Search
Generic filters
02/10/2021
118
3
0

По крутому склону, покрытому лесом, Кайса неторопливо шла, собирая успевшие сморщиться ягоды шиповника и последние осенние опята, что росли кое-где на упавших деревьях. На вершине она, решив немного отдохнуть, обернулась назад. Уже не раз она бывала здесь, но всё равно всегда останавливалась полюбоваться на окрестные дали.

Одной своей окраиной Кондигора прижалась к подножию одноименной горы. Озеро Кондозеро словно бы теснило ее с другой стороны. Еловые леса повсюду окружали поселок. Он выглядел вполне зажиточным, почти тысяча жителей, есть школа-девятилетка, пара магазинов, дом культуры, почта, медпункт. С первого взгляда он ничем не отличался от других здешних небольших райцентров, разве что дома стояли как-то более скученно, без определенного плана. Из средств связи интернет в школе, правда, работающий с перебоями, а чтобы воспользоваться мобильным телефоном, нужно взобраться сюда, на вершину, иначе сеть не ловит. Просторные, на века рубленные избы с темно-зелеными пятнами елей и сосен в палисадниках, есть даже три благоустроенные двухэтажки из серого кирпича, построенные в конце восьмидесятых. Отсюда, сверху, их не видно из-за деревьев, они стоят на окраине поселка, у самой горы. Зато великолепный вид на озеро и гребень леса за ним. Н берегу новая, еще не успевшая потемнеть бревенчатая церковь иконы Божией матери «Знамение» – распространенный обычай в этих северных краях, бывших некогда новгородскими владениями. Над печными трубами кое-где плыли дымки, порой долетал ленивый собачий лай.

Кайса шагнула дальше, в густой лес на вершине. Там под большими лапами старой ели скрывался камень, чтимый местными жителями как чудотворный. Люди по сей день приходили к нему, кто поклониться, кто с просьбой какой. Может быть, не так часто, как в старину, но современная мелочь в углублениях камня лежала. Положила несколько монет и Кайса, присела на мшистый пень неподалеку.

Она хотела бы навсегда об этом забыть, но помимо воли ей снова вспомнилась та страшная ночь. Кроваво-красные угли в печке, ускользающее сознание, и сквозь подступающий вечный сон – неожиданный мощный удар, сотрясший до основания хлипкий дачный домик. Зазвенело бьющееся стекло, хлестнули по лицу колючие снежинки и, приводя ее в себя, откуда-то хлынул холодный воздух. Из разбитого окна торчала мохнатая вершина поваленной сосны. Снаружи бушевала метель, о которой не предупреждал ни один прогноз погоды.

Кайса – впрочем, ее тогда звали по-другому – поняла, что ей суждено продолжать жить дальше. Кое-как заткнув окно старым ватником, она дождалась утра. К рассвету снежная буря стихла, и с первой утренней электричкой Кайса отправилась домой. С тяжелой головной болью она кое-как дотащилась до своего подъезда и вдруг увидела в почтовом ящике какое-то письмо. Она удивилась, писать ей было решительно некому, но всё же его достала.

 

Издавна конди народ обособленно, почти не подвергаясь постороннему влиянию, живет между одной из полноводных северных рек и обширными болотами, отделяющими их и от русских, и от ближайших родственников, вепсов и западных коми. Когда-то в незапамятные времена конди было больше, и их деревни встречались гораздо дальше на юг. Но там они, раньше приняв православие, постепенно перемешались с русскими, утратили свою культуру, забыли историю. Сохранились лишь несколько странных и явно нерусских слов, кое-какие особенности в орнаментах вышивок, обычаях, кухне.

Конди, еще помнящих о своих корнях, в наши дни немного, чуть больше полутора тысяч. В послевоенные годы это своеобразное «вольное общество» группы таежных сел сильно поредело, многие деревни опустели, люди в поисках лучшей жизни потянулись в города. Современные конди довольно компактно живут в райцентре Кондигора и селах Корба и Горма. Попасть туда можно только на вертолете, ну, зимой еще на «уазике» или «Ниве» в лучшем случае. Глушь, бездорожье, трудности общения с внешним миром сделали местных жителей сплоченными, упорными, с твердым прямым характером. Жизнь в лесных чащобах, где можно было встретить и волка, и медведя, и лихого человека, была не для слабых духом, и не зря в годы войны маленький народ дал стране троих Героев Советского Союза. Сюда так и не добрались ни ордынское иго, ни крепостное право, и даже советская власть не смогла с этим ничего сделать. Колхоз в Кондигоре существовал главным образом на бумаге, по сути же люди вели свою обычную жизнь, довольствуясь тем, что добыли на охоте и выросло в огороде. За века здешние заболоченные ельники скрывали много чего и кого: и древние языческие молельные места «колмишто», и тайные старообрядческие скиты, и нелегальные поселения всевозможных беглецов, по разным причинам не вписавшихся в крутые повороты истории. Тем, кто приходил в их край с миром, конди всегда были добрыми соседями, строго чтя заветы предков: не убей, не укради, не сквернословь, не обижай слабого. Разве что смешанные браки не приветствовались с обеих сторон.

Поэтому когда Степан, отслужив в армии, вернулся с молодой женой откуда-то из-под Сталинграда, его родители покачали головами: не такую они хотели невестку. Впрочем, наверное, семья Степана мало-помалу свыклась бы с новой родственницей, тем более что вскоре у них уже подрастали две дочки, но началась война. Степан, как и все годные к призыву сельчане, ушел на фронт. Одной с двумя маленькими детьми его жене стало совсем невмоготу, и она написала своей сестре с просьбой временно приютить хотя бы старшую девочку. Та, надо отдать ей должное, сразу согласилась, тем более что своих детей у нее не было. Несмотря на все трудности военного времени, она приехала и забрала племянницу.

