно сплошное ручное управление. Успехов в привлечении инвестиций в область он добился очень просто. Каждому инвестору давал номер своего личного мобильного телефона, чтобы они жаловались ему напрямую на любой саботаж, задержки, проволочки и вымогательство. Когда местная сволота начинала затягивать исполнение обязательств области по какому-нибудь инвестиционному контракту — ну там землю не оформляла, подъездные пути не строила, электроэнергию или газ не подключала, инвесторы звонили ему напрямую, и он своё окружение оперативно и зверски ебал. Ну и за это, естественно, выторговывал себе право обращаться к инвесторам со своими проблемами, как сейчас к нашей Моранской, например. Вот к нему бизнес и потянулся. Географическое положение отличное, столица близко, правила игры понятные, вот и начали у него всякие производства и логистические центры расти как грибы. Орёл, короче. Мне он, кстати, тоже тогда в конце разговора свой телефон сообщил и пообещал, что его новый, молодой вице-губернатор Погосян со мной свяжется, но что-то у них не сложилось. Я тогда решил, что либо Погосян кого-то из своих в итоге пролоббировал,  либо им сверху по башке настучали и заставили с ЕдОтами из столичного политсовета работать.

Замедлившись перед полицейской камерой фиксации скорости движения, Костя смял окурок в пепельнице, прикрыл своё окно и снова прибавил ходу.

— Так, теперь об окружении. Командой это конечно назвать нельзя. Типичная для нашей страны паучья банка из знакомых по комсомольской и партийной молодости, мелких отставных генералов полиции и прочих полковников госбезопасности на пенсии. Из относительно вменяемых там только Погосян и молодой министр по печати, информации и ещё какому-то говну и пару. Олегом его зовут. Я с ним когда-то в столичном региональном отделении ЕдОта пересекался. Он там служил, ума и опыта набирался. Если я правильно понял, он тоже сегодня в нашей встрече с Погосяном участвовать должен, заодно и повидаемся. Короче, как я понимаю, кроме этих двоих все остальные там товарищи вполне конкретные. Компьютеры на столах для солидности держат, включать их не умеют, интернетом не пользуются. Считают, что он есть зло, инструмент тлетворного влияния западных спецслужб и вообще всемирная паутина, то есть сеть, в которую Лукавый человеков ловит, как мне один знакомый священник сказал. Районные власти подобраны соответствующим образом. Жулики, бездельники, жополизы, вместо совести желудки и гениталии. В общем всё как везде, как наш президент любит. У спецслужб на каждого папочка имеется, в любой момент любому яйца можно прищемить. Отсюда дисциплина и подчинение. Ну что, понятная картина? Знакомо всё? Ничего нового?

— Да. Я понял, всё штатно, как везде. Увидишь приличную заправку — останови, пожалуйста. Туалет пора посетить.

— Ладно. Мне тоже не помешает. А ты расскажи мне пока, чего ты там накопал по местным СМИ.

Рассказ Панасюка о Кулажском информационном поле оказался довольно коротким. Независимых средств массовой информации в области не осталось совсем. Кое-как функционировали только те, что получали финансирование из областного и районных бюджетов. Содержание было естественно государственническое, а качество, в отсутствии конкуренции, отвратительное. Ничего нового и интересного для себя Костя из Серёгиного рассказа не услышал.

Постепенно перешли к обсуждению списка конкурентов —оппозиционеров и к каждому из них в отдельности. Эта публика выросла из спонтанно образовавшейся пару лет назад инициативной группы, возглавившей народный бунт против строительства мусорного полигона, который губернатор со товарищи хотели обустроить в непосредственной близости к Деткино. Мечты губернатора принимать там столичный мусор и получать за это большие деньги, никого не возбуждали. Местные жители прекрасно понимали, что им от этих доходов всё равно ничего не достанется. Острейшая в масштабах страны проблема утилизации и переработки мусора население не волновала, в принципе люди жить среди мусора привыкли. Они просто не хотели, чтобы полигон находился рядом с ними, пусть бы был где-нибудь подальше.

Парамонов тогда попытался продемонстрировать твёрдость и неуступчивость. Народ озверел окончательно. К местной инициативной группе примкнули областные оппозиционеры, те самые Мартышкин и Чернов. Этим-то было всё равно за что, лишь бы против и погромче. Местные обрадовались, вместе орать было веселей. Именно тогда начались переговоры о привлечении к этому бедламу главного карбонария страны мусью Овального.

Президентское подбрюшье напряглось, губернатор взялся приехать в Деткино лично и разъяснить людям всю глубину их заблуждений. Народ собрали в местном доме культуры, и Парамонов начал его грубо вразумлять начальственным басом. Люди озверели, поскольку за двадцать с лишним лет свободы и затухающей демократии успели отвыкнуть от такого социалистического хамства, и понесли губернатора так, что он со страху сбежал в свою машину через чёрный ход, уехал и с тех пор в посёлке больше ни разу не появлялся. Получился такой вот яркий и поучительный пример столкновения большого начальника с реалиями жизни и собственным народом.

Испугался Парамонов настолько, что и правда, заморозил проектирование этого мусорного полигона. Как уж он потом оправдывался перед руководством страны — история умалчивала. Местные активисты сполна насладились победой, восчувствовали себя важными и нужными и, подбадривая друг друга разными глупостями типа — “Мы здесь власть!”, теперь решили захватить местный муниципальный совет. Мартышкин с Черновым решили опять к ним примкнуть, а лучше возглавить. Статус муниципальных депутатов дал бы им много преимуществ в их дальнейшей борьбе за жизнь.

Всего в оппозиционном списке из шести кандидатов, кроме двух областных борцов, были ещё четыре местных персонажа. Бывший директор Деткинского молокозавода, перманентно травивший когда-то местную речушку своей сывороткой, какой-то сварщик на пенсии, тётенька химик-технолог с “Отечественного продукта” и бывший секретарь местного райкома партии — классический дурак и бездельник.

Минимальный интерес из них представлял только последний. Фамилия у него была Рыськин. Когда коммунистический режим развалился, партийный секретарь вернулся из райцентра в родное Деткино и возглавил руины местного агропромышленного предприятия. Поскольку к рыночной экономике его мозги приспособлены не были, Рыськин быстро всё просрал и развалил окончательно. Хорошо хоть на новый большой кирпичный дом себе украсть успел. Теперь, оказавшись на обочине жизни простым пенсионером, в этом доме и доживал с полным уважением к себе и обидой на несправедливую судьбу и вообще на весь белый свет. Местное население почему-то продолжало относиться к нему с некоторым почтением. Ну как же — бывший начальник.

Одним из основных неформальных лидеров общественного мнения был настоятель Деткинского православного храма отец Сергий. Сам он конечно никуда не баллотировался, ему церковный устав не позволял. Однако в бунте против мусорного полигона когда-то участвовал очень активно и теперь всячески поддерживал бывших товарищей по борьбе.

Костя вспомнил слова директора Виктора о том, что тётка химик-технолог тихая и приличная, и попросил Серёгу её в контрпропаганде не трогать, дерьмом не вымазывать. Другие её подельники выглядели более достойными публичной порки.

Остаток пути болтали о приятном. Сын Панасюка Лёшка год назад получил предложение о работе от одной из крупнейших в мире интернет-компаний, упаковал чемодан, взял подмышку молодую жену и отбыл трудиться в знаменитую Силиконовую или, правильнее сказать, Кремниевую долину. Серёга сыном очень гордился.

Скоро у Лёшки должна была родиться Панасюковская внучка — уже американская гражданочка. Костины дети жили там же, рядом, в Сан-Франциско, уже четыре года. Среда обитания была общая. Посплетничали об Американских нравах и порядках, обсудили тамошние безумные цены на недвижимость. Время пролетело незаметно.

Дашкин чёрный Лексус и Лёшкинское убогое Рено уже мирно стояли на парковке у административного корпуса фабрики. Припарковались, вылезли, размяли ноги, поднялись на третий этаж в методический кабинет по технике безопасности, который Виктор выделил под штаб избирательной кампании. Все были уже в сборе. Не приехала только директриса Кулажской школы, которая баллотировалась в областное законодательное собрание. Костя равнодушно подумал:

— Ну и хрен с тобой. Ты меньшая из моих проблем.

Кандидаты расселись вразнобой за столами в центре комнаты. Лёшкин с Виктором скромно примостились в углу, рядом с ними сидел инженер по технике безопасности Иван. В противоположном углу о чём-то шептались Даша с Ольгой. У окна тихо сидела выделенная Виктором бухгалтерша. Костя поинтересовался у коллег, всё ли по плану и можно ли начинать. Получив добро, вышел на середину, объявил тему, предмет и план собрания, представился и пошёл между столами раздавать кандидатам свои визитные карточки.

Всего на Костином интеллектуальном и организационном попечении оказалось девять человек. Шестеро в местные муниципальные депутаты, двое в районные и одна в областные, та самая, которая на собрание явиться не соизволила. В местные баллотировались: завуч Деткинской школы — суховатая, со злыми глазами и чересчур аккуратной причёской на голове; учительница математики — молоденькая,  лет тридцати и довольно симпатичная; начальница местного поселкового водопровода — толстая, размашистая, очевидно привыкшая гонять своих слесарей подзатыльниками и матом; директор Деткинского дома культуры —женщина средних лет, ничего необычного; владелица местных продуктового и хозяйственного магазинов и бара — празднично одетая, с очень красной губной помадой на пухлых губах и, наконец, директор местной библиотеки — пожилая, в очках, седая и худощавая.

В районные депутаты мечтали попасть: главный врач и совладелец местного небольшого санатория — пузатый азербайджанец с огромным золотым перстнем на пальце и большим чувством собственной значимости и местный аграрий-животновод —невысокий, средних лет, с неровным, рябым и неестественно для его возраста прыщавым лицом.

Вернувшись на середину кабинета, Костя представил кандидатам Панасюка, Дашу, Ольгу, Семьянина и бухгалтершу, объяснил, за какой участок работы каждый из них будет отвечать и начал рассказывать о предстоящей кампании, как он её понимал. Через несколько минут увидев в глазах кандидатов непонимание, понял, что слишком увлёкся и предложил присутствующим задавать вопросы. Вопросов было много, и по большей части свидетельствовали они о полном непонимании кандидатами сути и смысла избирательного процесса. Им сказали идти, они и пошли. А о том, что придётся ещё и что-то делать, их никто не предупреждал.

Отвечали на вопросы по очереди Даша, Костя и Серёга. Когда кандидаты начали негодовать по поводу того, что им придётся не только фигурировать в листовках и плакатах, но ещё и регулярно, каждые два дня поочерёдно проводить во дворах встречи с избирателями, подключились Виктор с Лёшкиным и быстренько привели публику в чувство простыми, народными выражениями.

Костино время начало заканчиваться, пора было ехать в Кулагу к Погосяну. Извинившись перед присутствующими, он попрощался, попросил кандидатов не забыть сдать принесённые фотографии уважаемой Дарье Павловне и удалился.

В здании областной администрации Костю встретил министр чего-то там Олег и повёл к себе. Кабинетик у него оказался удивительно маленьким. Вице-губернатор подошёл буквально через минуту. Разговор сразу пошёл довольно конструктивно, собеседники оказались весьма толковыми и понимающими. Армен Ашотович свои задачи понимал правильно, пригнать на встречу с избирателями какого-нибудь министра дорожного строительства области, чтоб посулил людям светлое будущее и райские кущи, обещал вообще без проблем. В отношении публичной поддержки со стороны лично губернатора был более сдержан, договорились подходить к этому вопросу со всей возможной деликатностью. Однако, на то, чтобы Парамонов ближе к выборам под телекамеры принял у себя делегацию Деткинских кандидатов ЕдОтовцев и обсудил с ними наиболее острые проблемы посёлка, Погосян согласился.

Покончив с вопросами лобового использования административного ресурса, перешли к теме местных средств массовой информации. Костя вручил господам чиновникам визитные карточки Панасюка, объяснил, что это его правая рука и попросил отрекомендовать Серёгу всем управляемым администрацией главным редакторам, чтобы те не выпендривались, не словоблудили про мифическую независимую и свободную журналистику, а сотрудничали конструктивно. В этом вопросе взаимопонимание было полным.

Наконец вице-губернатор вспомнил о своих профессиональных обязанностях и выдал несколько минут заученного текста о взаимодействии с местным партийным активом “Единого Отечества”, о поквартирной — от двери к двери и уличной агитации, о формировании базы данных, якобы уже сагитированных избирателей, и о прочих глупостях, которые центральный политсовет ЕдОта уже несколько лет объявил своей главной выборной стратегией и агрессивно навязывал всем кандидатам от партии власти по всей стране. Даже, пожалуй, не навязывал, а приказывал безоговорочно исполнять. Взгляд Армена Ашотовича при этом сделался совершенно тусклым и сонным, энергия из него ушла совершенно. Костя сталкивался с этими бреднями не в первый раз, понимал, что спорить бесполезно и ненужно и потому, молча выслушав, со всем согласился, не вдаваясь в подробности.

Разговор постепенно скатился в обсуждение разных мелких, незначительных дел и вопросов. Становилось скучновато. Костя уже начал томиться в ожидании прощания. По его предположениям Погосян обязательно должен был попытаться как-то проявить агрессию, исполнить обязательный чиновничий ритуал — цыганочку с выходом под названием “Я здесь доминантный самец!”. Наконец вице-губернатор решил, что уже пора и услышав, что ни Костя, ни его команда не собираются на период кампании переезжать в Деткино и жить там постоянно, устроил короткую, но яркую и злобную истерику. Спокойно выслушав чиновничий визг Костя ответил:

— Видите ли, господа, для того, чтобы я сюда переехал на период кампании, эта работёнка слишком мелкая. Вероятно я пришлю сюда своего полевика и девочку, которая будет анализировать и систематизировать данные, полученные на встречах с населением. Ну там всякие наказы избирателей и прочее. И то, только если сотрудники “Отечественного продукта”, которых мне выделили для этих целей, со своими задачами не справятся. Если уж вам так хочется, чтобы я тут у вас пожил какое-то время и поработал, подумайте о том, чтобы дать мне хотя бы один из избирательных округов в государственный парламент, которые у нас будут в следующем году. Это будет нормальный масштаб. Под эту работу я, конечно, к вам перееду месяцев на четыре-пять. А выборы в деревенский сельсовет я вам и дистанционно сделаю.

Чиновники молча вытаращились на Костю в полном изумлении. Весь их вид буквально кричал: “Ну, ты и наглец!”. На этом и попрощались.

Вернувшись в Деткино, Костя обнаружил коллег в состоянии крайнего утомления. Оказалось, что оргия с кандидатами после его отъезда продолжалась ещё почти два часа. Даша с Ольгой что-то старательно втолковывали Ване Семьянину, Серёга просто сидел за столом с мрачной физиономией и перебирал фотографии кандидатов. Костя взял у него снимки, быстро просмотрел, брезгливо бросил на стол и объявил:

— Значит так. Это всё никуда не годится. Это можно использовать только для кладбищенских надгробий. Мне тут только фотография молодой учительницы понравилась. Смотрите, какая у неё милая похотливая улыбка и как она сиськи вперёд выпятила. Для сайта знакомств отлично бы подошло, а для наших целей нет. Вань, у неё мужика что ли нету?

Семьянин активно закивал:

— Ага. Разведёнка. Сына одна растит.

Дашенька, собери пожалуйста эту публику к нашему следующему приезду, предупреди их, чтобы оделись прилично, шеи помыли, хари побрили. Привезёшь с собой из столицы Машку Салунскую и всех перефотографируете так, чтобы они более-менее живыми получились. Машкин телефон у тебя должен быть, она же на всех последних кампаниях с нами работала. Она конечно больше репортажник, чем портретист, но для этого колхоза сойдёт. Главное —стоит недорого. Если я по каким-то причинам сам не смогу здесь в день вашей фотосессии появиться, я её по телефону проинструктирую. Ну что, братья и сёстры, разъезжаемся? Начали прощаться?

Первые полчаса обратной дороги Пансюк мрачно молчал, о чём то думал. Потом вдруг спросил:

— Слушай, а как ты со своей совестью договариваешься? Ты же не дурак, ты всё видишь и понимаешь. Они же ведут страну к краху, к развалу, к деградации, а мы на них работаем, то есть мы пособники.

— Эка тебя, Серёга, распёрло. Это занятная тема. Ну ладно, ехать нам ещё минимум часа два, время есть, делать нехер, давай обсудим. Только сперва вон в “Макдональдс” завернём, я сожру чего-нибудь. Меня ж дома никто не ждёт. Светка на даче, холодильник пустой.

Утолив голод и прихватив с собой в машину большой стакан капучино, Костя с удовольствием закурил и вернулся к разговору:

Вот когда мы с тобой ушли из того сельскохозяйственного инвестиционного проекта, ну ты помнишь, мы со Светкой детей в штаты выпихнули. Года через два они наконец осознали, что возвращаться сюда не хотят, хотят там остаться. Вот тогда меня и отпустило окончательно. До этого-то я сильно переживал о судьбах Родины. Нет, я любви-то к ней, конечно, никакой не испытывал. Родина же не баба и не мясо с картошкой. Как её любить-то можно? Так что переживания мои скорее можно квалифицировать как страх за себя, за детей, за внуков. Я ведь боюсь её, Родину нашу милую. Народ наш боюсь. Это видимо генетический страх у меня. От прадедов моих невинно убиенных, от дедов замученных, от родителей — детей врагов народа. От собственной молодости, когда меня в страхе держали и этими пиздоватыми сказками про марксизм-ленинизм мне мозг насиловали, когда принудительной службой в армии меня на два года из жизни выдернули. А от того, что я стал политтехнологом и отлично понимаю, как можно общественным сознанием манипулировать, как можно народную массу на любую гнусность постепенно сподвигнуть, мне ещё страшнее стало. Короче, когда до меня дошло, что дети мои на свободе и в безопасности, и внуки мои будут там же, вот этот страх тогда и ушёл.

Костя задумался, молчал несколько минут, потом глотнул остывший кофе, прикурил очередную сигарету и продолжил:

— Ну и разочарование конечно большую роль сыграло. Я ж в девяностые искренне верил, что всё теперь хорошо станет, что впереди светлый путь интенсивного развития, путь свободы и демократии. Потом, когда до меня дошло, что мы развернулись куда-то назад и пошли опять в жопу, вот тогда страх и накатил. Страх и ощущение бессилия. А потом, когда страх прошёл, ну как я тебе уже рассказал, пришла злость. С какого бодуна я должен беспокоиться о стране, с которой не связываю своё будущее? Да пошло всё на хер! Пускай ебутся те, кто мечтает тут помереть и детей своих похоронить. Есть возможность заработать, я зарабатываю. А за последствия отвечать не буду. Когда они наступят, эти последствия, я сбегу. Надеюсь успею. Короче, муки совести я в себе обидой и злостью заместил. Понятен ход моих мыслей?

— В целом понятен. Мысли твои простые и немудрящие. Животные такие мысли, на жизненную философию горцев мусульман смахивают. Сегодня я хорошо выспался, сожрал большой кусок мяса, выпил вина, трахнул бабу, меня никто не убил и не покалечил, ну и слава Аллаху.

— Ну, можно и так сказать, если лишнее отбросить. Ладно, я, допустим, животное примитивное. А ты как с собой договариваешься? Ты ж у нас натура тонкая, интеллигент в каком-то там поколении. Давай, рассказывай, чего ты себе врёшь.

— А я себя убедил, что чем хуже, тем лучше. Очевидно же, что наша власть с президентом во главе и “Единым Отечеством” подмышкой ведёт страну к пропасти, и чем старательней и эффективней я буду помогать уничтожать эти остатки империи, чем быстрее тут всё развалится, тем скорее появится возможность родиться чему-то новому. И это новое возможно будет лучше, чем старое. Так что, по-моему, мы с тобой полезную работу делаем.

— Ааааа, понятно. Ну да, тема “чем лучше, тем хуже” у вас у совестливых интеллигентов стала довольно популярной. Вы ж не можете себе признаться, что вы тоже животные и готовы за еду на любую пакость. Вам “смысл” нужен. Ну что ж, вполне удобное самооправдание.

— Да ну тебя, лучше бы я тебя ни о чём не спрашивал. Твой застарелый, махровый цинизм, в общем-то, никаких других ответов не предполагал.

— Ладно. Ты давай, начинай радоваться, что на этих выборах нам Господь таких ничтожных оппонентов послал. Хоть не жалко будет их по полу размазать. И совесть мучить не будет.

На следующий день утром Костя уехал к жене на дачу, откуда и продолжил руководить подготовкой кампании по телефону и с помощью разных электронных средств связи. Всё шло более-менее по плану. Каждый член команды знал своё дело и от работы не увиливал. Беспокойство вызывали только новые, непроверенные бойцы.

Семьянин Ваня блеял в телефон что-то невнятное и, похоже, делать ничего не собирался. Привык человек придуриваться со своей техникой безопасности и искренне считал, что все так живут. Что не надо ничего делать, всё как-нибудь само рассосётся. Юрист, выделенный на кампанию из какой-то столичной конторы Моранской, пока признаков жизни не подавал. По словам Лёшкина, изучал выборное законодательство. Порадовала только бухгалтерша. Даша доложила, что тётка оказалась толковая. Всё, что от неё требовалось, поняла мгновенно, уже сходила в местные избирком и банк, взяла все образцы потребных доверенностей, отчётов о ведении счетов и прочих документов и пребывала в полной боевой готовности.

Изучив ещё раз список оппозиционеров и отранжировав их по степени опасности, Костя попросил директора Виктора провести переговоры на предмет личных встреч и задушевных бесед с бывшим партийным секретарём Рыськиным и неформальным лидером общественного мнения отцом Сергием. Нужно было выяснить, насколько серьёзны их намерения и насколько активно они собираются бороться. Оба оказались людьми контактными и легко разрешили Виктору дать Косте номера своих мобильных телефонов. Предложение встретиться и обсудить ситуацию с незнакомым “столичным политтехнологом” у них отторжения не вызвало.

— Любопытные и непуганые, — подумал Костя.

Рыськин Костю не беспокоил. Нормальный, понятный враг, против которого были допустимы все методы борьбы. Тут никаких моральный ограничений не было. Надо было просто попытаться использовать его как источник информации, а потом можно было не церемониться. С отцом Сергием было сложнее. Костя считал себя православным, к церкви и к сану священника относился с уважением. Попа трогать категорически не хотелось, однако и профессиональными обязанностями манкировать было нельзя. Даже съездил посоветоваться к своему духовнику, который вполне ожидаемо сказал:

— То, что твой священник в народном бунте против свалки участвовал — это правильно, это хорошо. Добрый пастырь должен людей поддерживать, должен живот положить за овцы своя. А в выборы ему пожалуй лезть не следует, причём ни на какой стороне. Негоже с амвона агитацией заниматься. Не Божье это.

Выходя от него, Костя подумал:

— Ладно, отче, дело ясное. Ну, хорошо. Подожду, посмотрю, если отец Сергий в агитацию полезет, осажу и грехом это не посчитаю. Хотя конечно подрывать в посёлке авторитет священника сильно не хотелось.

И с Рыськиным, и со священником удалось договориться о встрече в один день в разное время, как раз, когда Даша с фотографом назначили кандидатам съёмку. Панасюк опять поехал с Костей, сказал, что ему ещё надо пообщаться с народом, подсобрать информацию. В целом, по Костиному ощущению всё шло нормально, во всяком случае, по плану.

Когда выехали из столицы, Серёга, сказав, что хочет посоветоваться, начал излагать идею и структуру планируемых контрпропагандистских материалов. Оказалось, что Деткино в первый раз упоминалось в летописях, как вотчина некоего сотника Безобразина. Вот от имени этого давно истлевшего сотника Панасюк и хотел обращаться к жителям посёлка. Получился бы такой густой и басовитый “голос с того света”. Мол, я присматриваю, как вы тут ведёте себя в моей вотчине. Я вот вам глаза-то открою, безобразий не допущу.

Идея была вполне рабочей. Договорились печатать что-то среднее между газеткой и буклетом формата А3 с одной фальцовкой, дизайн сделать с отсылкой к покойному сотнику и раскидывать в каждый почтовый ящик. Выпусков сделать три или четыре в зависимости от динамики электоральных настроений, чтоб было с продолжением, чтобы люди ждали.

По персоналиям решили Мартышкина с Черновым, бывшим директором молокозавода и Рыськиным мочить в любом случае. Химика-технолога и пенсионера сварщика не трогать потому, что жалко и потому, что опасности не представляли, а вопрос с попом подвесить, подождать, посмотреть на его поведение.

Приехав на место, обнаружили в кабинете директора приехавшего по своим производственно-торговым делам Лёшкина и Ваню Семьянина. Виктор предложил кофе и начал хлопотать вокруг кофемашины. Костя внимательно посмотрел на довольную физиономию Ивана и спросил:

— А скажи-ка мне, друг ситный, как у тебя обстоят дела с вербовкой пехоты, которая тебе поручена? Сколько бойцов подобрал?

Иван сразу скис и начал бормотать что-то невразумительное, начинающееся словами “ну я не знаю…”. Костя, мгновенно разозлившись, прервал Ванино мычание:

— То есть ты ни хера не сделал потому, что не знаешь как. А у кого-то из нас спросить тебе в голову не пришло. Ты просто просидел почти две недели на жопе ровно и думал, что само рассосётся? Думал, что к началу кампании нужные нам бойцы сами из воздуха материализуются? Ваня, это тупой саботаж. Если так дальше пойдёт, я тебя назначу своим главным врагом.

Семьянин сделал несчастное лицо и жалобно проскулил:

— Да где ж их взять-то? Я ж не знаю. Не на улицах же к людям приставать.

— Ладно, слушай меня внимательно. У вас в посёлке есть колледж, по старому — техникум. Там учится всякие голодные юноши и девушки. Большинство из них живёт там же, рядом, в общежитии. Вот эта молодёжь — как раз то, что нам надо. Находишь через знакомых выход на директора, на авторитетных преподавателей, на коменданта общежития и просишь их помочь тебе набрать людей. Дело доброе, голодные студенты себе на пиво с чебуреками заработают. Теперь хоть и лето, многие из них продолжают в общаге ошиваться, потому что бедные, поехать никуда не могут, а домой им не хочется. Дома у них спившиеся родители и прочие мерзости реальной жизни. Вот из них команду и наберёшь. Директор и комендант тебе скажут, кто там в общаге неформальный лидер, его старшим назначишь. Ты понял меня? Точно понял?

Ваня часто закивал. Костя продолжил:

— Срок тебе — неделя. Через неделю люди должны быть готовы. Нам ещё надо успеть их обучить и натренировать. Обязанности надо распределить, а для этого сперва разобраться, кто из них на что способен. Кто может только тупо листовки в почтовые ящики пихать и плакаты на заборы лепить, а кого можно на встречах с избирателями и прочих массовых мероприятиях использовать. Ваня, ты точно меня понял? Времени мало у нас осталось. Ещё раз тебе повторяю. Источник пехоты — общежитие колледжа, срок — неделя. Давай, действуй!

Лёшкин ткнул пальцем в Виктора и самодовольно-поучительно сказал:

— Вот тебе пример правильного менеджмента. Постановка задачи — срок исполнения. Учись!

В кабинет заглянула Даша, поздоровалась и сообщила, что все собрались и готовы к съёмке. Костя откинулся на спинку стула, потянулся с довольным кряхтением и попросил вывести народ во двор. Погода уличную съёмку вполне позволяла и фон из красивого газона и молодых берёзок был всяко лучше, чем стены методического кабинета.

Спустившись вниз, поприветствовал собравшихся, вежливо спросил фотографа Машу про мужа, про сына и приступил к постановке задачи:

— Значит так, Машуня, ростовые нам не нужны. Групповые — делаешь поясной план. Портреты в три четверти, и чтоб взгляд в объектив. Чтоб прямо в душу избирателям смотрели. Самое главное, чтоб они живые получились. Дашенька, ты давай помогай. Маша настроится, кандидата поставит как надо, а ты вставай у неё за спиной и разговаривай с объектом. Можешь им любую хрень пороть, хоть анекдоты травить, лишь бы у них мимика как-то менялась. А ты, Маш, щёлкаешь как пулемёт, чтоб нам потом было из чего выбрать. С одеждой у них вроде всё неплохо. Вон у главврача рубашка какая богатая. А с животновода пиджак снимите, пускай его через плечо перекинет. Ну ладно, чего я вас учу-то. Чай не в первый раз замужем, сами всё знаете.

Съёмка началась. Панасюк остался беседовать с Виктором, собирать местные сплетни. Потом у него были запланированы встречи ещё с несколькими источниками информации и, под конец, с главным редактором районной газеты. Костя поехал в центр посёлка, в бар кандидата-торгашки, любезно предоставленный ею для встречи и беседы с Рыськиным. У входа его встретил торгашкин муж — совершенно квадратный стероидный качок-культурист с пугающей, бандитской физиономией. Поднимаясь по лестнице в бар на второй этаж, Костя подумал:

— Ну, наверно это любовь. Однако, видимо без такого мужа здесь и бизнес её был бы невозможен.

Рыськин уже сидел за столиком в центре зала. Больше в баре никого не было. Костя поздоровался, представился, предложил выбрать напитки, подозвал не очень опрятную молодую женщину, маячившую за стойкой и попросил сделать себе кофе. Бывший партийный секретарь изъявил желание выпить чаю.

Собою Рыськин оказался крупный, лысый, брутальный. Светлая рубашка с коротким рукавом, мешковатые чёрные брюки, плетёные сандалии. Классический советский пенсионер в хорошей физической форме. Костя, решив для начала размять клиенту задницу демонстрацией уважения, начал убедительно врать, как важен и авторитетен пенсионер среди местного населения, как хорошо, что он согласился встретиться, потратил своё драгоценное время и прочие “покорнейше Вас благодарю”.

Рыськин потёк, сделался благодушным и довольным, расслабился и разговорился. Начал гордиться собой и выбалтывать всю подноготную про своих товарищей по оппозиции. Видно было, что внимание и уважение столичного гостя ему сильно льстит.

Костя достал из портфеля списки оппозиционеров и расспросил про каждого в отдельности. Кто чего хочет, у кого какие мотивации, кто настроен биться всерьёз и откуда они собираются брать деньги на финансирование кампании. Когда понял, что клиент рассказал практически всё, что знал, подумал про себя:

— А ты и правда, дурак, товарищ секретарь райкома.

На прощание ещё раз сообщил старику о своём совершенном и полном уважении, предупредил, что если дедушка будет сильно активничать — придётся ему попку порвать до лопаток, встал и попрощался. Рыськин выглядел растерянным, явно не понимал, что же это было.

У входа в Деткинскую церквушку Костю встретила совершенно православная женщина в голубеньком платочке с несчастным, болезненным лицом, пропела, что отец Сергий уже ожидают и проводила в подвальное помещение, где за накрытым к обеду столом сидели сам священник и директор Виктор. День был постный, на столе была рыба, жареная картошка, разные пирожки и куча всяких свежих, солёных и маринованных овощей с прочими грибами. Из напитков — домашний квас.

— А ты правильный поп, это в самый раз, очень вовремя, —подумал Костя, сложил ладони лодочкой и поклонился для благословения.

Прочитали молитву, отец Сергий благословил пищу, сели, начали закусывать. Священник был вежлив, но очень насторожен. Смотрел на гостя с явным подозрением и недоверием. Чтобы как-то растопить ледок, Костя начал заинтересованно расспрашивать о приходской жизни, о ремонте и благоукрашении храма, о проблемах и нуждах, об отношениях с благочинным и правящим архиереем. При этом аккуратненько показывал батюшке глубокое знание православной жизни. Смотри, мол, отче, я свой, мы ж братья, и проблемы у нас у всех одинаковые. Директор Виктор помалкивал и посматривал на Костю с явным удивлением. Ну никак мужик не ожидал, что хитрожопый столичный политтехнолог может оказаться верующим. По его представлениям должен был быть подлым атеистом с бесами внутри.

Наконец настоятель расслабился, беседа потекла приятно и плавно. Поп оказался правильным. Искренним, рьяным, с кучей идеалистического мусора в голове, именно таким, каков и должен быть молодой сельский священник. Когда перешли к чаю и сладким пирожкам с какими-то ягодами, Костя, почувствовав, что пора говорить о главном, спросил, стоит ли ждать от отца настоятеля на выборах противостояния и агитации за оппозицию. Священник грустно улыбнувшись ответил:

— Конечно не стоит. Союзником я вам не буду, но и врагом не стану. На вашей стороне быть не хочу, а на их стороне не могу. Архиепископа подводить мне нельзя. В прошлый раз, когда против мусорного полигона боролись, губернатор очень давил на него, крови моей требовал.

— И что? Досталось Вам от владыки?

— Нет. Владыка мне никаких претензий не высказал. Просто попросил быть поосторожней и не подставлять его. Нам с ним повезло. Строгий конечно, но добрый и мудрый, как отец родной.

— Да. Повезло. Слава Богу. Рад за вас.

На прощанье, получив от отца Сергия благословение и большой пакет домашних пирожков в дорогу, Костя разыскал Панасюка, подобрал его в центре посёлка и тронулись домой в столицу. Когда выехали на трассу, сунул Серёге пакет с пирожками и предложил утолить голод, пожрать православной еды. После третьего пирожка Сергей удовлетворённо расслабился и поинтересовался:

— Ну и как твои встречи с врагами?

— Нормально. В целом, всё, как я ожидал. Рыськин дурак старый и вражина. Будет за себя и за своих агитировать, жопой везде трясти. Придётся его выебать, так что готовь по нему материалы. Пускай твой сотник Безобразин про него народу “всю правду” расскажет, глаза, так сказать, откроет. А попа не трогай, он в нейтралитете. И вообще, он хороший. Вот пирожков тебе прислал, кланяться велел. Скажи, говорит, великому Сергею Борисычу, брату нашему во Христе возлюбленному, что любим его на хуй крепко.

— Ну вот, опять словоблудие понеслось. Понос словесный. Когда же тебе надоест воздух сотрясать?

— Господи, прости меня грешного, — задумчиво сказал Костя, глядя через лобовое стекло на дорогу пустым, невидящим взглядом.

Подготовка кампании шла своим чередом, даже с небольшим опережением графика. Даша с Ольгой сверстали у себя в агентстве варианты макетов всех потребных агитационных материалов и боевого листка от сотника Безобразина. Панасюк объехал всех главных редакторов местных газет и телекомпаний и договорился о взаимодействии. Семьянин Ваня наконец набрал нужное количество молодых и бодрых полевых бойцов, которых Даша начала собирать в штабе и учить уму разуму.

Бухгалтерша, получив от Даши нужную сумму наличных, отвела за шкирку всех кандидатов поочерёдно в местный банк, проследила за открытием всеми официальных избирательных счетов, получила с них доверенности и проконтролировала внесение каждым на свой счёт якобы собственных средств. Свои деньги на кампанию никто из кандидатов тратить не собирался. В головах у них намертво сидело, что власть их попросила поучаствовать и они делают начальникам одолжение. “Собственные средства” каждому из них выдала Даша, а бухгалтерша объяснила, что поскольку агитматериалы будут общие, оплачивать их производство надо будет в равных долях.

Областное отделение “Единого Отечества” вдруг прислало перечень тиражей общих партийных агитационных материалов и сроки их изготовления. По их мнению, Деткинский штаб должен был забирать у них свою часть тиражей всех их газеток и плакатов и распространять на своей территории своими силами. Костя сразу сказал Даше, что скорее всего ничего этого не будет, что это обычное фуфло для отчёта перед вышестоящим начальством, но на всякий случай попросил включить распространение в план-график кампании.

В один из дней Косте позвонил напуганный Лёшкин и сообщил, что к ним на фабрику без предупреждения явились два офицера госбезопасности и заявили, что руководство приказало им оказать всяческую помощь и поддержку Деткинскому штабу в его священной борьбе с врагами Отечества. Растерянный Паша спрашивал, что ему теперь с ними делать. Костя предложил не делать ничего, а просто переключить их на себя. Записав Костин номер телефона, товарищи офицеры удалились с чувством выполненного долга.

Главный редактор районной газеты “Маяк” — женщина очень милая и приятная в общении, нашептала Панасюку разных сплетен о конкурентах на выборах в районный совет. В частности выяснилось, что самый опасный из них — хозяин единственной в районе независимой от властей газетки, находится в предбанкротном состоянии. Что он уже задолжал оплату местной типографии за три последних тиража, а своим сотрудникам зарплату за несколько месяцев. У Серёги сразу возникла идея предложить местному медиамагнату сняться с выборов за погашение его долгов и небольшую сумму ему лично “для поддержки штанов”. На всё про всё выходило чуть меньше десяти тысяч долларов. Сумма была смешная, и Костя счёл идею вполне конструктивной.

Для начала встретились со старшим офицером госбезопасником. Пообедали в неожиданно приличном ресторанчике в райцентре метрах в ста пятидесяти от здания районной администрации. Офицер оказался довольно молод, точно до сорока лет, крепок телом, спортивен и в меру хитёр. Делать ему явно ничего не хотелось. Ковыряя вилкой в тарелке, Костя рассматривал его и думал:

— Ну надо же, такой молодой, а уже подполковник. Как, однако, девальвировали чины и звания. При коммунистах оперативники региональных отделений госбезопасности майорами на пенсию уходили. Ладно, посмотрим, сможем мы тебя как-то использовать, или ты патологический бездельник, как и абсолютное большинство твоих коллег. Кто тебя профессии-то учил? Те кто великую социалистическую державу просрал.

В качестве проверки способностей подполковника, загрузили его идеей посетить хозяина местной типографии и попытаться убедить его больше не печатать независимую газетку главного районного оппозиционера, пока он не погасит свои долги. Офицер обещал подумать, хотя чего там думать, было непонятно. С Костиной точки зрения, это было совершенно плёвое дело. Пришёл, попугал, если надо подключил пожарных или там санэпидемстанцию, вряд ли хозяин мелкой типографии осмелится противоречить. Подполковник, однако, всячески изобразил, что это задача архитрудная и практически невыполнимая.

— Вот и вы просрёте страну так же, как ваши предшественники. — Подумал Костя, попросил у официанта счёт и начал процедуру вежливого прощания. После того, как офицер откланялся, Панасюк задумчиво сказал:

— Слушай, это же первый случай в нашей практике, когда госбезопасность так откровенно в выборный процесс лезет. Раньше они аккуратней работали, штатных оперативников не присылали. Контролировать ситуацию, конечно, пытались, но через офицеров, которые в гражданских секторах под прикрытием работали. Ну как тебя всегда контролировали через твоего друга Иваныча, с которым ты до сих пор на охоту ездишь.

— Раньше, Серёга, мы по большей части в столице и столичной области с тобой работали. А здесь тебе не там. Здесь провинция — край непуганых идиотов. Да и времена поменялись. Всё грубее стало, кондовее. Я думаю, не будет этот крендель реально ничего делать. Перед начальством отчитается, что, мол, встретился, всё разнюхал, всё под контролем, а помогать не станет. Будет увиливать и туману напускать. Ну и хрен с ним. Не больно-то он и нужен, а точнее совсем не нужен.

С главным районным оппозиционером — деревенским медиамагнатом встретились через несколько дней в том же ресторанчике. Место Косте понравилось. Несколько столиков стояли на свежем воздухе во внутреннем дворике, можно было курить не выходя из-за стола. Кухня была вполне приличная, и главное — в дневное время совершенно не было посетителей, никто не отвлекал и не подслушивал.

Независимый газетчик оказался закомплексованным и высокомерным, всячески надувал щёки и изображал из себя местечкового князя тьмы. Продаться в принципе согласился, но сумму сделки объявил для себя оскорбительной и попросил увеличить её хотя бы раза в три. Кроме того, изъявил полную готовность за эти деньги снабдить Панасюка полным “чемоданом компромата” на всех своих товарищей по оппозиции. Это “входило в стоимость”. После того, как деревенский Мефистофель удалился, Костя вынес вердикт:

— Фу, мерзость какая. Знаешь, Серёга, не будем мы этого говнюка покупать. Мне денег Моранской жалко, не стоит он их. А выборы он нам и так проиграет по причине своей голожопости, а так же скудоумия и мании величия.

Панасюк спорить не стал, тему на этом закрыли.

С опером местной госбезопасности снова встретились через неделю. Подполковник за счёт Моранской сожрал ещё один ресторанный обед, расспросил о ходе подготовки кампании и нагло заявил, что с хозяином местной типографии ни о чём договориться не смог, потому что просто не смог его найти. Якобы хозяин, он же генеральный директор, куда-то бесследно исчез, растворился яко дым, ушёл в подполье. Костя даже не расстроился. Ничего другого он и не ждал.

Наконец окончательно собрали, систематизировали и отранжировали по степени важности основные проблемы посёлка и окрестностей, главные болевые точки. Помимо разваливающегося малосемейного общежития в центре, народ нервничал из-за отсутствия детского сада, отключения на неопределённый срок горячей воды в пятиэтажках Шанхая, состояния и перспектив использования старой дороги, проходившей через весь посёлок и ведущей в областной центр.

С детским садом всё было более-менее понятно. Старый, построенный ещё при социализме, он совершенно развалился, был признан аварийным и закрыт. Местным женщинам трудоспособного возраста стало некуда девать детей, и они фактически потеряли возможность работать. Несколько лет назад началось строительство нового, но, как это у нас обычно бывает, застопорилось и превратилось в долгострой. То ли слишком много украли, то ли областные власти придумали выделенным на строительство садика деньгам лучшее применение, то ли и то, и другое. Теперь детский садик был почти готов. Осталось чего-то там подштукатурить, прошпаклевать, покрасить и благоустроить прилегающую территорию.

Вице-губернатор твёрдо пообещал срочно выделить из областного бюджета недостающие средства, изнасиловать строителей и заставить их закончить работы так, чтобы торжественно сдать садик в эксплуатацию недели за две до выборов. Все заслуги естественно должны были быть приписаны команде кандидатов от “Единого Отечества”. Мол, это они добились, проявили реальную заботу о народе. Приёмчик был избитый, но действенный.

С горячим водоснабжением всё было гораздо сложнее. Его отключили весной вместе с отоплением из-за долгов за газ. Долги перед газотранспортной компанией возникли вовсе не потому, что население не платило за коммуналку. Население как раз аккуратно всё оплачивало и точно было ни в чём не виновато. Виноваты были местные жулики, которые в сговоре с администрацией все платежи населения украли и газовщикам ни копейки не заплатили. Схема была известная и широко применялась по всей стране. Местная власть объявляла формальный конкурс на обслуживание котельных и теплосетей и отдавало победу своей, специально созданной для этого фирмочке, которая начинала всё это эксплуатировать и собирать платежи с населения. Задача у фирмочки была простая. Собрать деньги, никому ни за что не платить, все их украсть и поделиться с местными властями. Когда через год-полтора терпеливые и неповоротливые отделения государственной газотранспортной компании наконец отключали местной котельной газ за долги, фирмочка объявляла себя банкротом и исчезала.

На текущий момент в Деткино ситуация находилась как раз в предбанкротном состоянии. Газовщики отключили газ за долги, местная эксплуатационная организация готовилась исчезнуть, а люди сидели без горячей воды и отопления. Хорошо хоть летнее тепло позволяло потерпеть. Что будет в конце осени — начале зимы никто не понимал. Возобновить подачу газа в котельную газовщики были согласны только в случае, если им погасят хотя бы часть долга, но денег уже не было.

Проблему договорились решить следующим образом. “Отечественный продукт” давал местному муниципалитету небольшой займ под гарантии областного правительства, но деньги перечислял не жуликам, а напрямую газовщикам, которые за это включали газ ровно за месяц до выборов и ровно на тридцать один день. Костя видел, что остальные деньги никто искать не собирается, понимал, что на следующий день после голосования избиратели опять останутся без горячей воды, чувствовал себя Остапом Бендером, но ничего лучшего придумать не мог. По зарез нужно было убедить население, что кандидаты ЕдОтовцы заботятся о нём не только на словах, но и на деле реально решают насущные проблемы.

Со старой Кулажской дорогой, проходившей через самый центр посёлка, всё было ещё хуже. Несколько лет назад была построена новая федеральная трасса, которая проходила за границей посёлка. Как только её ввели в эксплуатацию, старую дорогу ремонтировать перестали, и она быстро превратилась в стиральную доску с набором ухабов и выбоин. Проезжающие по ней машины поднимали клубы пыли и пугали местных жителей. Через год-два власти собирались сделать новую трассу платной и жители справедливо опасались, что после этого экономные водители-дальнобойщики массово попрут на своих большегрузных машинах по старой бесплатной дороге прямо через центр посёлка.

Люди хотели ремонта дорожного покрытия, лежачих полицейских, светофоров, пешеходных переходов, знаков ограничения скорости, дорожных камер или милицейских пикетов. Областное министерство дорожного строительства и Государственная автомобильная инспекция не хотели вообще ничего. В итоге договорились, что в середине кампании кандидаты ЕдОтовцы соберут по этому поводу народный сход в местном доме культуры, Погосян пригонит туда министра дорожного строительства области, министр наобещает людям всего, чего они хотят, а все местные средства массовой информации ярко подадут это как заботу “Единого Отечества” о народе. Исполнять обещания конечно никто не будет, но это будет потом, уже после выборов.

В качестве финального аккорда кампании, Костя попытался уговорить Погосяна перед самыми выборами, якобы по приглашению наших кандидатов, вытащить в Деткино на встречу с населением самого великого Парамонова, но ничего не вышло. Деткинцы так напугали губернатора во время антимусорного бунта, что он теперь о личном общении с народом даже слушать не хотел. Единственное, что вице-губернатор осмелился пообещать, это приём делегации кандидатов ЕдОтовцев губернатором в областной администрации. Под максимальное количество телекамер и журналистов разумеется.

Даша приступила к обучению кандидатов элементарным правилам поведения на встречах с избирателями. Будущие народные избранники, сопели, таращили глаза, иногда что-то записывали. Периодически устраивали ей истерики и заявляли, что врать людям так нагло им противно и никак невозможно. Костя, пытаясь ей помочь, как то зашёл на такое собрание и произнёс короткую речь. Рассказал, что врать на выборах не грех, что суть любой избирательной кампании сформулировал ещё писатель О’Генри много лет назад в своём произведении “Короли и капуста”. Как говорил его герой: “Мы покроем страну сетью железных дорог! У каждого жителя Анчурии будет свой граммофон!”. Заодно запретил им как-либо реагировать на нападки конкурентов и подчеркнул, что от кандидатов должен исходить исключительно позитив. Только радость, добро и вера в светлое будущее. Негатив конечно тоже будет, но он пойдёт по другим каналам и к кандидатам не должен иметь никакого отношения. В конце концов они вроде смирились со своей участью и появилось ощущение, что больших проблем с ними не возникнет.

Единственный кандидат, который не посещал учёбу и явно совсем не собирался участвовать в кампании — азербайджанец, главврач санатория, Костю не беспокоил. Он так плохо говорил по-русски, с таким чудовищным акцентом, что в случае участия, вреда от него точно было бы больше, чем пользы. Его косноязычие, огромный золотой перстень и другие ориентальные замашки вообще внушали большие сомнения в подлинности его диплома о высшем медицинском образовании.

С учёбой набранных Семьянином полевых бойцов дело обстояло гораздо хуже. Присланная для руководства полевиками из столицы Дашина сотрудница Нина, для управления бандой деревенской молодёжи оказалась слишком мягкой и интеллигентной. Ваня к управлению кем-либо был неспособен в принципе, даже в собственной семье находился глубоко под пятой суровой жены. В результате студенты веселились и работать как надо явно не собирались. Проблему надо было решать.

Костя предложил Даше переключить культурную Нину на сбор информации со встреч и формирование базы данных наказов избирателей, а для управления полевиками вызвать из столицы опытного, проверенного бойца Андрюху Перетяжкина, благо бюджет кампании это вполне позволял. Даша расстроилась, по-человечески она Перетяжкина терпеть не могла, уж больно они были разными, но других вариантов не было, пришлось ей согласиться. Костя Андрюхе позвонил, обсудили условия и Перетяжкин согласился приступить к работе немедленно.

В первый раз Андрей приехал в посёлок на машине, одетый в рубаху с длинным рукавом, скромно скрывающую его многочисленные жутковатые байкерские татуировки с черепами, костями и прочими кинжалами. Быстро разобравшись, кем ему придётся руководить, он метнулся назад в столицу и вернулся в Деткино уже на своём мотоцикле в майке, кожаной жилетке, весь обвешанный цепями и утыканный перстнями. Молодёжь мгновенно признала взрослого, пузатого, разрисованного байкера доминантным самцом, стала смотреть на него, как на бога, и слушаться его беспрекословно. Для проживания главврач азербайджанец выделил Андрюхе бесплатно скромный, но вполне достойный номер в своём санатории, слава Богу, хоть чем-то оказался полезен.

Костя работал с Перетяжкиным очень давно. Андрей пришёл в Костино рекламное агентство совсем молодым парнем и устроился в подразделение наружной рекламы. Постепенно появилось доверие, и Андрюха был подключён почти ко всем Костиным выборным кампаниям. Иногда в качестве менеджера-организатора, иногда в качестве кандидата дублёра, чтобы выборы не могли отменить из-за безальтернативности основного кандидата. Недостаток у него был только один. Каждый раз в начале кампании ему надо было устроить оглушительный нагоняй, зверскую выволочку, тогда он собирался, концентрировался и уже работал до конца с полной отдачей.

По окончании обучения, для встреч с избирателями кандидаты были разбиты на три постоянные бригады, к каждой из которых были прикреплены по три полевика для раздачи листовок и для заполнения и сбора наказов избирателей. Из четверых особенно нахальных и говорливых студентов сформировали специальную группу для деморализации оппозиционеров. Одному из этих молодых нахалов выдали видеокамеру, чтобы снимал оппонентов в упор, демонстративно. Неподготовленные люди обычно этого не выдерживали, начинали нервничать и срывались.

Остальная пехота была натаскана на расклейку афиш и плакатов и на разноску агитационных материалов по почтовым ящикам. Дашино агентство отпечатало первые тиражи агиток и отгрузило всё в штаб. До начала кампании оставались считанные дни, в принципе всё было готово.

      4. МАРШ!

Оппозиционеры начали кампанию первыми. Каждый день Чернов с Мартышкиным приезжали из Кулаги на стареньком микроавтобусе, парковались на центральной площади посёлка возле дома культуры, обвешивали свой автомобиль самодельными плакатами и агитировали народ в меру своих способностей. Пастор Мартышкин по большей части выкрикивал в мегафон общие слова про добро и свободу, а умник Чернов приставал к редким прохожим с листовками и ласково предлагал им обсудить проблемы.

Селяне к такой агитации были непривычны, смотрели на борцов за демократию с явным изумлением, из того, что Чернов бубнил о своём любимом законе о местном самоуправлении, не понимали практически ничего. Из местных оппозиционеров на площади время от времени появлялся только пенсионер сварщик. Сказать ему было нечего. Просто стоял в сторонке молча с грустной физиономией.

Панасюк вдруг занервничал и стал требовать нанять местных хулиганов, чтобы прокололи оппозиционному микроавтобусу колёса. Костя не стал сразу огорчать его отказом, пообещал подумать. Заниматься этой ерундой не хотелось. Народ и так должен был за три-четыре дня привыкнуть к непонятным оппозиционным пляскам и перестать обращать на них внимание. Абстрактные свобода и демократия людей не интересовали, а о животрепещущем — о дорогах, горячей воде и прочих канализациях оппозиционеры пока не говорили.

Наконец пошла первая агитационная листовка в каждый почтовый ящик и первый плакат по всей территории. И там и там был коллективный снимок всех кандидатов и муниципальных, и районных и убедительные слова, что ЕдОт выступает единой командой, а это гарантия будущей эффективности и всякое такое. Смотрите, мол, наши кандидаты все местные и живут тут рядом с вами, и проблемы у вас с ними одни и те же. Вот ужо они-то вас и осчастливят.

Кандидаты, разбитые на агитбригады, начали свои встречи с избирателями во дворах пятиэтажного Шанхая и на прочих площадках в районе частной застройки. В соответствии с графиком, каждый из них по очереди являл себя народу один раз в три дня. Перед каждой встречей пехотинцы из группы поддержки расклеивали в округе простенькие чёрно-белые объявления с фамилиями кандидатов, которые будут участвовать, местом проведения, временем и перечнем тем, которые будут обсуждаться.

Поскольку темы встреч были животрепещущие, народ поначалу пошёл охотно. Явка была довольно приличной. Кандидаты рассказывали свои заученные домашние заготовки и отвечали на вопросы. Бойцы из группы поддержки раздавали пришедшим листовки и помогали заполнить специальные бланки наказов избирателя, где люди могли написать о своих чаяниях и оставить в конце свой телефон для связи. Дашина Нина, со специально выделенной ей в помощь местной девочкой, собирали потом эту информацию в единую базу данных и придумывали какие-то ответы. Дней за десять до выборов им предстояло организовать обзвон всех заполнивших наказы, чтобы рассказать каждому, как будет решаться его проблема.

Очередной свой приезд в Деткино Костя начал с объезда территории, что бы лично проконтролировать качество работы Перетяжкинской пехоты, своими глазами посмотреть, как раскидали листовки и расклеили плакаты. Начать решил с Шанхая. Оставил машину у автобусной остановки и не торопясь, прогулочным шагом, двинулся внутрь микрорайона, периодически заходя в подъезды разных пятиэтажек для осмотра почтовых ящиков. Никаких домофонов и прочих кодовых замков в посёлке, слава Богу, отродясь не видали, так что проблем с доступом не было.

Подъезды все как один были тёмные, грязные, воняющие котами, но листовки на полу под почтовыми ящиками валялись везде. Это означало, что рассыл был сделан качественно. Жители доставали листовки из ящиков, просматривали и за ненадобностью бросали себе под ноги. Плакатов на дверях подъездов и на фонарных столбах тоже хватало. Костя был доволен.

Подходя к очередному подъезду обнаружил на импровизированной лавочке из двух чурбаков и грубой доски двух счастливых избирателей мужского пола неопределённого возраста. Один из них явно был представителем сельской интеллигенции, одет был в грязный пиджак и рубашку неопределённого цвета, дужка кривоватых очков была толсто замотана синей изолентой. Сидел он, запрокинув голову, таращился в небо и что-то тихонько завывал. Второй — определённо пролетарий, в старой синей спецовке сидел, опустив голову, и внимательно смотрел на старые, расплывшиеся татуировки, покрывающие его кисти и пальцы почти полностью. Из перстней Костя смог разглядеть только “Вышел звонком”, то есть отсидел свой срок полностью, сотрудничеством с администрацией ради условно-досрочного освобождения себя не унижал. Остальные наколки уже практически не читались.

Под лавкой валялась пустая водочная бутылка. Между мужиками стояла наполовину опорожнённая большая пластиковая ёмкость дешёвого пива. Остановившись, Костя достал сигареты и весело спросил:

— Ну чо, мужики, жизнь удалась? Десять утра, до начала торговли спиртным ещё час, а вам уже хорошо? Вижу пожар души потушили уже.

Пролетарий поднял голову и уставившись на Костю мутным взором молвил:

— Ну дык. Места надо знать. А тебе чо, надо? На вон хлебни пивка с нами.

— Вижу ты добрый человек. Но нет спасибо, мне нельзя, я месяц всего как зашился. Боюсь сдохну.

— Говно вопрос. Хочешь вон Валька из седьмой квартиры вмиг тебе ампулу выковырнет. Медсестра она.

Интеллигент выть прекратил, но в разговор не вступал, сидел молча. Костя решил сменить тему.

— Ну а вообще, как оно? Жизнь удалась? Полуостров наш? Президент у нас орёл?

— Да ну на хуй. — Равнодушно буркнул пролетарий, явно потеряв к Косте всякий интерес.

Выйдя из подъезда после осмотра и направившись в сторону машины, Костя снова услышал за спиной тонкий вой интеллигента, а потом вполне себе народное:

Хавиру начисто возьмём

Дралафо дыравое

А потом гульнём, гульнём

Да, да, да, да!

Объезд территории частной застройки сильно испортил настроение. Плакатов было мало, листовок в почтовых ящиках почти нигде не было. Приехав в штаб и обсудив с Дашей текущие дела, Костя позвонил на мобильный Перетяжкину и раздражённо поинтересовался:

— Слышь, ты, “умывальников начальник и мочалок командир”, где тебя носит? Начальство приехало. Ты что ль нюх потерял? Давай в штаб. И старшего над разносчиками и расклейщиками с собой прихвати. Беседовать с вами буду.

Андрюха появился минут через пятнадцать. За его широкой спиной маячил худой, высокий парнишка — предводитель местной молодёжи. Костя отодвинул кружку с кофе, усадил пришедших напротив себя и ласково начал:

— Ну что, орлы, как рассыл? Как расклейка?

— Отлично! Всё по плану. Всё сделали, как положено. —Браво отрапортовал Перетяжкин. Тощий и длинный сидел молча, всем своим видом олицетворяя глубокое понимание своего собственного достоинства.

— Ну, если всё отлично, то почему в частном секторе плакатов мало и листовок в почтовых ящиках нет? И почему я тут в штабе обнаружил такой большой остаток нераспространённых листовок? Вон посмотри там на столе. Больше полутора тысяч штук осталось. Почему эти листовки здесь, а не в почтовых ящиках?

— Ну, просто в частном секторе адресов меньше, чем в пятиэтажках в Шанхае.

— Да ни хера не по этому, а потому, что бойцы твои ленивые. В пятиэтажках зашёл в подъезд и сразу двадцать почтовых ящиков окучил, а в частном секторе разнести в двадцать ящиков — это надо четыре квартала ножками протопать. А бойцам твоим лень. Вот они и подумали, что можно схалтурить, авось не заметят. А ты не проверил, балбес ты пузатый. И врать мне не надо, не зли меня. Ну что ты за человек? Почему каждый раз в начале кампании мне приходится напоминать тебе, что я не мудак и давать тебе ускоряющего, бодрящего пинка в твою толстую байкерскую задницу?

Андрюха потупившись молчал. Молодой предводитель местной молодёжи смотрел в пол. Костя повернулся и обратился к Даше:

— Дашенька, ты молодёжи за работу уже заплатила?

— Нет ещё. Сегодня собиралась.

— Значит так. Никому ничего не платить, пока не закончат рассыл и расклейку в частном секторе. Пускай работу доделают, потом Нина твоя с Ваней Семьянином пусть покатаются и всё проверят. Если всё будет нормально, а я уверен, что так и будет, расплатишься с ними в следующий твой сюда приезд.

Повернувшись к Перетяжкину: Костя продолжил:

— Иди, собирай своих бойцов, объясняй им всю глубину их заблуждений, ставь им задачу, и чтоб завтра к обеду всё было сделано на пять с плюсом. Объясни им, что Константин Николаевич — сволочь редкостная, что тут на халяву не проскочишь. Скажи им, что если ещё раз попытаются схалтурить, пойдут все отсюда на хуй и без денег. А сам ты, красавчик, если ты не будешь их строить и контролировать, то зачем ты тогда мне тут нужен? Иди, работай. Поздравляю тебя с началом избирательной кампании!

Полевики удалились. Даша подошла к Косте, наклонилась и тихо сказала:

— Константин Николаевич, Вы извините меня, пожалуйста.

— За что, милая?

— Ну, Вы же сейчас фактически мою работу за меня сделали. Это же я должна была.

— Да ладно тебе. Расслабься. Одно дело делаем. К сожалению, так всегда бывает в начале кампании. Люди так устроены, приходится на старте их пинками взбадривать, а потом следить, чтобы не расслаблялись. Это наша работа, Дашуня.

Наконец заработал специально сделанный Панасюком и Дашей интернет-сайт команды кандидатов ЕдОтовцев, основной задачей которого было взаимодействие с молодыми и более-менее продвинутыми избирателями. Адрес сайта имелся на всех бумажных агитационных материалах, как и приглашение зайти, сообщить, обсудить проблемы и помечтать о светлом будущем. Счётчик показывал, что посещаемость сайта приблизительно равняется посещаемости уличных встреч с избирателями. Костя считал, что это нормально и даже хорошо. Панасюк с Дашей расстраивались, они ожидали от сайта большей эффективности. Нина со своей молодой помощницей модерировали переписку с избирателями и старательно заносили их наказы в свою базу данных.

Лёшкин и его хозяйка Моранская, слава Богу, вообще ни во что не лезли. Если бы не случайные встречи с Пашей на фабрике, куда он регулярно приезжал для решения всяких бизнес-вопросов, и не доклады Даши, что она получила от него очередную порцию денег точно по графику, можно было бы подумать, что их и не существует вовсе. Костя был доволен. Такие условия работы случались нечасто. Обычно клиенты активнее лезли в процесс со своими фобиями, мнениями, идеями, требованиями и предложениями, отвлекали и нервировали.

Вдруг вынырнувший из своих государственных забот вице-губернатор Погосян попросил обеспечить ему регулярно, раз в неделю помещение на фабрике для проведения заседаний районного избирательного штаба, как он его понимал. Планировал собирать районное начальство, кандидатов ЕдОтовцев и их начальников штабов, всячески ими руководить и обеспечивать прочую координацию.

Подразумевалось, что Костино постоянное участие обязательно. Договорились проводить эти сходки по средам. Костю такой график вполне устраивал. Можно было выезжать с дачи во вторник вечером, ночевать в столице, в среду утром выдвигаться в Деткино, вечером возвращаться и в четверг утром катиться опять к себе в деревню к жене под бок. Все поездки получались против пробок практически по свободным дорогам.

Наконец в избирательной комиссии произошла жеребьёвка, в ходе которой между оппозицией и ЕдОтом были разыграны даты использования для встреч с избирателями зала местного дома культуры. Первая ближайшая дата досталась оппозиционерам. Избирателей на неё пришло человек десять. Корме вездесущих Мартышкина и Чернова оппозицию представляли бывший партийный деятель Рыськин и пенсионер сварщик. Костя распорядился заслать туда Перетяжкина, двух-трёх его бойких молодых людей с заранее заготовленными неудобными вопросами и бойца с видеокамерой. Возглавить эту бригаду вызвалась молодая учительница — кандидат Марина Пшенникова, единственная из всех кандидатов ЕдОтовцев, проявлявшая к происходящим выборам живой интерес. В последний момент желание поприсутствовать на встрече изъявил Панасюк. Сказал, что хочет лично посмотреть этот спектакль.

Без эксцессов, к сожалению, не обошлось. Товарища Рыськина так расстроили неудобные вопросы Андрюхиных мальчишек, что он психанул и полез в драку на пацана с видеокамерой. Сначала толкнул его, потом ударил. Мальчишка сдачи не дал видимо из уважения к возрасту. Сцена получилась безобразная. Когда Косте в лицах рассказали о происшествии, он расстроился, позвонил Панасюку и сказал:

— Борисыч, мы же не планировали в контрпропаганде на Рыськине акцент делать? Но вот теперь у меня к тебе личная просьба. Я хочу, чтобы ты этого старого, драчливого дурака беспримерно в говне извалял. Давай с особым цинизмом. Ни в чём себе не отказывай, обосри его так, чтобы ему земляки всю оставшуюся жизнь в спину плевали. Пусть поживёт вором, педофилом, людоедом — сукоед коммунистический.

Серёга слегка удивился такой Костиной эмоциональности, но спорить не стал, равнодушно согласился. Контрпропагандистские листки всё равно надо было чем-то наполнять.

Подошло время первого заседания районного штаба под предводительством вице-губернатора. Всего собралось человек двадцать пять. Приехал глава района с одной из своих одинаковых тёток, с двумя бесцветными женщинами из районного отделения Единого Отечества и с милой дамой — главным редактором районной газеты. Появились, наконец, два кандидата в областное законодательное собрание — надутые провинциальные “хозяева жизни”, посматривающие на районную и местную публику сверху вниз. Районных кандидатов сопровождал бедно одетый и плохо разговаривающий молодой парень, которого представили, как начальника штаба по выборам в районный совет. Из “своих” Костя попросил присутствовать Панасюка и Дашу, от кандидатов —Марину Пшенникову и, для мебели, сушёную воблу — завуча. Вместе с Погосяном приехал присланный из центрального совета “Единого Отечества” политтехнолог — наголо бритый представительный мужчина в очень дорогом костюме.

Войдя в помещение с большим столом для переговоров, выделенное под это собрание, Костя с удивлением увидел за столом директора Виктора и вездесущего Лёшкина и подумал: “А вам-то чего здесь надо? Делать что ль больше нечего?”. Вести собрание взялся сам вице-губернатор. Бритый столичный ЕдОтовец всем своим видом давал понять, что он тут не ниже Погосяна, как минимум ровня, а то и выше.

С кандидатами в областное законодательное собрание начальники были вежливы и ласковы, договорились о координации и взаимодействии. Когда дело дошло до выборов в районный совет, тон разговора резко поменялся. Бедного начальника штаба районных кандидатов насиловали злобно и дружно, возили мордой по столу минут сорок. Правду сказать, было за что. Районная публика явно работать не собиралась совсем, похоже, просто не знала как, и вообще не представляла себе, что такое выборы. Уровень некомпетентности был вопиющий. Однако и сам по себе спектакль, и манера поведения высоких руководителей были омерзительны.

Наконец, подошло время отчёта Костиного штаба. Бритый ЕдОтовец брезгливо взял в руки распечатку детального плана-графика кампании, прочитал первый пункт и поинтересовался:

— Вот у вас тут указано, что двадцать четвёртого числа вы должны были раскидать в каждый почтовый ящик агитационную газету. Это выполнено?

— Нет, — спокойно ответил Костя. Бритый брезгливо отбросил план-график и злобно прорычал:

— Значит это не план, а филькина грамота.

Костя посмотрел на него внимательно и подумал: “А давай-ка я тебе сразу по соплям врежу, чтоб ты был построже к себе и поменьше на нас тявкал”. Потянулся через стол, подтолкнул распечатку обратно к бритому и сказал:

— Это не филькина грамота, это план, по которому мы работаем. Вы посмотрите ещё раз, но уже повнимательнее. Первый пункт это газета Вашей партии, которую должен был отпечатать и выдать нам Ваш областной совет. Но ваша партия ничего не написала, не отпечатала и не выдала, потому и рассылать было нечего. По-вашему это мы виноваты? Вы просмотрите ещё раз. Там есть ещё несколько агитационных материалов, которые по вашим же планам мы должны получать от “Единого Отечества”. Вы нам скажите честно, они вообще будут или нет? Или все планы агитации Вашей партии это фикция? Если их не будет, давайте мы их уберём из графика, чтобы они Вас не раздражали и нас не отвлекали.

Бритый вылупился на Костю в совершенном изумлении. Погосян начал что-то жалобно блеять про временные трудности и проблемы с финансированием партийной деятельности. Костя откинулся на спинку стула и удовлетворённо подумал: “Вот и не пизди, мудила лысая. Привык тут, понимаешь, деревенских дурачков пинать. Давай, сам себя пинай”.

Когда заседание закончилось, все разошлись и Костя остался с Панасюком и Дашей втроём, Серёга раздражённо спросил:

— И зачем ты нас заставил в этом балагане участвовать? Зачем время наше убил?

— Ну, это просто. Даша, ты тоже послушай, это важно. Вам надо было своими глазами увидеть всю эту публику, чтобы вы могли спокойно всё обдумать и приспособиться к их манере управления. А вдруг я на следующем штабе присутствовать по каким-либо причинам не смогу? Вам тогда придётся без меня от этих боевых содомитов отбиваться. Вы должны быть готовы. Сильно ссориться с этими уродами нам без острой нужды не стоит. Иначе они на нас губернатору стучать станут, губернатор Моранскую дёргать начнёт, нам объясняться придётся. Зачем нам на это время и нервы тратить? Короче, линия поведения у нас здесь будет такая. Участвуем регулярно, браво рапортуем, стараемся не давать поводов для наездов. Делаем при этом только то, что сами считаем нужным. Вы приготовьтесь, на следующем заседании от нас станут требовать уличной и поквартирной агитации. У них теперь установки такие. Там в центральном политсовете какой-то авторитетный бабуин убедил всех, что все виды агитации это дрянь и бесовщина, а работает только непосредственный контакт агитатора с избирателем. Команда прошла сверху вниз, и теперь от нас будут требовать, чтобы наши агитаторы всякие поквартирные обходы делали и на улицах к прохожим приставали. А в качестве подтверждения нашей бурной деятельности захотят получать от нас списки сагитированных избирателей с их именами, телефонами и адресами электронной почты, у кого она есть. Это всё бред, конечно, и делать мы этого не будем, так что приготовьтесь отбиваться, отмазываться. У этих начальников же в голове только одна схема управления. Они команду сверху получили и теперь думают, что должны просто ездить по городам и весям и злобно трахать исполнителей, ни во что при этом не вникая. Такой у нас в стране теперь “эффективный менеджмент”. Придётся приспосабливаться.

Кампания шла своим чередом, Костя в целом был доволен. Ему всегда нравился этот период, когда всё продуманное и подготовленное заранее выстреливало точно по графику. Противник не успевал оправиться от одного удара, а уже получал следующий. У конкурентов всегда от такого массированного и систематического воздействия начиналась паника, которая сначала побуждала их к рефлекторным, хаотическим попыткам ответить, а потом заканчивалась ощущением провала и апатией.

В этот раз тоже всё шло, как обычно. Недели через полторы после начала кампании оппозиционеры начали копировать встречи с избирателями во дворах и на улицах и выпустили небольшое количество невразумительных чёрно белых листовок невнятного содержания. Костя из любопытства сам сходил в Шанхай на одну из таких встреч, которую проводил пенсионер сварщик и две каких-то тётки неопределённого возраста. Помогала им дочка сварщика — одинокая девица лет тридцати с толстыми ляжками, про которую Панасюк сообщил Косте, что в социальных сетях она именует себя исключительно “Натали”.

Зрелище было довольно жалкое. Сварщик, деморализованный присутствием крупного, татуированного Перетяжкина и видеокамерой, вяло отбивался от неудобных вопросов Андрюхиных бойцов. Две его спутницы пытались его поддерживать, издавая гневные, нечленораздельные звуки. Дочка тихо бродила среди пяти пришедших на встречу избирателей и пыталась распространить среди них листовки. Костя подумал: “Эти не опасны. Можно расслабиться”.

Поскольку в связи с активизацией оппозиционеров нагрузка на Перетяжкина возросла, решили для контроля за встречами с избирателями нанять молодого кандидата учительницу Марину. Она была активна, всегда свободна во второй половине дня, единственная из всей ЕдОтовской команды переживала за результаты выборов и, на деревенском уровне, язык у неё был подвешен неплохо. Представления о деньгах у учительницы оказались весьма скромными, бюджет кампании от её привлечения сильно не пострадал. Заодно решили использовать её в качестве говорящей головы в новостных телесюжетах областного телевидения. Панасюку было всё равно, кто будет озвучивать написанные им тексты, а девочке появиться в телевизоре было приятно.

Неожиданно появился первый срыв в графике. Народный сход, на который должен был приехать министр дорожного строительства и наобещать избирателям светлого будущего пришлось переносить. За неделю до планируемого мероприятия министра вдруг арестовали за крупное и систематическое расхищение бюджетных денег. Его первый заместитель, сделавшийся исполняющим обязанности, слёзно попросил перенести общение с народом хотя бы недели на две. Сказал, что на него упало небо, и он зашивается. Выхода не было, пришлось переносить. Хорошо, что успели остановить печать афиш в типографии. Хотя бы деньги не потеряли.

Второй проблемой стало абсолютное нежелание юриста, выделенного Моранской на кампанию, делать хоть что-нибудь. Этот наглый, молодой красавчик один раз приехал в Деткино, познакомился с Костей, Панасюком и Дашей и решил, что больше делать ничего не надо, что на этом работа закончена. Сначала он перестал отвечать на Костины звонки, потом и на электронные письма. Костя попросил Лёшкина либо призвать юриста к порядку, либо срочно заменить. Паша отреагировал странно, прятал глаза и бормотал что-то невнятное. Потом решил перейти в контратаку:

— Слушай, я вообще не понимаю, зачем вам юрист. По-моему, тут и так всё ясно.

— Ясно тебе? А раз тебе ясно, зачем вы меня наняли? Делали бы всё сами. Значит так, слушай меня внимательно, объясняю один раз. У юриста всего две функции. Первая —отбиваться от жалоб конкурентов в избирательных комиссиях и прочих судах. Вторая — изводить конкурентов жалобами в эти самые комиссии и исками в суды. В идеале, конкуренты должны постоянно нервничать и вместо агитации непрерывно ходить на разные заседания и отбиваться. Они должны постоянно бояться, что их снимут с выборов. Должны всё время быть в напряжённом состоянии. Для этого мне нужен юрист, которому я буду говорить, к чему можно прицепиться, а он будет непрерывно долбать конкурентов разными грамотно составленными жалобами и исками от имени наших кандидатов. Я не понимаю, Паша, чего ты крутишь. Ты не можешь этого смазливого сопляка выебать? Он что, молодой любовник Моранской? Юриста должны были предоставить вы! Вы собираетесь свои обязательства выполнять? Или мне эта победа нужна больше, чем вам?

Лёшкин смутился и забормотал что-то невразумительное о всяких сложностях и трудностях. Костя понял, что юриста не будет, подавил раздражение и решил обходиться своими силами.

Количество избирателей, приходящих на регулярные встречи во дворах и на прочих площадках, потихоньку стало уменьшаться. На первые встречи собирались по двадцать-тридцать человек, потом постепенно эффект новизны пропал и количество сократилось до пяти-семи. Кандидаты расстроились, сначала начали роптать, а потом дело дошло до открытого бунта. С криками: “Зачем эти встречи, если на них никто не приходит?!” —будущие народные избранники стали отказываться на них ходить.

Пришлось собирать внеочередное собрание и прочищать им мозги. Костя пришёл на это заседание с получасовым опозданием, обнаружил уже измочаленную препирательствами с ленивыми идиотами Дашу, разозлился и разразился раздражённой тирадой:

— Послушайте, ну хватит уже капризничать. Вы кем себя возомнили? Вы Аллы Пугачёвы что ль, чтоб народ на вас валом валил? Поверьте моему опыту, если к вам на встречу пришло пять человек — это счастье. И вообще, нам совершенно наплевать, сколько людей пришло. Да хоть все три поселковых сумасшедших или полтора инвалида. Для нас главное — объявления о встречах, которые увидят все. Люди проходят мимо, читают и думают: “Ага, вот ЕдОтовцы с народом встречаются, время своё тратят, нашей паскудной жизнью интересуются, проблемами нашими убогими. Не зазнаются, не чураются нас”. Вот это и есть для нас самое главное. Мы таким образом демонстрируем вашу доступность и близость к народу. Поэтому будете ходить, и больше это не обсуждается.

Кандидаты притихли, задумались. Недовольное выражение на физиономиях осталось только у воблы завуча и у прыщавого животновода, но и они молчали, не нашлись чего возразить.

Вынырнувший из своего круговорота в интернете и общения с разными местными редакторами и журналистами Панасюк, снова завёл разговор о своих мечтах проколоть колёса машинам оппозиционеров. Костя на этот раз деликатничать не стал, ответил твёрдо:

— Нет, Серёга, давай не будем опускаться до уровня мелкой шпаны. Мы и так раздавим эту шушеру профессионализмом, технологичностью и интеллектом.

Панасюк надулся и ничего не ответил. Присутствовавшая при разговоре учительница Марина посмотрела на Костю с явным удивлением и уважением.

По местному телевидению в новостях прошёл первый репортаж о стараниях Деткинской команды кандидатов от “Единого Отечества”. Приехавшая из Кулаги съёмочная группа быстренько наснимала нужный видеоряд, а потом молодой кандидат Марина бодро прощебетала в камеру, как ЕдОтовцы составили список главных проблем посёлка, как отправили его губернатору и как теперь будут понуждать великого Парамонова эти проблемы решать.

После выхода сюжета в эфир у поселковых избирателей начала формироваться иллюзия, что ЕдОтовцы и правда полезны, что от них будет какой-то толк. Панасюк явно был доволен результатами своего труда. Остальные кандидаты к появлению Марины в новостях отнеслись с явной ревностью и завистью. Но главным негативным побочным эффектом акции было не это. По посёлку поползли упорные слухи, что Марина крутится в штабе и выступает в теленовостях, потому что она спит с вице-губернатором Погосяном.

Костя слегка расстроился. Девочку было жалко. Чувство брезгливости по отношению к народу, который уверенно судил других по себе, на какое то время усилилось. Однако, при ближайшей встрече с Мариной его природное ехидство возобладало и он попросил её омерзительно елейным тоном:

— Мариночка, я безусловно рад, что у вас с Погосяном всё так славно. Это очень хорошо, что хоть кто-то получает от этой кампании настоящее удовольствие. Я очень рад за вас, особенно за вице-губернатора. Он мужчина видный, ты тоже хороша собой, дело молодое. Но очень тебя прошу, будьте поосторожнее хотя бы до конца кампании. Потом наверстаете, у вас же ещё вся жизнь впереди.

Марина обижаться не стала, ухмыльнулась и ответила:

— Да ну их! Идиоты.

— Рад, что наши мнения о народе совпадают. — Улыбнулся в ответ Костя.

Из столицы тихо, не ставя никого из местных в известность, на двух машинах приехала бригада разносчиков контрпропаганды с молодым бородатым предводителем во главе. Поселились в придорожном мотеле и за два с половиной дня аккуратно разложили привезённый с собой тираж первого выпуска размышлений и рассуждений покойного сотника Безобразина в каждый почтовый ящик избирательного округа. Общаться им было дозволено только с Дашей, Перетяжкиным и, в случае крайней необходимости, с Костей.

Андрюха проконтролировал качество рассыла и с уважением в голосе сообщил, что раскидали всё просто отлично. Костя не поленился, сам прогулялся по посёлку, прокатился по окрестным деревням и убедился, что всё так и есть. Местное население, получив откровения с того света, возбудилось. Никогда ранее с ними никто так не работал. Люди активно обсуждали прочитанное и хихикали над оппозиционерами. Общественное мнение определённо склонялось в пользу команды “Единого Отечества”.

Оппозиционеры разнервничались, решили, что надо обязательно как-то отвечать и расклеили на всех автобусных остановках отпечатанные на ксероксе листочки без выходных данных, с фотографией пасущихся овец и текстом, что все, кто слушает “Единое Отечество” — бараны. Рассматривая образец их творчества, Костя курил и думал:

— Господи, как же легко и просто работать против непрофессионалов. Они же сами помогают себя топить. Вот взяли и вместо того, чтобы бороться с нами, обозвали народ баранами. Неужели думали, что за это люди станут им симпатизировать? Детский сад, штаны на лямках. Идиоты.

Очередной еженедельный штаб под предводительством вице-губернатора и бритого политтехнолога из столичного ЕдОта шёл по стандартной, отработанной схеме. Кандидаты в областной совет больше не приезжали. Лёшкин тоже не появлялся. От “Отечественного продукта” присутствовал только директор Виктор, который сидел молча и просто слушал, чтобы было что доложить Моранской, если вдруг поинтересуется. Районная публика реально ничего по выборам не делала, но на штабы приезжала регулярно и в полном составе.

После ставшего уже привычным группового изнасилования заикающегося начальника штаба по выборам в районный совет, Костя решил упредить наскоки по уличной и поквартирной агитации и пошёл в атаку первым:

— Армен Ашотович, я вынужден просить Вас о помощи. В последние дни мы уже трижды замечали в посёлке нескольких странных людей. Они ходят парами, пристают к прохожим, выдают приблизительно следующий нехитрый текст: “Голосуйте за Единое Отечество! А как вас зовут? А дайте ваш номер телефона и адрес электронной почты!” Люди пугаются, шарахаются. Нам сказали, что это агитаторы ЕдОта из райцентра. Нельзя ли это как-то прекратить? Во всяком случае до тех пор, пока кто-нибудь не научит их правильно общаться с избирателями. Не надо народ пугать. Так работать нельзя.

Погосян взъярился, орал на районных деятелей минут десять. Бритый политтехнолог помалкивал, старательно делал вид, что его это не касается, при этом косился на Костю с откровенной ненавистью. После того, как районные деятели были окончательно втоптаны в грязь, Дашин отчёт о работе местного штаба прошёл без сучка, без задоринки.

Кампания шла своим чередом. Через день где-нибудь проходила встреча кандидатов с избирателями, прошли ещё два рассыла агитационных материалов в каждый почтовый ящик, регулярно происходили всякие инспирированные штабом народные сходы с обсуждением местных болевых точек и с участием разных больших областных чиновников. Людей на эти мероприятия собирали с помощью расклейки афиш на столбах, заборах, автобусных остановках и стенах домов по всему избирательному округу. В афишах, естественно, все заслуги приписывались кандидатам от “Единого Отечества”.

На профессиональном сленге это называлось перехватом повестки. Как только оппозиционеры начинали шуметь про какую-нибудь болевую точку, про детский сад, про разваливающееся общежитие или про загрязнение местной речки — тут же появлялись афиши, народ собирался в кучу и под предводительством кандидатов ЕдОтовцев заслушивал подходящую монументальную тётку, отвечающую в областном правительстве за социальную сферу, или местного министра экологии.

Прошёл второй рассыл контрпропаганды в котором покойный сотник Безобразин уже разошёлся не на шутку, разносил оппозиционеров в пух и прах задорно, искромётно, с разными пикантными, интимными подробностями. Народ был доволен, веселился от души. Такого ему ещё никогда не рассказывали. Оппозиционеры сдулись, скисли, суетиться практически перестали. Чернов в посёлке не появлялся, Рыськин прятался в своём доме, за забор не высовывался. Один только пастор Мартышкин проявил твёрдость характера и продолжал рыскать по территории со своим мегафоном и рукописными плакатиками. Иногда ему составлял компанию пенсионер сварщик, которого в контрпропаганде не трогали в силу его ничтожности и малозначительности.

Панасюк грустно сообщил, что единственное, чего у него никак не получается, это наладить взаимодействие с районной газетой. Всякий раз, когда он просил главного редактора что-нибудь там разместить или написать, милая женщина радостно соглашалась и всё обещала, но ни разу ничего не опубликовала. Когда начали разбираться в ситуации, выяснилось, что с каждой Серёгиной просьбой дамочка сразу бежит к своему кормильцу главе района, на бюджетные субсидии которого её газетёнка существует. Глава её внимательно выслушивал и всякий раз на всякий случай всё строго настрого запрещал. Костя подумал и распорядился:

— Значит так, Серёга, оставь её в покое. Думаю, мы и без их сраной газетки победим. Не трать на неё время. По моим наблюдениям глава района — пугливый идиот, боится лишнего движения сделать, как бы чего не вышло. Твоя главная редакторша тётка дисциплинированная. Для неё главное уцелеть, сохраниться. Толку с них не будет.

После очередного воздействия на вице-губернатора, исполняющий обязанности министра дорожного строительства области, наконец, сообщил, когда он готов встретиться с Деткинскими жителями. Отпечатали и расклеили афиши. Подготовили зал дома культуры. Курировавший мероприятие Панасюк договорился с чиновником, что если что-то пойдёт не так, Серёга позвонит ему на мобильный и даст возможность что-нибудь наврать и убежать. Так оно и вышло. Дорожный строитель минут тридцать бойко обещал селянам всяких светофоров, пешеходных переходов и прочих лежачих полицейских, потом не менее бойко ответил на пару заранее заготовленных вопросов кандидатам ЕдОтовцам, а потом с неудобным вопросом вылез кто-то из оппозиционеров. Панасюк решил, что уже хватит и позвонил выступающему на мобильный. Чиновник сказал в телефон что-то вежливое, потом пролаял в микрофон: “Простите, уважаемые жители, меня срочно вызывает губернатор!” — и убежал. Все, кроме оппозиционеров, остались довольны.

Когда Костя договаривался с вице-губернатором о последней PR-акции — встрече команды Деткинских кандидатов ЕдОтовцев с самим Парамоновым лично под телекамеры с целью вручения ему перечня главных местных проблем, Погосян вдруг разоткровенничался, начал жаловаться:

— Константин, вы даже не представляете себе, с какими идиотами мне здесь приходится работать. Все эти советники губернатора, всякие отставные генералы милиции и прочие. Они все лезут к Парамонову с какими-то дебильными предложениями. Все пытаются показать своё рвение и заинтересованность. Губернатор им верит, а мне приходится его переубеждать, отбиваться от их кретинизма. Представьте себе, кто-то из них предложил, чтобы решить проблему проезда транзитных фур по короткой дороге на Кулагу через Деткино, просто взять и перекопать дорогу экскаватором.

— А как же Деткинцы, которые по этой дороге каждый день в Кулагу на работу ездят?

— Так в том-то и дело! Об этом никто из советников подумать не захотел. Мне вчера сорок минут пришлось перед Парамоновым на брюхе ползать, убеждать его, что этого делать нельзя.

— Ну, ничего, Армен Ашотович, потерпите, недолго осталось. По моим ощущениям выборы мы выиграем оглушительно, Вы получите сердечную благодарность от губернатора, и Вам на некоторое время легче станет.

— Эх, ваши бы слова, да Богу в уши.

Очередное заседание районного штаба Костя вынужден был пропустить. В этот день на праздник в соседний с Костиной дачей приход должен был приехать местный правящий архиерей, отслужить литургию, посмотреть концерт детишек из воскресной школы и вручить награды отличившимся прихожанам. Костя был в числе награждаемых. За строительство приходского дома, в котором располагались воскресная школа, приходская библиотека и квартира священника, его должны были наградить медалью от самого патриарха.

Не считая эту награду для себя важной, Костя этот праздник жизни пропустил бы с удовольствием, забрал бы потом спокойненько медальку у отца настоятеля, да и ладно, но надо было сделать приятное маме, активной прихожанке, испытывающей за сына законную гордость. Мама была уже в сильно преклонных летах, радостей в её жизни осталось не так много.

Кроме того, не хотелось обижать отца настоятеля, который из-за Костиного награждения нечаянно встрял в клубок церковных интриг и даже пострадал. Проблема была в том, что местный отец благочинный — старший поп в районе, Костю активно не любил. Не нравилось ему отсутствие в Костином поведении раболепия, которое благочинный считал уважением. Кроме того, благочинного раздражало, что Костя не жертвует ему денег ни под каким предлогом.

Когда приходской дом был достроен, освящён и Костя радостно передал приходу ключи, благодарный настоятель направил архиерею представление на Костино награждение. Опытный интриган благочинный узнав об этом, бросился к такому же интригану секретарю епархии и договорился, чтобы тот представление спрятал, придержал, а лучше бы и совсем похоронил. По прошествии некоторого, довольно продолжительного времени, отец настоятель, движимый чувством справедливости, лично атаковал епархиального секретаря и всё-таки добился, чтобы представлению дали ход. Секретарь представление у архиерея подписал и отправил в патриархию, но обиду на отца настоятеля затаил, увидев в его настойчивости некую непочтительность. В результате два интригана — благочинный и секретарь, подленько отомстили отцу настоятелю, замотав присвоение давно ему положенного чина протоиерея.

Отец настоятель, конечно, хорохорился, пытался Костю успокоить, говорил, что ему совершенно всё равно, в каком чине Богу служить, но Костя всё-таки чувствовал себя виноватым. Медаль эта ему по большому счёту была не нужна. Искреннего, открытого и прямолинейного отца настоятеля, который из-за этой гаденькой истории, не смотря на все свои заслуги, так и остался простым иереем, было жалко. Идти на награждение было надо хотя бы для того, чтобы сделать попу приятное.

В назначенный день Костя с мамой отстояли праздничную архиерейскую службу, в конце которой и произошло награждение. Потом, из уважения к настоятелю, вежливо отсидели положенное на праздничной трапезе с архиепископом. Все это растянулось почти до пяти часов вечера и, когда Костя, наконец, включил свой сотовый телефон, вице-губернаторская планёрка в Деткино уже закончилась.

Панасюк в этот день оставался в столице, поскольку никаких срочных электоральных дел у него не было, а ехать в Деткино только для присутствия на планёрке было как-то глупо. Перед вице-губернатором и бритым столичным ЕдОтовцем в результате отдувалась одна Даша при слабой моральной поддержке учительницы Марины. Толку от этой поддержки не было практически никакого. Марина сама в выборных технологиях ничего не понимала, просто сидела на штабах немым свидетелем, изображая всем своим видом внимание и почтение.

Ощущая смутную тревогу, Костя отвёз маму на её дачу и, оставшись в машине один, сразу позвонил Даше, поинтересовался, как прошло заседание. Даша слабым, замогильным голосом ответила:

— Константин Николаевич, это было ужасно. Я не хочу об этом говорить.

— Что такое, Дашенька? Что случилось? У нас проблемы? Форс мажор? Упало небо?

— Нет. У нас всё хорошо. Работаем по плану. Ничего экстраординарного. Про остальное я рассказывать не хочу. Извините.

Попрощались, чувствуя внутри неприятный тревожный холодок, Костя позвонил Марине в надежде, что она окажется более словоохотливой. Так и вышло. Марина, пребывая в состоянии крайнего возбуждения, во всех подробностях рассказала, что Погосян с бритым ЕдОтовцем воспользовались Костиным отсутствием и обрушились на бедную Дашу всем весом своего чиновно-административного хамства. Орали на неё в два своих тренированных, лужёных горла, всячески унижали и грозили ей разными небесными карами. Главным их требованием было немедленное и самое активное подключение Костиной команды к организации и проведению их любимой уличной и поквартирной агитации.

Даша держалась твёрдо и достойно, но в силу своего характера противостоять двум опытным, горластым, разнузданным хамам не могла. Костя понимал, что помимо естественного желания этих бабуинов подавлять всё вокруг себя, причиной их агрессии была скрытая неприязнь к его манере поведения, к его чувству собственного достоинства, независимости и внутренней силе. Тявкать на Костю впрямую они побаивались, чувствовали, что он терпеть не станет и может в ответ сильно уронить их авторитет в глазах их покорного окружения, потому и воспользовались случаем, напали на Дашу, у которой ещё не наросла защитная броня опыта и не сформировалась постоянная готовность к ответной агрессии.

Пытаясь подавить вспыхнувшую ярость, Костя курил вторую сигарету подряд, тупо глядя на панель приборов своего внедорожника. В голове пульсировало:

— Сволочи! Уроды! Поиздевались над бедной девочкой. А я-то, дурень, думал в Погосяне ещё хоть что-то человеческое осталось. Дашку жалко. Ни за что под раздачу попала. Ладно, суки, жизнь покажет, чья собака сверху.

Избирательная кампания была в полном разгаре. Всё шло чётко, ритмично, почти в полном соответствии с разработанным планом-графиком. Буквально пёрло угрожающе, размеренно, без остановок как тяжёлый танк по незащищённым позициям. Оппозиция была деморализована полностью. Денег у них не было, или они не хотели их тратить. Что делать они не знали и потому попрятались, даже свои встречи с избирателями прекратили. Более-менее твёрдо держался только протестантский пастор Мартышкин. Продолжал ежедневно таскаться по посёлку, но улыбаться перестал совершенно. Был мрачен и смотрел на окружающую действительность из-под сурово нахмуренных бровей.

В Шанхае наконец торжественно запустили котельную. Люди радовались долгожданной горячей воде как дети, кандидаты ЕдОтовцы ходили гордые. Они вдруг неожиданно сами поверили, что они и правда команда, что они сильны и достойны. Наблюдать их в этом новом для них состоянии было очень забавно.

Особенно на них подействовала последняя PR-акция проведённая Панасюком при содействии Погосяна. Кандидатов с мытыми шеями и бритыми мордами усадили в микроавтобус, отвезли в Кулагу в приёмную губернатора и они там под две телекамеры торжественно вручили Парамонову прошение с перечнем всех проблемных точек Деткино и окрестностей. Губернатор принял их благосклонно и обещал помочь, раз уж “Единое Отечество” так о народе печётся. Тем же вечером это очень подробно показали по всем местным телеканалам. Утром везде прошли повторы. Кандидаты были абсолютно счастливы.

К очередному заседанию вице-губернаторского штаба Костя подошёл с полным внутренним удовлетворением и ощущением хорошо сделанной работы. Бешенство от безобразной атаки бабуинов на Дашу за неделю постепенно улеглось, осталось только лёгкое раздражение. Всё остальное радовало, работа шла ритмично, чётко и слаженно.

Первые полчаса заседания Погосян хвастался своей великой победой. Губернатору при его содействии удалось договориться с руководством “Демократических либералов” и “Справедливого Отечества” о снятии списков их кандидатов с выборов депутатов районного совета. Обе партии были совершенно карманными, созданными властью для симуляции в стране политической жизни и для имитации оппозиционной деятельности. Управлялись они напрямую администрацией президента и исполняли буквально всё, что им приказывали. На публике при этом старательно изображали какую-то борьбу, периодически чего-то требовали и визжали “за всё хорошее и против всего плохого”. Некоторая часть особенно слабоумных избирателей им верила.

Зачем Парамонов с Погосяном добивались их снятия с выборов, Костя совершенно не понимал. Партии были послушными, списки их кандидатов — откровенно слабыми. Никакой опасности для “Единого Отечества” они точно не представляли. Ну отобрало бы “Справедливое Отечество” у “Коммунистов” процентов семь, ну собрали бы “Демократические либералы” процентов пять голосов самых отъявленных маргиналов, ну и что с того? Кому от этого было бы хуже? Погосян, гордящийся своей никому не нужной победой, выглядел в этой ситуации просто смешно.

Наконец, отчёт о великой победе закончился и перешли, к ставшему уже привычным, изнасилованию начальника районного штаба. Парень явно свыкся со своей ролью, оправдываться уже не пытался, притворялся тряпочной куклой, молчал, кряхтел и смиренно ждал, когда отпустят. Работать с таким покорным объектом господам руководителям быстро наскучило и вице-губернатор, сделав брезгливое лицо и победно посмотрев на Дашу, строго обратился к Косте:

— Ну что? Как у вас с уличной агитацией? А поквартирные обходы начали? Наши распоряжения выполнены?

Костя, уставившись тяжёлым взглядом Погосяну в переносицу, громко и твёрдо ответил:

— Нет. Ваши распоряжения не выполнены. Мы этим не занимались, не занимаемся и заниматься не собираемся.

Бритый ЕдОтовец вытаращился на Костю с выражением крайнего изумления. Вице-губернатор весь пошёл красными пятнами и заорал:

— Так! Все свободны! Идите, работайте. Нам надо с Деткинским штабом отдельно поговорить.

Присутствующие похватали свои бумажки и засеменили к выходу. В комнате остались только господа начальники, Костя, Панасюк и Даша. Как только за последним районным деятелем закрылась дверь, Погосян снова перешёл на крик:

— Что значит не собираетесь?! Вы с кем разговариваете?! Как Вы можете мне, вице-губернатору такое говорить?! Вы должны выполнять все мои указания!

И тут Костя, который в принципе не переносил, когда на него повышали голос, взорвался и заорал в ответ:

— Ничего я Вам не должен! Вы меня с вашими тупыми холуями по запарке перепутали. Так что прекратите орать, сбавьте тон. Помогаете административным ресурсом — спасибо Вам. Я даже готов иногда Ваши советы и рекомендации вежливо выслушивать. Но командовать мной и моими людьми вы не будете! Не вы меня на эту работу нанимали! И отчитываться я буду не перед вами! Вот скажите мне, с какой стати Вы решили, что можете хамски наезжать на моих людей в моё отсутствие?

Растерянный Погосян изумлённо смотрел на Костю приоткрыв рот. Первым опомнился бритый политтехнолог, сориентировался, решил, что конфликт надо гасить и предельно вежливо и спокойно спросил:

— А скажите, пожалуйста, что Вы как профессионал имеете против технологии агитации от двери к двери и против уличных агитаторов?

Костя посмотрел на Панасюка, мотнул головой и сквозь зубы процедил:

— Сергей Борисович, объясните, пожалуйста, коллеге, что мы имеем как профессионалы, а я передохну пока.

Приоткрылась дверь, в проёме показалась испуганная мордашка учительницы Марины. Костя рыкнул:

— Марина, принеси что-нибудь попить. Что-то у меня от наших дискуссий горло пересохло.

Марина исчезла. Даша сидела опустив глаза, головы не поднимала и рта не открывала. Между Панасюком и бритым ЕдОтовцем пошла неожиданно грамотная, профессиональная дискуссия о способах агитации. Через несколько минут бритый кивнул головой и молвил:

— Ну что ж, Сергей Борисович, я вынужден признать, Ваша позиция вполне имеет право на существование.

Опомнившийся вице-губернатор снова пошёл в атаку. Орать правда уже не стал, но агрессивности не утратил:

— Константин Николаевич, я думаю Вам надо отсюда уезжать. Мы не можем с Вами работать. Вы абсолютно не уважаете власть. Это совершенно недопустимо!

— Послушайте, Армен Ашотович, какая Вам разница, уважаю я вашу власть или нет? И в чём, собственно, по-Вашему, это уважение должно выражаться? В том, что Вы будете об меня и моих людей ноги вытирать, а мы будем молча терпеть? Вы будете буйствовать, а мы будем нагибаться и раздвигать ягодицы? Должен Вас огорчить, я к такому уважению не способен. Я готов сегодня же снять своих людей и уехать отсюда с концами. Я даже сделаю это с удовольствием. Извольте!

— Бритый ЕдОтовец вдруг понял, что Костя не шутит, и бросился всех мирить:

— Господа, господа, давайте возьмём себя в руки. Давайте отбросим эмоции. До выборов осталось всего две недели. Мы просто обязаны договориться и конструктивно разрешить наши разногласия. Нужно довести работу до конца.

Опять приоткрылась дверь и появившаяся Марина протянула Косте начатую бутылку питьевой воды. Костя подошёл, взял воду, закрыл за Мариной дверь, сделал долгий, большой глоток прямо из горлышка и повернувшись к присутствующим подвёл черту:

— Значит так. Если мы здесь больше не нужны, пусть Моранская мне позвонит и скажет об этом. Она нас нанимала, ей нас и увольнять. Если она мне не позвонит, мы доведём работу до конца, но поквартирной и уличной агитацией не будем заниматься в любом случае. Сергей Борисович вам уже объяснил почему. От себя добавлю — денег в бюджете у меня на это нет и просить у Моранской дополнительное финансирование на ненужную работу я не буду. Если для вас это так важно, стройте ваших местных ЕдОтовских активистов и прочих партийцев. Пускай перед выборами маленько побегают, протрясутся. Мне кажется мы закончили.

Погосян встал, начал собирать свои бумаги и запихивать их в портфель бормоча себе под нос:

— Я, между прочим, тоже пить хочу. У меня тоже в горле пересохло.

Костя сделал вид, что ничего не слышит, повернулся к вице-губернатору спиной и не отрываясь допил всё, что оставалось в бутылке. Когда высокие руководители наконец удалились, повернулся к Даше и ласково спросил:

— Ну что, милая, получила моральную сатисфакцию за прошлое сборище?

Даша молча кивнула головой. Панасюк ехидно провозгласил:

— Поздравляю! Хрен ты теперь получишь в Кулажской области заказ на выборы в парламент в следующем году.

— Знаешь, может это и хорошо. Я вообще не уверен, что смогу работать с этой сволочью. Вот этот “эффективный менеджмент”, который наш великий президент распространил на всю властную вертикаль для меня непереносим.

Уже выехав из Деткино в столицу, Костя из машины позвонил Лёшкину, коротко рассказал ему о случившемся конфликте и попросил:

— Паша, ты завтра утречком введи Моранскую в курс дела, чтоб на всякий случай готова к разговору была, ну если вдруг ей губернатор позвонит и потребует меня как-то покарать. Хотя, я думаю ничего не будет. Забздит Погосян к Парамонову с этим делом лезть, на тормозах спустит. Да и репутационные потери у него минимальные. Я ж его не при народе воспитывал, а в узком кругу. Так что, думаю, всё обойдётся.

Ни на следующее утро, ни в последующие дни никаких звонков от Моранской не случилось, из чего Костя сделал вывод, что Погосян жаловаться губернатору так и не пошёл. То ли испугался, то ли разум взял верх над эмоциями, и вице-губернатор, переспав ночь и успокоившись, осознал, что разгонять штаб за две недели до выборов, как минимум, глупо.

Дня через три после той памятной ругани, Косте пришлось позвонить Погосяну по срочному вопросу, связанному с областным телевидением. Вице-губернатор разговаривал вежливо и конструктивно. Костя расслабился и подумал:

— Ну, вот и славно. Значит проехали. Работаем спокойненько дальше.

В избирательном округе тем временем вдруг начали происходить неожиданные и необъяснимые чудеса. Сначала на всех автобусных остановках вдруг появились яркие плакаты, на которых был изображён пёстрый петух с головой пастора Мартышкина. Никакого текста и никаких выходных данных на плакатах не было. Намёк был прямой, простой и понятный. В народной уголовной традиции петухами называли пассивных гомосексуалистов — самую презираемую касту в тюремной иерархии. Откуда взялись плакаты, установить не удалось. Кому это нужно тоже было непонятно. Коммунисты к таким методам не прибегали никогда, всех остальных губернатор с Погосяном с выборов сняли, а думать, что это местные оппозиционеры сами сделали против своего вожака — было бы странно.

Встретив Мартышкина на центральной площади посёлка, Костя сам подошёл к нему и честно сказал:

— Дмитрий, вот это дерьмо с петухами — это не мы. Я Вам клянусь! Мы себя уважаем и работаем тоньше. Думаю, Вы и сами уже это поняли.

Мартышкин хитро улыбнулся и ответил:

— Да. Я знаю.

Никакой ясности от этого не появилось.

Второе чудо случилось на следующий день. На той же центральной площади вдруг появились три молодых человека, один из которых принялся симулировать сердечный приступ, а двое других стали старательно его снимать на свои телефоны. Случайно оказавшаяся рядом Марина позвонила Косте. Секунду подумав, Костя велел срочно вызвать скорую помощь. Машина с красными крестами на бортах приехала минут через тридцать. Фельдшер померил придурку давление и предложил поехать в районную больницу. Придурок мгновенно выздоровел и от госпитализации категорически отказался. Марина старательно засняла весь этот спектакль на свой смартфон. Прибежав в штаб и показав Косте видео, учительница возбуждённо блестя глазами выкрикнула:

— Это же карт-бланш!

Усмехнувшись, Костя подумал:

— Бедная дурочка. Ишь как разволновалась. Хочется сказать красиво, слова всякие разные где-то слышала, а смысл их понимает не всегда. Это, деточка, не карт-бланш, это провокация. И что самое неприятное, смысл этой провокации мне совершенно непонятен. Что это было? Оппозиционеры хотели показать, что тут скорая плохо работает? Что система здравоохранения в полном развале? Ну и зачем им это? Да и не получилось у них ничего.

Вслух при этом сказал:

— Мариночка, у меня к тебе огромная просьба. Опроси всех знакомых, которые вместе с тобой видели этот спектакль, включая оппозиционеров, ну тех, с кем у тебя сохранились нормальные отношения. Может, кто знает этих придурков? Может, их где-нибудь раньше видели? У вас же тут не многомиллионный город, через вторые-третьи руки все более-менее друг друга знают. Нам очень важно понять, откуда у этих начавшихся чудес ноги растут. Очень важно!

Марина позвонила часа через четыре и сказала, что её знакомый сталкивался с двумя из трёх участников непонятной провокации в здании районной администрации. Вроде бы они там не работали, но явно были свои. Костя позвонил главе района и попытался выяснить, известно ли ему что-нибудь. Глава от всего открестился, заявил, что ничего не знает и точка. Расследование зашло в тупик.

В почтовые ящики пошёл рассыл последнего третьего контрпропагандистского листка покойного сотника Безобразина. Утром третьего дня рассыла бодрый пастор Мартышкин вдруг мобилизовал себе в помощь двух горластых тёток, выследил одну из бродивших по посёлку разносчиц, арестовал её и, с воплями про нарушение закона о выборах, отконвоировал и сдал в местную полицию. Полицейские сильно удивились, о существовании такого закона им никто никогда не говорил. Бригадир разносчиков в панике позвонил Перетяжкину. Андрюха сразу позвонил Косте. Костя позвонил главе района и попросил связаться с начальником местной полиции и распорядиться, чтобы разносчицу не обижали. Через пятнадцать минут получившие указания от районного начальства Деткинские полицейские Мартышкина с его горластыми помощницами из помещения опорного пункта грубо вытолкали, напоили разносчицу чаем, вывели её через чёрный ход и на своей машине отвезли в придорожный мотель, где разносчики ночевали. Костя сам позвонил бригадиру и сказал ему, что рассыл заканчивать не надо, можно собираться и возвращаться в столицу. К моменту инцидента разнесли уже более девяноста процентов, распространение остатков уже практически никакой роли не играло.

Очередной вице-губернаторский штаб шёл по обычному сценарию. Однако, когда подошло время докладывать Косте и Даше, Погосян и его верный бритый политтехнолог сделались удивительно вежливыми и понимающими. Доклад выслушали, но ни одного вопроса не задали. Когда всё закончилось и участники начали расходиться, Костя положил на стол перед Погосяном сорванный с автобусной остановки плакат с петухом Мартышкиным и спросил:

— Армен Ашотович, может хоть Вы знаете, откуда лезет это дерьмо?

Потом рассказал о провокации со скорой помощью на центральной площади. Вице-губернатор  понизив голос поведал, что оказывается у губернатора очень давние и добрые отношения с лидером “Демократической Либеральной” партии известным господином Жиродавским, что Парамонов зачем-то с перепугу попросил лично великого Жиродавского помочь в борьбе с оппозицией, и теперь все эти безобразия проистекают из районного отделения Жиродавской партии. Сам Погосян, по его словам, никаких выходов и влияния на них не имел, а беспокоить лишний раз великого губернатора не хотел. Костя задумчиво почесал в затылке и спросил:

— Они совсем идиоты?

— Да, совсем. И при том идиоты неуправляемые. Мало того, Жиродавский обещал губернатору лично приехать к вам сюда в Деткино и разнести оппозицию в пух и прах. Я, честно говоря, очень надеюсь, что он своё обещание не сдержит, но на всякий случай имейте это ввиду. Если что, я Вас конечно предупрежу.

— Спасибо. Да уж. Не было печали — черти накачали!

Попрощавшись с Погосяном Костя погрузился в размышления. Лидер “Демократических Либералов” господин Жиродавский был одним из старейших политиков в стране. Фактически его партия держалась на плаву исключительно благодаря его личной известности. Самым главным его качеством было умение при любой дискуссии вводить себя в злобный, истерический транс и превращать любое обсуждение в собственный крикливый, агрессивный монолог. Стоило кому-нибудь Жиродавскому хоть что-то  возразить, он сразу перебивал и начинал в ответ визгливо и долго орать, не давая оппоненту открыть рот. С годами этому злобному клоуну удалось отточить мастерство контролируемой политической истерики до такого совершенства, что в процессе ора у него на губах стала появляться настоящая шизофреническая пена бешенства. Некоторой части народа это нравилось. На всех выборах партия Жиродавского стабильно набирала пять-десять процентов голосов.

В принципе, по Костиному мнению, появление в Деткино этого слюнявого психа никакой пользы для кампании принести не могло. За Единое Отечество ему агитировать нельзя, он же якобы оппозиционер. За свою партию агитировать бессмысленно, поскольку здесь её с выборов сняли. Скорее всего, займётся своим любимым делом и станет обсирать коммунистов. Но от этого толку никакого. Эти и так проиграют, хотя свои стабильные пятнадцать процентов наберут. Скорее может быть вред, если вдруг старик Жиродавский забудется и в своей истерике ляпнет чего-нибудь лишнее.

Предпоследняя неделя перед выборами заканчивалась благополучно. Оппозиционеры сломались окончательно. Даже упорный Мартышкин стал появляться в посёлке не каждый день. Контрпропаганда завершилась, агитация продолжалась по утверждённому плану. Все участники процесса наконец заучили свои роли, действовали чётко, организованно и слажено. В субботу утром Косте позвонил Погосян:

— Константин, у меня для Вас новость. Завтра, в воскресенье, ориентировочно к часу дня к вам в Деткино всё-таки приедет Жиродавский со своей свитой. Вы уж там подготовьтесь.

— А что нам готовиться? Мы и так готовы. Мы всегда готовы, как пионеры. Не переживайте, Армен. И это переживём. Всё проходит и это пройдёт. И спасибо Вам за информацию.

Отключившись и сварив себе кофе, Костя взял с собой телефон и сигареты, вышел на балкон и позвонил Перетяжкину:

— Андрюха, слушай меня внимательно. Завтра в районе часа к вам в посёлок приедет Жиродавский со своими шестёрками. Поскольку мероприятие они не готовили, скорее всего будет обычный экспромт. Притащится на центральную площадь к дому культуры, соберёт вокруг пару десятков прохожих и будет верещать в своей обычной манере. Поскольку по воскресеньям у вас там стихийный рынок, слушатели найдутся. Ты возьми с собой Марину, пару-тройку бойцов посообразительней, на всякий случай, и посетите этот балаган. Ни во что не вмешивайтесь. Твёрдо помните, что мы к этому бардаку никакого отношения не имеем. Просто наблюдайте, потом позвонишь мне и доложишь, как всё прошло. Я из-за этого бессмысленного горлопана к вам с любимой дачи не поеду. Не считаю нужным. Особых проблем не жду, а разных мудаков и подонков я и так в жизни достаточно повидал.

Перетяжкин отзвонил на следующий день около пяти часов вечера и посмеиваясь поведал:

— Приезжал. Как ты и сказал, собрал прохожих возле дома культуры. Орал, в основном коммунистов дерьмом поливал. Короче, всё как обычно. Ничего интересного. Да, опять деньги людям раздавал мелкими купюрами. Ну всем, кто успел протиснуться.

— Ты успел себе на сигареты урвать? А Марина на шоколадку?

— Да ну на хер! Интересная картина потом была. Жиродав, как деньги раздавать закончил, увидел в сторонке капитана —старшего местного полицейского. Увидел, подбежал и давай на него орать. Сильно орал, долго, от души. При всём честном народе полицая по самую фуражку в говно втоптал.

— А за что?

— А никто не понял за что. Просто так. Назначил полицая виноватым во всех народных бедах.

— А капитан что?

— А ничего, стоял, молчал. Когда всё закончилось, сел в машину, поехал в райцентр и написал своему начальству рапорт об увольнении по собственному желанию. Ну, во всяком случае местные так говорят.

— Занятно. Наверно это был последний в стране полицейский, у которого сохранились остатки чувства собственного достоинства. Жалко, что он Жиродаву в рыло не заехал. Вот бы потеха была.

— Да ты чо? Там же охрана всяко покруче деревенских ментов.

— Ладно, спасибо. Давай держись там. Ты у нас по обороне. Я, наверно, к вам как обычно в среду появлюсь, если конечно никакого говна не случится. Так-то вроде всё по плану, слава Богу.

Однако, в среду Костя в Деткино не попал. Во вторник после обеда ему позвонил вице-губернатор и сообщил, что заседание переносится на четверг, на пять часов вечера. Костя попытался брыкаться, сказал, что в четверг в шесть в доме культуры у них последняя итоговая встреча всех кандидатов с избирателями, что это важное мероприятие, к нему надо готовиться и потому назначенное время крайне неудобно. Погосян на это ответил, что от него уже ничего не зависит, что к ним для контроля ситуации приезжает очень важная сотрудница Управления внутренней политики Администрации президента, что график посещения всех районных штабов составила она сама лично, и он ничего изменить уже не может.

Костя смачно сплюнул с балкона в цветочную клумбу, сообщил об изменениях Даше, Панасюку и Перетяжкину и обрадовал жену, что остаётся на даче ещё на один день. В принципе, по большому счёту, ему и Серёге в Деткино делать уже было нечего. Всё было уже сделано. С последними аккордами кампании вполне должны были управиться Даша с её девочками и Перетяжкин с Мариной.

Заседание в четверг началось ровно в назначенное время. Ради отчёта перед важной президентской чиновницей, к обычному штабному составу неожиданно прибавились две незнакомые Косте тётки средних лет и все Деткинские и районные кандидаты поголовно. Сотрудница Администрации президента оказалась довольно молодой, симпатичной, черноволосой женщиной лет тридцати пяти, миниатюрной и стройной. Приятное впечатление портили только неровные, неухоженные и грязноватые ногти на руках.

Начали как обычно с выборов в районный совет. Вопреки обыкновению, избивать бессловесного районного мальчика не стали. Старались говорить только о хорошем, показать президентской сотруднице товар лицом. Две незнакомые Косте тётки оказались руководительницами районного отделения Единого Отечества. Где они прятались до этого всю кампанию было непонятно. Наконец подошла очередь Деткинского штаба. Костя откашлялся и сначала обратился к президентской сотруднице:

— У меня к Вам просьба. У нас через двадцать минут начинается итоговая встреча кандидатов с избирателями. Это очень важное мероприятие. Давайте отпустим наших кандидатов с совещания, чтобы они успели дойти до дома культуры, отдышаться и подготовиться.

Чиновница радостно закивала. Видимо наблюдать бессмысленно присутствующих, потеющих от страха кандидатов ей самой уже надоело. Погосян и его постоянный спутник бритый ЕдОтовец, увидев реакцию президентской небожительницы, замахали руками в сторону двери и дружно загалдели:

— Да! Да! Конечно! Идите! Это важно! Итоговая встреча…

Кандидаты повставали и недружной толпой потянулись на выход. Проходя мимо Кости, тощая вобла завуч и прыщавый животновод прожгли его взглядами полными ненависти. Видимо посидеть в одной комнате с сотрудницей администрации президента им казалось гораздо более важным, чем общение с избирателями. Костя тем временем продолжил:

— Даша, Андрей, вы тоже идите в дом культуры. Ты, Даша, знаешь, что делать. А ты, Андрей, со своими бойцами помимо обычной раздачи агитматериалов и обеспечения порядка, должен не допустить на встречу Чернова и Мартышкина. Остальные оппоненты не опасны, они нам ничего испортить не смогут. Если надо, блокируйте вход. Если будут возмущаться, тыкай их мордами в афишу и разъясняй, что это встреча с жителями округа. А они не жители округа, они в Кулаге живут. А я тут как-нибудь без вас справлюсь.

Андрюха прижал свои татуированные ручищи к бёдрам, вытянулся в струнку, гаркнул: “Понял!”, — и вышел почти строевым шагом. Президентская дамочка посмотрела на Костю с явным уважением и спросила:

— А Вы профессионал?

Костя коротко ответил: “Да”, — и начал без лишних подробностей рассказывать о проделанной работе. В процессе рассказа Погосян подсовывал чиновнице под нос старые афиши о встречах областных министров с Деткинцами и сбивчиво бормотал:

— Вот! Вот! Вот это перехват повестки. Вот как мы делали…

Когда Костя закончил, чиновница хитро на него посмотрела, мотнула головой в сторону полумёртвых от страха партийных тёток и с плохо скрываемым ехидством спросила:

— Константин, а как проходило ваше взаимодействие с Единым Отечеством? Партия Вам помогала?

Костя посмотрел на серых партийных тёток, и вдруг ему стало их жалко. И побледневшего Погосяна стало жалко. Всё-таки мужик старался, делал, что мог. В целом можно было сказать, что административный ресурс на этой кампании работал хорошо, качественно. Повернувшись к чиновнице, улыбнулся и ответил:

— Отлично мы взаимодействовали. Качественно. Всем, чем могла, партия нам помогала.

— Хорошо. Скажите, Константин, а Вы будете здесь в день голосования?

— Да, конечно буду. Здесь или на избирательном участке.

— Отлично! Дайте мне Ваш номер мобильного телефона и запишите мой. Я к Вам сюда загляну.

Когда народ начал расходиться, Погосян подошёл к Косте, сжал его руку чуть ниже локтя и прочувствованно, тихо сказал:

— Константин, спасибо!

— Да ладно, Армен, не переживайте. Всё будет хорошо.

Перед тем, как возвращаться в столицу, Костя решил, на всякий случай, всё-таки заехать на итоговую встречу. Подъехав к дому культуры, увидел монументально возвышающегося перед входной дверью Перетяжкина с двумя его бойцами, перед которыми понуро стоял Чернов и подпрыгивал, размахивая руками, Мартышкин. Андрюха был спокоен, как слон. Костя подошёл, протиснулся к двери между стеной и Андрюхой, подождал, когда один из его помощников её отопрёт и прошёл внутрь. Дверь за Костей сразу опять заперли.

Избирателей в зале оказалось неожиданно много, человек около семидесяти. От оппозиции Костя заметил только пенсионера сварщика, его дочку Натали и двух известных местных демократических тёток. Кандидаты выступали со сцены по очереди. Старательно зачитывали тексты, написанные Панасюком и Дашей, потом отвечали на вопросы из зала. Всё шло мирно и спокойно.

Вызвав Дашу из зала в фойе, Костя сказал ей, что завтра, в пятницу, после контроля рассылки последнего агитационного буклетика, общую работу можно считать законченной. В субботу по закону день тишины, делать ничего не будем. Нина пускай передаст собранную информационную базу наказов избирателей кому-нибудь из кандидатов, к примеру, Марине или вобле завучу, и едет домой в столицу. В воскресенье, в день голосования, кроме Перетяжкина и нескольких его бойцов, на всякий случай, Косте здесь никто не нужен. В понедельник Даше надо будет приехать сюда, собрать всех наёмников и с каждым персонально расплатиться. Платить вперёд ни в коем случае никому нельзя.

Выйдя из дома культуры и обнаружив, что Чернов с Мартышкиным устав прорываться уже куда-то уехали, Костя покурил с Перетяжкиным, договорился с ним о взаимодействии в воскресенье, сел в машину и с ощущением хорошо сделанной работы поехал в столицу.

      5. ФИНИШ

В день голосования Костя появился в Деткино часам к десяти утра и сразу подъехал к избирательному участку в доме культуры. Всё было спокойно. Народ потихоньку шёл голосовать. У входа маячил Перетяжкин с двумя своими солдатиками. Чуть поодаль стояла Марина со своей мамой. Вокруг них крутился её десятилетний сынишка, которому явно было скучно.

Костя подошёл, поздоровался, поболтал ни о чём с Андрюхой, перекинулся парой слов с Мариной. Зайдя на избирательный участок, поздоровался с двумя дежурившими там Перетяжкинскими бойцами и местным полицейским, кивнул стоящей в углу знакомой оппозиционерке, убедился, что всё тихо, вернулся опять в машину, откинул спинку сиденья и начал потихоньку задрёмывать. Денёк обещал быть скучным.

Где-то ближе к обеду появился молодой районный придурок из “Демократической Либеральной” партии. Тот самый, который непонятно зачем симулировал на площади сердечный приступ. Костя вылез из машины, подошёл, поздоровался. Придурок активно пытался кокетничать с заметно нервничающей Мариной. От скуки и серости окружающего мира, начало подниматься раздражение. Костя сплюнул в клумбу и сказал:

— Марина, не верьте ему. Он уже многих женщин обманул.

Придурок самодовольно захихикал. Повернувшись к нему Костя продолжил:

— Не понимаю, чему вы радуетесь, молодой человек. Скажите мне лучше, вот эти все мелкие пакости, которые вы тут делали исподтишка, это вы сами придумывали? Или это вас старшие товарищи научили? Я про эти ваши плакатики с петухом и прочие дурацкие выходки.

— А что Вам не нравится?

— Да буквально всё мне не нравится. Но больше всего мне не нравится, что разные люди, которые знают, что я здесь работал, могут, не разобравшись подумать, что я имею к этому какое-то отношение. Могут решить, что Константин спятил на старости лет, совсем деградировал. Вы слышали когда-нибудь слово “репутация”? Понимаете его значение? Или в вашей партии о таком не думают? Наверно у вас считается, что кто лучше вашему старому клоуну Жиродавскому яйца лижет, у того и репутация безупречнее? Оставьте Марину в покое и меняйте, юноша, сексуальную ориентацию. Оставаясь натуралом, вам партийной карьеры не сделать.

Отвернувшись от притихшего активиста, Костя отошёл на несколько шагов и набрал номер президентской чиновницы:

— Здравствуйте, это Константин. Деткино. Скажите пожалуйста, когда вас приблизительно ждать?

— А почему Вы спрашиваете? У вас там всё в порядке?

— Да. У нас всё спокойно. Просто я хотел отъехать пообедать. Не хотелось бы, чтобы Вы приехали, а меня нет на месте.

— Да, да. Конечно езжайте. Я буду у вас часам к четырём.

Отключившись, Костя обратился к присутствующим:

— Андрюха, Марина, поехали в трактир, я вас обедом угощу. Барыня к четырём подъедут, тут всё тихо, можем себе позволить. Давайте хоть пожрём вкусно, а то можно с тоски подохнуть. Андрюш, оставь за себя старшим кого-нибудь и давайте ко мне в машину.

Трактир находился на новой трассе на Кулагу километрах в трёх от посёлка. Симпатичное бревенчатое здание, всегда мало посетителей и неожиданно хорошая кухня. В начале кампании, когда Костя, пообедав однажды в рабочей столовой “Отечественного продукта”, стал расспрашивать местных — где тут можно пожрать по-человечески, ему посоветовали именно это заведение.

Приехали, сели, заказали, Костя ушёл курить на крыльцо. Улыбчивая официантка начала подавать еду минут через десять. Когда утолили первый голод, Костя поинтересовался:

— Мариночка, скажи мне, радость моя, а что ты так нервничаешь? На тебе прямо лица нет.

— Вы видели, что Мартышкин с Черновым до сих пор не появились? Мне сказали, что они собираются приехать вечером и после закрытия участка принять участие в подсчёте голосов. Я боюсь, что будет какой-то скандал и провокации.

— Расслабься, милая, ничего не будет. Ну приедут, ну проконтролируют подсчёт бюллетеней. Убедятся, что считали честно, что никаких фальсификаций нет, признают своё поражение, и больше ты их не увидишь. Видишь ли, для людей совершенно естественно пребывать в плену стереотипов. То, что власть у нас обычно обеспечивает победу своим кандидатам с помощью всяких нехитрых фальсификаций при подсчёте голосов — стереотип устойчивый и, в общем-то, правильный. Исполнители по-другому не умеют, просто не знают как. Получают сверху команду обеспечить победу, хотят её выполнить, а как — не знают. Естественно, первое и самое простое, что им приходит в голову, это что-нибудь подделать, подправить, вбросить в урну пачку заранее заполненных бюллетеней, “карусель” устроить, или ещё какую-нибудь примитивную глупость. Оппозиция к этому уже привыкла и имеет в голове устойчивую схему действий — “Сейчас власть что-нибудь на выборах нахимичит, мы её поймаем и устроим по этому поводу шум на весь мир”. Ну там в суды будем подавать и визжать на всё информационное пространство, что результаты выборов сфальсифицированы. Эта схема даёт им возможность убедить самих себя и часть населения, что просрали они всё не потому, что бездари и нищеброды, а потому, что власть подлая и лживая. Хотя на самом деле верно и то, и другое в равных долях. Я бы пожалуй ещё к описанию власти добавил, что она тупая, но это так, к слову. Это к делу не относится. Так вот, Мартышкин с Черновым уверены, что при подсчёте голосов будут какие-то фальсификации. Они даже хотят этого. Им же надо как-то объяснять потом себе и окружающим своё поражение. Потому и поставили на время голосования своих наблюдателей и сами готовы тут всю ночь торчать, бюллетени пересчитывать и протоколы проверять. Мечтают поймать власть за руку.

Костя прервался, попросил пробегающую мимо официантку передать повару благодарность за изумительно вкусный, сочный люля-кебаб и продолжил:

— Однако в этот раз им не повезло. Никаких фальсификаций не будет. Проиграют они вчистую, ничего уж тут не поделаешь. Переиграл их ваш хитрый губернатор, придумал, как на чужие деньги нанять специалистов, то есть нас, и выиграть без всяких подлогов. Ты вспомни, что Мартышкин с самого начала кампании визжал. Какая была его главная претензия к власти?: “Подлое “Единое Отечество” наняло за сумасшедшие деньги жуткого и мерзкого политтехнолога из столицы!” — помнишь? Это не работало, конечно, но больше-то ему сказать было нечего. А народ слушал, ухмылялся и думал: “Ну и ты бы нанял. Кто тебе мешал?”.

Оплатив счёт и оставив щедрые чаевые, Костя попросил официантку принести ему кофе на крыльцо, чтобы выпить его под сигаретку с максимальным удовольствием и закончил:

— Так что не беспокойся, Мариночка. Не будет никаких проблем. Всё закончится тихо и мирно.

Вернулись в посёлок. Марина с Перетяжкиным снова заняли свой боевой пост у входа на участок. Костя для разминки обошёл несколько раз по кругу дом культуры и прилегающую площадь. Подошёл к стоящим у выхода с избирательного участка оппозиционерам, поздоровался.

Пенсионер сварщик и две его добровольные помощницы были грустны и молчаливы, явно чувствовали неизбежность поражения. Увидев прибежавшего к маме Марининого сынка, зашёл в ближайший магазин и купил всем мороженого. Мальчик был счастлив. Марина с Перетяжкиным довольны.

Ровно в четыре часа на чёрном немецком кроссовере среднего размера, сама за рулём и без всякой свиты, приехала президентская чиновница. Костя проводил её на избирательный участок. Всё было спокойно. Когда вышли на улицу, женщина опять спросила:

— Так Вы, значит, профессионал?

— Да. Я ландскнехт.

— Кто? Простите, не поняла.

— Ландскнехт. Профессиональный наёмный солдат. Воюю за деньги.

— А-а-а, — разочарованно протянула чиновница, вдруг утратила к Косте всякий интерес, попрощалась, уселась в свою машину и уехала. Костя подумал:

— Ну и чего приезжала, овца руководящая? И ради вот этого “А-а-а” я сюда из столицы притащился, и весь день тут убил? Не любите вы людей, которые за деньги работают. Привыкли, что перед вами все задаром на цирлах прыгают, выпрашивают возможность украсть что-нибудь.

Потом подозвал Перетяжкина с Мариной и распорядился:

— Андрюха, торчишь тут до закрытия участка, потом можешь седлать свой пердящий мотоцикл и проваливать с концами. По деньгам завтра с Дашей разберётесь. Марина, ты тоже свободна. Нечего здесь торчать. Лучше вон ребёнком займись.

Марина в ответ испуганно вытаращила глазёнки и звенящим голосом возразила:

— Нет! Я здесь буду всю ночь! Пока подсчёт голосов не закончится!

Костя усмехнулся и про себя подумал: “Бедная дурочка. Искренняя такая. Мужика бы тебе хорошего”. Потом попрощался, сел в машину и укатил.

Выехав из посёлка, подумал и решил в столицу на ночёвку не заезжать, двигаться сразу на дачу к жене. По пути вспоминал разные детали прошедшей кампании. Упрекнуть себя было не в чем. Дорога заняла больше шести часов. Увидевшая неожиданно появившегося поздним вечером мужа Светка была счастлива.

На следующий день в девять утра позвонила Марина, сообщила, что подсчёт голосов закончен, что победа чистая, оппозиция набрала всего десять процентов голосов, и что никаких эксцессов не было. По её словам, Мартышкин с Черновым поражение признали, выразили сожаление, что народ сделал такой выбор и мирно отбыли к себе в Кулагу.

Около десяти позвонил Лёшкин, долго, бурно и многословно вываливал на Костю свою радость и благодарность. Чтобы как то прекратить этот поток сознания, Костя прицепился к фразе: “Я никак не ожидал, что победа будет такой оглушительной”, — и съехидничал:

— А почему не ожидал? Ты когда меня в эту кампанию втягивал, думал я мудак? Ты в моих мозгах сомневался?

Отбившись наконец от Пашиных восторгов и благодарностей, позвонил сначала Панасюку, потом Даше. Поздравил их с победой и поблагодарил за отличную работу. С ними было приятно иметь дело. Перед обедом вдруг позвонил сам вице-губернатор. Тоже благодарил, причём сердечно и искренне. Костя подумал: “Значит и правда, есть в нём ещё что-то человеческое”.

На обед жена приготовила совершенно изумительный борщ. Поели, вышел на любимый балкон, сел, закурил, ласково обматерил мяукающего на лестнице под балконной дверью общедеревенского прохиндея-кота. Делать ничего не хотелось. Не хотелось вообще шевелиться. Сидел, курил, думал:

— Ну что, Костя, работа сделана. Будем жить дальше. Мелкая конечно работёнка, но в целом певучая. Жалко конкуренты такими слабыми оказались. Один только пастор Мартышкин до конца сопротивлялся. Симпатичный, кстати, сучонок, крепенький. А в целом конечно гордиться нечем. Это не битва была. Так себе —”избиение младенцев”. Но главное не это. Главное, ты понимаешь, времена такие наступили, что ты на хер никому не нужен. Не нужны Родине твой ум, профессионализм и деловые качества. Власть по-другому насобачилась работать. “Дубиной по башке” получается гораздо быстрее и дешевле. Так что, похоже, это был твой последний заказ, последняя работа, последняя гастроль. А может это и хорошо? Может, хватит уже за деньги гадости делать? Хватит собственному народу в мозг срать? Господи, прости меня грешного!

Ткнув окурок в пепельницу, Костя откинулся на спинку стула и равнодушно, тихонечко завыл:

Не хочу тебя ебать

Маня Караваева

Из твоей пизды собака

На меня залаяла.

***

Оглавление:

УТРЕННИЙ КОФЕ—

НА СТАРТ!—

ВНИМАНИЕ!—

МАРШ!—

ФИНИШ—

Москва. Март-июнь 2020 года. Карантин во время эпидемии коронавируса.

Дизайн обложки       — Святослав Плющ

Корректор           — Лидия Васильева

Автор публикации

не в сети 3 года

Константин Карманов

0

Комментарии: 0Публикации: 2Регистрация: 24-07-2021

Другие публикации этого автора: