Наследие Вингории

Глава 1. Обещание

– Ты уверенна, что это хорошая идея?- не первый раз спрашивала я,  следуя за подругой.

– У тебя есть лучше?-  взвилась Агата, пробираясь сквозь кусты и перелезая через огромную корягу.- Ты же помнишь свое обещание? И мне, и Хайди, и мистеру Коулману?

– Помню,- быстро согласилась я, отодвигая ветку. – Как и то, что прошлый твой совет кончился плохо! Если бы не твой приятель я бы не вернулась в Санривер!

–  За знания приходится платить,- высокопарная фраза звучала совершенно не к месту, раздражая. Чертова привычка Аги говорить как писатели-классики! И ладно бы мы сидели в каком-нибудь кафе! Нет же! Через шервудский лес продирались, verpa canina! Того и глядишь в этой чаще кто-нибудь нападет! Не спасали даже редкие фонари, напоминавшие, что это все же часть парка.

– Не такую же цену!

– Иногда больше.

На слова подруги я невольно вздрогнула, понимая, что старик Коулман пережил куда больше моего. Напомнив себе, что ныть – дело не благодарное и глупое я вновь погрузилась в молчание.

– Чем Миша – то может нам навредить?- продолжала Агата, пытаясь меня успокоить.- Мы с ней дружим уже много лет, и я гарантирую, она не из тех, кого нам стоит бояться! Да и мистер Коулман словами не разбрасывается. Уж если он просил…

– Ну, не знаю. Если она распорядитель фонда Грас, наверняка сидит на цепи у этих недоносков,- перебила я, наступая на очередную ветку. Раздался хруст, а следом шуршание листьев, заставившие меня вновь вздрогнуть. Правда, для Агаты эти звуки скорее были знаком моего недовольства происходящим.

– Она – то может и сидит, но это до поры до времени. Цепь прочна ровно на столько, насколько слабо её самое хлипкое звено. А их цепь все сильнее чахнет. Я воочию видела работу фонда и могу с уверенностью сказать, что зсцэшники Грасам не меньшая кость в глотке, чем нам.

– О предательнице я была того же мнения,- недовольно отмахнулась я, ежась от холода и нервного напряжения. То, что ряды зсцэшников скудеют, я бы поспорила: даже на севере их глаза и уши ощущались везде. А на юге все было ещё плачевнее. Но я-то не работала на фонд. Вдруг Агата, знавшая всю подноготную была права? Вдруг это всего лишь попытка контролировать неконтролируемое? Вопросов было много, но ответов на них я все никак не могла для себя найти. Оставалось довериться старому обещанию и стремлению загладить вину перед множеством людей.

– Это совсем другое! Их даже сравнивать нельзя!- тут же запротестовала Агата на моё сравнение.

– А по мне одно и то же: что твоя подружка, которую я увижу впервые в жизни, что та предательница!- мои сомнения имели под собой вполне весомую почву: Что я знала про Мишу? По сути – ничего. Имя? Что она дочь Кейтлин от неизвестного сотрудника фонда и племянница Юджина Граса? Что она пошла по стопам матери, работая в городском архиве? Вот пожалуй и все. Реноме это производило слабое, тем более на меня, бывшую сотрудницу пенитенциарной системы.

Довериться этой женщине казалось идеей глупой, даже опасной, ведь “защитники” умели лоббировать через конгресс и СОН нужные им законы и поправки.

С каждой минутой меня поглощал непомерный страх от представления возможных последствий совершаемого мной действа, ведь так или иначе я за годы жизни и работы узнала много неприятного как про третий пол и его положение, так и про работу Защиты Семейных Ценностей. Делиться этими знаниями с кем-то еще не хотелось, а делать их достоянием общественности и подавно. Но каждый раз, думая об этом я вспоминала старый потрепанный дневник, что хранил последние мгновения чужой жизни, нет, даже трех разных жизней и это придавало мне решимости.

Эти люди были достойны того, чтобы о них говорили и их жизни стали назиданием как обществу, так и “защитникам”, что всячески открещивались от проблем.

И если Агата говорила правду, то возможно в лице Миши Грас я могла приобрести вполне могущественного союзника, способного донести мое послание до окружающих.

Казалось эти мысли должны были меня успокоить, но этого не происходило. Я чувствовала себя чужой в окружении леса.

Среди раскидистых деревьев, покрытых мхом и лишайником, среди валежника и бурелома, среди слякоти, что покрывала тропы и наши ноги, и шорохов опавших листьев, среди громких криков ворон я ощущала себя посторонней. Ну да, я до мозга костей городская жительница, и в подобных походах бывала разве что в младших классах. Ну, когда ещё в герлскауты вступила по наивности. Интересно мне бы могли пригодиться те знания? Хотя, что я с того запомнила? Пару узлов и как определить север? Определённо Агату мне нельзя было терять из виду, ведь одной выйти будет сложнее.

Ощущение некой чуждости не покидало меня и с  момента приезда (пусть в лесу и усилилось в разы). Едва мы с Агатой спустились со старой ЖД станции в город, местные приковали к нам свои цепкие взоры.

По поведению, по легкой одежде было очевидно как божий день, что мы туристы, вполне возможно откуда-то с юга. А город за неимением большей гордости, очень хорошо продавал свою историю. Пусть и давно канувшую влету и оставшуюся лишь формальностью.

Заселяясь в мотель и попросив свободный номер, мы столкнулись с первыми назойливыми попытками продать кусочек прошлого по сходной цене: не успели вручить ключей, как стали расспрашивать, «бывали ли мы в музее Эммы Грас» и «не хотим ли получить скидку на его посещение»? Мы ели избавились от приставаний клерка, сославшись на усталость.

Видать, этим часть населения и жила. Особенно в бедном районе вблизи станции и промзоны. Ещё одна память о прошлом – та или иная сегрегация населения. Хотя может это местные так привыкли жить и перемены им требовались не больше чем собакам велосипед? Как у диксилендовцев, к примеру, где полуграмотное население интересовалось выживанием куда больше, нежели притеснением своих прав. Такой ответ удовлетворил все мои вопросы и я закрыла тему, располагаясь в небольшой комнатушке. Нет, я могла позволить вполне хороший номер, но не видела в расточительности смысла: как-никак я приехала по делам; да и не дольше чем на неделю. К тому же не хотелось нарваться на недобросовестных продавцов и карманников.

Обманчивое впечатление о нас как о туристках не исчезло и на следующий день.  Нам захотелось пройтись по окрестностям, а заодно и закупиться продуктами на несколько дней. Так что подозрений ни у горожан, ни у властей мы не вызывали. Да и какое подозрение могли вызвать две не молодые женщины среднего класса? И это было несомненным плюсом.

Агата в первый же вечер, разбирая дорожную сумку, предупредила меня не высовываться и вести себя максимально спокойно, ведь в этом городке много сотрудников ЗСЦ и они могут сорвать наш план. Тем более если сотрудник будет в штатском. Как говаривал старик Коулман: «эти черти умнее нас». Правда, и мы были не из дерьма сделаны и цену себе набили за годы жизни весьма солидную, чтобы от нас отстали.

Оставалось усмехнуться на просьбу Аги: «как в старые добрые времена».

И все же, не могу не отметить: определённое очарование у этого захолустья было. Ощущалось некое тонкое послевкусие; словно город сошёл со страниц старых книг – мелкий, с редкими некрупными постройками и небольшой относительно исполинов плотностью населения. Как там говорилось? Одноэтажная Америка?

Посетив Брумалтаун, я готова была поклясться на библии, что переместилась на машине времени в далёкие времена! Когда не было ни войны, ни вируса, ни ЗСЦ. Во времена величия этого государства с его невероятной мощью! Даже не верится, что такие времена были…

Пока мы искали выход из чащи стало совсем холодно и сыро. Мерзкий запах гнилых листьев и древесины, смешанный с запахом каких-то грибов отчетливо бил в нос. Какая же это была гадость!

Да, время года мы выбрали крайне неудачное – ноябрь с его холодом и промозглостью. И ладно в городе можно было спрятаться в каком-нибудь кафе или магазине. Но мы-то продирались сквозь лес! И плюс ко всему северный со всеми вытекающими из этого…

Это был не Санривер с его теплом, где не то, что снега – тумана почти не бывало, не Вельвет Блум с мягкостью климата и даже не Вояджер, зиму которого сильно смягчал залив. Казалось: не сегодня – завтра дожди сменятся морозами и тогда станет совсем невмоготу!

А я ведь по наивности даже не взяла тёплых вещей! Вот тебе и жизнь на юге, verpa canina! Отвыкла уже от северной стужи. Да и от пасмурного неба тоже.

За размышлениями и жалостью к себе я не заметила, как мы вышли из чащи к неухоженной дорожке, в конце которой виднелось небольшое здание. Оно было хорошо спрятано, неказисто и только знатоки могли найти это место. Поразительно, что Агата с её пространственным кретинизмом смогла вывести меня. Она же в трёх елках умудрялась заплутать, сколько помню наши прогулки по централ парк в Вояджер. Но признаюсь, я бы так же долго плутала по этому лесу, даже зная дорогу.

– Вот видишь,- восторженно произнесла Агата.- Это то самое место! Я же говорила, что знаю, как идти!

– Ага,- кивнула я, скорее себе. Самой не верилось, что спустя столько лет я делаю вторую попытку передать данные о происходящем с третьим полом. Хотелось верить, (пусть и очень самоуверенно, а может и наивно) что на те же грабли, что в первый раз я не наступлю.

– Главное чтобы Миша не была занята. Не хотелось бы ждать на улице. Как думаешь, надо было предупредить? -закончила свою мысль Аги, взяв меня за руку и, наконец, ступив со слякотной вязкой просеки на твёрдую дорожку. Вновь раздалось шуршание листьев и вой ветра. Вечерело, небо становилось темнее и плотнее, начав казаться завесой. Мне не хотелось торчать на холоде или по этой мерзкой грязи возвращаться в мотель. А ведь я же буду плутать не два часа, а куда больше. Вернусь совсем грязной, пропахшей сыростью, усталой… Представив подобную перспективу, я недовольно что-то пробубнила себе под нос.

– Ну, Кеана, не будь брюзгой!- попыталась развеселить меня Агата.

Кто бы говорил, едва не высказала я, прикидывая в какие траты выйдет мне химчистка. А может быть и вовсе придётся распрощаться с новой обувью. Она же из кожзама, да ещё и не рассчитанная на такие долгие походы.

Агата же, не замечая моего недовольства, продолжала, весело тараторя всякую ерунду. Казалось она сейчас возьмёт из неоткуда блокнот и начнёт писать очередную поэму. Ну что за человек такой? А главное, откуда в ней столько притягательности, что я готова и на край света за ней пойти?

– Смотри, какое небо красивое! Как в скандинавских легендах! И погода соответствует! Тебе кто из богов нравится? Мне Фрея!– все не унималась Аги, тщетно пытаясь меня развеселить.

По-осеннему низкое небо простиралось мраморной плитой испещрённой крупными и мелкими жилками сине-чёрного цвета. Где-то совсем далеко, скрывшись за массивными кронами, истлевшим угольком догорал закат, вытесненный стужей стремительно надвигавшейся ночи.
Раздалось рокочущее карканье ворона, ветер завыл и принялся гонять не успевшие прилипнуть к влажной земле листья. Поёжившись от холода и шорохов, я вспомнила могильные плиты и надгробные обелиски на кладбище, невольно сравнивая их с колыхавшимися синими всполохами, в которых не торопились проявляться белёсые капли звёзд.
Фонари тоже не спешили освещать пути, хоть где-то и было слышно жужжание электрических проводов, а консьерж не жаловался на перебои в тот день. Пусть эта часть парка казалась дикой, жужжание явственно напоминало – нога человека ступала и тут.
Мне все больше хотелось назад. Страх душил надежду, гасил удары сердца и лишал воли, превращая в живую марионетку. Если бы не решимость Агаты, я уже давно бросила все, укатив обратно в Санривер.
«Наверняка, Новак там без меня зашивается, – подумалось в подтверждение страхам. – Он и с одним-то совладать не мог, а тут целая ватага! Не-не-не! Идиотская затея! Какая из меня Роза Паркс?! Это же даже не мое наследие!»
Но телефон, покоясь в кармане, предательски молчал, хотя двоим более-менее ответственным ребятам перед отъездом я дала свой номер и истребовала звонить по любой мелочи. Но все же я четко понимала, что не позволю ЗСЦ забрать моих воспоминаний! Я слишком многое видела и слишком многое пережила! Пришло время и остальным людям взглянуть на себя со стороны. Пожалуй, эти чувства подталкивали меня сильнее всего, заставляя идти на встречу неизвестности.

“Ага, соответствует, такое же серое, угрюмое”,- подумала я, но на вопрос все же ответила:

– Локи. Люблю хитрых персонажей,- наверное, мой тон показался Аги грубым, ведь после ответа воцарилось молчание.

Мы прошли по кривой заросшей дорожке и оказались возле входа в ветхое двухэтажное здание. Пару раз я спотыкалась, едва не упав и проклиная все затеянное. Я все еще не разделяла ни восторга ни энтузиазма. Но и терпеть это цунами боли и горя я не могла!

Когда мы дошли до здания с табличкой: “Городской архив Брумалтауна” Агата быстро позвонила в звонок. Я же убрала руки в карманы, тщетно пытаясь не замерзнуть. Подруга тоже поднесла свои пальцы к губам и попробовала согреть их дыханием.

Нет, было не так и холодно. Может тридцать градусов по фаренгейту, может двадцать восемь. Умом я это понимала. Да и в моем родном городе бывало в разы холоднее. Ржавый пояс был достаточно близок к “Содружеству Скандинавии”, так что я знала, на что способны морозы. Но из-за сырости прохлада ощущалась куда сильнее, словно все четырнадцать!

Все же за годы жизни в Конфедерации я отвыкла от морозов. Да и в Вояджере таких холодов я не припомню. Наверное, сказывалась застройка: высотные здания не давали сильным ветрам разгуляться, а близость залива смягчала холода. Вполне хватало лёгких пальто и ветровок.

Этот же городишка находился от воды далеко, да и высотных построек толком не имел. Одним словом – захолустье, каких мало! Почти деревня! Трудно поверить, что именно в этом городе вершилась история третьего пола и больных вирусом Мехони.

Откуда ж мне, прожившей двадцать лет в Конфедерации, было знать, что тут так холодно в конце осени? И ладно бы Агата предупредила! Нет же, разоделась в свои пальто и колготы как последняя модница. Стиль у неё такой, будь он не ладен! И ещё твердила во время сборов, что тут примерно как в Вояджере.

«Ну, может на пару градусов прохладнее» – за эти слова я готова была прибить подругу, ведь её понимание холода кардинально отличалось от реальности! Смотря на неё, я тоже не стала кутаться, ограничившись тонким пуховичком и джинсами. Даже обувь и ту без подкладки надела. Вот и приходилось дрожать от холода, расплачиваясь за беспечность.

К счастью ждали мы не долго. Дверь открыла женщина, на вид не многим младше нас, в лонгсливе и джинсовых джоггерах. По бледному лицу было видно, что хозяйка устала и никого не ждала в этот день. Цепкий взгляд быстро смерил нас, заставив убедиться в правильности суждения, словно говоря: “не приходите никогда”. Но не успела я кивнуть самой себе, как раздался громкий восторженный возглас:

– Миша! Я так рада тебя видеть! Прости что без предупреждения! Нам очень нужна твоя помощь! Помнишь, я тебе говорила? Мы от Эрика Коулмана!- Агата бросилась обнимать хозяйку, словно они закадычные подруги еще со школы.

– Входите,- отстранившись, торопливо произнесла мисс Грас, впустив. Ее голос в этот момент прозвучал несколько растерянно, даже дрогнул. Может все же я ошиблась и нас на самом деле ждали? Ну, не конкретно сегодня, а вообще. Может и Миша видела в нас своих союзников?

Контраст влажной стужи и сухого тепла в здании заставил ощущать покалывание в пальцах и дрожь во всем теле. Как же я млела от этого! Только сейчас я поняла, что самое приятное чувство – тепло, окутывающее иззябшее тело.

– Раздевайтесь, вещи можете повесить тут,- нам указали на крючки в стене. – Стоит подняться в архив. Там нам не помешают,- сбивчиво произнесла Миша, отходя к массивной лестнице. – Не торопитесь, у меня сегодня нет посетителей.

– Тогда зачем нам идти в архив? Нельзя здесь расположиться? – непонимающе спросила я, видя несколько открытых кабинетов по бокам коридора. Усталость от поисков этого здания сказывалась и подниматься еще куда-то казалось изощрённой пыткой.

– В архиве удобнее вести запись,- ответила Аги, ничуть не смутившись.- Да и спокойнее, на случай если все же кто-то рискнёт заглянуть. Всякое бывает, это мы плутали, а местные этот архив знают.

Миша кивнула, добавив:

– Иногда приходят неожиданно, почти перед закрытием. Студенты или школьники в основном, чтобы взять что-то или вернуть во-о-он в тот ящик. Я подумала, что и такие гости могут насторожить вас.

Хотелось съязвить что-то на такую «заботу», но видя понимание, Агаты я передумала. Да и кому нужны были циничные смешки тюремного врача? Пришлось признаться самой себе – без доверия ничего не получится. И хотя потенциальная зависимость от другого человека меня совсем не вдохновляла, я все же понимала, что зашла слишком далеко. Отступать уже некуда. К тому же, будь оно не ладно, обещание данное Агате и Хайди не давало мне покоя. Девчонки выполнили часть своей помощи и мне хотелось отплатить им той же монетой. Кто ж знал, что за помощь с «Вингорией» с меня потребуют рассказа и помощи с фондом?

Сняв верхнюю одежду, промокшую от сырости и впитавшую запах леса, мы последовали за мисс Грас.

Пока мы шли, Миша спросила про Эрика, на что Агата грустно опустила глаза:

– Мистер Коулман умер месяц назад. Не выдержала печень.

Горестно вздохнув, хозяйка призналась, что мечтала с ним познакомиться, не только по записям в архиве.

– Он же отец знаменитой художницы! И он наверняка хотел изменить этот мир к лучшему, хоть и понимал, что его сил может не хватить,- восторженно произнесла хозяйка, ведя нас. – Я слышала его рассказ про полотно “Розовый обруч”, это невероятная история! Вот бы ее узнали люди! Но боюсь она бы ничего не изменила, лишь убедила в том, что все происходящее правильно и разумно.

На это Агата попробовала ободрить подругу, добавив, что мистер Коулман очень скучал по близким и, наконец, воссоединился с ними.

– Уверенна, он поможет нам исправить произошедшее. Он очень хотел прекратить творящееся. Так что его кончина – еще один стимул для нас троих начать шевелиться! К тому же если наши знания станут достоянием ЗСЦ точно придётся ответить за все творящееся перед обществом! Если люди узнают про волну наркомании после эпо уверенна, они не станут воспринимать происходящее как норму!

Эти слова вновь погрузили меня в горестные раздумья, ведь в моей памяти сохранилась такая же невинная жертва, отдавшая себя ради спасения любимого человека.

«Шевелиться», – я уже попробовала раскачать этот мир. За такое бесцеремонное и самоуверенное действо мир маятником ударил по мне самой.

– Смотри Кеана! – вдруг радостно крикнула Аги, разогнав тьму горечи.

***

Когда мы поднялись на второй этаж, первое что бросилось в глаза – прозрачные двери. Они уж очень напомнили мне первую работу. Но ложное дежавю быстро пропало, едва я огляделась по сторонам. Такого в «Дабл Лайн» не было! Да и запах в воздухе витал гораздо тоньше и приятнее, нежели на моей старой работе.

Две монументальные статуи  и огромные колонны с цветами на капителях, окружённые желтыми тонами света, смотрели на посетителей, а над ними возвышалась роспись с изображением созвездий, пусть и обрываемая побелкой. Создавалось ощущение, что я стою под настоящим ночным небом в открытом внутреннем дворе древнего храма.

Правда впечатление быстро испортила некрасивая жёлтая затирка, что обрамляла статуи, простираясь по всем стенам. Даже стало любопытно, специально ли Агата спросила про моего любимого бога.

– Маат,- пояснила хозяйка, видя наш восторг. – Египетская богиня истины. Она, нет, они охраняют архив не давая лжи шанса.

– Но разве ЗСЦ не есть олицетворение лжи? Они же избавились от правды и трактуют её как им вздумается!- спросила я, пытаясь погасить нахлынувшие воспоминания.

– Это не совсем так,- горестно произнесла Агата, так же любуясь красотой этажа. – Не всякая правда нужна обществу. И не ко всякой истине люди готовы. К тому же, как говорит Хайди: “Нет правды, есть точка зрения”. А в этой стране вроде как свобода слова.

С последним хозяйка согласилась, отворяя одну из дверей и зажигая свет.

– Прошу,- Миша жестом дала нам знак идти вперёд.- Думаю, здесь нас не потревожат. Простите мне моё не гостеприимство, я не ждала посетителей сегодня,- тут же стала оправдываться мисс Грас.

Тогда-то я и смогла рассмотреть её. Миловидная, хоть и не красавица. Словно сотканная из противоречий: правильное лицо, но неровная улыбка, тонкие объемные волосы, но с проплешинкой в проборе. Цепкий колкий взгляд, но трогательные  глаза с большими слезными мешочками. В своём облике Миша олицетворяла весь фонд Грас – мечущийся между своими обязанностями и непомерно растущими требованиями ЗСЦ.

Я бы не поверила, что столь противоречивая внешность может умилять, но мисс Грас стояла передо мной.

Поймав мой взгляд, видимо задержавшийся дольше положенного, Миша покраснела тихо произнеся:

– Я внешне пошла в дедушку. Не знаю, как так получилось, мама приёмный ребёнок, но она говорила, что я похожа на него. Может по этому мне претит работа ЗСЦ.

«Если она и правда Грас, то наверняка знает каналы по которым точно передастся информация и всему происходящему придёт конец! А если она и правда похожа на Элиота в своём стремлении к защите близких то дело точно в шляпе!»,- последнее суждение успокоило меня и я приняла решение рассказать все, что знала.

Услышав про ЗСЦ, Агата стала рассказывать наш план:

– Миша, мы пришли поделиться с тобой своими знаниями и документами. Это касается работы защитников на территории Конфедерации. Но думаю, если провести расследование, то и здешнее подразделение окажется в весьма невыгодном положении. Кеана работала под контролем ЗСЦ в пансионе «Вингория», а так же в клинике репродуктологии человека “Дабл Лайн продактс ЛЛСи” и хотела сообщить свою историю. Уверенна, ты сможешь сохранить эту информацию и воспользоваться ей при необходимости.

Миша на сказанное кивнула, явно погрустнев. Что-то неуловимо трогательное и родное промелькнуло между Мишей и Агатой, словно для них эта запись была не менее важна, нежели для меня. Это чувство и дало мне толчок, заставив вновь рискнуть.

– Мисс Ханли, верно?- хозяйка обратилась ко мне со всем своим почтением. Словно это я какая-то важная шишка и владею неведомой истиной. Давно я такого к себе не ощущала.- Вы сможете рассказать о вашем опыте?

– Да. Но я хотела бы предупредить, что некоторые сведения должны быть недоступны ЗСЦ.

– Хорошо. Обещаю, что “защитники” не получат доступа к этим данным вплоть до их обнародования через пять лет. Спасибо вам за проделанную работу. Не переживайте, я на вашей стороне,- глаза новой знакомой потеплели.- Мне так же не нравится командование ЗСЦ и их политика в отношении эно. Они фактически мешают мне и моим коллегам работать, лоббируя выгодные только им законы, покрывая интересы своего бизнеса и превращая фонд в коррумпированный механизм контроля. Так что ваши материалы будут весьма кстати. Думаю, моя семья слишком долго терпела их власть.

Цифровой диктофон оказался на полу между нами тремя, загоревшись красным. Запись началась словами:

«Проверка. Проверка. Запись номер один. Кеана Ханли. Восемнадцатое ноября две тысячи сто восемьдесят третьего года»

Я на мгновение задумалась, но увидев, с какими надеждой и верой смотрят на меня, и ощутив отдаленно знакомый аромат, погрузилась в долгий и неприятный рассказ.

Часть 1.GTT–GGA–GTT–CGC–ATC–TCT–GGC–CGA–TGC

Глава 2. Новость

Как ни странно, но первая ассоциация с теми днями – запах химического дезинсектора. Резкий смрадный, неистребимый – он всегда меня раздражал, казавшись навязчивым и густым. Эта кисло-сладкая вонь, казалось, пропитала меня саму, заставляя чихать и давиться кашлем от свербения в носу и першения в горле.

Я тогда работала в «Дабл Лайн продактс». Мелкой компании, расположившейся на втором этаже социальной клиники. Той, куда ходили малоимущие с урезанной страховкой и вся местная гопкомпания. Про такие на жаргоне говорят «пик святого Где-то». Да, это вам не огромный госпиталь «Чистого Сердца» на пересечении Линкольн Авеню и двадцать четвертой улицы по Грин Вуд, но за неимением других перспектив выбирать не приходилось. С дипломом муниципального колледжа (на что хватило родительских сбережений, я ведь наотрез отказалась учиться в родном городе), слабым портфолио и резюме, я была малопривлекательным соискателем. Устроилась куда брали. Тем более долги за учёбу и жильё ни кто за меня платить не собирался, а сроки поджимали. Эх, ни что так не усмиряет гордость и не затыкает рта, как перспектива оказаться на улице с коробкой над головой.

В приёмной первого этажа каждое утро меня встречала миссис Дельгадо, пожилая не то итальянка, не то испанка, не то и вовсе мексиканка. Не-не-не-не, я не расистка (да простит меня Роза Паркс), но по внешности этой дамочки определить этнос не представлялось возможным. Фамилия и та досталась ей после развода!

Вечно хмурая, с непривлекательным лицом в старческих пятнах – она окатывала любого вошедшего взглядом цербера, требуя сначала документы, а потом и задавая вопросы. Про таких говорят «мышь не проскочит». Ну, точно, цербер у врат преисподней! Меня ее манера приветствия тоже не миновала, начиная почти каждое утро с рокочущей фразы:- Чего крадешься, Ханли? Опять тебя по всему госпиталю ищут?

Ни кто меня, конечно не искал. С чего ко мне прицепилось столь неприятное реноме – ума не приложу. Да и, какая мне разница, что думала противная старая тётка?

Но, вынуждена признать – в приёмной  царил порядок, а пациенты даже с самыми сложными случаями быстро попадали к нужным специалистам. Думаю это своего рода талант, так быстро и чётко работать. Так что не смотря на грубость и даже откровенное хамство, миссис Дельгадо не спешила покидать больницу. Да и сама клиника не торопилась с ней прощаться.

Пройдя контроль на проходной и отметив пропуск я поднялась уже в наш офис, встречавший посетителей логотипом с изображением спирали ДНК и слоганом: «Мы работаем для вашей жизни». На контрасте больничного вестибюля с его блеклыми тонами наш рессепшен всеми правдами и неправдами пытался показать дружелюбие. В распоряжении посетителей имелся и огромный диван и кофейный столик со множеством журналов и проспектов. На стене за стойкой рессепшен висели дипломы и изображения счастливых семей. Была даже своеобразная доска почета: фото повторных клиентов, коих на самом деле было не много. Едва ли набиралось и десятка фото. Всем своим видом «Дабл Лайн» словно заявляла, «я – серьезное заведение!», приманивая клиентов. Правда ни для кого не было секретом, что хоть мы и занимали пол этажа, а громкого названия «Дабл Лайн продактс ЛЛСи» явно не заслуживали.