Прошел год. Тяжелый труд и без того подорвал здоровье жены Степана, а тут еще перестали приходить письма от сестры – там оказалось чуть ли не самое пекло. Окончательно свела несчастную в гроб похоронка на мужа. Осиротевшую Анникки, свою младшую внучку, взяли на воспитание родители Степана. Девочка выросла, окончила школу, потом педучилище и вернулась в родной поселок, где много лет проработала в доме культуры библиотекаршей. Вышла замуж, но муж умер довольно рано, детей Бог не дал. Много лет пыталась разыскать старшую сестру, куда только ни обращалась, даже ездила на родину матери. Но в городке, стертом войной с лица земли и заново отстроенном, уже не нашлось никого, кто знал бы ее мать и тетю. И всё же она никак не могла успокоиться, что-то подсказывало ей: сестра жива. Уже в новом тысячелетии она решила попытаться в последний раз и написала в поисковое движение. И, наконец, каким-то чудом пришел ответ: поезд, на котором ехали в эвакуацию ее сестра и тетя, попал под бомбежку. Тетя погибла, сестра оказалась в детдоме, где и выросла. Потом уехала в один из крупных сибирских городов на очередную стройку века, там познакомилась с будущим мужем. Родилась дочь, потом внучка. Теперь ее сестры и племянницы уже не было в живых, но внучку удалось разыскать…

 

Весна в Кондигоре в тот год задержалась. Когда Кайса приехала, вернее, прилетела, было холодно, как поздней осенью. На березах едва набухли почки. Северный ветер гнал по лужам крупную рябь, по небу мчались тучи, порой роняя водяную морось со снежной крупой. Среди встречающих Кайса сразу увидела маленькую старушку, закутанную в пуховый платок. Она, словно солнечными лучиками, приветливо улыбалась ей всей тысячей своих морщинок и была настолько похожа на ее покойную бабушку, что обознаться было невозможно. Кайса как-то сразу начала звать ее просто «бабушка» и на «ты», чему та была только рада.

Жила бабушка Анникки на втором этаже в самой крайней двухэтажке поселка, окно ее комнаты выходило на зеленый склон Кондигоры, где под старыми елями еще лежал снег со свежими медвежьими следами на нем. Над крышей шумели сосны, росшие у подъезда. В поселке была небольшая котельная, и в квартире бабушки Анникки было, конечно, центральное отопление, но на кухне сохранилась большая русская печь – ни в какой духовке, по мнению хозяйки, такие пироги получиться не могли. Они ждали Кайсу на столе, пышные, свежие, румяные, с рыбой, еще вчера плававшей в Кондозере, с рыжиками, с брусникой. Кайса и бабушка Анникки говорили о том, о сем, и пили чай из чашек с роскошными золотыми розами, лишь по самым торжественным случаям достававшихся из «стенки», точь-в-точь такой, как была у ее бабушки и деда. Вся остальная обстановка в квартире тоже, несомненно, не изменилась со времен детства Кайсы: яркий ковер на стене, добротные кресла на деревянных ножках, тюлевые занавески на окнах с разноцветными фиалками. В прихожей над зеркалом висели оленьи рога, на табуретке у печки лежал изрядно уже потертый меховой коврик – муж бабушки Анникки был одним из лучших охотников Кондигоры и мастером на все руки, сам шкурки выделывал, сам шубы и шапки шил. Не  уступала ему и сама бабушка Анникки, многое в доме было сделано ее руками: нарядно вышитые полотенца, домотканые коврики-кружки из пестрых цветных полосок, теплые вязаные тапочки.

Снаружи совсем разошлась непогода, порывы ветра налетали один за другим, с мутного неба всё гуще несся снег. Глядя в окно, Кайса вдруг на миг боковым зрением увидела, что бабушка Анникки как-то странно смотрит на нее. В чем дело, она не поняла, а спросить не решилась.

Назавтра снег прекратился, выглянуло солнце. У бабушки Анникки, как и у других жильцов дома, возле подъезда был небольшой огородик, и она решила, что пора готовить грядку под морковь. Кайса, с детства умевшая и любившая трудиться на даче, предложила помочь. Бабушка Анникки не по годам бодро и энергично орудовала лопатой, Кайса шла за ней с граблями и вдруг услышала, как бабушка вполголоса бормочет себе под нос что-то вроде:

– Ма ляхен парадиси вяравате йуурде, иместан иместадес, куммардан иссанда еес. Кас аннаксите мулле, иссанд, сама, мис тели он еедени аиас. Нии ет кёйк ёйтсекс я касвакс, касвакс я тяйтукс. Инглителе хеллус, иниместеле юллатус. Аамен, аамен, аамен.

– Бабушка, что это ты такое говоришь? – удивилась Кайса.

– Да так, ничего. – уклонилась от ответа бабушка Анникки.

В воскресенье у бабушки Анникки был день рожденья. Пришли несколько давних подруг. Они уже знали, что к Анникки приехала внучка, и говорили по-русски, неловко им было при Кайсе говорить на конди. Гостьи сидели, угощались, вспоминали старые добрые времена, и вдруг Марью, соседка из квартиры справа, начала шумно благодарить Анникки за то, что несколько лет назад она избавила ее от ночных посещений недавно умершего мужа. В темноте слышно было, как он на кухне переставляет посуду, передвигает мебель, закуривает. Включишь свет – никого. А пришла Анникки, что-то пошептала перед входной дверью, и это помогло, покойник к Марью больше не приходил.

Слушая Марью, бабушка Анникки недовольно морщилась и, не сиди они за разными концами стола, незаметно толкнула бы ее ногой. Когда за гостьями закрылась дверь, Кайса ошарашено взглянула на бабушку Анникки:

– Бабушка, ты… Ты колдунья?

Что ж, рано или поздно Кайса всё равно бы об этом узнала… И бабушка Анникки поправила внучку:

– Нойта. На конди это называется нойта. Могу дождь вызвать, скандалиста унять, корову подлечить…

Надо сказать, о чем-то таком Кайса уже догадывалась. Вчера, когда бабушка Анникки ушла в магазин, Кайса решила помочь ей с готовкой и, ища соль, наткнулась в кухонном шкафчике на странный набор: свечи, новые иглы в упаковке, лоскутки ткани разных цветов и размеров, кусочки осины, засушенная заячья лапка, скорлупа от пасхальных яиц, какие-то травки и еще много всякой всячины. Подумав, Кайса положила всё это на место и забыла бы о своей находке, если бы не Марью.

– Бабушка… – запнулась Кайса. Она не знала, как ей лучше сказать обо всём том, что ее давно угнетало. Ей вспомнилось, какой она была ещё совсем недавно: растерянной, подавленной, не желающей жить, считающей, что хорошее отношение обязательно надо заслуживать, что само ее существование мешает окружающим… Нельзя сказать, что она держала зло на кого-то из прошлого, теперь она понимала, что все они сами были несчастные, обделенные жизнью люди. Мать допустила распространенную ошибку многих властных родителей: сначала требовала покорного послушания, а потом недоумевала и негодовала, почему вместо ожидаемого амбициозного лидера вырос тихий ботаник, ничем, кроме сидения дома с книжкой, особо не интересующийся. Бывшие коллеги по работе, похоже, и сами страдали изрядными комплексами, раз уж не нашли для повышения своей никчемной самооценки более достойного способа, чем осознанно и систематически унижать зажатого ущербного человечишку. Но теперь Кайса больше не хотела всегда и всем быть удобной, втягивать голову в плечи от каждого окрика, не иметь права самой решать свою судьбу. За неделю, прожитую у бабушки Анникки, она вдруг поняла, что можно по-другому. С тех пор, как умерли ее собственные бабушка и дед, она ни разу не встречала такого душевного тепла и понимания. Сама о том не подозревая, бабушка Анникки понемногу возвращала Кайсе веру в себя, в людей, надежду на лучшее. И теперь Кайса больше всего не хотела и боялась, чтобы тот прежний липкий, выматывающий душу страх перед жизнью дополз из родного города до нее сюда. В том, что она переедет в Кондигору насовсем, Кайса уже не сомневалась.

– Бабушка, – собравшись с духом, наконец сказала она, – если это возможно, помоги мне, пожалуйста.

– Проклятье на тебе, внучка. – покачала головой бабушка Анникки. – Может, мать под горячую руку чёрт подтолкнул, может, кто-то по злобе, причин искать не будем. Такие люди потом весь век не живут, а горе мыкают, да и смерти их чаще всего не позавидуешь. Я сразу это поняла, но подумала, будет лучше, если ты мне сама скажешь.

Помолчав, бабушка Анникки решительно сказала:

– Завтра Ваську Веркиного будут хоронить, угорел по пьяни. Пойдем в церковь на отпевание, со мной тебя никто не спросит, кто ты и зачем. Когда батюшка будет отпевать, тринадцать раз про себя скажи: «Ясья лахкунуд, елуст кёрвале пандуд, кирстус ламав, мейд митте ваадатес вётке му неедус»… Нет, не запомнишь, дай запишу на бумажке.

Потом Кайса ходила в церковь еще на девятый и на сороковой день, ставила свечи за упокой своего проклятья. Подействовало ли это, или помогли внушение и самовнушение, но с тех пор ей стало казаться: всё то, что она хотела бы навсегда забыть, отодвинулось куда-то очень далеко. Даже в родной город за вещами и чтобы продать квартиры, она с трудом заставила себя поехать. Бабушка Анникки сияла, как именинница, когда Кайса вернулась навсегда. По расчетам Кайсы, бабушкиной пенсии и доходов от проданных квартир им должно было хватить до ее собственной пенсии. Кроме того, по просьбе Кайсы, бабушка Анникки поговорила с заведующей дома культуры, где сама когда-то работала, и ей удалось устроить внучку туда сторожем. Работа эта была в самый раз для Кайсы, которая никогда особо не любила разговоры с людьми и предпочитала одиночество: ни начальства, ни коллег, ни клиентов, только она и ночная тишина. Дежурства она обычно проводила за вязанием, вышиванием и изучением языка конди. Вскоре она уже неплохо умела рукодельничать, хотя, конечно, не так, как бабушка Анникки, которая этому обучалась с детства, и, по крайней мере, могла спросить на конди в магазине хлеб и сахар.  Перестала ее огорчать и ее внешность, жительницы Кондигоры сами в основном были низенькие толстенькие тетки с носами-шишечками на широких скуластых лицах.

… Бабушка Анникки и Кайса шли по моховому болоту, собирая бруснику и клюкву. Бабушка рассказывала, как однажды в детстве встретила корбхийне, местного лешего. Другого на ее месте он мог бы и завести в такие дебри, что потом никто бы и костей не нашел, но Анникки чем-то ему понравилась, и он ее отпустил, наделив способностью чувствовать себя в лесу, как дома, не бояться, не плутать, точно выходить туда, куда нужно. Кайса слушала, а потом решилась:

– Бабушка, возьми меня в ученицы.

Бабушка Анникки долго и внимательно смотрела на нее, а потом сказала:

– Хорошо. Но запомни: не можешь – не обещай. Никогда ни с кого не требуй платы, кто сколько может и кто как оценит твой труд. Не хвастайся тем, что кому-то помогла. Нельзя устраивать из всего этого комедию ради развлечения и вообще делать что-то из любопытства, без действительной необходимости, иначе у тебя отберут силу. Не применяй ее во зло против человека, не заслужившего это, деньги взять за подобный труд – уйдут, а грех останется. И самое главное: все твои старания будут бесполезны, если ты будешь жить не по правде.

Первое, с чего начала бабушка Анникки – уговорила Кайсу покреститься. Когда в давние времена в эти еловые дебри добралось государство и принесло с собой православие, предки конди мудро рассудили: у нас и так сто богов, ну, пусть Иисус будет сто первым. И вот уже много веков любая нойта обязательно должна была быть крещеной православной. Крещение Кайса приняла уже как Екатерина, что на конди и будет «Кайса», в честь бабушкиной бабушки, из рук которой та и приняла тайное учение. Во время обряда священник неодобрительно хмурился, догадываясь, что бабушка Анникки опять готовит какое-то чародейство. Но, в конце концов, он сам был конди и понимал, что для его односельчан нойты – такая же часть народной культуры, как затейливые узоры вышивок и тягучие северные песни. Впоследствии Кайса нередко бывала в церкви, и ей даже нравились полумрак, запах дерева, отражение веселых свечных огоньков в темных стеклах икон. В самом православном вероучении она разбиралась мало, да и не особо им интересовалась. Ее больше привлекали блестящая позолота храма, красочное богослужение, восторженное, какое-то благодатное умиление. Это давало ощущение чего-то  подлинного и единственно правильного, как и знания бабушки Анникки, как и сама жизнь в этом диком краю, спокойная, неспешная, с совсем другими занятиями, с первобытной свободой, где многие даже не платили за электричество. Впервые за много лет у Кайсы не было желания куда-то убежать из действительности, и с тем, что она имела, жить ей было интересно и хорошо.

Шли годы. По словам бабушки Анникки, обучение подходило к концу. Росла стопка тетрадей, исписанных наговорами и заклинаниями.  Правда, бабушка Анникки еще должна была передать ей свой дар, но как это будет происходить, Кайса пока не знала. Еще ее всё сильнее тянуло куда-нибудь в глушь, подальше от шума и людей. Бабушка Анникки говорила, что это правильно, так и должно быть.

… Прохладное осеннее солнце скатывалось за лес на дальних холмах. Кондозеро окрасилось багряными красками. Из-за елового частокола надвинулись тучи, примчался ветер, закачались и зашумели деревья на вершине Кондигоры. Кайса встала, подняла корзину. Ей пора было домой, где ее ждали бабушка Анникки и горячая картошка с солеными волнушками.

 

С обеда небо нахмурилось, начал сеять мелкий снег. Кайса занесла с балкона капусту, которую они с бабушкой Анникки завтра собирались квасить. Бабушка Анникки сидела в своей комнате на кровати. На ее коленях лежало вязание, но она не вязала, просто смотрела неподвижным взглядом куда-то в одну точку. В последнее время она сильно сдала, с трудом ходила, достала из кладовки палочку, что осталась от ее бабушки, часто вот так сидела, то ли задумчивая, то ли равнодушная ко всему. Написала на Кайсу завещание на квартиру, показала внучке, где лежит ее посмертная одежда – народный костюм конди. А в тот вечер вдруг позвала Кайсу и протянула ей свои выходные белые пимы, которые очень берегла и надевала всего несколько раз за жизнь.

– Возьми, внучка. У нас с тобой один размер. Носи на здоровье.

– Бабушка, зачем ты это? – хотела отказаться Кайса. – Тебе самой пригодятся. Ты еще долго проживешь.

– Да куда уж мне, старухе, теперь такие нарядные. – настойчиво сунула бабушка Анникки пимы ей в руки. – Бери.

Следующее утро было белым, глухим, ватным. На земле, на крышах, на карнизах окон толстым слоем лежал снег. Он шел всю ночь и продолжал падать с укутанного тучами неба. В квартире было очень тихо. От этой звенящей тишины Кайсе сразу стало не по себе.

Бабушка Анникки лежала с закрытыми глазами, прижав к груди свое самое главное сокровище: тоненькое золотое колечко матери и отцовские письма с фронта. На ее губах навсегда застыла улыбка, словно ей снилось что-то очень хорошее. Внутренне дрожа от нарастающего ужаса, Кайса осторожно дотронулась до ее руки. Она была холодной. Кайсе она показалась даже ледяной…

 

Ровный ветер дул с севера, нес с далекого студеного моря холод и снег. Обычно его заунывный гул в трубе нагонял на Кайсу сон, но той бесконечно долгой ночью ей было слишком плохо, чтобы спать. Ее бил озноб, и она никак не могла согреться. Она натянула на себя штаны от лыжного костюма, шерстяную кофту, два одеяла, но всё равно ей казалось, что она промерзла до костей. Может быть, ей стало бы теплее, если бы она включила вентиль на батарее, но сил не было даже на то, чтобы сползти с дивана. Да еще всю ночь не смолкали очередные вопли за стеной – похоже, к Оле или к Толе опять пожаловала белая горячка.

Оля была внучкой покойной Марью, дочерью ее непутевого младшего сына, когда-то в поиске приключений укатившего в город и с тех пор ни разу не навестившего мать, даже не звонившего и не писавшего ей. Дочь если чем-то и отличалась от папаши, то только в худшую сторону. Марью не стало очень кстати, когда Оля и ее спутник жизни Толя пропили городскую квартиру, и встал вопрос о крыше над головой. Так они стали счастливыми обладателями бабушкиного наследства.

Сначала они вели себя более-менее тихо, выпьют – и спать, ну разве что пытались спеть что-нибудь лирическое или приставали к соседям с рассказами о своей нелегкой судьбе. Но год за годом в результате постоянных застолий супруги окончательно превратились в беспросветных алкоголиков. Теперь они пили ежедневно, приводили таких же друзей, и редкая выпивка обходилась без буйных скандалов с мордобитием и крушением мебели, сантехники и дверей. Вот и теперь двухэтажка ходила ходуном от разухабистой ночной гулянки.

Лишь к утру Кайса провалилась во что-то непохожее на сон, скорее, это был лихорадочный бред. Ей чудилось всё то, что она уже почти забыла, и что меньше всего хотела снова увидеть. Директорский кабинет на ее прежней работе, там сидит какая-то незнакомая ей девка из того разряда «специалистов по тыкингу маникюрингом в клавиатуринг», на которых Кайса более чем успела насмотреться. Она вдруг принялась пинать Кайсу ногами в грязных сапогах. В руке Кайсы откуда-то появился нож, и она, вложив в удар всю ненависть, с силой вонзила его в эту самодовольную, непробиваемо наглую ухмылку… Снова догорающие угли в печке той ночью, что едва не стала для нее последней… И вот уже они с бабушкой Анникки стоят на вершине Кондигоры, возле священного камня. На бабушке тот самый черный сарафан, окаймленный богатой вышивкой, и белоснежная рубашка в изящных узорах. Она берет Кайсу за руку, и они взлетают над лесами, озером, поселком, куда-то ввысь, к самым звездам. Может быть, и Кайса уже умерла, и бабушка ведет ее на землю предков?..

Когда Кайса открыла глаза, в окне сиреневело не то утро перед рассветом, не то вечерние сумерки. В комнате стало, кажется, еще холоднее. Надо бы всё-таки попробовать добраться до батареи. Кайса пошевелилась, пытаясь приподняться. В голове сразу всё поплыло, к горлу подкатила тошнота. Глубоко дыша, она стиснула зубы и, цепляясь за спинку стула, начала садиться. В глазах потемнело, ей пришлось собрать все силы, чтобы не упасть обратно на подушку. Она долго сидела и, скорее всего, так и не заставила бы себя встать, но всё сильнее напоминал о себе холод. Осторожно, стараясь не поворачивать голову, чтобы она снова не закружилась, Кайса поплелась к окну, с трудом передвигая подгибающиеся ноги.

Наконец она ухватилась за подоконник и встала, чтобы немного отдышаться. В старой никелированной кастрюле, служившей горшком для лимонного деревца, отразилась чья-то серовато-бледная физиономия с синими губами и крупными каплями пота на лбу. Поморщившись, Кайса перевела взгляд в окно, выходившее во двор. Там росли сугробы, гнулись под ветром сосны, качались засохшие цветы в огородиках жильцов. Из подъезда выбрались Оля и Толя и, пошатываясь, побрели куда-то. За добавкой, куда ж еще… Превозмогая вновь подползающую темноту в глазах, Кайса сквозь зубы пробормотала первое, что пришло в голову:

– Наелад тейе ялгаде еес, митте мингил юхул тейе яокс, митте мингил юхул.

Поворачиваясь, чавкнул вентиль, и батарея забулькала, наполняясь горячей водой. От нее сразу потянуло приятным теплом. Обратный путь к дивану показался еще дольше и труднее, чем к окну. Воздух в комнате постепенно согрелся, и Кайса наконец-то крепко уснула.

Проснулась она уже ясным днем. Низкое солнце пробивалось сквозь стволы сосен, свежий пуховый снег сиял розоватыми огоньками. Чувствовала она себя еще очень слабой, но жар и головокружение прошли. Она вдруг подумала, что если она умрет от горя, бабушка Анникки наверняка этого не одобрила бы.

Выйти из квартиры она смогла еще очень нескоро и последней узнала главную деревенскую новость: Толя обворовал магазин, и его посадили. Несколько дней неприкаянно поболтавшись по поселку, исчезла куда-то и Оля.

 

У прилавка в магазине Кайса пересчитывала деньги, прикидывая, хватит ли ей еще и граммов на двести-триста «Коровки», и вдруг краем уха услышала разговор Верки, Васькиной вдовы, и почтальонши Людки. Горячим полушепотом они обсуждали страшную диверсию, которой подвергся огород Верки: ночью кто-то перебросил ей через забор лысую покрышку.

– И что теперь делать, ума не приложу. Была бы жива…

Тут соседки осеклись, увидев Кайсу. Но она уже достаточно понимала конди и решила вмешаться. Дело было не только и не столько в человеколюбии и желании помочь. Дару, полученному ей с белыми пимами бабушки Анникки, нужно было постоянно находить себе применение, от безделья он начинал довольно невежливо напоминать Кайсе о себе. Вчера, например, со стены упала фотография бабушки Анникки, из чего следовало, что у Кайсы снова не за горами проблемы со здоровьем. По правде говоря, ей не очень хотелось разглашать посторонним о своих новых способностях, но другого выхода она не видела.

Сказав Верке, чтобы она развела за оградой костер, Кайса поспешила домой за садовыми перчатками. Взяв колесо, она бросила его в огонь со словами: «Сийн он тейле тулекахью, курадид, соойендусекс, ага мул поле селлист соохуст вайя». Столб черного дыма, видный со всего поселка, возвестил, что в Кондигоре появилась новая нойта.

Через несколько дней в дверь Кайсы позвонили. На пороге стояла женщина средних лет с усталым лицом. Кайса ее знала, в поселке, где половина жителей были друг другу родня, вообще все всех знали, она работала бухгалтером в котельной, но близко они не общались. Она была не конди, ее родители еще в советское время приехали в поселок по распределению, да так и остались. С мужем, давно покинувшим Кондигору, она была в разводе, тянула одна сына-подростка. Недоумевая, зачем она могла ей понадобиться, Кайса пригласила гостью в квартиру. Та опустилась в предложенное ей кресло и вдруг заплакала, бессвязно бормоча:

– Он совсем от рук отбился… Убегает из дома, грубит… Вчера украл деньги из моего кошелька… Уже не я, а его друзья авторитет ему…

Вытерев слезы платочком, она в отчаянии взглянула на Кайсу:

– Вы ведь внучка Анны Степановны? Галя, соседка Веры… Она работает у нас дворником… Она говорила…

Кайса вздохнула. Сын ее гостьи, несмотря на юный возраст, уже успел прославиться на всю Кондигору. Месяц назад ее гостья приходила к соседям Кайсы с первого этажа, вернула украденную ее отпрыском у них с балкона куртку и умоляла не обращаться в полицию. Подумав, Кайса сказала:

– Давайте попробуем сделать так: сходите в церковь, поставьте двенадцать свечей Скорбящей матери…

 

Несмотря на поздний час и солидное количество выпитого, директору ООО «Кондигорье» не спалось. Он встал, закурил в приоткрытое окно. Медленно кружил снег, старый лес величаво молчал, спало скованное льдом Кондозеро. На его противоположном берегу давно погасли огоньки Кондигоры.

Он и сам не смог бы объяснить, что его так тревожило, бередило душу. Вроде всё было как всегда, удачная охота, а неудачной она не бывала, за год вывезли почти сорок лосей. Регистрируя прошлой зимой свое ООО с капиталом в десять тысяч по адресу областного спортивно-концертного комплекса, он даже не надеялся, что всё так пойдет, как по маслу. Взяв у правительства области окрестности Кондигоры в аренду на сорок девять лет, он отгрохал базу отдыха с трехэтажным особняком и стал возить на охоту серьезных людей на серьезных тонированных внедорожниках. А чтобы никто не мешал истреблять дичь подчистую, не пускал в лес местных жителей, наняв для этого охранников, чьи синие татуировки на пудовых кулачищах говорили не об одной «ходке» по тяжелой статье. Меньше всего его заботило, что в Кондигоре постоянное место работы с хоть какой-то зарплатой имеют только бюджетники, торговцы и сотрудники ЖКХ, остальные без охоты, рыбалки и сбора грибов и ягод будут доведены до нищеты или вынуждены уехать. Будут разрушены традиции конди, их самобытные устои жизни, и народ, без того немногочисленный, окажется на краю вымирания. Население Кондигоры писало обращения с просьбами о помощи, куда только можно, но пока суд да дело…

Внезапно директор понял, что его так беспокоило. Сегодня утром он и его гости, поднимая тучи снега, с ревом летели по селу на снегоходах. Светило солнце, мчалась на запредельной скорости послушная техника, и всё было более чем лучезарно. Взвизгнула сбитая собачонка – а, ерунда, плевать! Охнув, уронила сумку и едва успела отскочить какая-то бабка – не будешь клювом щелкать, старая дура. У крайней двухэтажки стояла толстая тетка в нелепой розовой куртке, шапке с дурацким помпоном и не шедшим к этому наряду белых пимах с изящной вышивкой. Не шли и интеллигентские очки к ее круглой, как подрумяненный блин, роже. Точно! Она как-то так посмотрела на него, как-то… Так смотрела та, из рекламного отдела, которая отказалась изменять с ним мужу. Трудоустроена она была неофициально, и избавиться от нее не составило труда. Только в ее глазах было презрение и страх, а в глазах этой нескладной толстухи – презрение и бесстрашие… Надо будет завтра разобраться, кто она. Решив так, он лег и сразу уснул.

Он не заметил, что окно осталось неплотно закрытым, и небольшой сквознячок легонько сдул с края пепельницы и откатил в сторону непотушенный окурок. Он соскользнул с подоконника и упал на пол. Вскоре от добротных кедровых досок стала подниматься тоненькая струйка дыма…

База отдыха «Кондигорье» превратилась в огромный костер. Позже выяснится, что пожарная сигнализация по какой-то причине оказалась неисправной. Удалось выскочить лишь кое-кому из обслуги, но ни хозяину, ни его гостям спастись не удалось. Вряд ли в Кондигоре никто не видел зарево, но спешить на помощь, разумеется, никому не пришло в голову.

Охотничьи угодья в окрестностях Кондигоры потом еще не раз пытались взять в аренду различные частные предприниматели, но никому из них добра это не принесло. Один, в гололед слетев с трассы, врезался в бетонный забор, другой утонул, купаясь в море на каких-то экзотических островах, третьего, отродясь не жаловавшегося на здоровье, ни с того ни с сего свалил сердечный приступ. А потом и сам губернатор области угодил на нары за многомиллионные взятки и воровство, и его преемник, решив не испытывать судьбу, отменил соглашение о передаче угодий в аренду. Ходили слухи, что он был конди со стороны матери. Может быть, так оно и было. Главное, что по-северному ранимую и не слишком щедрую природу наконец-то оставили в покое.

 

Сменившись с дежурства, Кайса зашла в магазин. Там шустрая продавщица Наталья уже выставляла поддоны со свежим хрустящим хлебом только что из дровяной печи – тере, тере, Натку, вяга хеа меел синд няха. На конди это значило: «Здравствуй, здравствуй, Наталья, очень рада тебя видеть». Теперь к этому хлебу неплохо было бы прикупить лещей горячего копчения, которых сам ловил и лучше всех в поселке коптил муж почтальонши Людки. Но зарплата будет только в пятницу, так что придется обойтись квашеной капустой и солеными волнушками по рецепту бабушки Анникки. Зашла в церковь, там шла торжественная служба в честь престольного праздника. Кайса постояла, поставила свечку. Надо будет завтра сходить с помином на могилки бабушки Анникки, ее бабушки и прабабушки. Чем дольше Кайса жила в Кондигоре, тем сильнее у нее становилось чувство, что это ее близкие, и они рядом. Она общалась с ними, как с живыми, по-домашнему, своими словами, и от этого ей становилось легче колдовать и вообще жить. Без их помощи, она была уверена, Кондигору ей было бы не отстоять…

Если завтра она пойдет на кладбище с утра, то успеет в дом культуры на занятие кружка «Мастерица». Она вышивает себе сарафан, такой же, как был у бабушки Анникки, только вишневый. Ей, как представительнице коренного малочисленного народа, уже не так много лет оставалось до выхода на досрочную пенсию. Когда-то, на первый взгляд, Кондигора показалась ей холодной и угрюмой, думалось, что климат здесь суровый, а люди хмурые и неприветливые. Но всё оказалось совсем не так – зима в Кондигоре мягче, лето длиннее, чем в тех местах, откуда Кайса была родом, а люди, хотя и сдержанные, но доброжелательные, спокойные, очень привязанные к родному краю, к лесу. Был декабрь, но еще не было настоящих снегопадов, и талые ветры с юга то и дело приносили гнилую оттепель. Низкие заболоченные берега Кондозера в густых зарослях ольхи и бобровых хатках. Добротные дома с опрятными заборами, всё чисто, прибрано, нигде не валяется никакой хлам. Во всем чувствуется порядок, хозяйское отношение к своей земле. И теперь Кайса могла с уверенностью сказать: она не мыслила себя без Кондигоры и не хотела себе никакой другой судьбы.

Возле ее дома сидела на лавочке какая-то худенькая девушка. Кайса узнала ее, это была новая учительница английского из поселковой школы, которую за молодость и миловидность все называли не иначе как Леночкой. Кайса удивилась: что она здесь делает? Может, что-то хочет спросить насчет кружка? Ну так и обращалась бы к заведующей дома культуры. Но дело оказалось совсем в другом.

– Екатерина Алексеевна… Вы извините, если я что-то не так скажу… Это правду говорят, что вы… Как это будет на конди? Нойта?

– Ну-у-у… Кое-чему научилась от бабушки. – Кайса не сразу нашлась, что ответить. – А в чем дело?

И в самом деле, в чем? Приболела, и врачи сказали искать «бабку»? Влюбилась без взаимности, и хочет приворожить понравившегося парня?

– Екатерина Алексеевна, я… Я хочу учиться у вас. Хочу быть нойтой. Я серьезно, я хорошо подумала.

– Ух ты! – чуть не присвистнула от неожиданности Кайса. – А зачем вам это?

Леночка совсем смутилась и, опустив глаза, почти прошептала:

– Хочу помогать нашей Кондигоре… людям…

И вдруг горячо выпалила:

– Это ведь вы выжили отсюда этих… охотников!

– Это кто сказал? – хмыкнула Кайса.

– Все так говорят… – еще гуще покраснела Леночка.

Немного подумав, Кайса сказала:

– Зайдем-ка ко мне. Посидим, чайку попьем.

После холодного ветра на улице домашнее тепло и горячий чай с пирогом с черемухой и сметаной были как раз кстати. Леночка рассказывала, как лет в тринадцать увидела какую-то телепередачу о малых народах России и так узнала о конди. Как хотела, окончив школу, сразу же уехать в Кондигору, но под нажимом родителей поступила в университет. По окончании, благодаря непростым папе и маме, ей было подготовлено место переводчицы в крупной компании, но тут уж она, несмотря на все ссоры, скандалы и предсказания позорного возвращения, отправилась за своей мечтой. В кондигорскую школу ее с дипломом престижного вуза, конечно, сразу же взяли. Дали служебную квартирку в старенькой избушке, но никто ни разу не услышал от нее ни полслова жалобы. Когда она услышала от местных о нойте Кайсе, внучке великой нойты Анникки, у нее чуть сердце не выскочило из груди. Неужели вот оно, то настоящее, в поисках чего она сюда и приехала?

– Только я не конди… – окончила Леночка свой сбивчивый рассказ.

– Милая моя, я узнала о том, что я конди, когда была на три года старше, чем ты сейчас. – ответила Кайса, думая о своем. Ей уже не раз приходила мысль о том, кому она, когда придет ее час, передаст свой дар. Детей у нее не могло быть по состоянию здоровья, и вся магия конди была тут не в силах помочь. С односельчанами сложились хорошие, ровные отношения, но близких друзей так и не появилось. Замуж, даже если бы кто-то предложил, она не хотела. Вечные утренние поиски разбросанных вещей, вопли у телевизора во время футбола – зачем? Чтобы, как когда-то мать, озлобившись на весь мир, который так несправедливо устроен, спускать собак методом квадратно-гнездового тыка на ни в чем не повинных людей, своих домашних в первую очередь? Для наивных надежд, что у нее будет как-то по-другому, ей было давно не восемнадцать лет.

И вот теперь эта Леночка… Похоже, она не из тех, кто пьет пиво, набивает тату на заднице и транжирит деньги на макияж…

И тут Кайса увидела бабушку Анникки. Она, как и при жизни, сидела на табуретке у печки и вязала очередной носок. Глядя на Леночку, она одобрительно кивала: мол, не сомневайся. Кайса удивленно моргнула, даже не услышав, как Леночка спросила что-то еще. Когда она снова обрела дар речи, на табуретке у печки уже никого не было.

 

Автор публикации

не в сети 1 год

Natalya

0
Комментарии: 2Публикации: 2Регистрация: 10-11-2020

Другие публикации этого автора:

Похожие записи:

Комментарии

3 комментария

  1. Очень атмосферное и необычное произведение. Я вот, честно говоря, очень долго думал о чём оно. Да, мне понятно желание рассказать об обычаях, традициях и быте небольшого народа, но почему-то было ощущение, что текст не совсем об этом. Сейчас мне кажется, что это произведение о тоске. О тоске по своим корням, о желании узнать кто ты такой на самом деле. О призвании, в конце концов. Ну, кого в этом мире не захватывала идея построить собственное генеалогическое древо, чтобы узнать кем были твои предки. Почему ты родился таким, каким ты родился? И где, на самом деле, твоё место. Вот и Кайса своё место нашла. Как нашла его и Леночка. Вообще, очень трогательный рассказ получился, на мой взгляд. С таким хорошим налётом бытовой магии, причем именно какой-то, так скажем, магии настоящей. То есть я бы не удивился, что она каким-то образом может работать. В конце концов, в самой природе есть некое магическое начало. В общем, рассказ определенно удался.
    А вот про народ… Я как-то бегло погуглил и ничего вразумительного не нашёл, кроме названия горы. Я, конечно, допускаю, что все статьи спрятались за запросами про «кондиционеры», но всё равно странно. Вот.
    А так большое спасибо за крайне интересный экскурс в необычную культуру. Желаю вам вдохновения и множества новых произведений!

    0
  2. Удивительно искренний и интересный экскурс в необычную культуру конди (к своему стыду никогда не слышал о такой народности). Читается на одном дыхании. Очень понравились детальные описания быта, природы и вообще уклада жизни этих людей. Почему-то сложился такой странный образ «русских индейцев», которые несмотря на вторжение современного мира, всё ещё стараются дружить с природой и дорожить её плодами, не нарушая вековой гармонии. Образ народа, конечно, получился очень притягательным и захватывающим.
    Колдовская линия, проходящая красной нитью через всё повествование, тоже получилась классной и нетипичной. Чего стоит только обязательное крещение для каждой Нойты и упоминание Христа, как сто первого бога – очень оригинально, даже не припомнится такого отношение к христианству в каких-то других произведениях (и ведь тоже очень гармоничное и мудрое решение!). Герои тоже получились живыми. Такими неидеальными, порой странными, но очень приятными. И Анники с её тысячью морщинками, добротой и скромностью. И Кайса с её круглым лицом и нелепой розовой курткой. Да, даже Оля и Толя, которые несмотря на свой типичный алкоголизм, вышли очень яркой парочкой. Вообще, все герои так или иначе запоминаются, а это дорогого стоит.
    В целом, у автора получился просто чудесный очерк о малочисленной культуре конди с их необычными традициями и обособленной жизнью. Так и хочется поверить, что настоящая магия ещё где-то существует.
    Спасибо! И удачи в творчестве!

    Данная рецензия – составлена представителями редакции сайта и является частным мнением о произведении. Эта рецензия, как и сама редакция сайта никак не влияют на конкурсную оценку произведения. Желаем Вам успеха и удачи на Вашем творческом пути!

    0
  3. Добрый день, уважаемые читатели, большое спасибо за отзывы! Прежде всего хочу внести ясность в начало рассказа, без этого, думаю, трудно понять, что заставило героиню так круто изменить свою судьбу. Дело в том, что «Нойта» – окончание рассказа «Страх», опубликованного в журнале «День и ночь» в номере 1-2 за уже далекий 2006 год. Теперь, спустя немало лет, когда за спиной уже полжизни, я написала бы его по-другому, но что сделано, то сделано. Возможно, это глупо, спорить не буду, но мне почему-то захотелось к нему вернуться и написать продолжение. О том, что нельзя так быстро сдаваться, что черная полоса рано или поздно закончится, но до этого нужно дожить. Что нужно искать, пока не найдешь, смысл и место в жизни, какими бы странными и необычными они на первый взгляд ни казались. Что, как бы ни был велик соблазн, превратиться в бессовестного карьериста и стяжателя – мягко говоря, не самый лучший выбор. Что… впрочем, на возникающие вопросы читатель волен ответить сам.
    Конди народ – это, разумеется, собирательный образ, списанный в основном с вепсов (да и само слово «конди» вепсское, означающее в переводе «медведь»), а в части глуши, бездорожья и, как следствие, малоподконтрольности внешнему миру – с заболотных татар. Теперь уже трудно с точностью вспомнить, откуда какие детали взялись; о «ста богах» – если мне не изменяет память, из какого-то документального фильма о традиционной культуре чувашей, а пройти посвящение в кубинскую сантерию может только крещеный католик. «Заклинания нойт» были мною позаимствованы из ранней Степановой, а «конди язык» – это эстонский и, в меньшей степени, финский, записанные русскими буквами, может быть, даже не очень грамотно, помогал мне в этом Translate Google. Если у меня получилось таким незамысловатым способом помочь кому-то задуматься о серьезных вещах или даже просто поднять настроение – буду считать, что мне удалось выполнить свою задачу. Всем добра и благополучия, надеюсь на дальнейшее общение и сотрудничество.

    0

Добавить комментарий для Редакция Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин

ПОСТЕРЫ И КАРТИНЫ

В магазин

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин
Авторизация
*
*

Войдите с помощью

Регистрация
*
*
*

Войдите с помощью

Генерация пароля