Не успела я открыть матовую стеклянную  дверь, как вновь пахнул отвратительнейший смрад. Химозный, хоть и с кислинкой. Асептик, пускаемый через вентиляцию перед каждым рабочим днём. Чихнув пару раз, я успокоила себя, что открытое окно все исправит. По крайней мере надеялась.

Тот день выдался на редкость паршивым! Я почти опоздала на работу: Лёгкое метро ходило с большими интервалами, что привело к давке как на станции, так и в вагонах. Ехала как сардина в консервной банке… Брр-р-р! И главное жила я далеко, предпочитая, есть в кафе рядом с больницей или покупая что-то с лотка. Из-за случившегося – осталась без завтрака. Даже кусок пиццы или пончик с кофе и те перехватить не успевала; городской живности явно повезло больше, чем мне. Сонная и злая я готова была ругаться с любым. Хорошо миссис Дельгадо не обратила внимания на мой приход, занятая каким-то посетителем.

«Что за день-то такой?»,- возмущалась я, прикидывая, а одна ли я так пострадала. Оказалось – не одна. Едва зайдя уже в наш офис и подойдя на рессепшен, я убедилась в своей правоте. Моя приятельница и коллега, Хайди, сидя за столом, пыталась привести базу клиентов в удобоваримый вид.

– Можно я чокнусь?- пока ни кто не слышал, вопрошала секретарша, пытаясь исправить ошибки в базе. К файлам имели доступ несколько отделов, временами создавая неразбериху. А с учётом, что на оборудовании наши сэкономили – вычислить, кто конкретно внёс неверные данные, порушив архив возможным не представлялось. Как итог Хайди приходила раньше всех, а уходила из офиса последней.

Грустно, что все это взвалили на одного человека, зашивавшегося и рвавшегося между звонками, приёмом пациентов и согласованием документов.

– Спроси у Мэг, – обыденно ответила я на риторический вопрос.

В своём кроп-топе яркого цвета и твидовом сером пиджаке Хайди выглядела крайне несуразно и глупо. Но я точно знала: едва стрелки на часах покажут девять, коллега застегнёт пуговицы и станет улыбчивой представительницей фирмы, готовой помочь любому. Это мне очень импонировало – Хайди оставалась верной только себе даже в мелочах.

– Опять сквозь пикет «синих» пробиралась?- зевнула коллега. Наверняка ватага зверья мешала, носясь по и без того небольшой квартирке.

– Если бы…Метро! Надо жалобу написать!- я едва не тряслась от негодования на несправедливость.

– Попридержи коней, сестрюнь. Тебе еще с клиентами работать.

Поняв, что Хайди права, я попыталась спасти остаток утра, предложив:  – Хочешь кофе? Знаю, слабое утешение…

Подняв на меня взгляд, коллега вздохнула сонным и вялым голосом:

– Мне бы как золушке, фея крёстная пригодилась. У тебя не заявлялась такая в сумочке?

– Прости, последнего лепрекона вчера соседу одолжила,- улыбнулась я, собственному каламбуру.- Как раз счета за воду пришли.

Комик из меня, конечно, тот ещё, но шутка сработала: коллега улыбнулась, пожаловавшись, что проблемы с водопроводом случились и у нее с сестрой. На это я смущенно покраснела, вспомнив бедственное положение приятельницы.

Мисс Тейн жилось, пожалуй, ещё  тяжелее, чем мне. Ей и ее сестре Агате в наследство достался приют для животных. Казалось, живи и радуйся работе, но здание давно хотели выкупить под снос и застройку несколько фирм. Естественно, судьба зверья покупателей не волновала, из-за чего даже на улице была пара митингов, едва новость о возможной покупке просочилась в газету. Тогда ещё были живы родители сестёр. Это они боролись с бизнесменами таким образом. Но едва сёстры остались одни, все завертелось с новой силой. Ирония судьбы, подруги похоронили в один год и отца и мать. Отец умер от болезни почек (или воспаления мочеполовой системы), а мать разбилась в автокатастрофе. По крайней мере, это то, что знала я.

Хайди с Агатой в тот год чудом успели переоформить документы, ведь как оказалось в нескольких бумагах отсутствовала часть сведений. Видимо администрация, отправив бумаги в архив больше их не поднимала до востребования.

Продавать собственность девушки не собирались, вот и приходилось отстаивать права. Видимо схожие трудности нас и подружили. Да и с Агатой у меня оказалось много общего, ведь она получила образование психолога. На поприще физиологии и анатомии сошлись, как шутила Аги.

– Придешь на выступление нашей «поэтессы»?- перевела тему Хайди, напомнив про новогоднее обещание.

– Когда и где?

Не знаю почему, но поэтические вечера несколько раз переносили, лишая Агату возможности показать свой талант. Честно, мне было обидно за подругу. Она заслуживала блистать на сцене, раз уж в обычной жизни ей досталась такая подлянка в виде низкооплачиваемой работы и вечной грызни за «родительское дело».

– В эту субботу в «Amor Mio». Только не забудь. Ей сейчас поддержка нужна – вся в депрессии. Представляешь, опять издательство отказало! И как ей сил хватает с ними воевать?!

– Ладно, приду,- махнув рукой, я уже собиралась прошмыгнуть вглубь этажа, как вдруг раздалось:

– О-о-о, к тебе Григи на сегодня записаны. Ты в курсах?

– Опять эти инфузории без туфелек?!- настроение окончательно испортилось.
Григи были теми богатыми клиентами, которые по любому незначительному чиху мчали в госпиталь, расталкивая страждущих своей премиальной страховкой и требуя срочной помощи. Им кругом были должны, что вызывало негодование как больных, так и сотрудников регистратуры, связанных по рукам и ногам своими обязанностями.
Немудрено, что после всех этих криков и мытарств из клиники в клинику, оскудев доходами и нервами эти господа заявились к нам – мелкой конторке без регалий и отличий. Надменные, ленивые, привыкшие все решать деньгами или давлением с угрозами, они олицетворяли когорту высшего общества Вояджер Сити, осевшего на Грин Вуд с момента основания города и принимающего в свои ряды редких избранных. Да и срез наших клиентов тоже (чего юлить): белые, обеспеченные, официально женатые мужчина и женщина. Именно они оплачивали все изыскания репродуктивной медицины, в то время как большая часть доходов одиноких граждан спонсировала многодетные семьи и образование с фондом Грас.
Хотя бывали и исключения (в том числе и белые), ведущие себя чрезвычайно благонравно и кротко. Они смотрели на меня и коллег как на последнюю надежду не отвертеться от налогов, а на долгожданное семейное счастье. Но таких год от года становилось все меньше. Видать портфель рос и субсидии для малоимущих не покрывали расходов, скудея с каждым годом больше, чем нервы вышеназванных Григов. Как итог – работа превратилась в сущий ад, где мне отводилась роль этакой прислуги. Умелой, да, ценной, да. Но не более. Я не любила общаться с такими людьми. Но как по закону подлости коллеги не брали этой головной боли себе. Даже с учетом дохода за проделанную работу…

– Все твои шуточки? Точняк, вы с сестрой одного поля ягодки,- последнее, что заметила Хайди, вновь уткнувшись в рабочие файлы и тихо бубня, что не мешало бы нанять кого-то на полставки.

– Не с нашими бюджетами,- тут же нарисовалась бухгалтер, Дафна, принеся какие-то бумаги. Бухнув папку на стол, она весело продолжила:

– Вот этих надо обзвонить. Пришли ответы из страховых. И еще в обед придут новые запросы.

Грустно посмотрев на солидную кипу документов, которые предстояло разобрать Хайди, я отправилась в свой кабинет-аквариум. Готова поклясться, я слышала как губами приятельница шептала свое коронное:

«Можно я чокнусь?»

Как и хотела едва пришла – открыла окно, впустив запах осени и гомон крупного города. Это немного привело меня в чувство, настроив на рабочий лад. Да и в столе уже с месяц валялась пачка шоколадного печенья, благополучно съеденная с кофе. Удивительно, но слоган на синей упаковке «Домашняя выпечка прямо с конвейера» не вызвал раздражения, хотя в другой день я бы возмутилась подобной надписи.

“Раньше начну – раньше закончу»,-  мысль, помогавшая мне пережить проблемных личностей. Вот и оставалось утешать себя тем, что Григи больше к нам не обратятся, с учетом всех их жалоб.
Но это утешение быстро померкло на фоне неожиданной новости.

Открыв крышку ноутбука, я решила проверить еще раз расписание: вдруг эти одноклеточные перенесли визит? Но не успела я открыть графика, как почта оповестила о непрочитанном письме. Увидев его, озадаченно охнула – постановление. Вот и черная кошка пробежала дорогу. Или это в спешке я под лестницей прошлась?
Открыв и ознакомившись с написанным я едва не рассмеялась гомерическим смехом. Тем самым, от безысходности.

Красивый текст письма гласил:

“ Уважаемая К. О. Ханли спешим сообщить вам, что с 19 октября этого года вы переводитесь на должность репродуктолога в пансион “Вингория”, расположенный в городе «Санривер» на территории Южной Независимой Конфедерации. Ваша ставка и зарплата сохраняются. 
С уважением руководство лаборатории «Дабл Лайн продактс ЛЛСи»“

Я слышала от коллег, что идет волна сокращений, но нас и так было мало. Куда еще? Разве что я была в штате, а пара сотрудников – нет. Они могли претендовать на это место с учетом моей низкой загруженности. Но я так же понимала, что сотрудники вне штата не имеют моей квалификации и моего профиля. А это бы означало для компании потерю ценного сотрудника (пусть и с оговорками). Да и к тому же, кто захочет работать на тех условиях, на которых работала я?
Успокоив себя, вновь вернулась к данным в базе. Требовалось проверить кое-что перед приходом первых пациентов.

***
Настал вечер. Видимо постановление было последним рубежом черной полосы того дня, ведь сложностей больше не случилось. Даже чета Григ и те были спокойными и тихими. Хоть приосанившиеся и гордые, словно сытые чайки, они все же поумерили пыла и не спорили со мной. На то они и клиенты, что истребуют своего не мытьем так катанием. Видать Дафна была права, говоря, что ЗСЦ достали этих скандалистов повестками и напоминаниями о налогах. Шутка ли почти шестьдесят процентов от доходов отдавать! Кому такое охота? Правильно, никому. Вот миссис Григ  и сменила свою вечно недовольную маску на личико агнца божьего. Подумалось даже, что это какая-то проверка – у нас и такое бывало, когда клиенты писали на диктофон разговор, а потом мчали в ближайший офис ЗСЦ, требуя преференций. Но и после Григов сложных работ не случилось.

Потянувшись в кресле, я расслабленно закрыла глаза: давно хотела размяться и перевести дух. Сидячая работа – просто кошмар для позвоночника! А когда ты привязан к месту – подавно! Но, так или иначе, я была рада работе по любимой специальности, в отличии от все той же Хайди, которая вынужденно тянула лямку мелкого сотрудника, почти не имея шансов на повышение. А с ее характером и амбициями это было непосильной задачей. Но семейное дело и сестра для коллеги оказались важнее амбиций. Это восхищало меня.

“Будь позитивной”,- ненавижу этот слоган, но что еще оставалось, кроме как утешать себя перед неизвестностью? Санривер, как и пансион “Вингория” виделись мне “Tera incognita”. Я, конечно, попробовала поискать что-то в электронной библиотеке, к которой имелся доступ, но там ничего толком не нашлось кроме дат основания города и численности его жителей. А про “Вингорию” и вовсе отсутствовала, какая либо информация (просто пустая страница).

Невольно вспомнился один урок истории, где рассказывали, как полтора века назад люди имели доступ к сети интернет. Я же, лишённая такой роскоши, мучилась вопросами и страхами. Строгий регламент в силу доктрины Олдмана сказывался на многих сферах жизни граждан и я отчетливо ощущала это. Каждый студент знал постулат:

«Любая технология, способная стать потенциальным оружием должна быть искоренена и забыта»

Помнится, один самоуверенный однокурсник, после шутки про дигидрогена монооксид, спросил, почему нельзя использовать CRISPR и генетические модификации  на людях. Мол, вырежем гены МН118 и дело с концом. Нобелевская в кармане! На это пожилой профессор весь в сединах, обрамлявших лысину, не то француз, не то франко-скандинавец, сначала возмутил собравшихся вопросом:

– Кто вам говорили, что ни кто не пытался?- а за тем уточнил, знает ли кто, где именно находятся провирусные частицы МН118.

Весь поток хором ответил: «нет».

Тогда-то мы и узнали, что в 2044 году  проводились серьезные исследования вириона Мехони. И генетические ножницы CRISPR пробовали использовать на людях. Вот только результат был… мягко говоря, неожиданным. Удаляя частицы МН118 из Х хромосомы, ученые отключали гены DCX и ARX, ответственные за формирование мозга. Провирусные частицы, как оказалось, не только нарушали работу Xist, но и так же влияли на остальные гены Х хромосомы. На самом деле не только в ней – около 9 провирусных частиц оседало в аутосомах, что так же сказывалось на интеллекте третьего пола, пусть и менее значимо. По крайней мере, они не рождались с агирией. Это амеодам с гладким мозгом хорошо живется, а вот людям… И это не говоря уже о том, что заранее неизвестно какая из Х хромосом будет отключена, а какая нет, что так же затрудняло коррекцию генома с провирусной мутацией. И самое печальное – по итогам выяснилось, что эпигенетические механизмы не могли компенсировать работу скорректированных генов, а, следовательно, дефект передавался потомкам. Это не теломераза, восстанавливающая теломеры при клонировании.

В результате всех изысканий СОН пришли к ограничениям большинства технологий прошлого и строгому контролю за их использованием. Модификации генов человека с того момента стали табу.

Открыв глаза, я посмотрела на часы, чтобы хоть как-то себя успокоить. Было семь тридцать вечера. Мне как раз на это время руководство назначило встречу. Не удивительно – узнай Дафна про это письмо – уже бы гудела вся ЛЛСи.

– Кеана, можно с тобой поговорить?- в проеме появилась наша глава – Мэган Мисси. Некрасивая, но пытающаяся хорошиться за счет парфюмов и одежды ирландка средних лет. Сколько ей было точно – не знаю, Дафна говорила около сорока, Хайди называла цифру меньше, а остальные и вовсе молчали в тряпочки. Я не искала в слухах правды – на, то есть ЗСЦ. Шутка.

Замерев, от вида руководительницы я медленно кивнула: Мэг отличалась очень вспыльчивым характером. В придачу она была не собрана и нетерпелива, что еще больше раздражало, ведь крики на весь отдел работе на пользу не шли.

– Да, конечно,- неловко произнесла я, приглашая Мэг присесть на стул для клиентов. Как же я тогда волновалась! Из-за Григов и им подобных меня вызывали на ковер едва ли не чаще всех! Единственное, что немного остудило пыл как Мэг, так и клиентов – предупреждение, что каждый разговор я буду писать на диктофон и, что в моем кабинете висят камеры и пишется звук. Пара жалоб в ЗСЦ уже с моей стороны и крики с вызовами сошли на нет. Страх, правда, остался.
– Кеана, мы работаем вместе уже долгое время,- продолжила коллега, пытливо изучая мою реакцию, аки миссис Дельгадо документы местной гопоты. Пахнуло едким горячим запахом, больше похожим на освежитель для туалета. Вот точно деньги вкуса не прибавляют – я знала, что этот аромат стоил около трех сотен долларов. Хорошо, работала вытяжка, а то я бы расчихалась.

Слова про долгую работу насторожили; Волнение явно присутствовало и в словах Мэг, заставляя гадать, как же будет строиться диалог далее. Но не успела я включить диктофона, как последовало продолжение:

– Это очень важно: “Вингория” заключила с нами крупнейший контракт за последний год. Они могли выбрать любую другую лабораторию. Лонпланты сейчас производят во всех Северных Штатах, мы никак не выделяемся на рынке. Сама знаешь, у нас и так произошло сокращение портфеля клиентов…

Я кивнула, убедившись, что запись сказанного идет. С тех пор как искусственные утробы стали продаваться, а их патент перешел в разряд общедоступных, многие ринулись создавать биотехнологические компании. Общество ведь требовало за относительную свободу платы. Немудрено, что куча бестолковых болванов хотели с этого заработать.

Из-за этого в сознании обывателей биотехнологии прослыли новым Клондайком. Этакой золотой жилой двадцать второго века. Особенно в первые годы, когда толком еще не успело появиться достаточное количество конкурентов, а ЗСЦ и антимонопольщики не вмешивались. Пожалуй, это единственный случай, когда я рада контролю от «защитников»! И хотя для технологии из прошлого CRISPR исключение сделали, но для работы с ней требовалось соблюдение многих бюрократических процедур. Так что почти все мои сокурсники, метнувшиеся в гистологию очень разочаровались в своем выборе. Ну, не все тотепотентные стволовые клетки приносят пользу.

Правда после бума, продержавшегося лет пять, бизнес на искусственных утробах стал буксовать на месте: новые клиенты не торопились с деторождением, откладывая дорогостоящую процедуру или и вовсе предпочитая усыновление как наиболее доступную альтернативу, а старым не требовалось взращивать новый орган. Тогда-то и вмешались ЗСЦ, начав регулировать бизнес.

И хотя затраты на производство лонплантов составляли существенную часть от их цены, ЗСЦ и правительство давало определенные субсидии, что снижало конечную стоимость лонплантов для потребителей. Так что конкурентов у нас хватало с лихвой. Если сложить все вышесказанное, то неудивительно, что когда я пришла на должность репродуктолога, в “Дабл Лайн” работало человек двадцать. Крошечная лаборатория с маленьким уставным капиталом. Самым минимальным, если не изменяет память и наша сплетница не обманула. Учредителей, со слов коллеги, тоже первый год числилось двое. Правда компаньон Мэг очень быстро покинула ряды правления, но что произошло меня не интересовало. Мне вообще все эти сплетни казались пустой тратой времени.

– Так вот, нынешний глава “Вингории” Роберт Тандерберд готов взять на себя часть финансирования нашей лаборатории. Его поддерживает ЗСЦ и коллаборация сенаторов Конфедерации, никаких проблем не будет. Наш юрист уже проверила все документы. К тому же это самый крупный заказ на лонпланты с нашего основания,- голос Мэг был непривычно дрожащим.

– Почему я?- вырвался закономерный вопрос. Я очень боялась услышать стандартный ответ: «не нравится – не держу!», но вместо него раздалось вполне нормальное на первый взгляд объяснение:

– У тебя самый маленький процент отторжений. Тандерберд потребовал максимально эффективного сотрудника с самым маленьким процентом неудачных подсадок. У тебя хорошая стрессоустойчивость. Ты коммуникабельна и лучше других работаешь с проблемными клиентами.

У всех названных доводов имелись контраргументы: Две мои коллеги вырабатывали больше. И в процентном соотношении у них шло меньше выкидышей и гестозов. С проблемными клиентами я взаимодействовала так же плохо, ели сдерживаясь, чтобы не начать скандалить. Про коммуникабельность я вообще молчала! Век бы не работала с людьми!

Объяснение же последовавшее далее лишь подтвердило мою неприязнь к сказанному:

– Ну.…И ты одна из немногих сотрудников без детей. Хоть мистер Тандерберд и готов финансировать все расходы, связанные с переездом, он не готов ждать. А ты сама помнишь, как жёстко контролируют миграцию с детьми. Это затянет переезд и начало работы на месяцы, а может и годы.

Оставалось только позлорадствовать самой себе. Давно я не слышала такой неприятной правды! Меня слали черти, куда только по причине отсутствия детей и удобства переезда. Хотя я думаю, что одна из коллег просто отказалась переезжать на юг, а другая поставила высокие требования, которые не устроили заказчика.

А главное как хорошо это звучало: «немногих». Нас в тот год осталось трое: Гистолог, работавший с клетками (которого при всем желании не могли послать), я, репродуктолог-акушер и Хайди, работавшая на рессепшен. Не разбежишься, одним словом. Вот и истинный докон – отправлять кроме меня было некого.

– И что я должна делать?- устало поинтересовалась я, забыв все, что хотела спросить ранее и про “Вингорию” и про город Санривер.

– Как обычно: проводить имплантацию лиджастерий, вести беременность и роды, составлять отчетность. Все то же, что и у нас. Ничего сложного или нового,- так и хотелось напомнить Мэг, что она это говорила и про консультации клиентов, которые я ели терпела.
– Скольких мне передают?- представив, какие объемы на меня одну взвалят я начала думать, как бы отказаться от неожиданной “радости”.

– Тандерберд заверил, что не более двадцати человек за раз.
«Verpa canina!», – мысленно сругнулась я, представляя, что же это будет за работенка.

– Удачи, – произнесла коллега в качестве напутствия, поспешив удалиться. Домой ей явно хотелось больше, чем мне. Ну да, не ей же со всем этим разбираться.

Я же осталась со своими мыслями, что все сильнее давили. Мне требовалось хоть немного времени на раздумья. Так что в тот день я уходила из офиса последней, оставив ключ-карту охране.

Вечером я зашла в мексиканский ресторан и купила еды навынос. Как-то само собой забылось еще одно новогоднее обещание: «не есть вредностей до пятницы». Жаль только, что несколько тако и буритто ни капли не помогли, показавшись самыми невкусными в жизни. Нет, не такого я ожидала! Переезжать в  другую страну мне хотелось не больше, чем возвращаться в «Ржавый пояс», где стагнация ощущалась сильнее, чем где бы то ни было. Правда, я все же нашла некоторое утешение, думая как после этой работы смогу перейти в клинику получше. Этим и утешилась, думая как сообщить новость родителям.

***

Как и предполагалось, вся «Дабл Лайн» гудела о моем переводе уже через пару дней. Не успела я сама переварить новости, а Хайди меня предупредила, ковыряясь в файлах:

– Готовься, наша пташка на хвосте всем уже принесла горячие новости.

До сих пор вспоминаю эту фразу с содроганием! Хотя, чего я ждала? Дафна первая сплетница во всем госпитале (а не только в нашей фирме). Не удивительно, что она работала с бумагами и цифрами – такая всю подноготную вынюхает не хуже заправской ищейки! С учетом, что все документы проходят и через бухгалтерию… Удивительно, что новость просочилась не раньше.

Превращать свой кабинет в аквариум с пираньями было тем ещё удовольствием, так что я просто послушно кивнула на слова приятельницы, поспешив к себе в кабинет. Я сама не рвалась на новое место и новость стала ушатом ледяной воды, но я же не высказывала всем и вся свое недовольство. Эх, стоило бы. Может тогда не произошло бы ничего из того, что случилось далее и я не оказалась бы втянутой в этот ночной кошмар с творившимся в стенах того чертого пансиона! Но что уж теперь говорить? Задним числом все горазды, решать свои проблемы. А вот справиться с уже произошедшим и хоть как-то компенсировать случившееся дано не всем.

В любом случае новость о моем переводе была главной. Каждый нашелся что сказать, пожелать и даже посоветовать. И все же меня не покидало чувство, что происходит нечто неправильное. Но что именно я так и не могла понять, сколько бы ни старалась. Да и расспросы коллег ничего не дали. Поглощенные новостью о работе с южным сенатором, все обсуждали меценатство Тандерберда и мой переезд. Все больше и больше сплетен стало гулять по компании, обрастая аки кости мясом все новыми и новыми подробностями, в которых невозможно было отличить лжи от правды.

Пожалуй, тогда я единственный, раз пожалела о работе в маленьком коллективе!

Глава 3. Сходства и отличия

Родители отреагировали не столь хорошо, как мне бы того хотелось. Хоть я и начала со слов о повышении, которые воспринялись родителями очень восторженно, пришлось рассказать и остальные детали. Как-никак я не умела скрывать от близких что-то.

Едва я сообщила по телефону, что мне нужно переехать в Конфедерацию, как тут же раздался возмущенный крик, сменивший громогласные восторги:

– Альберт, наша дочь совсем сошла с ума! Она намеренна, переехать  к этой деревенщине! Ты представляешь!?
Впервые я слышала типично «чёрный» говор от мамы, одного из лучших преподавателей английского!

Хорошо за меня заступился папа. Спокойный и очень взвешенный в своих суждениях человек, он осадил истеричное негодование пробасив:

– Долли, угомонись, они уже давно не, такие как ты думаешь. Люди как люди. Прекрати делать из мухи слона и порадуйся за нашу девочку.

– Мама, я буду работать на одного из сенаторов. Представляешь, как мое резюме поднимется в глазах других работодателей?! Это же шанс один на миллион! Он раз в жизни бывает! Да и деньги лишними не будут,- восторженно вторила я, пытаясь взывать к маминой логике.

– Кики, тыковка,- как же я ненавидела это дурацкое имя! Только маме и позволяла себя так называть. Корни этой неприязни лежали в маминой любви повторять мое детское имя по многу раз на дню. Оно мне успело надоесть уже к пяти годам.- Если ты окажешься втянутой в неприятности, тебе это никак не поможет. Слышала, что там полиция творит? Представляешь, что будет, если тебя там арестуют? Попасть в передрягу в другой стране! Это же пятно на всю жизнь! И никому ничего потом не докажешь!- логика не отзывалась на призывы и мама стояла на своем.

Определенное зерно в волнениях мамы было. И отрицать это было глупо: я слышала про аресты еда ли не на пустом месте, но все это воспринималось мной скорее как страшилка, нежели как что-то реальное. Тем более опыт прошлого переезда из «Ржавого пояса» в богемный Вояджер сгладил мое представление и о диксиленде. Это в моем родном городе я привыкла делить районы на «плохие» и «хорошие», со всеми вытекающими. Да и к плохим дорогам и к уличной гопоте – привыкла.

В Вояджере же были только карманники и такие же никчемные автострады, похожие больше на лоскутные одеяла из бетона. Так, что я воспринимала слухи про аресты, перекосы тюремного населения в сторону цветных и вседозволенность полиции именно слухами. А с учетом, что работала в маленькой компании и имела сплетницу под боком – прекрасно знала, что большая часть слухов не имели даже минимальной доказательной базы. Но маме этого я объяснить не могла – мышление учителя и медика сильно различались.

– Не думаю, что мне придется много общаться с местными. Я же прикреплена к пансиону буду. С проживанием там же. Да и вам обещаю деньги присылать, вышли мне реквизиты заказным письмом. Я оплачу на почте,- последний аргумент, которым я воспользовалась, стараясь перевести тему.

– Ох, не нравится мне все это. Все равно всех денег не заработать. Посмотри на нас с отцом: всю жизнь…- все не унималась мама, совладавшая с первоначальным возмущением.

– И? Живете себе в «Вельвет Блум»! Греете старые кости. Чем не награда за труды?- тут же заметила я, не понимая, чем мой выбор (пусть и без такового) отличается от работы родителей. Было чертовски обидно, что меня не хотят поддерживать самые близкие.

Еще минут пять я слышала причитания, ведь перевести тему никак не получалось. Даже слова вставить не смогла! Пришлось пообещать звонить каждый день. На это мама вновь начала жаловаться, что я в который раз проведу день благодарения не с семьей. Я очень хотела ответить, что своих дальних родственников я бы еще век не видывала, но сдержалась – нового витка причитаний я бы не выдержала. Да, это тот день, когда наша семья собиралась из разных уголков страны, но расстояние общению на пользу никак не шло, что было заметно. Последний раз, когда я приехала и вовсе двое моих кузенов поругались. Не спасло ни то, что это семейный праздник, ни что в этот день принято благодарить за то, что имеешь. Спасибо, слушать скандалы я могла и на работе.

Напомнив про мои мытарства с поисками работы, я твердо заявила, что переезд больше не обсуждается и все уже решено. Видимо моя настойчивость, вкупе с папиным громким рокотом все же заставили маму сквозь зубы и недовольство пожелать удачной дороги.

***

Едва я разобралась с документами, как неприятности вновь стали подстерегать меня. Словно обивания порогов миграционной службы мне было мало! Видать черная полоса решила сделать мне сюрприз, напомнив о себе.

Еще на вокзале мне пришлось слушать ругань на стойке регистрации, где какая-то мамаша верещала, что не хочет платить за перевозку чада и давать ему снотворное. Регистратор на это лишь сообщал статьи закона, добавив, что детей без соответствующих мер безопасности просто не пустят на посадку. Женщина на это стала кричать, что она мать одиночка, что ее ребенок плохо переносит лекарства. Банально давила на жалость. Но вместо этого только еще больше злила собравшихся.

Пока слышались крики, я думала, как скандалистка первой побежит жаловаться во все инстанции и подавать в суд, если с ее ненаглядным чадушком чего приключиться. К чести вымотанный сотрудник не стал долго выслушивать криков, сообщив о скандалистке ЗСЦ. Защитники моментально подошли к крикливой дамочке, выдворив из очереди куда-то в сторону. Все стоявшие за дамочкой вздохнули с облегчением, возмущаясь безответственности некоторых граждан.

Вдобавок к скандалу, потрепавшему нервы, отправление состава перенесли из-за технических неполадок. Пришлось ожидать на вокзале, сидя на чемоданах. Хорошо, поезда на водородной тяге всегда имели огромные скорости. Такие, что пустоши пролетали, словно одно мгновение.

Вот только встречавший меня вновь все испортил! Я ковровых дорожек, конечно, не ждала, но могли послать кого-нибудь поприветливее! Едва я увидела сопровождающего, как тут же нервно икнула: Резкое лицо, огромные ручищи, как у моряков с плакатов прошлого, да и сам парень был крепким на вид. Это про таких раньше говорили «крепко сбитый». Я невольно вспомнила миссис Дельгадо с ее манерами и, даже, усмехнулась: «Небось, родственник».

Пока ехали, удалось немного отдохнуть. Монотонная автострада с проезжавшими машинами успокаивала. Я даже ощутила, как немного клонит в сон. Правда заснуть так и не удалось, хотя я и понимала, что как минимум два раза отключалась, впадая в бессознательное состояние.

Мыслей в тот момент не возникало и я лишь смотрела на виды из окна. Шумный душный мегаполис, утопающий в запахе пыли, разгоряченного бетона и газолина, сквозь который пришлось проехать, не вызвал никакого отклика – крупные города везде одинаковы. Автострады и дороги – тоже. Разве что восхищал размах нетронутой природы и установленные солнечные батареи с парниками, которых в США было гораздо меньше из-за климата. Все это укладывалось в уже сформированную картину мира и обыденное восприятие, что немного успокаивало. Сразу вспомнилась экскурсия и лекция по основам энергетики: Новая Англия в основном получала энергию за счет переработки метана, а Конфедерация за счет пустынь и солнца.

Правда, пара штрихов, увиденных позднее, заставили картину мира дрогнуть: первый – религиозная атрибутика. Все в этом месте буквально дышало христианством, смешанным с какими-то местечковыми культами (видимо привезенными откуда-то из вне) и историей Эммы Грас. И если последнее я еще могла оправдать, то первое настораживало: такого культа веры на севере не было, как и обилия вывесок с Христом.

Следом я увидела и вовсе нечто непривычное и, пожалуй, страшное. Проезжая крупную автостраду Бристоль-Роад, в глаза бросились два ряда заключённых, убирающих мусор возле обочины и копавших какие-то ямы. Неприятное зрелище быстро исчезло, вновь уступив место ровной и гладкой дороге. Но думы об увиденном не покидали меня остаток пути. Конечно, какое мне дело до тех бедолаг, я же не они! Но сердце йокнуло, напомнив мамины переживания. Наверное, мое лицо сильно исказилось этими тягостными размышлениями, о чем не преминул поинтересоваться сопровождающий:

– Что грустишь, янки? Всю природу там своими заводами изгваздали? – издевка застала врасплох, оставшись без ответа. Да и мысли мои текли совсем в ином русле.

Проехав еще миль семь, мы свернули в небольшой город, о чем сообщил указатель и огромный бак водонапорной башни с надписью. Тот самый Санривер. Более тихий и уютный, нежели предшественник. Он оказался совсем мелким. Я бы даже назвала это место деревней, нежели городом. Особенно с учетом, что построек выше трех этажей тут нашлось не много, административных зданий тоже (последних я насчитала всего четыре – школа, госпиталь да ратуша с какой-то мелкой развалиной без вывесок), а вот частных домов с большими участками – хоть отбавляй. Сами дома тоже выглядели дешево, неказисто, пусть и ухоженно (правда, попадались и помойки, огороженные кривым забором, где вместо газонов была жухлая трава и валялся мусор, но таких на пути встретилось не столь и много). Почти весь город состоял из мелких лачужек, деля территорию на две неравные части. Не думала, что попаду в эту глухомань, но работа есть работа. Застройка и планировка города тоже оказались ожидаемы: в окнах авто отражались множественные витрины магазинов, лавок, парикмахерских и прочих мелких конторок, украшенных флагами и изображениями все того же Христа или какого-то местного политика. Ни одного крупного производства, заводов или чего-то подобного тут не наблюдалось. Лишь где-то вдали почти по соседству расположились две скотобойни, отделенные, словно по какой-то издевке, огромным фруктовым садом. Скорее всего, за ними располагались фермы.

На фоне кричащего патриотизма, плакатов с «традиционными ценностями», убогих хлипких домишек с флагами на мансардах, неожиданностью стала группа митингующих рядом с «Вингорией».

– Кто это?- сразу же возникло предположение, что это «синие» и вопросом я лишь хотела проверить свою догадку. Все же мышление человека устроено так, что ищет привычное и понятное, пытаясь встроить это в картину мировоззрения и объяснить отличия сквозь призму уже известного. Даже первые опыты и научные данные, даже верования людей строились на понятной и ожидаемой терминологии. Я так же искала сходства, остро подмечая любое отличие. Черт, не помню этого психологического термина.

– Не видишь, что ли?- грубо ответили мне вопросом на вопрос, не дав и шанса разобраться.- Протестующие. Стоят тут, околесицу всякую городят. Делать им нечерта! Работу бы нашли, оглоеды треклятые!

– Да уж вижу, что не поклонники собрались,- попробовала и я съязвить.

На том диалог и закончился: сопровождающий просто хмыкнул, видимо подумав, что-то свое, а я была слишком усталой из-за джетлага и бессонной ночи.

Едва ворота захлопнулись, а шлагбаум остался позади, меня вновь охватило чувство страха.

Но чувство притихло, едва я увидела роскошный особняк в три этажа, обрамлённый ухоженным садом. Несуразность здания, его формы и размера поражали. Одни только балюстрады в греческом стиле чего стоили, олицетворяя античную роскошь!

В этом ракурсе «Вингория» виделась мне эксцентричной и глупой девчонкой, сшившей себе платье из штор. Но платье, которое, как ни странно, шло. Даже цвета подобрали вполне удачно и ослепительно белый сочетался с синей лазурью на крыше и ставнях.

Последние и вовсе казались игривыми бантами на кринолине  нимфетки-инфанты.

– Приехали, янки. Выметайся. Без тебя дел по горло,- это дурацкое обращение начало меня уже раздражать. Я понимала, почему меня так называли: мне четко дали понять, что я не лучше врага с присутствием, которого мирятся от безысходности.

– И куда мне идти?- поинтересовалась я, выйдя из машины и нарочно громко хлопнув дверью.

– Во-о-он, там вход, где табличка стоит. Или грамоте не обучена, а янки?

Не успела я рта открыть в ответ, как этот хам умчался, оставив меня зло смотреть в след.

– Я его прикончу, Verpa canina! – в сердцах поклялась я, стоя неподалеку от входа и ощущая теплого солнечного дня. Легкое дуновение ветра и послышался нежный шелест листьев, смешавшийся с жужжанием и стрекотом. Упоение от сладких ароматов цветов и травы, заставляло сердце частить, а разум проснуться после долгой дороги. Райский сад, Эдем, в который попадают лишь праведники, первая ассоциация, что вспыхнула ярким всполохом. Словно в подтверждение “Вингория”  в этот момент нависала надо мной, напирая авторитетом и благонравием, аки матушка над новой сестрой.

– Вы Кеана Ханли? Медик?- осторожно спросил у меня молодой парень, подойдя ближе. На контрасте с первым сопровождающим, он был юн, жилист и поджар, с приятным, пусть непривычно громким голосом и цепким изучающим взглядом.

– Репродуктолог,- поправила я, неловко улыбнувшись.

– Очень приятно,- спешно протянули мне руку в знак приветствия.-  Рад, что вам у нас нравится. Идемте, вас уже ждут.

***

– Вот ваш кабинет. Мне передали, что вы уже можете ознакомиться с базами данных. Остальные доступы вы получите в течении дня.

– Благодарю,-   произнесла я, осматривая новое место. Привычные оборудование, операционный стол с ремнями, УЗИ и набор стерильных одноразовых игл – работа репродуктолога не отличалась что в «Дабл Лайн», что тут. Сам кабинет, правда, при более детальном рассмотрении выглядел несколько старым: кое-где я заметила сколы на стенах и трещины в плитке.

Еще одним новшеством стали аппараты для обработки инструментария. У нас они стояли в отдельном кабинете, но видимо тут решили сэкономить. Хорошо, не стали экономить на оборудовании: аппарат узи, реагенты, тесты и иглы для имплантаций действительно были дорогими и очень качественными.

– Приятного дня, мэм, я зайду вечером,- попрощался парень, обещав устроить вечером экскурсию по Вингории.

Предложение оказалось очень кстати, ведь первое здание которым я восхищалось, оказалось общежитием для сотрудников и административным корпусом одновременно. А вот за ним располагались куда менее привлекательные пристройки-бараки. Низенькие, в один этаж, неказистые с плоской крышей, на которой несуразными коробками стояли кондиционеры.

Словно обедневшая семья сделала ставку на одну красавицу дочку, а остальные вынуждены были жить в ее тени, не надеясь на хорошие партии. Красивая сказка из старых книг на поверку оказалась обыденной маской, за которой скрывалась приземленная реальность.

ЗСЦ тоже были тут как тут. Едва я прошла проверку документов, как тут же нарисовались двое в своей синей форме. Мило улыбаясь и радушно приветствуя, они подсовывали мне бумаги на подпись, почти не давая времени ознакомиться с ними. На все же вопросы, прикрываясь своими пустыми улыбками, отвечали:

– Это типовые формы. Вы такие же подписывали в вашей организации.

Такие или нет, я понятия не имела, но в полемику вступать побоялась. Так в итоге моя подпись и оказалась на солидной кипе документов, половину из которых я видела мельком. Должностной инструкции в тот день мне не предоставили на ознакомление, что вызвало у меня вопросы. Едва я их озвучила, сотрудник так же улыбаясь, произнес:

– У вас послезавтра будет тренинг. В конце вам выдадут и вашу инструкцию.

Ответ звучал подозрительно, но я была усталой, чтобы критически воспринять сказанное.

“Ну-с, приступим”,- подбодрив себя, решила проверить вводные данные из базы. Как-никак это была почти треть моей работы.

Минут десять провозившись с входом в систему, установкой нового пароля по требованию службы безопасности, получила доступ к привычной системе.

База не впечатлила – портфель составлял из сотни строк. По привычке ознакомилась с файлами: Профили гистосовместимости, резус фактор крови, аллергии, списки принимаемых препаратов. Очень обрадовала гомогенность выборки касательно резуса и аллергий. Эти нюансы часто портили мне нервы, ведь ладно для имплантации кроме иммунного профиля ничего не требовалось. А вот потом требовалось учитывать остальные факторы.

С азартом изучая данные, я не заметила, как прошло время. О том, что я заработалась, оповестил осторожный стук о косяк двери и робкий вопрос:

– Мисс Ханли, вы готовы?

***

Первое отличие в менталитете, которое я заметила – крайняя открытость южан в купе с огромной настойчивостью и каким-то странным пониманием внешних границ.

Элли, тот самый парень, без умолку тараторил, пока водил меня по пристройкам. И ладно бы рассказывал что-то важное! О нет – он говорил о всякой ерунде!

– Вы из Детройта? Правильно? – первый вопрос не вызвал каких-то подозрений, пусть ударение и резануло мне слух. Я честно ответила, что нет. Мой город был в часе езды от Детройта и куда меньше. Родители хотели тишины и покоя, готовые платить за это. Ну, почти. Помню, как папа и мама ругались из-за цен на содержание автомобилей, не говоря уже про ежегодные аттестации водителей. И все же плюсы перевешивали минусы, да и семья наша не бедствовала, так что я понимала – милые бранятся только тешатся. Правда сама я категорически отказалась проходить обучение, сославшись на жизнь в крупном городе и общественный транспорт. Прошли те времена, когда любой подросток получал права в четырнадцать. Я хорошо это понимала, читая учебники и недоумевая: как же раньше транжирили ресурсы! Нет, ну вот как можно доверить четырнадцатилетнему ребенку автомобиль? Хорошо, что требования к водителям ужесточили и подняли возраст, с которого разрешалось учиться. Единственное, что мне нравилось в наших автомобилях – специальные каучуковые чехлы для защиты кузова. Помню, как во время ТО мама попросила заменить один на другой и как магнитную конструкцию открепляли от кузова.

«Безопасность дороже всего!»,- повторяла мама, выбирая самые толстые противоударные чехлы. Южане подобного не признавали (считали пустой тратой денег, ведь есть же страховка, да и гаражи как я заметила, были почти везде), что бросилось в глаза сразу же. Но тогда я воспринимала это как еще одно отличие и не более.

– А в Вояджер Сити, правда, очень людно? – последовал новый вопрос. Я кивнула согласием, вновь не почуяв подвоха. И даже рассказала некоторые особенности города. Это видать сказанное воодушевило Элли и тут понеслось:

– У нас погода всегда такая. Вы привыкните. Вот мой птицемышь, Джеферсон, тоже не любит жару. Хлопает крыльями, по клетке мечется. И жена часто жалуется на головную боль…,- ненужные факты сыпались на меня как из рога изобилия.

Наконец мы обошли корпуса-пристройки, которые оказались неказистыми не только снаружи, но и внутри. Проходя мимо верениц больничных коек, отделенных лишь белыми полотнами штор, ощущая мерзкий запах краски, с которым не справлялись кондиционеры и вытяжки, видя повсюду армированные стекла, из которых ничего невозможно было разглядеть, я все больше чувствовала себя в опасности. Это место слишком напоминало убежища на случай природных катаклизмов. Невольно вспомнилось, что муссоны и тайфуны бывали и в Аполо Бей. Один такой я застала пару лет назад. Так что неприятный опыт имелся.

Из страшного воспоминания вывел внезапный звук телевизора. От неожиданности я вздрогнула, на мгновение, перепутав воспоминание и реальность.  Готова поклясться, я тогда даже ощутила этот мерзотный запах сырости!

– Наверное, кто-то забыл выключить,- предположил Элли, ведя меня в ту комнату. Это оказалась своеобразная гостиная; черно-белая, унылая, как и все в этом месте, казенная. Единственное яркое пятно во всем антураже – цветок в горшке. И то видимо искусственный. В довершение к неприятному впечатлению, словно издевательство над телевизором висела картина с надписью: «Дом, милый дом».

Не успел знакомый взять пульта, как неожиданно я заинтересовалась происходящим на экране.

– Кто это?- спросила я, видя ослепительно улыбающегося, статного белого мужчину. Одетый в льняную грубую рубашку  цвета хаки, дорогой жилет с вышитыми узорами и галстук-боло, этот человек казался радушным, но вместе с этим каким-то самовлюбленным, что ли. Типичный любитель гольфа и мартини. Возможно, если бы не запах краски, впечатление могло быть более приятным. Но из-за амбре мужчина виделся напыщенным снобом. Этакий богатенький мальчик, не знающий ни нищеты, ни страха, ни печали. Таких обычно все недолюбливают.

– Роберт Тандербер. Вы его не видели?- озадачился  сопровождающий, но потом, что-то вспомнив, еще раз повторил каким-то странным, усталым что ли, голосом:

– Роберт Тандерберд. Официальное лицо «Вингории».

Во время интервью сенатор рассказывал о пользе клонирования для общества. Это была не совсем моя тема, но кое-что я слышала. Я знала, что в США споры относительно клонирования не утихали последние несколько лет. Да, мистер Тандерберд был прав: прирост населения страдал из-за смерти каждой здоровой женщины.

Последние пару декад и вовсе в  семьях высшего класса существовала традиция пользоваться  технологиями для рождения детей нужного пола. Теперь о достатке семьи судили по количеству дочерей. Хорошо, ЗСЦ все же хоть что-то контролировали.

Семьи же победнее либо долго копили деньги на дорогостоящие процедуры ЭКО, либо прибегали к донорству спермы, либо и вовсе не брезговали селективными абортами. Все это укладывалось в рамки законодательной базы «защиты» и было обыденно, как розовые обручи.

– А, правда, что клетки для утроб вы из детей получаете?- неожиданно поинтересовался Элли, выключив телевизор.

– Какие еще клетки из детей?- переспросила я, не поняв изначального вопроса.

– Ну, те, из которых утробы выращивают. На “С” называются.

– Стволовые?

– Да, – последовал смущенный ответ.

Построение вопроса озадачило: даже самые недалекие клиенты знали, что лиджи получают из культур клеток, одобренных ЗСЦ. А списки культур, пригодных для работы с каждым годом пересматривался и скудел.

«Можно я чокнусь?», – неожиданно я поняла доконы вопроса Хайди. Следом вспомнились ЗСЦ, ограничившие мое общение с людьми извне. Не успела я подписать последнюю форму, как мне огласили, что любая переписка будет согласовываться с юристами, а звонки – писаться и прослушиваться. Даже мобильный телефон у меня изъяли, сославшись на регламент.

Это ли повлияло на меня или же усталость за весь этот день – не знаю, но я тяжело вздохнула, объяснив, что суждение крайне не верно.

Кратко, почти по верхам и без каких либо терминов я рассказала весь цикл. Да и смысл был ими сыпать, если все равно меня бы не поняли? Какой смысл объяснять различия между плюри и тотепотентными клетками, рассказывать о маркерах гистосовместимости, технологии CRISPR-cas 9, именуемой на жаргоне «генетическими ножницами»? Большинство моих клиентов и те не задумывались об этом. Их волновал конечный результат, а остальное обеспечивали специалисты гистологи, акушеры, репродуктологи и иммунологи.

Элли с лихвой хватило моих объяснений, которые заняли почти пятнадцать минут. Он молча слушал про то, как получаются нужные клетки, как в лабораториях культивируют ткани лиджастерий, а за тем помещают в анабиоз, чтобы те не разрастались до полноценного органа (ведь так его будет невозможно имплантировать в силу анатомических особенностей), про имплантацию и этапы подготовки к ней. Про искусственную беременность и ее ведение.

Так же я призналась, что согласно доктрине Олдмана многие технологии прошлого оказались утерянными, и большая часть нынешних разработок базируется на исследованиях МН118. Я знала, что в начале прошлого века велись разработки вне телесных утроб, похожих на пузыри и знала, что их опробовали на животных (правда с нуля так ни одного и не вырастили, используя утробы как кювезы). Но на людях не успели, а дальше и не могли из-за всех потрясений. К тому же плоду для правильного развития требовались отношения «идиотип-анти идиотип», которые вне телесные аппараты не обеспечивали. На немой вопрос о том, что же это за отношения я пояснила: Материнский иммунитет и определенная не толерантность являлись важными факторами в развитии плода и его адаптивного иммунитета. Я не стала рассуждать про клональную теорию, про врожденный и адаптивный иммунитет и что второму необходимо научение от организма донора (которым выступала мать) для ускорения иммунной реакции на антигены. Но думаю, этих объяснений и не требовалось. Да и долго рассуждать я бы не смогла – все же я не иммунолог, а лишь репродуктолог. Наконец я  объяснила, что совокупность всех названных факторов повлияла на развитие био-индустрии, сузив ее до создания лиджастерий и изучения вириона Мехони, что, в общем-то, было взаимосвязано.

Сказанное казалось какой-то фантастикой. Чем-то вымышленным и нереальным, вобравшим в себя знания прошлого и хитро объединившим их. Любой от моего рассказа воскликнул бы: “Этого не может быть! Что за ерунду ты городишь!”

Вот только для меня все это представляло обычную рутину. Однообразную, скучную, выверенную и даже в какой-то мере опостылевшую.

– Не ожидал, что все так …сложно,- задумчиво произнес Элли, едва я закончила объяснение.- Но, вынужден признать, это интересно. Расскажите поподробнее, если это возможно. Я ведь правильно понимаю, вы закончили технологический колледж имени Элриха и Моргенрота?

– Да,- кивнула я, польщенная интересом.

В итоге пока мы шли из корпуса в корпус, я продолжала рассказывать подробности своей работы, думая, что все же была слишком резка в первой своей мысли и все может быть куда лучше, чем предполагалось. Ох, какой же я была тогда напыщенной дурой! Я презирала Григов с их деньгами, а ведь вела себя с Элли ни чуть не лучше. Разве что вместо денег сыпала бесполезными для парня знаниями. Как он меня вынес?

Завершился же мой первый день милым сюрпризом в виде хорошего вина и корзины фруктов. Видать решили умаслить перед кабальной работой. Стоило зайти в свою комнату, оказавшуюся до безобразия мрачной и давящей, как эта приятная мелочь заставила улыбнуться. Пусть прием и не был столь радушным, как мне того хотелось, а окна комнаты выходили на те самые скотобойни, это не отменяло гостеприимства со стороны южан.

Откупорив бутылку и налив в бокал немного, я долго рассматривала красивый напиток, игравший алыми бликами на фоне догорающего заката и легкого стрекотания. Тонкий букет аромата, казался насыщенным, глубоким и напоминал скорее о соли моря, нежели о вкусе ягод. Странный выбор – сочетать сухое вино с фруктами, но не мне было об этом судить. Приветственный подарок в любом случае был приятной неожиданностью – тем более, что это была северная фирма. Отпив, я ощутила прелесть терпкого вкуса. Млея от удовольствия, я хотела наслаждаться остатком вечера, смотря в окно. Так хотелось выйти на террасу и сесть в гамак, медленно отпивая из бокала глоток за глотком и любуясь садом. Как же мне не хватало этого в Вояджере, где природа была узницей парков и бетонных исполинов.

Все же черная полоса была настойчивой в своих напоминаниях, играя со мной в кошки-мышки. Оставалось лишь понять, кто в этой игре убегает, а кого нужно догонять.

Глава 4. Работа

В противовес сказанному Элли, безопасники не торопились давать мне полного доступа к файлам, требуемого для работы. Из-за этого первые дни сводились к знакомству с базой и составлению отчетов на основании эвристических и эмпирических сведений. Я делала это и раньше, так что казалось проблем быть не должно.

Проверяя портфель, я видела, как регулярно появлялись новые и новые строки. Казалось, они росли в геометрической прогрессии.  Уже к концу третьего дня составляли порядка нескольких тысяч. Это с одной стороны настораживало, ведь я все еще не знала, будут ли у меня на подхвате люди или же я буду совсем одна. На все вопросы, множащиеся как и строки в базе, ответили ЗСЦ и одна из коллег. Не-не-не-не, лучше бы я не знала всего этого!

В первый день не смотря на мои усталость и плотный график состоялось знакомство с персоналом. Элли привел меня в одну из рекреаций, где отдыхали сотрудники и представил собравшимся.

Было видно как божий день, что в своих заботах эти люди погрязли куда сильнее, а новое лицо не внушало им никакого доверия. Кто-то попробовал проявить пассивную агрессию из-за моего цвета кожи, но быстро заткнулся, поняв, что я не потерплю поползновений. Но в целом прием оказался куда прохладнее, чем я ожидала после общения с милым и радушным парнем. Пожалуй, живой интерес ко мне проявила только Ханна. Она единственная представилась мне и буквально выцепила из рук Элли, сообщив, что если мне понадобится помощь – она всегда к моим услугам.

Уже через пару дней Ханна подсела ко мне во время обеда. Сначала я не удивилась, подумав, что мне хотели что-то рассказать. Но вот дальше, включив «южное радушие», коллега начала рассказывать обо всем на свете. Видать это была общая черта всех диксилендовцев.

Снова на меня потоком хлынула разная ерунда от погоды за окном до отношения к религии и магии. Я уже не знала, как прервать этот монолог, уткнувшись в тарелку. Казалось, что сидевшая рядом сытилась своими речами и ее ни что не заткнет, как вдруг ни с того, ни с сего раздался рокочущий возглас:

-​ Ты!​

Все обедавшие вмиг замолчали, отчего окрик показался по-настоящему грозным. Подняв взгляд, я увидела первого сопровождавшего, стоявшего в массивных дверях. Он в несколько шагов подлетел к моему столу, нависнув необъятной глыбой и сотрясая какими-то бумагами.

-​ Ты что за дерьмо вместо отчетов присылаешь?-​ гаркнул громила,  вздувая ноздри и пристально смотря прямо в глаза. Неожиданность происходящего оглушила меня, заставив мгновенно замереть. Сердце быстро заколотилось, ощущаясь едва ли не в глотке, во рту пересохло, по спине прошлась огромная капля ледяного пота. Как на зло у меня не было даже диктофона! А мужчина тем временем сунул мне эти самые бумаги, продолжая тираду:

​–​ Каким тухлым бургером вместо мозга ты думала, когда эту хрень писала? Не смей косить под дуру! Я все про тебя знаю! Все документы безопасников проходят через меня. Просекла, янки? Исправляй все до завтра! Чтоб все пометки учла, не то…

– ​И не стыдно тебе девку прессовать? Ты у нас правая рука «кураторов», а она тут без году неделю. Вот иди и занимайся административкой, ушлепок ленивый!- резко вклинилась Ханна, ощетинившись.– Вчера первую партию жильцов доставили. Иди, ознакомься с характеристиками. И рапорт Тандерберду не забудь. А то он тебя на фабрику по производству клея вместо старой клячи сдаст, святоша.

-​ Не указывай мне, как делать МОЮ работу! Просекла?- ​вновь гаркнул мужчина, продолжая надувать ноздри и сверля теперь уже нас обеих пронзительным взглядом.

– А я и не указываю,- посмотрев на ногти, добавила Ханна, упредив все вопросы шипением:

– Лишь защищаю. Еще раз сунешься – будешь с начальством сам разбираться! Я тебе жалобу гарантирую. А станешь отпираться – запись с камер передам, кому следует. Не отвертишься.

– Выискалась защитница…,- судя по мгновенной остановке, меня собирались оскорбить словом на букву «н», но вовремя смекнув, какие будут последствия, все же заткнулись. Проорав напоследок, что бы я поторапливалась с корректировками и, убрав руки в карманы, скандалист удалился. Только скрип армейских ботинок и гулкие шаги отчеканили мой пульс, ставший совсем хаотичным.

-​ Ой, мудак! Нашел к чему прикопаться,-​ флегматично выругалась Ханна, обратившись ко мне.-​ Он тебя не напугал? Вся бледная аж!

– ​Это, прости, кто?-​ только и смогла вымолвить я совсем тихим охрипшим голосом. Угроза хоть и миновала, но я все еще находилась в оцепенении, ощущая холод всем телом. Ступор на некоторое время поглотил чувства, сузив кафетерий до одного столика. Из-за этого я не заметила, как невольные свидетели брани отвернулись, продолжив обед, а пространство наполнилось тихим гомоном и звоном приборов.

-​ Авери Томас – помощник Тандерберда. Считай правая рука. Административной работой занимается. Ты с ним полегче, он клерикал тот еще. Я даже слышала он из этих… «Христовых рыцарей»,- последнее Ханна произнесла тихо и даже с трепетом. Но быстро сменила тон на все тот же бойкий:

– Видела возле ворот стоят? Вот это они. Не боись – безобидны, как котята. Их полиция уже несколько лет пасет.

Для меня же пояснение выглядело таким поверхностным, что пришлось переспросить, едва разум стал возвращаться в норму:-​ Тогда с самого начала можно? И желательно на английском.​

Ух, зря я это сделала. Остаток обеда мне быстро тараторили о внутреннем устройстве Вингории. Усталая от быстрой речи с кучей эвфемизмов и специфичного говора где смешивались арабские, мексиканские, испанские и английские слова, я почти не воспринимала пояснений. Только кивала головой как болванчик.

Поблагодарив Ханну, едва она остановилась, я ушла к себе. База данных была привычнее и понятнее. Да и после пережитого стресса мозг соображал туго.

Пришлось заняться проверкой пометок, сверяя каждую строку с базой. И лишь с третью замечаний я была согласна. На остальные хотелось воскликнуть в лучших традициях Мэг: «глаза разуй!» Но я понимала, что это говорит начавший вырабатываться норадреналин. Хорошо в моем кабинете была небольшая аптечка.

Исправления заняли остаток дня, не дав и шанса обдумать хоть крупицу новых знаний. Наконец, разделавшись с отчетом, я пошла к себе, думая, что бы почитать и завершить этот дурацкий день. Но видимо у черной полосы были на меня другие планы: уже на следующий день меня отловили сотрудники ЗСЦ, сообщив, что до часу дня назначено дополнительное обучение. Обрадованная неожиданным перерывом, я с радостью проследовала за представителем «защитников». Уж что-что, а однообразная база за два дня набила мне оскомину!

Сопровождающий привел меня в одну из комнатушек основного корпуса и предложив сесть за стол, стал внимательно изучать подписанные мной бумаги. Проверив все подписи, сообщив мне о возможных последствиях в случае разглашения тайны, спросил, знакома ли я с философией репродуктивной медицины. На утвердительный ответ мне, наконец, дали ознакомиться с должностной инструкцией как и с документом «Matrix Hippocampus». Вот тут у меня волосы зашевелились от понимания, куда я все-таки попала.

Ведомая опытом и стереотипами, я считала, что буду работать как раньше с женщинами.

Реальность же оказалась хм, неожиданней – «Вингория» представляла из себя так называемый «Розовый дом», подконтрольный ЗСЦ и церкви.

Будучи резидентом другого государства, я понятия не имела, что такие вещи существуют. В северных штатах (как и во многих странах мира – спасибо СОН) был законодательный запрет на имплантации лидж третьему полу из-за наличия в их крови «энкантанта». Официальных данных о влиянии препарата на плод не было, а исследований такого рода не проводилось по многим причинам.

На юге же подобного запрета законодательство не имело. Власть у конфедератов принадлежала трём ветвям: сенаторам, ЗСЦ и церкви.

И если первые представляли собой разрозненную коллаборацию бизнесменов, то вторые и третьи были удачным симбиозом. Южные ЗСЦ, столкнувшись с нежеланием третьего пола вступать в брак, решили закрутить гайки. Уже в 2130 году законодательно ограничили свободу «розовых». Фактически конфедераты возродили приюты св. Елены, пусть и с более мягкими условиями. Теперь если до девятнадцати лет «розовый» не вступал в брак или не шел работать волонтером в фонд Грас, его отправляли в «розовый дом», отдаленно похожий по порядкам на монастырь.

Это и предрекло судьбу эно в этой стране. Ещё во время экскурсии я заметила, что на каждой прикроватной тумбе лежали две книги: Библия и дневники Эммы Грас. Изображения последней так же часто встречались в коридорах, соединявших пристройку и основной корпус пансиона. Словно Эмма стала новой святой. Хотя, почему словно? Она ею и стала. Ее болью оправдывался контроль над эно. Все силы церкви и ЗСЦ были брошены на защиту общества от наркомании среди «розовых».

Эти знания не укладывались в моей голове, заставляя хаотично искать хоть что-то похожее в своем опыте. Ха, как будто он у меня был! Не-не-не! На подобное я бы в жизни не подписалась, знай нюансы! Да простит меня Роза Паркс!

Теперь я точно знала, почему выбрали именно «Дабл Лайн». Мы бы гарантированно соблюдали все формальности, будучи мелкой фирмой, которую легко задавить санкциями и от которой так же легко отвадить клиентов. Крупные лаборатории хоть и контролировались ЗСЦ, но все же имели влияние на рынок, да и на умы потребителей. У них и клиентура была влиятельнее нашей.

Почти весь день и вечер я посвятила думам: почему собственно эно? Неужели матери, потерявшие из-за несчастного случая детей не готовы сами выносить и родить своих дочерей? Да, это дорого, согласна, но ведь ЗСЦ и банки часто предлагали льготные кредиты. И как быть с потенциальным влиянием энкантанта? А с законом? Синие, конечно, ратовали за допуск третьего пола до возможности использования лиджастерий, но СОН и ЗСЦ (более консервативная его верхушка) не торопились давать добро, требуя доказательств, что «энкантант» не причинит вреда формированию плода. Вопросы не давали покоя, заставляя подстраивать ответы под уже известные факты. Но чем больше я это делала, тем больше пробелов получала.

И только за завтраком Ханна, как всегда тараторя, назвала причину. На мои озвученные вопросы, знакомая покачала головой и поведала, что основная масса «заказов» – умершие взрослые. Многие родители были бы рады сами выносить и родить, но возраст и здоровье уже не позволяли.

– Требование СОН: прежде чем пустить технологию на рынок нужны доказательства, что это решение не повлечет проблем с генофондом в дальнейшем,-  пояснение звучало вполне логично, хоть и неожиданно умно. В духе доктрины Олдмана.  Да и перепроверки всего, что было ранее создано было вполне в духе СОН.

Когда же я спросила про суррогатное материнство, Ханна расхохоталась, ударив ладошкой по колену и продолжив пояснение. Гаденькое, я бы сказала, но, пожалуй, воздержусь.

Так я выяснила, что аборты у конфедератов запрещались даже по медицинским показаниям, а отказ от ребенка представлял трудную бюрократическую процедуру, которую ЗСЦ могли признать недействительной в любой момент. Это с одной стороны защищало женщину, как мать (родительство было крайне сложно оспорить), но с другой полностью отрезало возможность суррогатного материнства. Следовательно, и использовать женщин ни кто не мог. Даже согласных отдать клонов в дальнейшем. А вот эно подобных прав не имели, вычеркнутые из законодательного регулирования всего, что не касалось усыновления.

Пришлось вновь просить ЗСЦ дать мне инструкцию  и штудировать ее от корки до корки. Наверное, это помогло мне немного примириться с новой работой, пусть я и не одобряла происходящего. Правда чем больше я работала, тем сложнее было сохранять нейтралитет к сложившейся ситуации. Ведь я проникалась симпатией к «розовым».

***

Наконец мне дали полный доступ. Теперь я могла не только просматривать базу, но и вносить в нее изменения. Подготовка завершилась, проверка моей персоны СБ так же закончилась; начались имплантации.

К счастью, более трех процедур в день не назначали, что занимало не более пары часов. Сказывалось малое количество подопытных. Правда, и  тут умудрились сделать гадость: вместо обещанных двадцати человек, на меня взвалили почти полторы сотни!

Остальное время я работала, как и ранее с отчетами и консультировала персонал. Спасибо и на том, как говорится.

На процедуру в основном приводили подростков и молодых взрослых, но были и те, кому исполнилось больше двадцати. Все они уже имели фистулы для дальнейшего гемодиализа и след от удаления стержня с «энкантантом».

Вереница из зеленой, похожей на больничную, одежды, розовых обручей, с символикой лабриса и  необычных головных уборов, похожих на чепец и вуаль одновременно, быстро утомили меня. Лиц я не запоминала, как и не дифференцированных тел, ведь со слов ЗСЦ все розовые имели определённые привилегии и «знали, на что шли». Фактически, получался очень удачный бартер: привилегии в выборе супруга и при усыновлении, взамен «аренды» тела. ЗСЦ так же оправдывали выбор, ссылаясь на опыт беременности FtM транссексуалов, один из которых во всех интервью называл себя «сосудом».

Понятное дело, что «защитники» готовы были ухватиться за любую лазейку, лишь бы увеличить прирост граждан. Вот только СОН, имея опыт с семьей Грас не торопились развязывать защитникам руки и давать добро на использование лиджастерий третьим полом.

И все же, как бы я ни старалась, ни утешала себя, эта работа была изнуряющей, пожалуй еще сильнее, нежели в «Дабл Лайн».  Каждый день приходилось слышать крики и мольбы о помощи, с которыми только и оставалось, что мириться.

А ведь я думала, что уже привыкла. После всех курсов и сложных клиентов, казалось, я нарастила приличную броню. Если бы. Она была такой хлипкой, что «Вингория» с каждым днем все сильнее и сильнее рушила ее.

И особенно в этом помог один совсем юный эно.

Это произошло примерно через месяц, после начала работы. Последним ко мне привели подростка, с тонкой просвечивающей кожей, из-под которой явственно виднелись вены. Видимо из-за проблем с тканями у розового был сколиоз, отчего одно плечо казалось чуть выше другого. Под одеждой дефекта не виднелась, но вот без больничной рубахи предстало пред взором во всей красе.
Несуразный, с непропорционально длинными руками и ногами, белыми, почти седыми волосами неровно остриженными на уровне плеч, лопоухий – странное, но отчего-то казавшееся привлекательным сочетание, ведь не смотря на все дефекты лицо подростка было пропорциональным и правильным, а плечи узкими, что ещё немного скрадывало недостаток осанки.
Я бы приняла нового пациента за альбиноса, вот только глаза оказались яркими, интенсивно-синими, словно глубины океана. В них плескалось пренебрежение и одновременно безразличие ко всему происходящему. Едва я стала расспрашивать парня, как на первом же вопросе меня ждал сюрприз. Мне на него просто не ответили. Но контакт сейчас для меня был крайне важен – подобная манипуляция походила на что-то усредненное между пункцией костного мозга и лапароскопией.

-​ Скажи, пожалуйста, сколько тебе лет?- я постаралась сказать это максимально вежливо, лучась улыбкой.

На мой вопрос парнишка помялся, сжал и разжал кулаки, тряхнул головой, пытаясь закрыть лицо. Было очевидно, что испуганный ребенок не горит желанием общаться с посторонним и от того потенциально опасным человеком. Да и сама обстановка медкабинета нервировала. В отличии от «Дабл Лайн» тут не предусматривалось никакой лояльности к пациентам. Но не смотря на все это раз я получила тихий ответ на свой вопрос:

-​ Шестнадцать.

На ответ наблюдатель ехидно и с нескрываемым сарказмом хмыкнул, что не всем детишкам везёт праздновать шестнадцатилетие с размахом.

-​ Красивая цифра,- улыбнулась я, в глубине души возмущённая выбором в качестве моих пациентов совсем ещё детей. Хоть ЗСЦ и сообщили, что совершеннолетие «розовых» наступает в пятнадцать, меня от подобного коробило.

– А зовут тебя как? Меня – Кеана,- продолжила я проявлять дружелюбие. В подобной лояльности крылась половина успеха: я боялась сорвать имплантацию из-за страха пациента. К тому же по теории Берна, считалось, что процесс зачатия отражался в последствии на отношении к ребенку. А по последним исследованиям, пусть и спонсируемым ЗСЦ, имплантация влияла на беременность. Все это я узнала из тренинга, на который меня в кое-то веке послала Мэг, спустя пару лет работы на «Дабл Лайн». Так что приходилось проявлять чудеса терпения и стараться улыбаться, сколько бы жутко мне ни было.

Парень качнул головой, вскинулся, посмотрел каким-то грустным взглядом, но ничего не ответил. На самом деле от этого эно у меня было очень странное впечатление: он больше напоминал пациента нарколога с его худобой, бледностью и нервным поведением. Вдобавок я вновь слышала ноты малины после дезинсекции, что заставляло меня нервничать еще больше: рефлекторно засвербело в носу, доставляя жуткий дискомфорт. Не хватало расчихаться и сорвать процедуру.

-​ Подготовка?-​ уточнила я у сопровождающего подростка «наблюдателя». Я старалась не выдать своего волнения, ведь столь юных пациентов в «Дабл Лайн» ко мне не приходило.

Я точно знала – уточнения не требовалось: по регламенту все мои пациенты были лишены пищи за сутки до процедуры, как и воды за несколько часов «до». Да и перед процедурой проводили клизму.

-​ По регламенту,-​ сообщили мне бойким голосом.

-​ Хорошо. Иди, надень специальное белье и я тебя жду,-​ дружелюбно обратился я к подростку, начав выкладывать инструментарий в медицинский лоток.​

Едва парнишке помогли надеть анти варикозные чулки и снять рубаху, настал момент моей работы. Первым делом снятие обруча, укладка на кушетку и УЗИ. Обычные мероприятия. Они ни чем не отличались от процедур в клиниках. Все тот же аппарат, тот же холодный мерзкий гель с легким химическим запахом. Разве что тут на операционном столе были ремни.

Подросток очень неуклюже взобрался, распластавшись на огромном для его худобы пространстве.

-​ Расслабься,- постоянно повторяла я, начав первые манипуляции. – Тебе удобно?

Парень кивнул, поднял руки, попробовав подложить их под голову. Я решила до начала имплантации не использовать фиксацию. Все же передо мной был почти ребенок, которого не хотелось нервировать еще больше.

«Наблюдатель» больше не обращал на меня внимания, стоя в стороне.

Я включила лампы, надела маску и перчатки, взяла гель и капнула им на живот пациента. Раздался неприятный звук, похожий на выпускание газов. Думаю, ощущения от него были весьма неприятными: холодная склизкая масса заставила подростка вздрогнуть. Кабинет вновь наполнил запах химикатов. Хотя я точно знала – химии в геле нет. Почти все препараты, медицинские растворы и прочие атрибуты создавались из модифицированных культур клеток. Опыт с инсулином оказался спасительным в послевоенные годы. А с учетом стагнации технологий – этот путь был самым простым. Исключением был только небольшой список препаратов, производимых с помощью химической промышленности.

Вновь одёрнула себя: «Некогда думать о прошлом, которого не знала.»

УЗИ помогло мне найти место для имплантации, оценить кровоток в выбранном участке и даже разметил карту для дальнейших манипуляций. Следом будет подготовка к имплантации.

-​ Сейчас будет неприятно,– постаралась успокоить я паренька. Он и так весь сжался, постоянно напрягал живот. Даже при простых пальпациях, которые я старалась делать максимально бережно. И хотя руки в перчатках не так чувствительны – я точно распознавала все сигналы чужого тела. Все же мой диплом стоил всех усилий!

Напряженные мышцы мешали, не давали правильно расставить нужные метки. Но все же мне удалась эта работа: цветные маячки крапом разметили живот. Их было не так много, но и не мало. Десять. Полноценный стереотаксис. Начало пути абдоминальной беременности.

Закончив с разметкой, взяла руку эно. Секунда и капля крови из пальца попала на полоску специального теста. Еще мгновение и я увидела реакцию – я сделала скрининг гормонов по инерции (ведь все результаты уже были в базе), очень уж хотелось оттянуть неприятную процедуру.

Тяжело вздохнув, я объяснила все свои последующие манипуляции.

-​ Это больно,–​ последняя заметка не вызвала особой реакции. Обычно пациенты пугались, требовали анестетик. Миссис Григ вообще устроила скандал после всех объяснений.

– ​Зачем вы это говорите?- сипло и тихо спросил эно, заставив меня задуматься. Его отношение к происходящему удивляло. Особенно после описанного. Он показался тогда экзальтированным, выпавшим из реальности. Словно розовому было все равно на происходящее с телом.

-​ Ну-у-у…,– я и сама не понимала зачем. Может не хотела начинать? А может по инерции? Как-никак привыкла объяснять.-​ Хочу, чтобы было не так страшно. К тому же ты можешь задавать любые вопросы.

-​ О чем вы?- в этом тихом не то возгласе, не то вопросе, слышались одновременно и обреченность и издевка.-​ Я уже здесь. Мне нечего бояться…

Поняв, что оттягивать дальше процедуру не получится, я приступила к прямым обязанностям.

Не успел парнишка опомниться, как я быстрым отточенным движением ввела в его брюшину препарат. От произошедшего розовый стал морщиться, но я знала, что это не самое болезненное из предстоящего. За тем последовал новый каскад инъекций. Тонкие иглы входили и выходили, заставляя вздрагивать хрупкое тело.

Я знала, что это специальные люминофоры. Маячки карты. Они создали нужный матрикс, который вскоре будет обработан, дав почву для имплантации столь необычного органа. К тому же этот препарат обволакивал тончайшим слоем ткани, не позволяя искалечить органы при следующем этапе.

-​ Зафиксируйте его, – скомандовала я наблюдателю. За тем обратилась к подростку:

-​ Не бойся. Это для твоих удобства и безопасности.

***

Прошло минут тридцать. Эно несколько раз рвало, а его громкие пронзительные крики заставляли меня не раз думать о применение обезболивающих. Этот дьявольский соблазн роился в моей голове еще с начала общения. Но я слишком хорошо знала о последствиях: лиджастерию вживляли именно так, иначе была слишком большая вероятность летального внутреннего кровотечения. Даже эпидуральную анестезию не рекомендовали  использовать, ведь боль хороший показатель того, что все вышло из-под контроля. Этим процедура отчасти напоминала пункцию костного мозга.

Как только парнишку начало тошнить я потребовала от наблюдателя снять ремни фиксации и просто держать пациента за плечи. Благо этого требования не стали оспаривать.

Препарат, введенный мной был специальной культурой одноклеточных. Она как рой микро лезвий, создавала совсем крошечные надрезы в тканях брюшины и тонкого кишечника. Этого хватало для сращивания, но при этом отведенного времени не хватало для открытия внутреннего кровотечения. К “царапинам” и крепилась ткань лонпланта, срастаясь с кишками одной стороной и мышцами брюшины с другой.

Внедрение другим способом – не представлялось возможным: часть, соединенная с брюшиной формировала канал на уровне пуповины по которому и проходили «роды». Оперативно так ткани не сцепить – терялась эластичность из-за рубцов и спаек. Да и разрастания полноценного в случае оперативного внедрения не проходило. Видимо стресс организма, выработка адреналина и последующий его спад действовали на лиджастерию более благоприятно – он быстро сращивался и рос, так как необходимо; без рубцов. К тому же трофическую функцию играли остатки клеток-лезвий, что тоже было необходимо.

Болезненная пусть и малоинвазивная процедура, так нужная для безопасного размещения будущего эмбриона оставалась единственным вариантом, ведь эктопические беременности в большинстве своем приводили либо к абсорбции плода, либо к его гибели, либо и вовсе несли угрозу жизни родителя. Как репродуктолог я не могла этого не знать.

Мне самой было неприятно делать подобное, но что я могла? Исследования внематочных беременностей и имплантации эмбрионов в ректо-маточный мешок повлияли на создание лиджастерии и механизмы ее имплантации.

Экран предательски светился, показывая  как изменялись ткани, под натиском микроскопической ватаги.

Я точно знала из уроков по гистологии: Дальше они не зайдут – химикат, введенный вначале, не позволит. Он четко оцепил границы зоны имплантации. И все равно от меня требовался строжайший контроль. Бывали крайне редкие прецеденты, когда культура вырабатывала резистентность, прорывая границы стереотаксиса. И тогда речь уже шла о спасении, а не имплантации, ведь колония начинала разрушать внутренние органы.

Парнишка же на столе извивался, дико орал; через время стал молить осипшим от криков голосом о помощи и прекращении. Ему было невыносимо от происходящего. Тело эно несколько раз выгибалось дугой, словно во время истерики. Но я ничем не могла облегчить этой боли.

Даже сотрудник Вингории смотрел на подобное с благоговейным ужасом. Его к подобному не готовили! Этого «наблюдателя» я видела впервые, так что понимала его бурю эмоций. Ему чудом удалось не испачкаться, когда случился первый приступ рвоты и пациента нужно было отстегнуть.  Таким же чудом не упасть, поскользнувшись на этой мерзко пахнущей луже. Я-то уже привыкла: клиенты и не такое вытворяли.

Наконец показатели на мониторе дошли до нужного уровня. Еще одним резким движением я сделала новую инъекцию. Живот подростка был твердый, почти как камень, попасть в отмеченное место оказалось очень трудно, но мне удалось. Трубка иглы вошла не глубоко, но большего и не требовалось.  Как на зло плунжер шел туго, затягивая введение. Медленно, словно клей, белый препарат проникал внутрь. Он должен был остановить пытку, хоть и не мог облегчить боли…

На экране я увидела, как светящаяся жидкость растекалась по матриксу. Этот препарат уничтожает одноклеточных. Он безвреден для организма – по сути это токсин, запускающий механизм аппаптоза у данной клеточной культуры. Необходимый этап, от которого я не могла отказаться.

За считанные секунды вся введенная колония микроскопических хищников погибла. В подтверждение быстро сделала пункцию, едва ли заметную в приступе агонии и истерики. В образце не обнаружилось живых клеток культуры.

«В этот раз обошлось без последствий. Скорее всего, весь рой давно превратился в скопление цитоплазмы, лишенной плазмолеммы», ​-​подумала про себя.

По крайней мере, так этот процесс описывался на лекциях и в учебниках. Вот и трофические вещества.

Наступил самый важный этап: собственно сама имплантация. Я ощущала, как сзади меня вздрагивает «наблюдатель», не понимая, когда будет конец всему этому кошмару.

Помню, как когда-то я боялась, что у меня будут трястись руки. Но, проделав сотни таких манипуляций, я избавилась от страха.

Оторвавшись от монитора, я обратила внимание на колбу с лиджастерией.

В своем сне лонплант походил на маленький резиновый шарик, покоящийся в желтоватой жидкости. Вот она – искусственная утроба. Ноу-хау современности. Слишком похожее на препарат в тошнотном формалине или анатомический препарат. Но я точно знала – лиджа жива! Она специально культивировалась именно такой: Чистой в плане антигенов гистосовместимости, не вызывающей отторжения. Именно за счет этого лонпланты стали популярны: матку пересаживать сложнее и дороже. К тому же ни кто не отменял шанс отторжения; все же речь шла об алло трансплантации. С лонплантом проще – его организм не идентифицировал как чужеродную ткань.

Идеальный орган для пересадки. Не зря же эта ткань формировалась из стволовых клеток, пусть и модифицированных с помощью человека. После культивации в течение несколько дней, ткани формировались в тот самый шарик, но дальнейшее их  развитие угнеталось, для упрощения имплантации. А саму лиджу помещали в специальный питательный раствор.

После же внедрения лонплант разрастался за счет выброса гормонов и питательных веществ, становясь похожим на тонкий плоский карман. Что-то вроде сумки внутри брюшины. Как у морских коньков. Это у них самцы носят в брюхе потомство, рожая малышей. Наверное, из-за этого меня не удивило название проекта. Своеобразное напоминание, что в геноме лонплантов есть гены тех самых морских коньков, смешанные с несколькими аллелями MH118.

Оставалось совсем чуть-чуть. Последнее усилие, как мое так и пациента.

«Наблюдатель» все это время смотрел на меня с ужасом, держа плечи подростка. Наверное, сотруднику было, жалко парнишку, но дороги назад уже не было. Все шло по плану.

Проверив показатели, я приготовила новую иглу.

Завидев ее, эно снова начал истошно кричать. В глазах подростка застыла невыразимая мука.

Еще одна попытка сопротивления моего пациента не увенчалась успехом: он был слаб от боли.

Пока «наблюдатель» пытался успокоить подростка, впервые говоря какие-то милые глупости, я открыла колбу, вынула при помощи вакуумной иглы лиджу и… Ввела ее в брюшину пациента.

В этот раз трубка использовалась толстая, почти с палец. Она напоминала аппарат для лапароскопии, пусть и служила совсем иной цели. С появлением синтетических утроб тонкая грань между хирургией и репродуктологией почти исчезла в угоду бизнесу и клиентуры.

На манипуляцию парнишка вновь выгнулся дугой.

Как на зло лиджа шла туго. Наконец цилиндр опустел. Манипуляции подошли к концу, я наконец могла перевести дух. Втянув иглу и бросив в лоток использованный инструмент, я вернулась к аппарату. Скорректировав настройки, сделала последний скрининг. Вновь гель оказывается на животе подростка. Вновь я водила аппаратом, причиняя боль, надавливая на раны.

-​ П-пож-жалуйста, – ​взмолился мой пациент совсем севшим голосом.

-​ Потерпи,-​ попробовала я его успокоить. -​​ Сейчас все закончиться и ты сможешь поспать. Ты умница.

Увы, но израненное нутро парнишки отзывается болью на любое касание, как бы я ни старалась быть осторожной.

Эта процедура заняла почти час. Не так и много по меркам врача, но и не мало, с учетом как тянется время из-за боли и страха. В утешение, больше себе, я видела на экране, что все в норме. Лонплант мгновенно начал реагировать, раскрылся, став похожим на маленький лоскут, разрастаясь и поглощая фидер. Отметив, что ткани прошли первичную  сцепку, тонкой иглой я ввела NovoSeven. Успокоившись, я поставила капельницу с обезболивающим.

Мальчишка к тому моменту был изможден и бледен. Он тяжело дышал, а из уголка рта текла тонкая струйка слюны. В глазах подростка стояли слезы от пережитого, а глаза налились красным.

Его больше не держали, да это и не требовалось – трясущийся от пережитого стресса эно не представлял опасности ни для себя, ни для окружающих. Я знала, что совсем скоро он и вовсе отключится, погрузившись в мир сумасшедших снов.

Когда меня сменил помощник, морщась от вида и запаха рвотных масс, я встала и медленно покинула кабинет, не сказав ни единого слова. Усталая, я желала лишь покоя и одиночества, чтобы восстановить силы.

Уйдя к себе и заперевшись, я дрожащими руками взяла бутылку подаренного вина, так и не выпитую за прошлые недели. Налив полный бокал – залпом осушила его. Потом еще один. Я точно знала, что не опьянею и меня не будет мучить похмелье. Но мне требовался «алкарель», чтобы пережить потрясение и остаться в хоть сколько-то трезвом разуме. Как я и говорила, разум пытался ухватиться за что-то привычное, дабы картина мира не разлетелась вдребезги, а самое американское в моей комнате (не считая меня самой) была эта чертова бутылка алкосинта.

***

Прошли несколько недель. Поток розовых несколько оскудел и имплантации стали проводиться реже, сконцентрировав мое внимание на базе данных и отчетах. Я могла немного перевести дух. После имплантаций лонплантов, подсадки эмбрионов выглядели скучно и неинтересно. Уже использовались и анестезия в виде геля и инъекция была всего одна. Так что основную психологическую сложность для себя я преодолела. И хотя пациенты побаивались, в конце всегда произносили одно и тоже:

«Удивительно! Это совсем не больно».

И хотя теперь я слышала крики боли все реже, я никак не могла свыкнуться с этой работой. Если в «Дабл Лайн» я утешала себя тем, что люди взвесили все «за» и «против», став моими клиентами осознанно, то в «Вингории», даже не смотря на объяснение Ханны, я этого сделать не могла. Да и то, как приводили ко мне пациентов говорило само за себя, словно бы они узники.

Вот уж, что заставляло меня уходить к себе и долго всматриваться вдаль, успокаивая беспокойный разум.

И хотя мне в помощь были двое сотрудников, проку от них оказалось крайне мало – они не обладали практически никакими знаниями в области акушерства или репродуктологии. Не говоря уже о том, что они не имели доступов к базе и по сути лишь сопровождали в корпуса или ассистируя во время подсадок эмбрионов, даже не во время имплантаций…

Скрасилась эта рутина лишь одной вещью: наблюдениями. Уже к концу первого месяца я знала о количестве постояльцев в корпусе-пристройке. В середине второго я знала весь распорядок пансиона в рамках своей работы.

УЗИ проводили раз в две недели. Все остальные скрининги еженедельно, словно эти розовые подопытные крысы. Хотя нет, крыс так не мучили.

Удивительнейшим образом забота о «заказах» сочеталась с полнейшим безразличием к жизни самих сосудов. Здоровье последних и их комфорт стояли в списке приоритетов едва ли не на последнем месте. Нет, о них заботились, но только в рамках поддержания искусственной беременности.

Я поняла это, когда не смогла пройти в корпус. Не срабатывал пропуск. Ругань с Авери ничего не дала… Более того, меня просто отфутболили, сообщив, что моя должностная инструкция четко оговорена и лезть не в своё поле не следовало бы. Даже мои доводы о неглекте ни к чему не привели. Увы, но как бы мне ни хотелось справедливости и как бы мое естество ни протестовало – руки мои крепко связывали контракт и ЗСЦ. В своих «привилегиях» я мало чем отличалась от розовых…

Оставалось покорно плыть по течению, закрывая глаза на свои принципы.

За четыре месяца работы я успела заскучать: У практически всех сосудов имплантация прошла успешно и отторжений не наблюдалось. Сказывался подбор по иммунологическому профилю, где лишь один-два белка различались. Да и сама лиджастерия со всеми оболочками соответствовали таковым при естественной беременности, обеспечивая определенную безопасность плодов.

В базе данных я регулярно отмечала одно и тоже, смотря на сагиттальный вид плода:

«Желточный мешок хорошо различим, теменно-копчиковый размер соответствует сроку…, доплеровским аппаратом зафиксировано сердцебиение. Частота 115 ударов. Соответствует норме. Развитие плода и плодных оболочек без дефектов.»

Я ощущала себя архитектором жизни в эти мгновения. Наверное, по этому папа так гордился моим выбором, считая, что я продолжила его стезю. Было удивительно и завораживающе понимать, что вскоре скопления клеток станут людьми. Живыми, мыслящими и чувствующими. Эти думы немного притупляли страхи и противоречия, окружавшие меня изо дня в день.

Глава 5. Скука

Как я и говорила, наблюдения за жизнью «Вингории» скрашивало унылые и однообразные дни одиночества. Невольно вспоминались сплетни, что любила обсуждать Дафна,  разнося по отделам небылицы. Видать у нашей бухгалтерши была очень скучная жизнь, раз она жила чужими.

Но не смотря на обилие информации, я старалась относиться к ней настороженно. Нет, это не означало, что я не слышала происходящего вокруг. Вовсе нет. За первые два месяца я узнала и про то, что «Вингория» пережила в недалеком прошлом трудные времена, перейдя под контроль церкви и ЗСЦ за год до моего приезда, хотя и сохраняя статус собственности за четой Тандерберд. Но причин этих «трудных времен» мне так ни кто и не рассказал. Даже Ханна с ее болтливостью уходила от темы. С одной стороны это рождало множество догадок, с другой я понимала, что самая банальная из них на поверку и окажется правдой. Так что я быстро перестала копать в этом направлении.

А вот что любили обсуждать местные, так это личность Роберта Тандерберда. Этот человек продолжал вызывать у меня смешанные чувства, хоть я и не делала о нем никаких выводов. Даже первое впечатление со временем сгладилось, уступив полнейшему безразличию. И лишь местные сплетни не давали мне забыть сенатора.

Из этих слухов и кривотолков я узнала и про неудачный брак мистера Тандерберда. Вот это Ханна очень долго мусолила, даже книжку мне подарила. Но едва я начала читать эти мемуары, как поняла – такой бульварщины я точно не осилю. Нет, уж спасибо, моя мама – учитель английского языка. Она привила мне очень хороший вкус и любовь к классике! В итоге я довольствовалась только сплетнями, что витали вокруг.

Условно мнение о сенаторе разделилось на два лагеря: кто-то жалел Роберта, кто-то говорил, что они с супругой были одного поля ягоды. Своих выводов я не торопилась делать, внимательно собирая информацию. Как-никак мне не хватало базы для хоть каких-то значимых умозаключений, вот я и помалкивала, слушая во все уши.

В этом ракурсе «Вингория» казалась мне своего рода уравнением, корни которого только предстояло найти. В какой-то мере это воспринималось игрой; забавой для усталого от скуки разума. А скука – первое, что я ощутила едва настали выходные после переезда. Оказалось, что юг отстроен куда менее практично, нежели я привыкла. Из-за этого, не имея машины я была ограничена в перемещениях. Даже общественный транспорт тут работал крайне неудобно, постоянно меняя маршруты и урезая единицы автобусов.

Со временем меланхолия усиливалась из-за закрытости «Вингории» и строгих рамок в плане общения с людьми со стороны. Не прошло и месяца, как я стала скучать по вечерам в поэтическом кафе, куда меня регулярно тащила Агата. И хотя я звонила подругам раз в неделю, а родителям почти каждый вечер – это ни сколько не скрашивало дней и вечеров. Родители просто не понимали моих проблем, а я, связанная документами, не имела права им что-либо говорить. С подругами было чуть проще и сложнее одновременно. Каждый раз, когда речь заходила про подвиги Хайди на поприще отстаивания своего имущества я нервно вздыхала, представляя, как кто-то слушает звонок. Я ходила по минному полю…

Но при этом я старалась улыбнуться и восторженно хвалила маленькие победы. Агата в этом плане была более чуткой (психолог как-никак) и быстро смекнула, что некоторые темы для меня стали табу. Так что общение с ней свелось к рассказам про поэтический клуб и выступления в «Amor mio» или зачитывание новых стихов. Но, увы, этого было чертовски мало, чтобы я ощущала себя как прежде!

Коллеги тоже не спешили сближаться со мной. По крайней мере, те, кто не относился к ЗСЦ (с последними общаться не хотелось самой). Даже единственная темнокожая «наблюдательница» Алайя и та воспринимала меня крайне настороженно (это при том, что ее саму сторонились все кроме одной медсестры), чего уж говорить про остальных, белых. Я им явно не нравилась из-за образования и более высокого статуса. Даже Элли, казавшийся очень приветливым и милым при первом общении, мастерски избегал меня. Оставалась только Ханна, часто подсаживающаяся ко мне в столовой и перехватывающая после работы. Жаль только эта компания никак не могла удовлетворить всех моих интересов: Какой бы милой и общительной ни была Ханна, она явно не тянула моего уровня кругозора. Мне приходилось во многом подстраиваться под не хитрые интересы приятельницы, сводившиеся к покупкам, ток-шоу и сопливым мелодрамам для домохозяек. Это медленно спускало меня вниз, лишая стимула к развитию. Я понимала: истинные доконы столь примитивных развлечений для многих лежали в усталости и замкнутости пространства. Но сама я отказывалась принимать их, мучаясь и не находя альтернатив.

Если правильно помню, то по пирамиде потребностей Маслоу я оказалась между потребностями в принадлежности и познании. Более низменные желания, такие как физические потребности и безопасность «Вингория» успешно выполняла: хоть я и заметила, что местные часто пьют алкоголь, а по пансиону сновали ЗСЦ и сотрудники каких-то местных структур, меня ни кто не трогал. Даже Авери, отстал, полностью занятый бумажной работой. Видать угроза Ханны возымела на него отрезвляющее действие. А может и множество пересуд о случившемся.

Но вот потребности, что стояли выше не находили удовлетворения. Я стала замечать, что мне не интересны ни выставки, ни музеи, ни поэзия которой делилась Агата. Даже книги и те я стала читать много реже, либо засыпая сразу по возвращении в комнату, либо довольствуясь телевизором, работавшим почти круглосуточно. Решение уравнения ушло куда-то на периферию, а любопытство заснуло летаргическим сном.

Выходные как и будни проходили монотонно, быстро приевшись. Первые я еще пыталась читать, слушать музыку на плеере и гулять по территории пансиона, исследуя красивый сад. Этакая попытка сохранить привычность. В Вояджере я отдыхала примерно так же. Только подруг не хватало и шума большого города.

Вот только бродя по саду, я ловила себя на мысли, что этот рай не для меня. Тогда я и не знала, что в райском саду завелись страшные черти.

Как бы я ни старалась, обжиться в этом месте у меня не выходило. Я ощущала себя этакой ошибкой природы. И чувство из-за одиночества усиливалось день ото дня. Пусть меня окружали на первый взгляд привычные вещи: “Вингория” так же имела солнечные батареи в глубине сада и электрогенератор, работающий от них, люди вели себя примерно так же как и в Северных штатах, разве что авторитет у мужчин тут был значительно выше. Особенно у белых. Но в силу моего редкого общения даже с коллегами подобное не бросалось в глаза. Разум, пойманный в жесткие рамки, медленно засыпал, сводясь к простой функции.

Да и вообще, словно насмешка над местными – самый жирный кусок дородной земли в пару гектаров служил не источником пропитания, а усладой для пресытившихся богатством жадных глаз. Скрытый толстыми стенами каменного ограждения, он оставался недоступен никому кроме постояльцев и сотрудников. Хотя последним он представлял интереса не больше чем мне. Как говорила Ханна «наследие смешения». После того, как Саудия стала одним из штатов Конфедерации, остатки ее культуры оказали определенное влияние. Так богатые семьи стали строить особняки с куда большим размахом, окружая их прекрасными садами и зоопарками или же пастбищами, скрывая великолепие от посторонних глаз толстыми каменными заборами. Это середняки и бедные продолжали жить как раньше, что еще сильнее выделило сегрегацию.

Единственное, что хоть как-то разбавляло монотонность – шопинг. Оказалось Ханна с компанией девушек выбирались в местный торговый центр и бродили там, скупая все, что попадалось на глаза. Иногда компания обедала в ресторанах азиатской кухни или брали там что-то навынос. Экономике такие развлечения были только на руку, низводя платежеспособных граждан к бездумному потреблению. Пожалуй, это было самым главным отличием моего прошлого окружения от нынешнего.

За неимением других возможностей выбраться из удушающей скуки я напросилась к этой компании. Ни кто не возражал, прекрасно понимая мои льготы как не резидента страны. Первые походы были суетливы, ведь каждая коллега стремилась ухватить меня за руку, ведя в тот или иной магазин. Забеги эти оказались не менее утомительными. Но и полезными, как ни странно, ведь я нашла отдушину!

Уже через уик-энд, едва коллеги стайкой ушли в очередной магазин, ругаясь друг с другом о том, сколько вещей набирать, я оторвалась от них, уйдя к телефону-автомату.

Сначала я ошивалась около, смотря издали, но так и не решаясь подойти. Пару раз меня в моих тревогах ловил охранник, спрашивая все ли в порядке. Для него я выглядела подозрительно, тем более из-за стереотипов, цветущих на здешней благодатной почве, сдобренной сегрегацией. Но я отшучивалась или говорила, что обдумываю очередной кредит, решая звонить ли в банк. Этих объяснений хватило с лихвой, пусть и пришлось показать один раз документы не резидента.

Но время шло, а я так ни на что и не решалась. С каждым разом искушение становилось все сильнее и сильнее, буквально превращаясь в манию. Но страх с нерешительностью всегда перевешивали! В итоге я возвращалась к коллегам, опустив плечи и признавшись самой себе в трусости. А ведь я просто хотела поговорить с подругами, не ощущая дамоклова меча над головой. Но отчего-то такое простое желание заставляло чувствовать себя преступницей.

После пятой попытки так ничего и не сделав, я поняла – мне не хватит ни духу, ни знаний обойти ограничение ЗСЦ: в торговом центре на каждом шагу висели камеры, а, если бы  я сделала звонок за свой счет, это прошло через бухгалтерию, как и все прошлые мои транзакции. Да даже снятие наличных могло вызвать подозрение, ведь для международного звонка требовалась достаточная сумма. К тому же еще одной проблемой была Шейла, коллега из ЗСЦ, проводившая время в этой компании. Попадаться ей, как надзирателю я не хотела. Да и, почему Шейла прибилась к компании я не знала. Личное это было ее желание или распоряжение сверху – мне от этого легче не становилось. В любом случае ее присутствие напоминало мне о положении и слежке.

Да, эта рыбка основательно сидела на крючке. Даром, что политиков и юристов называют крючкотворцами? Казалось, только и остается, что не рыпаться, тихо ожидая финала этой работенки. Но все же Рождество преподнесло мне неожиданный подарок.

***

Это случилось за неделю до сочельника. День благодарения я благополучно пережила, сидя у телефона в рекреации на первом этаже и поздравляя всех своих дальних и не очень родственников. Хорошо, не пришлось обзванивать: все они собрались в доме родителей, приехав в «Вельвет Блум» кто на сколько (кому, на, что хватило наглости). Все же по телефону было проще общаться с не самой любимой родней – по крайней мере я не видела их недовольных рож. В такие дни я поражалась тому, как велика наша семья! Я не любила этих сборов из-за постоянных вопросов в духе «когда я, наконец, обзаведусь мужем?» и «когда уже ты устроишься на хорошую работу?». Если старшему поколению, дедушкам/бабушкам, я еще прощала такие вопросы, то вот кузенам и дядям/тетям – увольте!  К счастью по телефону, тем более при звонке в другую страну количество неприятных мне расспросов резко сократилось.

Да и запах индейки, витавший по всему этажу, напоминал о празднике не меньше. За месяц я отвыкла от печеного мяса – слишком юг налегал на жаренное. Так что аромат меня подбодрил, настроив на праздничный лад. Единственное, что расстроило, напомнив о родителях – Элли и его, как я поняла девушка. Слова парня, что он женат к тому моменту благополучно мной забылись, похороненные под новыми и новыми знаниями. Я видела из окна, как парочка гуляла по территории, мило о чем-то перешептываясь. Вот уж точно, пташки-неразлучники! И главное было в хрупком Элли и его полненькой неуклюжей паре что-то щемяще милое. Как в котенке или щенке. На фоне остальных, либо смотревших телевизор, либо (словно бабки старые) игравших в преферанс, эта парочка казалась совсем юной. Сразу же вспомнились рассказы мамы, как папа добивался ее в колледже и как водил на прогулки в парк, не имея в распоряжении больших финансов.

А дальше вновь настала скука, где дни походили один на другой. Именно в это время я и застала коллег с пакетами. Распродажи – они во всем мире распродажи; каждый жаждет заполучить скидку. И хотя персонал часто говорил про приближающееся Рождество, я этого настроения не разделяла.

Усталая от жары и не знавшая, куда деться я только и могла, что вспоминать, как когда-то с папой чистила снег. Кроме этих воспоминаний ни что не помогало настроиться на дух праздника. Даже гирлянды и те казались мне убогими. И все же один подарок меня дождался.

Возвращаясь после обеда я негодовала на саму себя за непомерное обжорство. Ей богу, как собака – сколько ни дай, все съем! А порции у диксилендовцев были огромными. И ведь понимала, что не ребенок: метаболизм уже мог не справляться с любовью к излишествам. Это мама любила повторять, что я «худая как спичка»,  подкладывая мне в тарелку новые и новые порции. Она и приучила меня много есть! Из-за этого в подростковом возрасте я была настоящим шариком с четырьмя сиськами. Сбросить вес было очень трудно, поменять привычки еще сложнее. И вот все повторялось вновь! Тем более что кроме дня благодарения печеного я больше в рационе не встречала. А вот жаренное и жирное – всегда пожалуйста! Первое время я ликовала: кто не любит пончики? Но чем больше я работала, тем тяжелее моему желудку было справиться. Уже через пару месяцев по утрам меня стала беспокоить изжога. Приходилось пить горсть таблеток, чтобы неприятные симптомы отступали.

К тому же, как на зло в пансионе не было ничего похожего на спортзал. Только фитболы и коврики – много на них веса не сбросить.

“Надо по утрам бегать”, – твердила я себе, ступая по несколько липкому и казавшемуся грязным полу. На самом деле это был прорезиненный рельеф, но все равно ощущался он липкой дрянью.

На контрасте с полом вокруг ощущался чистый прохладный воздух, без единого запаха. Дезинсекции тут проводили дольше и вытяжки избавляли от назойливого смрада. Было это результатом малого количества имплантаций или же заботой обо мне как о сотруднике оставалось только гадать. Но, так или иначе, я наслаждалась отсутствием химозы, не имея ни малейшего представления, сколько продлиться этот покой.

Хотелось ненадолго прилечь. Было чертовски обидно, что тут не переняли такого обычая как сиеста. Это выглядело крайне странно – юг имел сильное влияние испанских и латинских культур, а так же Африки.

Вдруг раздался знакомый голос. До него было еще далеко и слов я не различила, но вот интонации узнала: Авери! Не-не-не-не, этого приятеля, я бы узнала при любом раскладе. Особенно после ора в столовой. Опять песочил кого-то.

Сбавив шаг, я прокралась к месту, откуда доносился голос. Слегка высунувшись из-за армированного стекла, что отделяло корпуса, я, наконец, увидела, что же происходит. Гипотеза оказалась верной на все «сто»: Авери, стоял к перегородке спиной и громко отчитывал одного из «сосудов». Того самого юношу, которым я еще недавно восторгалась.

Расстояние теперь позволяло мне отчетливо расслышать сказанное:

– Опущенные плечи и расслабленные колени – жена, которая не счастливит своего мужа. Что решил по богохульствовать, оглоед?

– Н-н-не-ет, с-с-сэр,- проблеял парнишка.

Авери почти схватил руку подростка, как вдруг послышался новый голос:

-​ Отстань от парня, пока у него осложнения не начались на нервной почве!- ​в монолог вклинилась одна из медсестер – Мари. Та самая девушка Элли.

Полненькая, немного рыхлая и неуклюжая, как бык в посудной лавке, вечно улыбающаяся темнокожая простушка, она никак не походила на эталонного защитника. Да и видя их общение с парнем, я понимала – не она его, а он ее защищает. Возможно, Мари заметила, как эно покинул библиотеку или общую зону и решила проследить, а может, оказалась случайно, ведь сотрудники регулярно обходили корпуса.

Девушка быстро встала между наместником куратора и розовым, загородив последнего.

-​ А ты бы вообще поменьше вякала,-​рыкнул Авери, уперев руки в бока.-​ Или уже забыла условия, на которых работаешь? Мигом вылетишь прямиком на нары!

Мари не нашлась, что ответить в свою защиту. Повисла устрашающая тишина. Но надо отдать Мари должное – она и не думала отступать, оказавшись куда смелее меня. Мне было жаль этих несчастных, тем более что мистер Томас меня пугал не меньше. Чего уж говорить о местных, над которыми он имел куда больше власти. Хорошо, что крики напомнили про инцидент в столовой, заставив мозг работать очень быстро.

Смекнув, что сотрудники меня не заметят, а подросток точно послушается, чтобы все быстрее прекратилось, я придумала, план.

Вначале я думала выйти, но поняв, что могу не рассчитать радиус «слепого пятна» отказалась от затеи. Благо этого и не требовалось: Парнишка сам не радовался происходящему, все еще вжимая голову в плечи и обхватив руками живот. Увидев меня, он еще больше сжался. Тут-то наши взгляды и встретились. Высунувшись, я тихо скомандовала:

“Падай!”

Трюк, старый как мир, сработал; «сосуд» тут же изобразил что ему плохо, осев на пол. Теперь я точно знала, что могу выйти и даже отплатить скандалисту за мой страх. Тем более норадреналин в моей крови уже накопился и я чувствовала, что готова к бою. Набрав воздуха в грудь, я вышла из укрытия и громко продекламировала:

«Вас слушать боле нет мне силы.

Вы совершенно не милы!

А раз уж вы совсем не милы,

то не пошли бы в жопу…вы?»

Вся троица тут же уставилась на меня.

– Не стыдно подростка так стращать? Тоже мне нашелся Стэнли. Герой – штаны дырой! Тут тебе нет ни Стеллы, ни Бланш. А случись чего – сам же на неприятности нарвешься,- продолжила я стальным голосом, приблизившись к собравшимся. Скрестив руки на груди я встала в нескольких шагах от Авери, внимательно изучая его реакцию.

Мари на замечание резко обернулась и, увидев, что «розовый» оказался на полу, тяжело дыша и громко сглатывая, метнулась к нему.

Авери побагровел, на его виске запульсировала вена, но вместо крика отошел на пару шагов. Последнее показалось мне полезным, так что я сделала некоторые выводы и подкрепила ими свою гипотезу.

-​ Все хорошо?- уточнила я у Мари, так же сосредоточив внимание на подростке.

-​ Пульс учащен, возможно, поднялось давление,​-​ сообщила медсестра, держа пальцы на запястье розового. Следом осторожно опустила руку на живот, пытаясь проверить состояние лонпланта.-​Тонус мышц повысился. Это может быть признаком неврогенного гестоза.

-​ Доволен? Ты хоть представляешь, что натворил? Если у него сейчас начнутся судороги это будет катастрофа!

На это Авери сглотнул, побледнев и не найдясь, что ответить быстро удалился.

«Трус» – тут же злорадно смекнула я, стараясь не выдать открытия.

Подняв парнишку, мы с Мари помогли ему добраться до моего кабинета. Никогда бы не подумала, что хрупкий худенький эно может быть таким тяжелым! Даже показалось, что стоит подстраховаться от очередного отека, дав небольшую дозу мочегонного.

Розовый не походил на хорошего актера и осел на пол весьма реалистично, из-за чего пришлось провести анализы мочи и крови. Я очень переживала из-за возможности нового приступа, капая реагенты в пробы, но к счастью белка в них не было. Так же я очень боялась тетании, внимательно следя за движениями рук, ног и мышц лица подростка. Хоть редкое явление, а судорог я исключить не могла ни у одного из «сосудов». На все мои расспросы тоже последовали отрицательные ответы.

-​ Тебя точно ничего не беспокоит? Живот не болит? Не тошнит? Нет позывов…сходить в туалет?– расспрашивала Мари, проверяя давление и насыщенность кислородом крови. Подросток снова отрицательно мотнул головой, ковыряя пальцы. Температура тоже не поднялась.

Предположив, что всему виной стресс я приняла решение о дальнейшем лечении на сегодня.

-​ Ладно. Иди к остальным. Хватит с тебя приключений. Вот, держи временный пропуск,– порывшись в столе, я достала бумагу с кодом. Сбэшники дали мне несколько таких на случай экстренной необходимости и я решила, что это один из них.

Парнишка кивнул, взяв документ и неуверенно встав. Все же стресс на нем отразился. Так что перед тем как эно удалился, я заставила его принять лекарство.

На непонимающий взгляд и застывший вопрос, я напомнила о профилактике. Не то сказалось потрясение, не то моя помощь, но таблетка была проглочена без лишних пререканий.

-​ Вы уверенны, что стоит назначать еще что-то? – удивилась Мари, едва мы остались вдвоем.

-​ Плацебо. Как раз и хочу обойтись без излишеств. Он сейчас решит, что это седативное и, скорее всего, пойдет спать. И стресс проще переживет и в неприятности не ввяжется. Сенсорное насыщение и самовнушение иногда и нам полезно использовать, – усталость от плотного обеда и произошедшего окончательно утомили. Мне срочно требовался или сон или кофе. Но так как первого не предусматривалось, а до нового перерыва было еще далеко я решила ограничиться чашкой эспрессо. –  Может по кофе?

– П-простите, мисс…

– Ханли, – поправила я.- Кеана Ханли.

– Простите, мисс Ханли, но меня ждет работа, – вежливо отказалась Мари, так же быстро скрывшись в коридоре.-Может в другой раз…

– Может в другой раз,- повторила я, оставшись одна с ощущением, некой обиды.

***

Не прошло и трёх дней со столкновения, как мистер Томас заявился ко мне в кабинет, волоча того розового за собой и сыпя какими-то цитатами из Библии. Что это были за цитаты – не вникала, да и к вере я в целом равнодушна. Так что сказанное не отложилось в голове. А вот происходящее дальше запомнилось уж слишком хорошо. Быстро бросив взгляд, поняла: парнишка испуган и явно не понимает происходящего. Это сильно контрастировало с гаденькой и злобной улыбкой Авери, адресованной уже мне. Да и вид огромного амбала, волочившего щуплого подростка (на котором не висел пожалуй только обруч), словно паршивого котёнка впечатлял не меньше. После быстрого взгляда на эту парочку, я уткнулась в монитор, делая вид, что крайне занята. Мне не хотелось форсировать события, не хотелось скандала. А хотелось спокойно дорабатываю этот день и уйти к себе, погрузившись в воспоминания, как убирали с папой снег, постепенно начиная играть в снежки или снежного ангела. Из-за жары и полного отсутствия снега я все сильнее ощущала диссонанс вместо рождественского настроя. Даже какао не помогало, словно его вкус изменился.

– Слыхал, тебе тут скучно, янки. Не знаешь, бедненькая, чем себя занять?- начал помощник куратора, опять кинув мне на стол папку с бумагами. То, что я жаловалась в одном из разговоров не осталось незамеченным, снова напомнив о моем положении. В этой ситуации поведение заместителя откровенно раздражало, но я старалась не выдать себя. Профессиональная вежливость требовала. А ведь за короткое время механизм наученная запечатлел прошлый опыт. Я точно знала, что Авери трус и дальше криков не зайдёт. Тем более он был скован ещё и в оскорблениях, которых я терпеть не собиралась и в самом деле держала наготове бланк жалобы на «буллинг в коллективе». Так что мне в любом случае ни что не угрожало. И я даже могла воспользоваться своими знаниями, но не видела в этом никакого смысла. Как ни прискорбно, но мистер Томас был прав – я изнывала от скуки. Пока Авери меня не трогал – мне не было никакого дела до него. А трогал он меня все реже и реже, занятый какой-то непонятной, но сверхценной работой. Какой конкретно – даже не хотелось знать.

– Так вот тебе подарочек от Санты. Забирай этого малахольного оглоеда и развлекайся,- гаденькая улыбочка вмиг превратилась в злобно-саркастический оскал. «Поймал» – читалось в глазах Авери ликование. Парнишка же все время смотрел в пол и явно не испытывал никакого удовольствия от происходящего. Но и сделать тоже ничего толком не мог – его свобода закончилась в пятнадцать, став достоянием общества (как говорили местные).

– Благодарю,- выдавила я из себя, оторвавшись от монитора и постаравшись улыбнуться. Получилось натужно и неестественно. Наверное, даже жалко. Но это был жест вежливости, не более. Искренности в тот момент от меня никто не ждал. Так и продолжалось около минуты: моя гримаса неудовольствия, спрятанная вежливостью и победное злорадствование мистера Томаса, довольного, что нашёл управу и на «не резидента».

Наконец стоило Авери удалиться, громко хлопнув дверью, я вздохнула тихо произнеся:- Verpa canina! Я его точно когда-нибудь прикончу!

***

Сказать, что новый подопечный избавил меня от скуки – безбожно соврать. Он лишь добавил мне проблем и дополнительной бумажной работы. Так прошли январь и февраль. Но дальше…

Подопечный оказался одним из самых сложных пациентов. И дело было вовсе не в характере, как мне казалось на первый взгляд (хотя… и в нем тоже). Ему было тяжелее всех физически и в первом триместре, когда имелась большая вероятность отторжения и во втором. И если ранний токсикоз у него проявлялся лишь усилением слюноотделения, то вот поздний характеризовался проблемами с выделительной системой и почками в частности. Это повлекло целый букет разных симптомов от предобморочных состояний и двух обмороков до отеков. Последнее было особенно опасным, ведь отекать могла и плацента и лонпллант, а, следовательно, это отражалось на плоде. И хотя частично с очищением организма справлялись гемодиализ и мочегонные, все же от отеков эти меры спасали не всегда. За буквально две недели подростка доставляли ко мне шесть или семь раз. Приходилось ставить капельницы с препаратами и витаминами.

Но контакта с подопечным не смотря на все усилия не удавалось. Мрачный, подавленный, по сути еще ребенок, на которого возложили куда больше ответственности, нежели требовалось – я виделась ему очередным надзирателем. Вечно раздирая заусенцы на пальцах и поедая ногти, он не хотел идти на хоть какой-то контакт. Это очень контрастировало с почти ангельской внешностью. Такой хрупкой, словно фарфоровая старинная статуэтка.

Теоретически я могла понять нежелание общаться: в этом возрасте все взрослые кажутся противниками. В этот период хочется свободы, независимости. Хочется показать всему миру, что ты это ты и тебя ни кто не сломает! Что тебе плевать на правила.

А что имел этот эно? Помещенный в изолированное пространство с четкими регламентом и кругом общения, он лишился почти любой возможности на подростковый бунт. Его день был плотно расписан специальными занятиями и курсами по подготовке к родам. Если же подросток пытался ослушаться ему говорили что-то про его контракт и напоминали о наказаниях. В результате парнишка становился еще более угрюмым и подавленным, выполняя приказы “наблюдателей”. Читая отчеты, я лишь убеждалась, что подобный механизм поведения обоснован психикой и является скорее нормой адаптации. По крайней мере замкнутость и подавленность выглядели куда удобнее агрессивности и вспыльчивости. Видимо этим тоже руководствовались, передавая «сосуда» под мое наблюдение. Первое время я пыталась шутить и расположить подопечного собственными силами. Жаль все оказалось бестолку. Не помогли ни шутка про «черный юмор» (который пишут черные), ни рассказ про банку, как тут говорили, содовой. В детстве я не пила один лимонад из-за этикетки. Я воспринимала рисунок живым и мне казалось, что я пью кровь.  Не знаю почему, но я тогда подумала, что мои тараканы будут интересны еще кому-то.

Пришлось обращаться за помощью к «наблюдателям». Все равно я не знала, как поговорить с Аги по этому поводу так, чтобы мне не пришили каких-нибудь нарушений. Да и с кем-то извне я бы не пообщалась. Досконально изучив отчеты коллег, в поисках подходящего кандидата я нашла нужного мне человека. Ханна показалась мне болтливой и некомпетентной сотрудницей, которую как и Авери «сосуды» волновали постольку поскольку. Это виднелось и в ее отчетах – поверхностных, пестрящих ненужными подробностями, не говорящими ничего по существу. В итоге я стала искать общения с Мари, сделав ставку на случай в коридоре. Да и отчеты медсестры оказались вполне грамотными. Обстоятельства действительно оказались на моей стороне: Мари охотно делилась своим опытом. Так она посоветовала все же попробовать сформировать у подопечного “доминанту беременности”, чтобы снизить психосоматические реакции. На мой вопрос как именно это делается, медсестра призналась, что доминанта формируется подсознательно и от желаний “сосудов” зависит мало, чего уж говорить о желании постороннего. Но вместе с тем добавила – нужно создать атмосферу психологического комфорта и покоя.

– Они даже окон открыть не могут, вечно на виду,- жаловалась Мари, когда объясняла мне ход действий.- Попробуй брать его к себе или выписывать пропуск в сад. Или…,- глаза девушки сверкнули, но договорить она не успела, вновь отправленная по неотложным делам.

«Легко сказать, verpa canina! А мне с этим…с этим мужланом опять собачиться!», -возмущалась я про себя. Но на удивление я не встретила сопротивления, едва заикнулась, что подопечному стоит проводить больше времени на воздухе. Так дело начало двигаться с мертвой точки.

Да и подопечный Мари – Изи стал частым моим гостем, разряжая обстановку.

Было приятно разговаривать почти на равных с другим сотрудником, за четыре месяца это чувство начало забываться, ведь «наблюдатели» были скорее психологами или просто людьми со стороны. Большинство из них имело только школьное образование или год-полтора учёбы в колледже. От них многого, в общем-то, и не требовали – гасить стычки и ссоры, следить, кому стало плохо и выявлять нарушения режима. Вот и все их обязанности. Местный вариант синекуры, как я поняла. Правда я встречала и тех, кто пахал без продыху, как Мари и другие медсестры. Словно одна часть сотрудников взвалила на другую почти всю свою работу.

Постепенно и мой подопечный стал более лоялен. Сказалось общение со мной другого «сосуда» и появившаяся возможность уединения. Изи отнёсся ко мне примерно так же как Элли в первый день – дружелюбно, но немного настороженно. Правда потом стал достаточно открытым, делясь своими мечтами и мыслями на тот или иной счёт. Он часто расспрашивал меня про США и жизнь за пределами Конфедерации. Пожалуй, единственный вопрос, который я не ожидала: «Правда ли, что у янки много борделей и туда принудительно отправляют «розовых»?» Я отрицательно ответила, поинтересовавшись, откуда Изи взял такую ерунду. Оказалось ЗСЦ любили стращать эно подобными сведениями, мол, сидите тут и не рыпайтесь. Лучше все равно не будет.

Да и я старалась доказать, что не причиню никакого зла, а моё положение не сильно отличается от такового у «розовых».

Ограниченные в своих возможностях и потребностях, пытающиеся хоть как-то адаптироваться, эно часто устраивали словесные перепалки, которые приходилось прекращать «наблюдателям». Это рассказал Изи, воочию видевший множество стычек. Так что в моем кабинете эти двое нашли своего рода комнату отдыха.

Хоть «защитники» и говорили мне про влияние «Энкантанта» на разум и психику, сейчас оно было минимальным, если и вовсе имелось (я уже говорила, что стержень с препаратом еще до имплантации удаляли). А вот гормоны, вырабатываемые фетоплацентарным комплексом, били ключом, подчиняя разум уже себе. От этого многие эно становились нехарактерно агрессивными или же напротив показывали признаки тревожности. У кого-то по отчетам даже были панические атаки, которые купировали медикаментозно.

Я не возражала против присутствия двух пациентов у себя, ведь пока новых имплантаций не назначалось – работа сводилась к бесконечным отчётам. За пару недель таких посиделок вместе с Изи второй розовый разговорился, назвав своё имя. Фердинанд, или как он сокращал Фэрн, рассказал немного о себе и начал поддерживать беседу между нами тремя. Во время общения я старалась лишний раз не акцентировать внимания ни на состоянии парнишки, ни на плоде. Вообще старалась не упоминать о происходящем. Да и сам подросток почти не проявлял интереса. Изи так же избегал всего, что связанно с «розовой» культурой. Странно, конечно, особенно мне, любившей свой бэкграунд, но видимо у эно поводов для гордости было не много…

Может психологически защищались, может ещё что – я тогда мало что понимала в психологии. Лишь один раз подопечный поинтересовался, смотря на черно-синий экран, как я могу что-то там различать. Вспомнив «Дабл Лайн», я рассказала и показала, что и как вижу. По инерции добавив, что плод развивается нормально, задержек или патологий нет. Когда поняла, что сболтнула лишнего едва не выругалась на саму себя.

Однако реакция подопечного на сказанное была вполне спокойной. Эно закатил глаза, показывая безразличие, произнеся мрачным без эмоциональным голосом:

– ​Все равно…

Я посчитала, что на этот раз все обошлось и стала с еще большей осторожностью подбирать слова. Физика тянула психику за собой, в чем я все больше убеждалась. Тела «сосудов» менялись под воздействием эмбриона, становясь неуклюжими, что отражалось на походке и артикуляции. Психика подопечных тоже испытывала все больше нагрузок, как гормональных, так и извне.

Чуть позже Изи рассказал и про выбор, без выбора: большинство согласившихся на суррогатное родительство либо имели проблемы с деньгами, либо с законом или ЗСЦ. Последние и вовсе не чурались любых доступных им методов давления, имея куда больше власти, нежели северные коллеги. Так они предлагали выбор между плохим и очень плохим. А уж что выбрать – второй брак и жизнь в качестве обслуги, на которую взвалят все заботы по хозяйству или же сдачу  своего тела в аренду – личное дело каждого.

Наученная прошлым вопросом Изи, я лишь вздохнула – вот тебе и «семейные ценности». В отличии от подопечного Мари, Фэрн на многое смотрел сквозь призму отстранённости и напускного безразличия, называя себя «инопланетянином». Правда вместе с этим он часто спрашивал про те или иные ощущения. Вопросы эти звучали иной раз крайне наивно, а сравнение шевелений плода с тем, что внутри живота ёрзает кошка и вовсе ввело в ступор. Но помня про то, что разум человека стремиться объяснить непонятное уже имеющимся опытом, я лишь согласилась. Изи, у которого срок был чуть больше, на данную сентенцию и вовсе расхохотался и сказал, что, скоро начнётся канкан повеселее, чем в салунах. Забавная шутка разрядила обстановку и даже дала Фэрн понять, что ему готовы вполне искренне помочь.

Неожиданный подход к подопечному мне подсказала мама, напомнив как я любила читать приключенческие книги в детстве и как собирала комиксы, пряча их в коробку под кроватью. Именно через них мне удалось найти общий язык с Фэрн: оказалось, что вымышленные миры и эскапизм стали хорошей отдушиной для подростка.

Мои действия в сложившейся обстановке были столь ценны для подопечного, задавленного со всех сторон: в базах не сохранялось данных о личностях «сосудов», напоминая про их невидимость. Их даже не воспринимали субъектами со своими интересами или потребностями. Это хорошо отражалось и в предоставленной мне информации – обезличенной и узкоспециализированной. Видимо «кураторы» боялись любой возможной зацепки в поиске как розовых, так и детей, рожденных ими.

Заказчиков я тоже не встречала, передавая им лишь отчеты и данные УЗИ.

Новые переменные в уравнение под названием «Вингория» внес непредвиденный сбой, случившийся в марте. Открывая карту одного из пациентов, я случайно вышла на другой файл. Идентификаторы различались буквально одной цифрой, а с учетом размеров базы я бы и вовсе не обнаружила этой «хлебной крошки». Увидев знак-метку, я лишь подняла бровь. Неожиданные данные оказались весьма лакомыми.

Я не знала, пишется ли мой экран или нет, но едва увидев, что после идентификатора стоит странная пометка я тут же отключила телефон и, следовательно, локальную сеть. На всякий случай даже принудительно вышла из систем. Быстро сделав принтскрин экрана и сохранив его в самой дальней и неприметной папке, я вновь подключила телефонию. Сразу же раздался звонок от СБ с вопросами: что произошло. Я списала все на технический сбой и даже завела заявку в службу сопровождения.

Пришлось ждать до конца рабочего дня. Хорошо, что у меня были нужные доступы. Едва я отключилась от внутренней сети и найдя сохраненную подсказку – приступила к поискам. Покопавшись немного в базе, и правильно расставив фильтры, я нашла еще пять карт с аналогичными метками. Ни одного из этих случаев я не помнила, следовательно они прошли мимо меня.

Просмотрев все – я вновь в недоумении подняла бровь: эти пометки ставились в случает отторжения, но на моей памяти таких не было. Да были гестозы, да были две интоксикации, но я их вовремя погасила. Сама я подобных меток не делала, ведь регулярно сверяла данные с базами. Тут явно было что-то не то. Ни что не предвещало отторжения у этих «сосудов». Ни гистологический профиль, ни подбор заказа, ни препараты, ни даже сроки! И ладно первые двое – отторжения в первом триместре. Такие как и выкидыши при обычной беременности случались относительно часто. Тем более что ни кто не отменял патологий развития плода. Но вот отторжение на втором триместре с учетом всех мероприятий по поддержанию беременности! Вот это настораживало уже меня – тертого в этой сфере калача. Я точно знала, что для выкидыша нужно сильно постараться и списывать все на ошибку базы не собиралась. Тем более что в профиле не числилось никаких пометок об аномалиях развития. Тогда-то я и начала копать, разыскивая информацию о том, кто же вносил данные в базу. Да, мои оппоненты оказались умными и хитрыми, тщательно скрыв все следы и выдавая анамнезы за сбой системы. Но тем не менее, тоненькую ниточку найти мне удалось: последние записи в файлах делала… Мари.

***

Вопросы множились, любопытство разгоралось с новой силой. Это была та встряска, которой я ждала почти полгода. Я более не могла унять своего желания ответов, да и не хотела.

Становилось чертовски обидно, что не смотря на кипу бумаг о неразглашении, не смотря на все мероприятия контроля, я не знала ровным счетом ничего из происходящего вокруг. Тут и толика моей вины есть – не интересовалась, но verpa canina, я была в стрессе и работе!

Как на зло ответов мне получить оказалось не у кого: на расспросы Ханна лишь открестилась, сказав, что ничего толком не знает, Изи тоже побледнел, вымолвив, что не помнит таких случаев. Мари я нигде не могла найти, а если и находила, то не могла пересечься. Элли же старательно бегал от меня после того, как Ханна предложила помощь. Остальные относились ко мне с тем же недоверием, так что я точно знала – они не дадут никаких ответов.

Лишь в конце апреля я смогла узнать всю неприятную правду о пансионе. Как раз с меня требовали документов, а я никак не могла их предоставить без данных от Мари.

-​ Фэрн, ты давно Мари видел? Я не получала от нее отчетов уже неделю,- поинтересовалась я, заполняя очередную форму и думая, как бы оттянуть время предоставления бумаг.

-​ Видел неделю назад,- эно как и ранее читал очередной фантастический роман, сидя в углу. Из всех сотрудников и «сосудов», с которыми я общалась, только трое питали интерес к книгам. И я старалась поощрить эту любовь своего подопечного. Тем более, что благодаря ему я и сама стала хоть что-то читать за столь долгое время.

Был у нас негласный уговор: Фэрн занимался в тишине и без приставаний от других «сосудов» или «наблюдателей», а взамен обязался рассказывать, что же происходит с остальными. Других ушей и глаз я все равно не имела, а после сбоя и вовсе поняла, что все куда серьезнее и глубже, чем мне кажется.

-​ А где видел? У нее все в порядке?

– Она документы «наблюдателям» приносила. Ходит слух, что это из-за болезни. Вот ее до выздоровления и отстранили, – все так же не отрываясь от книги, произнес парнишка, украдкой коснувшись живота. – Отвратительно! Ей даже врача, говорят, не вызвали!

-​ Кто говорит?– последнее показалось настораживающим. Неужели тут так халатно относятся к здоровью сотрудников?

-​ Наблюдатели. Они говорили что-то про условия ее работы, но что именно я не расслышал.

Сказанное подопечным заставило меня вспомнить про угрозы Авери. К тому моменту я устала пассивно ждать чего-то и делать казуистические выводы. Мне нужны были ответы и я твердо намеревалась их получить.

Успокоив Фэрн какой-то ерундой, я твердо решила проведать Мари.

Глава 6. Отпечаток прошлого

Если и можно охарактеризовать Вингорию одним словом, то это было бы слово: “основательный”.

Едва переступив проходную корпуса, я погрузилась в мир старинной мебели, чучел животных и разнообразных орнаментов. Убранство выглядело богатым, но вместе с этим тяжелым, давящим, словно сделанным под старину. Правда, был у всей этой роскоши маленький секрет: меня окружали подделки. Вингория кичилась фальшивыми чучелами и мебелью из опилок. Нет, я не осуждала “кураторов” за это. Напротив, было приятно, что ни одно животное не пострадало от рук таксидермистов, а ради мебели не срубили ни одного дерева, использовав переработанную труху. Что уж говорить: природа подарила всем нам жизнь и едва не отняла ее, дав урок: “берегите оставшееся”.

Каждая комната жилой зоны отличалась от остальных, создавая иллюзию лоскутного одеяла. Запахи тоже: от легкого аромата цветов в одних, до тяжелого и горячего дыма сигар в других. Как эти несочетаемые вещи соседствовали, не превращаясь в невыносимый смрад, оставалось гадать. Долгое время я думала, что все это дань прошлому, когда юг и север были единой, пусть и очень отличающейся культурно державой. На самом деле, позже мне объяснили, что это скорее влияние тех культур, что соседствовали в закрытом пространстве. Попытка сохранить свою самобытность, отринув как прошлое, так и будущее влияние со стороны. Вот только попытка эта была крайне неудачной.

Пройдя через половину первого этажа, выступавшего рекреацией я быстро поднялась на второй, отведенный наблюдателям, а за тем и на третий. Именно там разместили комнаты медиков.

Где проживала Мари я не имела ни малейшего понятия: сказалась разница в графиках работы, ведь до разрешений мой был четко нормирован. Но медсестер, дежуривших до поздней ночи, это не касалось. Они пожалуй единственные, кто перерабатывал, пока остальные прохлаждались в своем безделье.

Пришлось искать нужную дверь самой. С учетом того, что все комнаты запирались это оказалось весьма не просто. Вспомнилась задача на логику про поиски тяжелой меры. Как же эта задача оказалась кстати, спустя столько лет! Спасибо, пап, ты помог мне в моем крошечном расследовании! Опыт наблюдений за родами оказался не менее ценным, ведь лишнего подозрения я вызывать не хотела. Так и родился метод расчета нужной двери.

Уйдя к себе, я взяла лист бумаги и нарисовала на нем схему расположения всех комнат. За тем вернулась к двери и незаметно приоткрыв ее, стала ожидать. В полумраке коридора и вечерней усталости ни кто не заметил моей засады.

Ждала я долго, почти весь вечер, помечая инициалами дверь за дверью на своей схеме. Было чертовски трудно концентрироваться в полумраке, тем более, что время давно перевалило за полночь. И все же любопытство с азартом подстегивали меня, заставляя продолжать наблюдения.

Наконец все медсестры кроме Мари и Тэмми заперлись в своих комнатах. Круг сузился. Я знала, что дежурили медсестры в корпусе и ночью, так что поиски нужной двери пришлось отложить до следующего раза.

Утром наблюдение продолжилось, ведь результаты требовали доказательств. Мало ли что привиделось впотьмах? Ради этого я пропустила возможность выбора завтрака. За то я подтвердила результаты.

И вот, наконец, комната Мари была вычислена.

Я не знала, под каким предлогом имеет смысл приходить, ведь хоть мы и общались – подругами нас назвать было трудно. Да и навязываться, как Ханна я не умела. С этим вопросом мне помог подопечный, решивший отблагодарить за спасение.

Помню, как вечером собиралась с мыслями, пока Фэрн что-то писал, сидя в углу и используя любимую книгу как планшет. Ему не хотелось идти в корпус, ведь уединения  там  не предусматривалось. Понимая, как это влияет на психику, я не выгоняла парнишку почти до самого конца рабочего дня. Тем более что он не мешал мне, либо слушая в наушниках музыку, либо читая или заполняя какие-то тесты со школьными заданиями. На последнем я настояла, буквально отвоевав у администрации план обучения и список заданий по разным предметам. Как и право на заочное обучение для Фэрн.

-​ Вот,– теперь подопечный протянул мне бумагу, неожиданно ставшую пропуском.- Передайте миссис Люго мое пожелание скорейшего выздоровления.

***

В этот раз было проще. Придя вечером к нужной двери, я осторожно постучала. То, что дверь заперта – сомнений не было, ведь даже сотрудников касался устав, запрещавший оставлять спальни открытыми.

Прождав минут десять и поняв, что мне не откроют уже было собралась просунуть записку под дверь, как послышался звук отпираемого замка.

-​ Элли, ты сегодня…,-​ договорить Мари не успела, увидев на пороге не того, кого ожидала. Она выглядела и, в самом деле, крайне болезненной. На лице появилось несколько прыщей, а глаза горели краснотой и нездоровым блеском.

-​ Можно?-​ поинтересовалась я, дружелюбно улыбаясь.

-​ П-прости…те,-​ видимо от неожиданности, меня впустили в просторную  комнату, окна которой выходили в сад. Сама комната не многим отличалась от моей – та же темная мебель, те же портьеры и белесый тюль, тот же полумрак и оранжевый свет напольных и прикроватных ламп. Те же черные балки на потолке и тот же вентилятор, лениво вращавший лопастями.

Разве что два плетеных кресла у окна и входа врезались в память. В моей комнате таких не имелось. Едва я оказалась на пороге послышался запах болезни, состоящий из нот лекарств, спертого воздуха и чего-то, что так и не удалось распознать. Нет, этот запах не ощущался неприятным (в отличии от химозного амбре дезинсекционных средств), скорее непривычным и странным.

–​ Что-то случилось, мисс Ханли?​– встревоженно спросила медсестра, плотно закрыв дверь. Я невольно отметила, что голос Мари звучал, сипло и надрывно, напоминая скорее хрип. Следом девушка протяжно и громко откашлялась.

-​ Нет-нет,–​ успокоила я хозяйку.–​Просто слышала про болезнь. Хотела подбодрить. И…,- записка, написанная Фэрн, оказалась в руках Мари, заставив последнюю улыбнуться.

– Вы не против, если я вернусь в кровать?

-​ Да, конечно. Как самочувствие?

-​ Уже лучше,- новый приступ кашля заставил меня вздрогнуть. Следом раздалось хлопанье крыльев и протяжный писк.

– Джи-Джи, все хорошо. Поздоровайся с нашей гостьей,- произнесла Мари усталым голосом, шурша одеялом.

Присмотревшись, я увидела золотистую массивную клеть, а в ней небольшую птицемышь. Домашний зверёк с мышиными ушками, но ярким коротким клювом, такими же оранжевыми щеками и телом птицы, покрытым черно-белым пухом, пристально изучал нас. Нахохлившись и встрепенувшись, он расправил кожистые крылья, начав пищать, недовольный моим присутствием.  Я знала, что птицемыши не летают. Агата как-то показывала такую, найденную возле мусорок. Парят как летяги, да, но взлететь сами не могут. Самые дешевые в зоомагазине звери, амеоды и те дороже. Но в отличии от последних долгожители – живут лет восемь против четырёх.

Не ожидала, что кто-то тут умудрялся держать животных. В уставе о подобном не было ни слова, правда я тут же сделала вывод, что Мари завела питомца в обход правил – ведь ни единого постороннего звука я не слышала. Тогда я и помыслить не могла, что птицемышь косвенно намекнула мне кем же являлась Мари, но тогда я не знала многого про культуру юга и едва ли могла понять столь тонкие подсказки.

За время, проведенное в “Вингории” я и отвыкла от домашней живности, хоть по новостям и передавали про ежемесячную травлю кошкобелов и их отстрел пневматикой. Но даже этих паразитов я не встречала ни в вылазках, ни на территории пансиона.

Это напомнило мне Агату. Она так же иногда говорила своим домашним амеодам, которых у нее жило аж пять штук. Хорошо, птицемыши так активно не плодились, как эти бесхребетные комки меха.

Никогда не забуду первую встречу с будущей подругой, вышедшей из подсобки приюта в грязи, взлохмаченную и с огромной коробкой этих самых амеод! Как раз парочка комков наплодила с десяток отпрысков. Я тогда не знала, что Агата и Хайди однояйцевые близнецы и случился конфуз. Хорошо, сестры отнеслись с пониманием. Рассказав про это Мари, я немного разрядила обстановку, приступив уже к более серьезным темам.

-​ Вызывали врача?– спросила я, проверяя правдивость слухов.

– Да. Он продлил мое отстранение еще на несколько дней, – оказавшись в кровати, хозяйка попробовала укрыться, но видимо из-за лихорадки тут же сбросила одеяло.

-​ Мари, прости мне мою бестактность, но я хотела у тебя спросить, – извинилась я за грубость и, не дав ни мгновения одуматься, выпалила про угрозы Авери.

Настала тишина, следом еще один виток кашля и прервавшее его тихое восклицание:

-​ Я дома…

***

-​ Уверенна, что ей стоит знать? – недоверчиво спросил Элли, зайдя в комнату и плотно прикрыв дверь. –  Вдруг она… ну… из этих … прихвостней Тандерберда,- едва он ослабил галстук, стала заметна розовая полоса с символикой лабриса. Вот этого я точно не ожидала!

Пройдя мимо меня и бросив неприязненный взгляд, парень сел на обитый ситцем массивный стул рядом с кроватью, скрестив руки на груди.

Взглянув еще раз на присоединившегося парня, я не поверила своим глазам: он выглядел серьезным и мрачным, особенно из-за полумрака комнаты.  Не то, что в первый день или при общении с кем-то из сотрудников. В нем больше не осталось и следа от веселого и глуповатого юноши. Вот и обманчивость реноме. Вопрос доконов столь резкого преображения на мгновение возник, но практически сразу угас: Боязнь ЗСЦ заставляла быть крайне осторожным с любым, кто мало-мальски имел к ним отношение. Это было понятно и ожидаемо: как приезжая с севера, да еще и работающая под контролем «защитников» и приглашенная «куратором» я вызывала много подозрений. А с учетом положения третьего пола и вовсе удивительно, что меня не выставили за дверь без каких либо объяснений.

На вопрос парня Мари кивнула и, все же закутавшись в одеяло, решительно произнесла:

-​ Им и так известно все это. Я ничего нового не расскажу, – как и во время столкновения с Авери, она проявляла чудеса твердости и решимости. Эти чувства Элли едва ли разделял, но уступил, услышав очередной приступ кашля.

-​ Хорошо,-​ кивнул он, взяв Мари за руку, в знак одобрения.

Получив согласие от присоединившегося к нам, и предложив присесть в плетеное кресло, стоявшее возле двери, хозяйка комнаты погрузилась в рассказ о прошлом особняка.

Оказалось, что изначально Вингорию основали два “куратора” отец и сын: Ричард и Льюис Тандерберды.

-​ Будучи юристами, они предложили сенату идею частного закрытого заведения для подростков. В те годы тюремная система испытывала кризис и идею мигрантов с севера все же приняли. Пусть и долго рассматривали все нюансы и спорили по поводу соответствия проекта Хартии. Последними за инициативу заступились верующие. Так ее и согласовали… – пояснение выглядело неправдоподобно, но я слушала не перебивая. Иногда абсурдные и глупые вещи и были неочевидной истиной. А Мари тем временем продолжала:

– У вас на севере есть пожизненное заключение?- голос медсестры едва заметно дрогнул. На это Элли сильнее сжал руку девушки и посмотрел очень теплым взглядом, пытаясь придать сил.

-​ Да, -​ кивнула я.

-​ Но его не назначают несовершеннолетним. Ведь так?

И на этот вопрос я утвердительно ответила, хотя тонкостей не знала. Только слышала, как родители говорили об этом, когда по почте пришел проспект о профилактики правонарушений среди несоверешеннолетних.

– Вы пошли по пути европейцев: Я читала, что США пересмотрели многие юридические постулаты и вы опираетесь на «пластичность психики» подростков. У вас нет закона, что несовершеннолетние осужденные за некоторые преступления не имеют права на апелляцию или помилование. Его приняли после окончательного становления государства, внеся в Хартию прав и свобод. И никого не волнует действительно эти осужденные виновны или же нет. Более того, этот закон поддержали тогда почти единогласно все от ново конфедератов до бизнесменов.

– «Нет милости к тем из детей, кто познал вкус жестокости», – фраза, произносимая в конце судьей в назидание каждому подростку. В Хартии четко прописан запрет на смертную казнь несовершеннолетних. Это считается огромным послаблением, по этому-то вопросов об этичности столь жестких мер не возникает. Да и память о прошлом делает свое дело, когда молодежь начала бунтовать из-за падения экономики и войны,- вмешался Элли, видя переживания любимой.- Жесткие времена требуют жестких мер. Они этим прикрываются и по сей день. Даже если новые улики всплывут через месяц после вынесения приговора, их ни кто не будет рассматривать. Фактически  единственные путь на свободу и возможность пересмотра дела в этих случаях – поимка настоящего преступника и новое судебное разбирательство с привлечением старых улик. Наследие “кровавого кодекса”.  Только Англии хватило мозгов отказаться от этого пережитка, а мы вон, возродили!

На мой вопрос, почему двое мигрантов решили заняться столь неблагодарным делом Мари рассказала и про доконы Тандербердов:

– У первых “кураторов” были своя выгода и причина предложить эту идею. Старшая дочь Льюиса, Чери, оказалась в такой ситуации. Ее в пятнадцать осудили за убийство, а через полгода выяснилось, что это был подлог документов. Напугав и обманув, полиция со следствием заставили ее подписать чистосердечное признание. Когда об этом узнали стало очевидно, что без лазеек ничего не сделать. Вот Тандерберды и нашли такую. Тюрьмы частично разгрузили, снизив и затраты на содержание таких преступников. А частный сектор получил приличные привилегии и потенциально более квалифицированный персонал за меньшие деньги и с большей мотивацией, а не изуродованной психикой,- каждое слово давалось Мари с огромным трудом, словно она вспоминала ужасы своей собственной жизни.

-​ Значит Роберт – сын Льюиса? ​- ​тут же сделала я предположение, казавшееся наиболее логичным.

-​ Если бы. Этот приблуда муж младшей дочери Тандерберда. Взял фамилию известных родственников, чтобы везде без мыла пролезать,-  недовольство Элли было вполне оправданно с учетом происходящего.- Он превратил идею помощи в балаган! Посмотри, во что превратилась Вингория! Да это та же частная тюрьма! Только охрану уменьшили, как на первом уровне! Начитались книжек про Эмму Грас!

Раздался новый виток сухого кашля, а следом писк из клетки и хлопанье крыльев. На требования Элли подошёл к клетке и ласково что-то произнес зверьку, поглаживая за небольшим ушком.

-​ Простите, я этого не контролирую,- виновато произнесла хозяйка комнаты, увидев мой испуг. Когда же я спросила про подлог файлов и пригрозила написать об этом в вышестоящие инстанции, Элли вскинулся, что я могу жаловаться куда захочу. Но вот Мари побледнела, снова залившись кашлем. Видимо мои слова попали в яблочко; медсестра, едва кашель прекратился, произнесла хриплым и совсем сникшим голоском:

-​ Спонсоры «заказов» отказались платить. Я…не могла по другому…Это…

– Знаешь ведь, что все заказы – клоны взрослых?- уточнил Элли, перебив всхлипы. Едва я кивнула, как он тут же продолжил надменным тоном, полным пренебрежения:

– Да будет тебе известно, зсцэшница, что все наши клиенты богатенькие толстосумы. Либо старики, что не желают отдавать государству нажитого, либо мужики, которым окромя «розового» брака и воспитания больных приемышей нечерта не светит. Вот они и готовы платить любые бабки, лишь бы тебе подобные отстали. А ценник тут за каждый месяц. Не заплатил – получи пинка из программы, как дохлая дворняга.

Ситуация становилась все страннее и страннее. На мой вопрос про законодательный запрет абортов Мари напомнила, что «розовые» к данному закону не имеют никакого отношения.

«Ну да, матки у них нет, рожать и зачинать детей они не способны, зачем их учитывать?»,-думала я, все больше убеждаясь в прагматичности ЗСЦ и «кураторов». Да и в файлах числились вполне реальные диагнозы, которыми можно было легко прикрыться.

– «Сосуд» изначально не имеет, каких либо прав в этой сделке. Он выступает третьей, отчужденной стороной. Перед подсадкой каждый подписывает документы о неразглашении. Наблюдатели регулярно напоминают об этом. Все обезличено, на случай если кто-то все же осмелится на поиски «детей». Они плакали… молили помочь им спасти заказы. У них уже сформировалась “доминанта беременности”… Не было даже токсикоза… А я не могла! Я боялась вновь оказаться там! Больше не увидеть друзей, Элли,-​ расплакавшись, Мари стала говорить что-то несвязное, про изнасилование, про одиночное заключение. Эти слова были настолько сбивчивыми и невнятными, что я уже не могла разобрать сказанного, сливавшегося в сплошной поток бреда. То, что выцепила и то поняла не сразу, а в своей комнате.

-​ Думаю, с вас хватит знаний на сегодня, –  вежливо заметил Элли, пересев на кровать и обняв Мари, стараясь успокоить и ее.- Если хотите, я расскажу вам остальное завтра.

-​ А где гарантии? Полгода бегал-бегал и вдруг! Одумался? – тут же запротестовала я, вспомнив умелое избегание парнем контактов со мной.

– Обещаю,- ответила Мари, ели сдерживая слезы и вцепившись в Элли мертвой хваткой.- ​Если он не сделает, приходите ко мне. Я думаю, вы уже поняли из сказанного, что мне некуда идти… – голос хозяйки вновь дрогнул, стал совсем тихим и горестным.- Ведь я… одна из таких осужденных…

***

Сразу после прощания я вернулась к себе. Перевернув всю личную аптечку, нашла порошки с парацетамолом и какую-то микстуру от простуды. Пришлось пить отвратительное поило и надеяться на собственный организм. Болеть и получать отстранение от работы, как это произошло с Мари, мне совсем не хотелось. Тем более не известно, что за врача приглашали для сотрудников, в силу сказанного Мари.

Впервые за долгое время я проснулась разбитой и дезориентированной. Мысли никак не хотели приходить в порядок. Огромными усилиями я заставила тело подняться с кровати и привести себя в порядок.

То утро измождённому разуму казалось обыденным и скучным, как и все, что были до. Но иллюзия рутины оборвалась, едва я поднесла к сканеру пропуск.

– Вас отстраняют на два дня. Примите, пожалуйста, меры предосторожности. Приятного отдыха,-​ услужливо сообщил мне один из сотрудников в форме ЗСЦ. Нарисовался прямо перед носом! Как тараканы, право слово! «Кишат тут, работать мешают!»,- подумала я, стараясь улыбнуться. Вот этот язык все вокруг понимали лучше всего.

Вернувшись к себе, я стала искать способов скоротать день. Их оказалось не столь и много: несколько книг, купленных в прошлую вылазку, пара журналов с газетой со сплетнями про местных знаменитостей и телевизор. С последнего я и начала. Бесцельно слоняясь от канала к каналу, словно покупатель в местном торговом центре, я никак не могла найти что-то интересное. И хотя выбор был обширен, это напомнило мне витринный шоппинг, где за яркими рекламными вывесками одних и тех же товаров бесцельно короталось время.

Газета тоже не оправдала моих ожиданий, преподнеся скучные новости экономики и политики, больше похожие на войну между конкретными сенаторами и их бизнесами. Журналы оказались не многим интереснее.

И лишь в книгах я нашла небольшую отдушину. Так прошла большая часть дня. Я уже и забыла про обещание, но Элли оказался слишком принципиальным и пришел выполнить свое слово. Едва в мою дверь постучали, я подумала, что это кто-то из зсцэшников проверяет, соблюдаю ли я предписание. Однако на пороге стоял совсем другой человек, пусть и не выражающий каких либо симпатий в мою сторону. Это с одной стороны внушало уважение – честь для Элли не была пустым звуком. Но с другой настораживало – неужели все на столько плохо и боясь за психику своей возлюбленной, “розовый” все же решил прийти ко мне.

Впустив гостя и, предложив присесть, я приготовилась слушать новую часть истории. И хотя я была все еще усталой и совсем без настроения, все же прекрасно понимала, что этот шанс нельзя упускать.

На этот раз мне была рассказанная отвратительная повесть о войне за наследство. При том, наследство по завещанию, что еще больше усугубляло ситуацию. Элли не жалел эпитетов, рисуя отвратительный портрет четы Тандерберд.

-​ Говорят, Ричарда собственный сын отравил. Решил, что идеи отца слишком «благодетельны» и расточительны: бизнес такого не потерпит. Но это слухи и доказательств ни у кого никаких нет,-​язвительные слова были скорее плюнуты, нежели сказаны. В них звучало много презрения и отвращения. Но это было лишь началом.

У самого Льюиса Тандерберда было две дочери Чери и Надин. Старшая по понятным юридическим причинам не могла распоряжаться имуществом, из-за чего почти все состояние по завещанию отошло младшей. Однако в силу воспитания и любви к праздности она переложила все заботы на плечи мужа. Ну да, развлечения в ночных клубах, сплетни и постоянный приток адреналина были куда интереснее документов и семейного дела. Это и были трудные времена Вингории. Расследования, нацеленные на поиски невиновных, прекратились, дотации на пансион стали мизерными, а обитателей обязали работать на Роберта и переданный ему в распоряжение бизнес.

С этого момента почти все жители стали заложниками власти семьи Тандерберд. Так продолжалось около пяти лет. Могло и дольше, но разгульный образ жизни оказался фатальным для Надин. Со слов Элли, девушка вообще не задумывалась о выпитом алкоголе, любила наркотики и постоянно меняла мужчин, периодически лечась от разнообразной заразы.

Ее походы в ночные клубы регулярно становились притчей во языцах, вызывая отвращение и одновременно интерес. Все же в отсутствии своей богатой жизни многим хочется увидеть ее, пусть и чужими глазами. А нет более лакомого куска для репортеров, чем глупая богатая егоза, не задумывающаяся о творимой вакханалии. Это так же помогало и бизнесу, бывшему из-за похождений Надин на слуху. В общем, что именно произошло в ночном клубе в роковую ночь, так и не удалось узнать. В госпитале все списали на сердечный приступ, вызванный передозировкой наркотиков. С учетом любви Надин к белому порошку – вполне логичное и обоснованное заключение, пояснил Элли.

Казалось бы, теперь Вингория должна была вздохнуть с облегчением, ведь деньги по бумагам переходили старшей Тандерберд – Чери. Когда я уточнила, почему не Роберту,  как наследнику супруги, Элли раздражённо ответил:

-​ Льюис завещал все дочерям, а этому приблуде ничего не полагалось.

Но и это не принесло покоя жителям пансиона. Смекнув, как получить максимум выгоды с минимумом затрат, Роберт запугал всех постояльцев, превратив Вингорию в еще один бизнес. Вернее не просто запугал, а поставил ультиматум: или вы работаете на меня, выполняя любые приказы или же прощайтесь с проектом Вингория и возвращайтесь обратно на нары согласно букве закона.

Со слов Элли все медсестры, часть наблюдателей и некоторые сотрудники администрации были «коренными» жителями пансиона.

-​ Теперь понимаешь, в какую клоаку попала, зсцэшница?​- ​ехидно произнес гость, видя мое побледневшее лицо.-​ А ведь ты всего лишь пешка в этой партии и ничего не переломишь. Заартачишься и тебя заменят на точно такую же, только посговорчивее,-​ последние слова прозвучали в мой адрес. И хотя я негодовала от любви диксилендовцев к прозвищам, я была слишком озадачена сказанным.

– Запомни, патриотизм это, когда ты жертвуешь собой ради тех, кто не сделает того же ради тебя,- задумчиво произнес Элли, поправив обруч на шее. От прозорливых глаз не укрылось моего стремления сохранить привычный мирок; в том числе и с помощью флага Северных Штатов.- Никому нет дела до тех, чьи беды ему не знакомы. Не думай, что Тандерберд и его окружение хорошо понимает тебя.

Поняв, что словам стоит дать время прорости в моей голове, Элли тихо удалился, добавив напоследок не терпящим возражений тоном:

-​ Не советую трогать Мари, она и так покорна вашей шайке и выполняет все приказы! Отправите ее на «собеседование» – лично перетрясу всех и вся! Мало не покажется. Все ваши грешки припомню.

Остаток вечера я всматривалась вдаль, туда, где виднелись скотобойни. Окрашенные алым закатом, они словно утопали в крови. Как и чистая и набожная «Вингория». Если раньше я еще пыталась оправдать происходящее благом общества, то теперь и оно исчезло. Хоть я и получила ответы на вопросы, а ощущение было, словно я ничего не знаю. Вопросы вновь стали множиться, как дырки в червивом яблоке. А одновременно с этим и жалость к тем эно, что пострадали от рук Тандерберда.

Нет, я спокойно относилась к абортам. Для меня не было секретом использование и селективных абортов; их доступность в США. Вот только произошедшее в Вингории являлось чистейшим насилием! А с учетом слов Мари и вовсе становилось гадостливо и  тошно от понимания, что к этому косвенно причастна и я сама. Именно тогда в голове родилась мысль о человеческой скотобойне, в которой права были только у мясников.

Грустно рассмеявшись своим мыслям, с которыми в итоге и заснула, я произнесла тост ставший олицетворением «Вингории» в моих глазах:

«Фальшивый сыр и безалкогольное вино – выпьем же за мнимую свободу, господа!»

***

Этика не давала мне покоя почти весь май. Словно муха пришибленная фолиантом, мой разум бился в чудовищной агонии, медленно погружаясь в самые глубокие пучины страданий! Если раньше я пыталась как-то оправдать происходящее как тем, что прочла в книге, так и благородной идеей спасения человечества. Вот только на поверку это все оказалось фарсом.

Казалось, шоры с глаз сброшены – я знаю абсолютно все переменные для решения уравнения. Но все же ощущение некой недосказанности не давало покоя. Любопытство больше не угасало, разум, наконец, проснулся, заставляя все больше и больше думать над творящимся вокруг. Вот только чем больше я думала, тем менее однозначно воспринимала происходящее. С одной стороны я понимала, что даже если бы Мари ослушалась приказа это бы рано или поздно всплыло. Но с другой я не понимала мотивов самого «куратора». Ведь если следовать всем буквам закона эти дети могли быть переданы на усыновление и в дальнейшем вырасти, родив уже своих детей. Государству такая расточительность явно претила. Слишком уж были ценны эти дети, чтобы так просто их убивать!

Мне требовалось поговорить с кем-то по поводу моих сомнений. Но говорить-то оказалось не с кем. Я была окружена людьми, словно океаном, но при этом ни кто не торопился кидать мне спасательного круга. Казалось, я начинаю сходить с ума! Но вместе с тем я продолжала работать.

Каждый раз, видя в коридорах Элли и Мари я чувствовала смущение. Я никак не могла понять, что сподвигло их жить столь странной жизнью: свободен ли сам Элли или он встретил Мари уже в пансионе? И если первое, то, что именно привело его к решению остаться рядом? Как он ее полюбил? К тому же, как он, будучи «розовым», миновал контроль ЗСЦ?

Нет, я не была готова ко всему этому! Но и закрыть ларца Пандоры уже не могла! К тому же я никак не могла понять к чему были сказаны слова относительно патриотизма? Вроде бы их бросили на мой счёт, но отчего-то казалось, что это личный опыт самого Элли. Едва ли у человека не знакомого с тяготами возникло бы подобное суждение.

А общаясь с Фэрн и Изи я и вовсе ощущала стойкие отвращение и ненависть к самой себе. Я выполняла ужасную работу, причиняя страдания этим «розовым».  Я прекрасно отдавала себе отчет, что как бы Фэрн ни ершился и не пытался абстрагироваться от происходящего, ему как и любому «сосуду» будет крайне трудно пережить произошедшее. Читая отчеты я все больше убеждалась в неправильности творящегося, видя в сухих цифрах трагедии вполне реальных людей. Про Изи думать не хотелось и подавно, я видела, что мягкий и ранимый эно уже давно привязался к заказу, украдкой называя ее «Мао». Помню, как невзначай спросила, почему такое странное имя, на, что Изи  смущенно произнес:

– Мао Чжу, моя любимая писательница. Знаю, китайских авторов не любят, их мало переводят, но она…. Она очень тонко прописывает свои миры! Особенно мне нравится книга «Кукольный домик», про несчастную семью, скованную обычаями и не способную разойтись. Для автора прошлого она великолепна! Пусть и она,- осторожно дотронувшись до живота, мечтательно произнес «розовый».- Будет такой же счастливой и талантливой.

Становилось, очевидно, что пол почти не влияет на восприятие родительства. Все же автор той книги была права в своих суждениях и анализе опыта прошлого. От этого становилось вдвойне гадко. И если Фэрн еще мог пережить трагедию в силу возраста, хотя и в этом я сомневалась, то вот для Изи, которому было двадцать пять, подобный опыт мог сослужить весьма плохую службу. Вполне возможно его подобный опыт просто бы сломал.

Особенно грустно выглядело понимание, что у «розовых» изначально было не столь и много выбора. Я старалась не отпускать мыслей далеко, тщательно подбирала слова при общении, но все равно не могла успокоить грусти.

В таком жутком состоянии я и жила, слыша вокруг милое общение коллег.

Так продолжалось до одного вечера. Как и все прошлые выходные, наша компания отправилась развлекаться. Мне требовалась смена обстановки, так что я была впервые счастлива, выбраться куда-то.

На этот раз Ханна привезла нас в бар, что был  милях в десяти от Санривер. Выбор места объяснялся наличием поблизости мотеля и “самым хорошим алкоголем” во всей округе.

Помню, как воодушевилась этой новостью и, даже, предвкушала приятный вечер в компании. Выпьем по мартини, поболтаем о всяком, может даже попробуем телефонные розыгрыши устроить.

Это была фатальная ошибка! Едва я зашла – стало не по себе: на голых кирпичных стенах висели шкуры, рога и черепа, плакаты и картины с изображением оружия, а кое-где даже настоящие винтовки прошлого…

Это место выглядело чудовищным анахронизмом, напоминая о тех далеких временах, когда оружие продавали любому у кого хватало денег. Повсюду витал душный запах кожи, лакированного дерева и сигарного дыма, смешиваясь с перегаром от подвыпивших клиентов. Гулкие крики и странные тосты разносились в полумраке, разгоняемым желто-оранжевым светом. Где-то слышались удары бильярдных мячей друг о друга и какие-то механические звуки.

Мне не было уютно в этом месте, тем более что дым в нем стоял коромыслом, а алкоголь продавался явно с градусом. Сразу вспомнилось, что это север отказался от натурального спирта, заменив его алкосинтом для снижения расходов и оптимизации агропрома. Юг же этого делать не собирался – тут и культура была другой, и земель для выращивания сырья хватало. Наработки прошлого  по терра формированию тоже пришлись кстати, сделав часть пустынь пригодными для сельского хозяйства.

Но коллеги наслаждались атмосферой, а кто-то даже захотел оседлать механического быка. И что только алкоголь творит с людьми?

Смотря на то, как Ханна скакала в седле (не смотря на хлопковое платье, необычно завязанное между ног), громко выкрикивая всякую нечленораздельную ерунду, я думала про те скотобойни. Да и атмосфера к этому располагала.

Было грустно осознавать, что жизни «розовых» в этом месте имели ценности не больше чем жизнь какой-нибудь скотины. Но я так же понимала, что меня как не резидента ни кто не послушает – шансов переломить ситуацию у меня не было. Как же мне не хватало в тот вечер пробивной Хайди и умной Агаты! Они бы точно что-нибудь придумали!

• Подружкам твоим явно веселее,- неожиданно произнёс бармен, обратившись ко мне и разорвав круг мыслей. Высокий и такой же плотный как Авери, рыжий, словно ирландец, он не внушал мне доверия, как впрочем, и симпатии. Особенно не понравилось украшение в виде коровьей черепушки.

– Может что-то скрасит и твой вечер?- на удивление парень был весьма галантен, не смотря на окружение.

• Не думаю,- уклончиво ответила я, опрокинув стопку безалкогольной водки. Мой голос в тот момент прозвучал очень флегматично и спокойно, хотя на самом деле я напряглась.

– Ну, а вдруг? Могу составить компанию. Поверь, я умею слушать, – бармен явно пытался флиртовать со мной, от чего становилось неуютно. При других обстоятельствах может я бы и ответила ему. Думаю не, будь я асексуалкой, секс бы здорово помог не думать о том дерьме, что происходило вокруг. Но приходилось искать альтернативы, ведь сам по себе секс меня не интересовал, а сближаться с кем-то я боялась. “Если человека лишить одного удовольствия он непременно начнет искать другое”,- часто твердила мама, очень боясь дурной компании и ее возможного влияния на меня. Видимо, какое бы окружение рядом ни было, история и культура оставляли тот или иной отпечаток. Другой вопрос можно ли это состояние контролировать. Именно отсутствия контроля мама и боялась. Из-за этого приходилось тайком сбегать из дома на вечеринки к подружкам. Правда я быстро разочаровалась в этих забавах. Что ж, по крайней мере я попробовала.

Сейчас же кроме алкосинта ничего не оставалось. Общение с людьми извне как и раньше контролировалось, обычный спирт я не люблю с пятнадцати, после неудачной попойки у подруги и сильнейшей алкогольной интоксикации. Да и сам по себе алкоголь на меня влиял крайне слабо: мышление почти не менялось, сколько бы я ни выпила, память тоже сохраняла невероятную ясность. За то потом поднималась температура. Никогда не забуду, как писала тест по математике в таком паршивом состоянии! Хорошо, это было в пятницу и за выходные я отлежалась. С тех пор натуральный спирт пить я зареклась навсегда. Только алкосинт, который я тайком подкладывала в тележку, когда папа или мама брали меня в магазин за покупками.

От нежеланных ухаживаний спасла Ханна!

– Не забирай у нас Кеану! Она наш талисманчик!- весело крикнула она, навалившись со спины и приобняв. Волнистые сухие волосы щекотали мои плечи и я улыбнулась, хотя по-прежнему не могла абстрагироваться ни от мыслей, ни от окружения.

Я нерешительно кивнула в знак солидарности с приятельницей, от которой уже явственно несло перегаром.

– Как можно?- смутился бармен, стушевавшись от неожиданного  напора.

– Желаете чего-то мисс?- обратился он к Шейле, так же сидевшей за барной стойкой и что-то обдумывающей. Коллега выглядела усталой, грустной и задумчивой, почти как я в тот вечер. Скорее всего, расчет был на то, что грустная девушка точно не откажет, особенно галантности и обходительности. Да и выглядела коллега весьма привлекательно. Одетая в короткое блестящее платье, с распущенными волосами и высоки каблуками, Шейла никак не походила на сотрудницу ЗСЦ, да даже из общей компании выбивалась. Типичная южная красавица с узким немного вытянутым лицом-сердечком и роскошными светлыми волосами. Уверенна, в ней текла кровь европейских переселенцев, обосновавшихся тут многие века назад.

На обращение коллега произнесла что-то по-французски, дав понять, что не заинтересована в общении и продолжив свои размышления за бокалом вина. Ее большие глаза в ту минуту прикрыли длинные густые ресницы, в которых едва улавливались блики слез.

«И тут ловить нечего! –  читалось на лице обиженного парня. – Чего им вообще надо?» Я могла понять эти мысли – каждый ищет способа развеяться. Да и стайка нарядных девушек уж очень заманчивое зрелище. Особенно в баре и без кавалеров.

Забегая вперед скажу, что бармен все же сорвал джек-пот в виде Ханны. Мотель, что был рядом с баром дал ей карт-бланш на развлечения, так что уже через полчаса нашего пребывания приятельница была навеселе.

Я застала нерадивую парочку в туалете, во время занятий сексом. Нет, меня не смутило то, что делала Ханна между ног парня и какие звуки издавала. Но честно, было гадко.

«Кто мешал пойти в мотель? Или на худой конец сделать это в машине? – возмутилась я, успокаивая себя, что это не мое дело. – Не будь пуританкой. Все устали и хотят развеяться!»

Ночь увеселений прошла скомкано и достаточно быстро. По крайней мере, я была одна и могла выспаться, в отличии от большинства коллег, нашедших пары на эту ночь и перешептывающихся о том, какие контрацептивы лучше.

Но ещё до сцены в туалете я подметила, что тоска Шейлы отзывалась и во мне. Впервые я заметила, что-то общее в поведении коллеги, Элли и Мари. Словно они были скованны одним горем. На подобную мысль натолкнули и слова про патриотизм. Может в них подразумевалось, что я – чужестранка никогда не пойму горестей местных? Тогда создавалось такое впечатление.

Когда Ханна вновь умчалась в зал, на этот раз танцевать, Шейла грустно вздохнула, продолжая щебетать что-то на французском и медленно отпивая вино из своего бокала. Думаю, она не хотела, чтобы кто-то понял этих слов, казавшихся на фоне веселого «блугаса» и задорных напевов совсем горестными. Скрипка весело пела в такт рифленой стиральной доске, на которой играл ритм какой-то умелец, банджо смеялось, рассказывая истории бродяг и авантюристов, гитара вторила ему. Окружающие веселились, отплясывая друг с другом и наполняя бар жарким ароматом.

Мы же с Шейлой испытывали жуткий диссонанс от звуков вокруг и чувств, что кипели внутри. Пусть у каждой из нас были свои горести и чаяния, отчего-то казалось, что эти мысли и трагедии единят нас, сотрудников Вингории. Только кто-то умудряется веселиться, а кого-то горе ломает, заставляя утопать в депрессии.

Пока все веселились мы как две отщепенки сидели за стойкой, каждая в своём одиночестве. Вот и попытка развеселиться…

Из всего монолога, приглушаемого выкриками и музыкой, я выцепила только коротенькую фразу: «petite cookie». Она была наполнена такими трагичными нотами, что я поняла – речь идет о несчастной любви. По крайней мере, слова и интонации не походили на речь усталой и тоскующей матери.

Тогда-то я и осознала: насколько же была слепа все это время.

Вспомнив, слова Мари, что если Элли не расскажет чего-то я могу пойти к ней, я вновь обратилась за разъяснениями едва мы вернулись в пансион.

Медсестра не стала ничего скрывать, признавшись, что, таких пар как они с Элли в пансионе много. И Шейла работала на ЗСЦ не просто так – у нее здесь тоже был любимый человек. Во время объяснения я вспомнила Алайю и дорогой палантин, явно подаренный кем-то. Только сейчас я поняла, где видела этот шарф: Одна из покупок Шейлы. Я запомнила узор с огурцами пейсли из-за непомерной цены в две сотни долларов.

“Так вот о чем она говорила в баре, видимо решив отпустить свои чувства!”,- догадалась я о боли коллеги.

– Некоторые специально идут сюда работать, чтобы быть с любимыми рядом. Хоть как,- пояснение, казавшееся очень грустным, прозвучало на удивление мечтательно и спокойно.- Руководству нет дела до того, как и с кем ты проводишь вечера, лишь бы работал хорошо. Это не тюрьма, где строго следят, есть ли у вас родственники – заключенные, что бы вы ничего не могли передать. Даже больше: это хороший инструмент манипуляций: Каждый боится отстранения, ведь тогда точно не узнаешь, что будет с близким человеком. А его так же могут вычеркнуть из программы, просто по результатам собеседования с «куратором». Как показательная порка. Уже через час все будут знать, что завтра того или иного человека больше не будет. Ни тебе криков, ни нервов, ничего кроме тихих слез и страха. Таких случаев еще два года назад было много. Я слышала, что один из ребят не выдержал и повесился в своей камере через месяц после возвращения в тюрьму. Вот они трудные времена «Вингории». То о чем молчат все коренные. Остальным до этого нет дела – они понятия не имеют, какого это, жить с постоянным страхом за свое будущее!

– И вы с этим миритесь?- я едва за волосы не схватилась.

– Мы не миримся,- поправила Мари, подсыпая корм своему питомцу и что-то ему шепча. – Мы берем, что дают. Это лучше чем не иметь ничего.

– Из таких лимонов лимонада не сделать! – скрестив руки на груди, вспомнила я слова Хайди про ее работу в «Дабл Лайн». Но по крайней мере у всех моих бывших коллег был выбор и биржа труда, а вот у коренного населения «Вингории» не имелось ничего.

– Когда у тебя нет ни одной конфеты и кислый лимон будет сладостью.

Покорность и смирение, транслируемые медсестрой претили мне. Выросшая в Северных Штатах я не привыкла мириться с несправедливостью. Я привыкла действовать и добиваться поставленных целей, какими бы сложными они ни были.

Я не стала вступать в полемику, поблагодарив за разъяснение. Настало новое осознание стагнации юга, а вместе с тем и моей собственной жизни. Именно тогда в моем сердце загорелась решимость сделать хоть что-то! Как же я тогда материла Роберта Тандерберда. Нет, этому определенно требовалось положить конец!

«Нашелся царь помойной кучи!»,- пожалуй самое безобидное мое ругательство на главного «куратора» и всю его свиту. И вот полная бравады, решимости и главное собственной глупости я решилась на действия. Так начался обратный отсчет…

Глава 7. Локдаун

Мне требовалось поговорить с кем-то! Само рефлексия вещь хорошая, но до понимания со стороны друга явно не дотягивает. Вот и я набралась храбрости поговорить о наболевшем! Я решила попробовать пообщаться с помощью намеков. Как жертвы домашнего насилия, когда звонят на телефон доверия. Впервые я сидела в рекреации возле телефона, думая про свидание в тюрьме. Словно за моей спиной сидит надсмотрщик…

Дозвониться оказалось делом плевым, как говаривал один мой приятель. А вот поговорить… Агата на взводе рассказывала, как им с сестрой удалось отвоевать приют. Подруга в красках расписывала, как друг их семьи помог схитрить и собрать компромат на перекупщиков, а за тем помог составить исковое заявление и привлечь несколько СМИ. Именно последние, со слов Агаты, переломили ход событий, заставив бизнесменов отступиться от сделки.

– А у тебя как дела, Кеана?- раздался долгожданный вопрос.

– Душно очень. Не привычно в такой жаре…- попробовала я намекнуть на свои волнения.

Но видимо в эйфории Агата утратила часть своей эмпатии, пропустив мимо ушей сказанное. Да и я побоялась говорить о волновавшем более открыто.

– Мои стихи заметили! – новый восторженный писк заставил меня убрать трубку от уха; уж слишком громко это было сказано.- Представляешь! У меня нашлись читатели! Тот стих, что про «странника» даже в сборник взяли! В нашей библиотеке будет кусочек меня!

– Поздравляю,- тоскливо ответила я на все возгласы радости.

Стало очевидно – меня не понимают. Я отдалилась от подруг, от родителей. «Вингория» обрубила все нити, связывавшие меня с близкими. Понимание своего одиночества больно кольнуло, вновь и вновь напоминая, что я отличаюсь от «сосудов» лишь формальной свободой. А была ли она у меня с самого начала, когда Тандерберд обратился в «Дабл Лайн» – тот еще вопрос.

– Кеана, что-то стряслось?- неожиданно сбавив пыл, спросила Агата очень серьезным голосом.

– Нет. Ничего,- снова понуро ответила я, понимая как же беспомощна даже в рамках данного диалога. Скупо поблагодарив, я закончила разговор, положив трубку и уйдя к себе. Весь вечер я прокручивала в голове сказанное. И именно в ту ночь, уставшая от происходящего я решила, что пора что-то делать. Даже сестры смогли отвадить перекупщиков, которые пугали их и подстраивали пакости. Чем я была хуже? Мне вдруг стало глубоко наплевать на все документы и возможные проблемы с законом. Последние месяцы я и так попирала все мыслимые и немыслимые правила. Настало время и мне показать, что пешка может стать ферзем, если правильно играть!

***

С принятия решения прошел месяц. Все это время я готовила план действий.

«Гори оно все адским пламенем!»,-  повторяла я себе день ото дня, решаясь на бунт.

Пришлось долго изучать местные газеты, выискивая более/менее привлекательный вариант. Желтые газетенки и крупные СМИ были отброшены сразу – первым бы ни кто не поверил, а вторые дорожили своей репутацией и едва ли бы связались с не резидентом. В итоге я все же нашла нужное издание! Требовалась крайняя осторожность, ведь к тому моменту я сделала принеприятнейшее открытие – в моей комнате кто-то бывал. Я поняла это, когда не смогла найти менструальной чаши. Я пользовалась ей в силу удобства, привычки, да и экологичности тоже. Этим север отличался от юга – для нас экология была ценна сама по себе, а для конфедератов она имела ценность лишь в качестве оправданий сверхприбылям бизнеса. Проверив, не пропало ли еще чего, обнаружила, что несколько вещей так же были не на своих местах. Раньше я бы не обратила на это внимания, усталая и поглощенная своей работой. Но сейчас! Это был очередной повод быть начеку. И главное я точно знала, кто это мог быть.  Разозленная и выведенная из себя я все же исполнила обещание Ханны и написала жалобу на Авери. Не прошло и трех дней, как он получил от “куратора” предупреждение и стал сторониться меня.

Решив, что нейтрализовала эту угрозу, я стала ждать подходящего момента. Представился он во время очередной вылазки за покупками.

В день икс все складывалось как нельзя удачно: Ханна была занята, остальные коллеги как обычно бегали из магазина в магазин, забыв обо мне на какое-то время. Пока они не набирали товара я и не требовалась. Придя как и раньше к телефону, помявшись, глубоко вздохнув и, наконец, уняв дрожь, я сделала решающий рывок. Титаническое усилие над собой. Как говорил Нил Армстронг в прошлом: один маленький шаг для человека…

***

Неделя выдалась крайне медленной! Усталость все сильнее и сильнее давила на меня. Хотелось заснуть и проснуться уже в выходной. Но такой роскоши у меня не было: работа требовала постоянного контроля.

Звонок в газету так и не получился: я лишь оставила на автоответчике сообщение о том, что могу предложить сенсацию про пансион «Вингория». Даже сообщила, что эта новость будет настоящей сенсацией. На этом мой крошечный шаг и закончился. Прыжка для человечества не вышло. Вновь настала апатия: все эмоции и чувства притупились, окрасив мир серым. Так и тянулось мое существование. Только Фэрн скрашивал это состояние, обсуждая со мной очередную книгу. Изи уже не пускали бродить по корпусам, даже с учетом протекции Мари. Сказывался большой срок беременности, регулярные капельницы с окситоцином и психологические тренинги подготовки к «родам».

За усталостью и монотонностью работы в очередной вечер я не заметила, странного звука. Тихого, похожего скорее на хлопок. На пару мгновений воцарилась мертвецкая тишина, а за тем все окрасилось алым, как во время дезинфекции. И лишь спустя минуту разнеслось сообщение: «В здании чрезвычайная ситуация! Немедленно покиньте территорию! Не пользуйтесь лифтами и следуйте указаниям спасательных служб!»

– Не похоже на учебку, – тихо произнес Фэрн, расковыривая очередной заусенец. Как говорила Мари, многие «сосуды» проявляли признаки энцефалопатии беременности, становясь тревожными, внушаемыми и словно бы погрузившимися в детство.  Отчасти по этой причине Изи запретили общаться со мной, мол, сболтну лишнего, спровоцировав и без того расшатанную психику «розового». То, что я тщательно подбирала слова и не поднимала темы происходящего видимо ни мистера Томаса, ни остальных не волновало.

В новостях ничего не говорилось про работы или катаклизмы. Как бы конфедераты ни плевали на экологию, законы в защиту населения у них в хартии имелись. С учетом, что в подобных ситуация гибло много неподготовленных людей и ввели законы обязующие оповещать о работах, способных вызвать сейсмическую активность.

Успокоив подопечного очередной шуткой, я решила разведать, что же происходит. Сначала сняла трубку телефона и набрала службу безопасности. Ни кто не ответил. «Странно, но ожидаемо»,-подумала я, звоня администрации. И там оказалось тихо. Посчитав, что происходящее может быть  лишь чередой совпадений и, упросив подопечного дождаться меня в кабинете, я вышла.

Каждый шаг в узком коридоре давался с большим трудом: Застывший густой воздух не мог насытить легких, сердце колотилось из-за нарастающей тревоги, звуки шагов исчезали в пронзительных писках сирены. «Вингория», окрашенная алыми всполохами, казалась настоящим рукотворным адом. Диссонанс из-за не прошедшей сонливости и постепенно нарастающей паники мешал сосредоточиться.

Невольно вспомнились ассоциации с абортируемым эмбрионом, который в своем сне не испытывает ни страха, ни боли. Вот только я была не эмбрионом, а сформированным организмом. Где-то внутри сжимался болезненный узел, взгляд мой бегал от стены к стене, а мысли пытались найти хоть какой-то намек на правоту относительно ложности происходящего. Всеми силами я старалась убедить себя, что происходящее чистая случайность. «Наверняка, кто-то пролил что-то на панель управления»,- упрямо твердила я, отрицая очевидные странности.

Выйдя в просторную галерею, я стала решать, куда же идти дальше. Идею пойти на верхние этажи отсекла – в будние дни они до вечера пустовали. Какой же я была тогда дурой! Если бы я поднялась хотя бы на второй этаж, то увидела, что около ворот здания собрались полицейские машины, а в небе завис вертолет спасательный службы. Вот из-за чего включилась тревога – за ней не было слышно ни сирен, ни рокота лопастей. А в алом свете не замечались всполохи проблесковых маячков машин! Но тогда такой мысли у меня не возникло – я все еще утешала себя, что мог просто случиться сбой.

В итоге я пошла к кабинету Авери, в надежде получить внятные и четкие ответы. Но ни мистера Томаса, ни кого бы то ни ЗСЦ в здании не оказалось. Пройдясь по этажу, я не нашла и других сотрудников. Вот это уже насторожило. Но я по-прежнему не предавала значения, нервируемая этой дурацкой мигалкой с ее алым цветом.

Так ничего и не узнав, я уже собиралась вернуться к Фэрн, как вдруг здание резко тряхнуло, словно началось землетрясение. Не прошло и секунды, как последовал оглушительный рокот, похожий на гром. Столь сильный, что угрожающе задрожали стекла, закачались массивные люстры, а с потолка посыпалось что-то. А ведь «Вингория» судя по словам Мари, была построена не более двадцати лет назад. Сейчас же она напоминала старинное поместье, встретившееся с неведомым катаклизмом. Едва вибрация прекратилась, я метнулась к одному из окон, напрочь забыв про технику безопасности. Хотелось понять, что же происходит! Новых толчков не последовало, да и сообщений о проведении бурений в новостях тоже не звучало вот уже месяц. Присмотревшись, я увидела клубы черного дыма, идущие из глубины сада. Судя по тому, что он поднимался из-за деревьев, это не были корпуса. Возможно одна из хозяйственных пристроек. Но это ни сколько не успокаивало – я прекрасно понимала, что если начнется пожар «Вингорию» скорее окутает дым, нежели пламень.

Резко вспыхнула мысль: «На нас напали». Едва ли пристройка загорелась сама собой. Следом появилась идея про «Рыцарей Христа». Как я могла забыть подобное?! За месяц раз семь натыкалась на заголовки про стычки полиции и этих фанатиков! Да и коллеги мне про них рассказывали! Даже Шейла остерегла говорить про мою специальность посторонним. Правда тогда я считала, что это чертова цензура ЗСЦ с их бумагомарательством! Вот тебе и работа с информацией! Проморгала такую важную! В эту минуту всплыли слова Ханны про то, что Авери один из них и та дурацкая жалоба…

Внутри все похолодело, заставив замереть на месте, вглядываясь невидящим взором вглубь сада, медленно обволакиваемую черной пеленой. Страшный мрак сгущался, схлестнувшись с алыми всполохами. Именно в это мгновение сзади раздались роковые слова, разделившие жизнь на «до» и «после»…

***

– Шевели копытами, скотина! – ледяным тоном произнёс женский голос за спиной. В нем звучало столько надменности и превосходства, что я бы не узнала  Ханны. Но, увы, сомнений не было – это оказалась моя приятельница. Пусть ее лица не было видно, я чувствовала, с какой злобой на меня смотрели. Буквально испепеляли. Уверенна, меня уже крутили на вертеле и варили в воображаемом котле все черти ада. Едва ли кроме меня и Мари кто-то имел столь же расширенный доступ к базе, из-за чего создавалось ощущение только моих действий. Да и я как медик с севера падала под подозрение.

– Что, думала я с тобой задарма  дружу? – новый вопрос обескуражил. «Почему? Почему все обернулось так?»-Лихорадочный поиск ответов так ничего и не дал – никаких доконов столь резкой перемены я не находила.

Я сглотнула и хотела было повернуться, как что-то полое и круглое уткнулось между лопатками. Даже сквозь ткань блузы я почувствовала холод метала…

Инсайт оказался внезапным: Оружие…

Но откуда?! Доктрина Олдмана же и на диксиленд распространяется! Где СОН с их хвалеными санкциями?

И тут я сообразила, что это могло быть. Пистолет для забоя скота! На подобные штуки у Конфедератов не было жестких запретов, а  ферм тут хватало со слов все той же Ханны…

Из-за слабого контроля сомневаюсь, что заполучить такую пушку было сложным делом. Не биотехнологии же. Сделай глазки честные и печальные, да скажи, что для забоя мощностей не хватает… от осознания тогдашних дыр в доктрине до сих пор страшно!

– Живее, цветная сучка! Пока я тебе хребет не проломила, как телячью черепушку! – новый злобный тычок ознаменовал: перчатки сброшены.

Страх полностью поглотил меня. Сейчас я понимаю, что все происходило как по определению Селье. Правда тогда я этого не осознавала, действуя скорее автоматически.

Я была шокирована, а вместе с этим лишилась и возможности сопротивляться. Словно мой разум поглотила невидимая циста…

Внутри все оборвалось, ноги стали ощущаться, словно дешевые спагетти. Как я вообще могла двигаться не спотыкаясь – загадка. Даже сознание в этот миг начало рассыпаться на мелкие несвязные мыслишки.

Что было дальше – не вспомню. Механизмы психологической защиты сработали на мне так, что кусок памяти исчез. Вместо него глубокая плотная чернота. Сколько бы со мной ни работали специалисты, какие бы методы ни использовали – ничего не восстановило того фрагмента. Со слов спасателей на моих глазах Ханна застрелила оказавшегося поблизости сосуда. Прямо в живот пальнула из той штуковины. Мучительная долгая смерть…

Вроде как это был один из новеньких, кому ещё даже не санкционировали имплантации. Я, правда, не могу ничего вспомнить…

Мыслить связно я начала, только оказавшись в моем медкабинете, прикованная за ногу к кушетке. Фэрн не было и его судьба оставалась неизвестной. Не помню кричал ли он или сопротивлялся. А может так же в оцепенении молча выполнил все требования. Опять же со слов спасателей, всех сосудов согнали в корпус, где стояли аппараты для гемодиализа. В тот момент в голове пронеслась притча про Каина и Авеля, ведь в обмен на мою жизнь на закланье забрали невинного подростка…

Помню, как после той аналогии в голове моей прозвучал отчаянный вскрик, окрасив комнату кроваво-алой пульсацией: «Мы все умрем!»

Эта мысль снова и снова перекатывалась по разуму, словно жвачка. Чертова румминация, как называла это состояние Агата. Это состояние надувало огромный пузырь паники, готовый вот-вот лопнуть, превратив меня в сумасшедшую. Но вместе со страхом где-то внутри зрел и гнев, искавший любой удобный выход. А вот с этим оказалось туго: Попробовав пройтись, я поняла, что больше трёх шагов длинна цепи мне не позволит.

Будь у меня возможность, начала бы метаться по кабинету, сбрасывая со столов инструментарий и круша все вокруг. Но такой привилегии меня лишили.

В итоге я просто села на пол, облокотившись о кровать. Помню, как сжимала и разжимала кулаки, тяжело дыша и думая о чем угодно, чтобы успокоиться. Выходило плохо.

Над головой в тот миг светила яркая лампа, вдалеке все ещё слышалась сирена, а за окном что-то мигало оранжевым и синим, нервируя ещё больше. На периферии была мысль о полиции и спасателях, но я понятия не имела, что они будут делать в силу доктрины Олдмана.

Как на зло послышался ненавистный малиновый смрад от которого я несколько раз чихнула. Видимо кто-то из христовых рыцарей запустил по незнанию дезинсекцию.  Хорошо, химикаты были не токсичны для человека, а лиджастерии в консерванте отсутствовали.

– Эй, янки?- неожиданный гулкий окрик заставил меня вздрогнуть. Я убрала руки от головы и подняла взгляд.- Твоя помощь требуется.

В проеме двери были четверо: Мари, Элли, Изи, и сопровождавший их Авери. Будь моя воля я бы подпустила к себе последнего и перекинула цепь через его луженую глотку. Но я понимала, что мистер Томас опасен и резко одернула себя от заманчивой идеи. По крайней мере, я понятия не имела что будет, если нейтрализую Авери как сопровождающего. Рисковать еще четырьмя жизнями я не была готова! Это остудило мой пыл, хотя признаться честно, это огорчало.

Что-что, а кровь закипала, заставляя нутро клокотать. В такие мгновение любое поведение сводиться или к «бей» или к «беги».

Но желание быстро угасло, едва я поняла, что Изи плохо: он тяжело дышал, весь красный и в поту. Ещё через секунду эно ухватился за живот, громко закричав.

По лицам остальных я поняла, что они совершенно не готовы к происходящему. Да что там – они едва понимали, что происходит! Вот тебе и персонал!

– Мисс Ханли,- испуганно пролепетала медсестра, едва Изи затих.-  Он… он… кажется опустошение…,- последнее было сказано не просто с запинкой, а с неким ужасом. Оно и понятно – Мари не имела моего образования или знаний. Страх Элли в целом тоже был ожидаем. Но вот паника Авери, которая отразилась на его вечно хмуром волевом лице…

На самом деле я сама была готова поддаться истерике, почти завладевшей  разумом. Но следовать низменному желанию было нельзя! От меня зависела жизнь по крайней мере троих. И именно это осознание загасило мотивацию «бей». Правда и мотивация «беги» не появилась. Вместо этого мой мозг начал работать быстро, кристаллизовав сознание и сделав ясным.

Расположив Изи на кушетке и отойдя от кровати на, сколько могла, я подозвала Мари и Элли. Объяснив ситуацию с позиции медика, я стала думать о дальнейших действиях. Вспомнилась идиотская задачка с первого года обучения в колледже, но видимо каждый репродуктолог сталкивается с подобным в своей жизни. Если лонплант не раскроется – умрут и ребёнок и сосуд. Ребёнок во время сокращений задохнётся, а сосуд умрет от интоксикации и болевого шока, ведь сокращения не прекратятся, становясь больнее.

Я знала, что в моем кабинете есть только аппаратура для имплантаций, ведь после первых двух сотен поток сильно оскудел, как и говорила, но все равно раз в месяц две-три процедуры проводились. Да и самые ранние разрешения ожидались через месяц. А сейчас из-за локдауна мы и вовсе были отрезаны от города. Вдобавок не затыкалась эта идиотская сирена, нервируя ещё сильнее.

Вновь последовал громкий вскрик. Ничего удивительного: лиджа сокращалась, давя на тонкий кишечник и все внутренности брюшины. Хотя нет, она не давила – она выкручивала, заставляя органы идти неестественными волнами.

Наша троица быстро метнулась к сосуду. Усадив тяжело дышавшего Изи, я стала прощупывать живот и поясницу.

– Как давно?- спросила я, пытаясь понять, сколько у нас времени.

– П-пару часов назад,- пролепетали Мари, заикаясь.

– Хорошо,- выдохнула я. Сказав, что нужно найти в ящиках, я переключила внимание на сосуд. «Этот Каин не предаст больше никого», –  прошептала я самой себе.

– Потерпи чуть-чуть, – попробовала я успокоить подопечного, погладив по голове, как во время имплантации.-Сейчас боль уйдёт.

Пока я говорила, Мари, следуя моим инструкциям,  набрала в шприц обезболивающее. Кетамин, который южане продавали почти на каждом шагу. Даже назальные капли без рецепта с ним отпускали.

Сделав инъекцию, мы позволили Изи лечь на бок, дав небольшую передышку. Все это время медсестра гладила «розового» по голове, успокаивая и прося немного потерпеть. Внутримышечно препарат должен был начать действовать через несколько минут.

– Интервал сокращений пять минут,- Мари положила руку на живот розового.  Датчиков КТГ у нас в распоряжении не было. Пришлось довольствоваться имевшимся.

«Verpa canina!»,- как же хотелось материться!

– Подкати, пожалуйста, аппарат ультразвука. Мне нужно разметить стереотаксис. И возьми вон ту прищепку,- я обратилась к Авери, как единственному не занятому в комнате, показав на датчик кислорода, стараясь говорить спокойно.

Я уже приготовилась к новой конфронтации, упрекам, брани, но вместо этого мою просьбу исполнили. При том молча.

Элли помог Изи перевернуться на спину, я надела на палец розового прищепку и измерила показания кислорода. Проведя сканирование (во время которого был измерен пульс плода), я начала обрабатывать место будущего надреза.

Закончив с асептикой, я ещё раз пальпацией проверила состояние лонпланта. Интервал уменьшился, а сами сокращения шли волнами от позвоночника к брюшине. Все шло к тому, что я могла упустить подходящее время. Но и пока не подействовал препарат я ничего сделать не могла.

В это мгновение, сбросив мои руки, эно резко вскочил и ринулся к выходу, крича, что мы хотим его убить.

– Пресвятая Эмма Грас! – понятия не имею, что так напугало Изи. Нашего шепота он не слышал, да и я бы не начала до действия кетамина.

На этот раз Авери, перехвативший моего пациента под руки, уложил Изи на кровать, придерживая, пока Элли закреплял ремни.  Ещё пару минут  слышались брань и проклятья, изрыгаемые истеричным визгом, пока Мари вновь гладила подопечного по голове. Я понимала, что мои действия выглядят насилием, но я так же понимала, что мне ничего не остается. Ситуация требовала экстренных мер и решительных действий.

Наконец кетамин подействовал. Крики прекратились, мышцы Изи расслабились. О том, что пора действовать мне сообщили нистагм и отсутствие защитных рефлексов. Словно сосуд погрузился в состояние между сном и бодрствованием, преодолев фазы быстрого и медленного сна. Думаю, стоит пояснить, что фаз быстрого и медленного сна за ночь организм проходит несколько, и в конце каждого цикла следует краткосрочное пробуждение. Память этих секунд не фиксирует, создавая иллюзию непрерывности сна. Именно этот момент позволял мне сделать манипуляции, стерев о них воспоминания за счёт блокировки рецепторов.

Я попросила отстегнуть ремни, столь жесткая фиксация больше не требовалось. Более того, лиджастерия вполне могла завершить процесс разрешения сама и я решила воспользоваться этим.

Схваткообразные сокращения к тому моменту стали длинными, а их интервал наоборот укоротился.

Время пришло и медлить более было опасно…

***

Пронзительный детский крик раздался через полчаса. Как я и предполагала, лиджа, получившая возможность раскрыться, сама вытолкнула и плод, и плаценту. Мое вмешательство ограничилось лишь надрезом для лапаротомии чуть ниже пупка и последующим его зашиванием.

Все это время Элли помогал держать усаженного под наклоном Изи, а Мари буквально поймала новорожденного, не дав упасть на колени сосуда. Видимо все же не просто так акушеров на жаргоне называют «ловцами детей».

Видневшиеся раньше оранжевые всполохи за окном стали гаснуть. Их сменили сине-красные  и белые огни спасательных служб.

Пережившие ужас, мы вчетвером могли вздохнуть с облегчением. В здании не слышалось сирены и оповещения о ЧС, запах медикаментов стал привычным, а свет перестал нервировать. Только где-то далеко слышался какой-то рокот. Скорее всего, службы спасения с вертолетом, решила я.

Творившаяся  в Вингории вакханалия ушла куда-то на периферию.

Истощенные мы все нуждались в отдыхе,  разбредясь по углам.

Я осела на пол и, уронив голову на колени, расплакалась.

Изи все ещё находился под наркозом, Мари и Элли обнимались, держа чужого ребёнка, а про Авери я забыла вовсе.

– Женщина, когда рожает, терпит скорбь по тому, что пришёл час ее; но когда родит младенца уже не помнит скорби от радости, по тому, что родился человек в мир, – неожиданно послышался сбоку фрагмент из библии.  Этот голос укутал меня мягким бархатом, показавшись самым приятным в жизни.

Я подняла голову и посмотрела заплаканными глазами, увидев рядом Авери. При других обстоятельствах я бы отпрянула, но сил сопротивляться не осталось; слишком многое произошло.

– Как там вы, медики говорите? – поинтересовался мистер Томас, сев рядом и приобняв. Впервые я видела лицо Авери не грозным или надменным, а усталым. Да и интонации его звучали совсем иначе; спокойно, что ли? Говорить мне не хотелось, веки становились тяжелыми, накатывала сонливость.

– Эустресс?- спросила я, оперевшись о грудь дровосека.

– Не силён в вашей кухне, янки.

После неловкого ответа вновь воцарилась тишина. Казалось про нас все забыли. В дреме было тепло и легко. Тонкая вуаль неги укрыла комнату, убаюкав измотанный разум. Привиделось, что нас нашла полиция и офицеры докладывают, чтобы спасатели и медики направлялись в западное крыло.

Но иллюзия быстро рухнула от громкого выкрика Ханны:

– Чего разлеглись, ублюдки?

Я резко открыла глаза, в ужасе поняв –  пневматическая пушка смотрит дулом прямо мне в лоб. Принцип работы этой штуки я не знала, но думаю он похож на заклёпочник, который я видела у отца в гараже. Или пистолет для прокола ушей, стреляющий серьгой. Только мощнее.

Внутри все вновь похолодело. Наверное, мои глаза стали неестественно черными от расширения зрачков…

– Думала спаслась?- гнев в мою сторону был понятен: захватчики думали, что именно я делала аборты. Они ведь не имели тех доступов, что были у меня и не могли знать, кто вносил в файлы правки. А Ханна тем временем почти вплотную приблизилась ко мне, отчеканив шагами каждый болезненный удар сердца.

Зажмурившись, я начала отсчитывать последние секунды жизни. Перед глазами предстали подруги, мама и папа. Короткая жизнь пронеслась словно один миг. Надежд на спасение не осталось. Я понимала, что умру здесь – в чужой стране и при таких обстоятельствах!

Время замерло. Сердце застучало очень гулко, а разум сузился до единственной  мысли.

Секунда и раздался глухой звук. Следом шаги и ещё одни «щелк» и «пуф». Я ощутила на себе что-то тёплое и тяжелое. Распахнув глаза в ужасе поняла, что все ещё жива.

Меня покрывали кровь и ликвор Авери, тело которого на моих коленях уже было мертво. Я не видела лица мистера Томаса, но отчетливо ощущала, как чужие кровь с мозгами стекают на пол. По телу прошлась неконтролируемая крупная дрожь, отчего цепь заиграла устрашающую увертюру.

Чудом переведя взгляд я увидела, что рядом с испуганной Мари, прижавшей к себе ребёнка так же лежал бездыханный Элли. Почему Авери закрыл меня? Сделал ли Элли тоже самое или же Ханна целенаправленно выстрелила в розового?  Неужели Изи уже… Тогда эти вопросы не беспокоили меня, но задайся я ими картина мира стала бы совсем другой, перевернувшись с головы на ноги!

– Ты следующая,- дуло вновь повернулось ко мне. Сердце сжалось. Дрожащее отрывистое дыхание отозвалось болью в груди… Новый дистресс грозился мне инфарктом. Что было хуже умереть от выстрела в лоб или сердечного приступа – вопрос. К тому моменту я уже попросила всех святых и господа простить мои грехи.

Снова послышались шаги и следом глухой отзвук, похожий на пробивание бумажного талона парковки…

Автор публикации

не в сети 2 недели

Михаэль Косаник

133,8

Комментарии: 231Публикации: 87Регистрация: 08-07-2020

Другие публикации этого автора: