Search
Generic filters
09/04/2021
62
6
5

Всё куда живее сновидений, это даже более живое, чем реальность. Это — ни сон, ни явь.

Сегодня я кандидат в мисты, я неофит. Глашатай из жреческого рода “крикунов” просил мужчин и женщин, которые хотели принять посвящение, при всех назвать свои имена. Каждый желающий из толпы мог отклонить внесение в списки всякого, кто не достоин обряда, или младше девятнадцати лет. Мы все, как и требовалось, знали греческий язык, не были судимыми, а мне тогда исполнилось двадцать семь…*

Тишину камеры рвет скрежет засова, окно посередине обитой железом двери открывается с громким стуком. В квадрате тусклого света мелькает широкое лицо надзирателя.

— Руки наружу, — сержант безучастен, холодная сталь наручников защелкивается на запястьях.

Поворот ключа, еще один. По гулким коридорам психиатрической больницы строгого надзора идет гулять эхо лязганья замков и запоров.

— Лицом к стене, — унылый скрип двери, поворот ключа, еще один. — Вперед. Марш.

Вчера подавал в афинский Элевсинион письменное прошение. Но я все-таки пройду посвящение дважды и стану созерцателем. Если только меня не казнят раньше. Такая беда, мне случайно удалось увидеть часть таинства. Теперь главное — молчать. И вот, первый день. Пятнадцатое. Я счастлив! Я допущен!

— Коллеги, на сегодня последний пациент. Прошу тишины.

Заканчивался июль, в этом году невыносимо душный. В большом зале клиники во главе комиссии восседал лысый профессор с седой бородкой. Представитель Федеральной службы исполнения наказаний, один из главных членов комиссии, как подобает офицеру, стойко переносил жару, не снимая форменной куртки с майорскими погонами. Профессор, обтирая вспотевшую шею платком, передал одному из клинических ординаторов пухлую историю болезни.

— Теперь зачитайте нам старую историю. Будем решать наконец с этим… Как его… Состав преступления вам известен, товарищи, мы не первый раз по этому поводу… Прошу…

— Пациент Ландинский Глеб Викторович, шестьдесят семь лет, поступил впервые в клинику год назад. Анамнез: Родился в Ленинграде. Данных за отягощенную наследственность не выявлено. Мать врач-терапевт. В детстве в развитии от сверстников не отставал, учился на отлично. Окончил вокально-режиссерский факультет консерватории. В армии не служил (язва желудка). Судим не был. Работал режиссером в музыкально-драматическом театре. Последние два года не работает, уволился по болезненным переживаниям. Женат, двое детей. Из перенесенных заболеваний: детские инфекции, клещевой энцефалит в юности. Ампутация большого пальца левой ноги осенью 2004 года. Себя характеризует в меру общительным, однако отмечает, что внутренние переживания всегда предпочитал держать при себе. Считает, что его психическое состояние изменилось около двух лет назад, тогда “началась психологическая атака”. Стал ощущать, что за ним следят, “собирают компромат”. Так на работе в кулисах из разговоров коллег слышал упоминания, “намеки” на то, что и как у него находится дома, что он делал вчера, на подробности его интимной жизни. На улице стал ощущать особые взгляды людей, казалось, что они тоже все знают о нем. Решил, что соседям по подъезду нравится квартира его семьи, они хотят её получить, заставить его съехать. Около года назад соседи переехали, больше их в реальности никогда не видел, не общался и не имел с ними общих знакомых. Но ощущение преследования сохранялось, поэтому появилась уверенность, что они продолжают “тайно” жить в своей квартире. “Узнал”, что соседи ходили с его фотографией к колдуну, который “изучил” все его мысли, приобрел способность воздействовать на него. Так больному “стало известно”, что глава семьи специально снял (отрезать) палец”. Стал чувствовать, что в ответ он также должен лишить себя какой-либо части тела, чтобы сохранить паритет и разрешить их конфликт. С этой целью в октябре этого года он перевязал ниткой большой палец левой стопы, несколько дней терпел боли, затем обратился в больницу с гангреной пальца. Произведена ампутация. Однако “воздействие”, по его словам, не уменьшилось. Родные это заметили, и так как больной давал бредовые объяснения своему поведению, была вызвана бригада «скорой». Дал согласие на госпитализацию и лечение в клинике.

При поступлении ориентирован всесторонне верно, напряжен. Контакту доступен, в доверительной беседе подробно рассказывает о своих переживаниях. Жалуется на “нервный срыв”. Считает, что должен “принести жертву”. Мышление резонерское. Постоянно говорит о необходимости встречи с кавказцем, считает, что должен с ним “договориться”. Тревога, напряжение купированы в/м введением р-ра зипрекса. Постепенно состояние улучшилось. Чувство воздействия стал отрицать, психические автоматизмы не выявлялись. Выписан на амбулаторное лечение.

— Благодарю вас. Товарищи, сейчас его приведут. Мы окончательно побеседуем с пациентом, тогда вынесем вердикт… и будем на сегодня заканчивать.

Майор из ФСИН, прикрыв глаза, закивал, соглашаясь, потом подошел к окну. Открыв его настежь, с наслаждением закурил. Остальные тоже вышли из-за стола подышать свежим воздухом в перерыве. Через несколько минут сержант ввел в зал крупного, пожилого мужчину в тюремной робе и наручниках, усадил на стул напротив комиссии. Пока все рассаживались, заключенный, склонив большую голову с шевелюрой седеющих волос на грудь, машинально перебирал пальцами. Когда Ландинский поднял взгляд на недавно проводившего ему экспертизу профессора, тот в который раз поразился глубине и горделивой безмятежности серо-голубых глаз в обрамлении бесчисленных мелких морщин. Но теперь из глаз Глеба Викторовича текли слезы.

Мы шли по священной дороге, которую замечательно описывал Павсаний. Много любопытных соединилось с нами, им этого не запрещали. Впереди несли статую Иакха. Я постоянно выкликал имя этого божества; мою голову украшал миртовый венок, и на плечи мне опирались большие связки мирта, обвязанные шерстяными лентами. Процессия двигалась медленно, мы часто останавливалась у храмов и исполняли положенные ритуалы. Возле города мы перешли по мосту приток реки Кефис. Уже вечером при свете факелов вошли в Элевсин.

Майор приказал сержанту снять наручники, положил перед собой бланк протокола и, откашлявшись, выкрикнул приказ:

— Назовите свою фамилию, имя и отчество.

— Зачем это опять, товарищ майор? — крикнул в ответ человек на стуле. Наручники на поясе у сержанта звякнули от непроизвольного движения.

— Назовите свою…

— Ландинский… Глеб Викторович Ландинский.

— Год и место рождения.

— Майор…

— Позвольте дальше мне… — профессор заговорил ласково, аккуратно складывая платок вчетверо. — Процедуру мы как-бы соблюдаем, но это всё потом… Вы же видите, пациент ориентирован в себе и месте… — У нас мало времени, знаете…

— Валяйте.

— Глеб Викторович, комиссия собралась, чтобы решить вопрос о возможности изменения вам режима со строгого, в котором вы уже два месяца, на усиленный. Если вы подтвердите своими ответами наши выводы, то мы вынесем положительное решение. Тогда вас поместят в общую палату, увеличат время прогулок. Вы сможете посещать больничную церковь и видеться с родственниками раз в полгода. Вы готовы отвечать?

— Готов, ваша честь.

— Не нужно, Глеб Викторович, это не в вашу пользу. Вы же умный человек… Обращайтесь ко мне: «профессор», как раньше. Ответьте, вы знаете, почему вы в опять в психиатрической лечебнице?

— Да, профессор… Я болен шизофренией, я забыл выпить свои лекарства и у меня началось обострение…

— Очень хорошо. А конкретнее?

— Я поехал к другу на дачу собирать грибы. Июнь с дождями пришел… Много белых насобирал, полную корзину. Повезло, знаете… Подошел поезд. Я сидел на перроне… Когда уезжал, думаю, забыл купить билет. Возможно, повздорил с контролером. Я плохо помню… Так бывает, когда резко бросаю пить таблетки. Вроде бы, меня забрали из электрички…

— Глеб Викторович, скажите комиссии, что с вами произошло до того, как вы сели в электричку, — майору вдруг нестерпимо захотелось побыстрее закончить с этим психом и очутиться дома с банкой пива у телевизора, под прохладой кондиционера.

— Я же говорю, товарищ майор, поехал к другу на дачу собирать грибы. Дожди прошли накануне. Много белых насобирал, полную корзину… Повезло в этот раз…

День следующий отводился отдыху, а тайные ритуалы начинались вечером и длились до двадцать третьего числа. Девушки из старинных родов танцевали и пели печальные песни. Мы расположились на каменных ступенях зала посвящений в здании Телестериона. Там было восемь рядов сидений. Верхняя часть постройки была из белого мрамора, а нижняя – из сине-черного камня. Перед нами разыгрывали представление. Странствия Деметры в поисках Коры. Вопли богинь раздавались в ночи, и я, и все мисты вторили им…

Профессор налил в стакан теплой воды из графина. Морщась, стал цедить мелкими глотками. Вздохнув, вкрадчиво спросил у беззвучно плачущего пациента:

— Ландинский, теперь скажите нам следующее, только сначала хорошо подумайте. Вы сейчас ведете внутренние беседы с вашим “колдуном”, или с соседями? Вы им что-нибудь должны? Они управляют вами?

— Ну, что вы, профессор! Не стану вас обманывать, этого давно уже нет. Я отпустил их… Они решительно неинтересны. Зипрекс ваш помог, наверное. Да, я болен, отчет в этом себе отдаю. Я согласен лечиться, сколько нужно. Если вам будет спокойнее…

Майор побагровел, набирая воздуха. Шея вздулась, нависая складками на воротничок застегнутой под горло рубашки. Он заорал на весь зал:

— Ты бы лучше отдавал себе отчет в том, что средь бела дня зарезал троих пацанов, гад!

— Постойте, постойте! — профессор схватил майора за рукав, — здесь нельзя так… Мы еще не все выяснили, а вы, как слон…

Он повернулся к Ландинскому.

— Голубчик, так может быть вы уже и здоровы совсем?

Режиссер опять склонил голову на грудь. Минуту он сидел молча, потом тихо заговорил:

— Не пойдет… Знаю я этот ваш приемчик. Сейчас я скажу, а вы меня опять под капельницы… Единственное, в чем я могу вам сегодня открыться… Одно обстоятельство, которое меня очень поднимает в последнее время. Знаете, великий Эсхил мной бы гордился. Даже здесь… Вы не поверите, я начал писать трагедию. В голове пока…

Профессор поперхнулся водой. Откашлявшись, пролепетал:

— Это новое, — потом обратился к ординатору, — сейчас пишите в историю всё дословно. Поднялся и прошел к Ландинскому. Заговорил тверже: — Глеб Викторович, если до вас дошли слова, сказанные товарищем майором, то вы, должно быть, поняли, — вам отсюда не выйти никогда. Рассчитывать можно только на смягчение режима. В будущие годы вы интересуете нас, как экспонат для студентов, как необычный случай смены идей. Как пример фантастических, красочных галлюцинаций. И не менее цветистого бреда. Но, что это новое?

Тронутый его вниманием, Ландинский оживился:

— Это куда живее сновидений, даже более живое, чем реальность, профессор. Мне хорошо теперь с приобретенным «плодом мистерии». С тем, что во мне живет. Мне всегда двадцать семь. Моими губами Дионис, родившийся из бедра Юпитера, смущает смертных до сумасшествия. Он бог путешествующий, дарящий лозу, щедрый, любвеобильный, коварный. Когда в Аид мне сойти за ним? — он вытер рукавом глаза. — А, если захочу, — я мист посвященный, в белых одеждах и миртовом венке. Созерцаю тайные предметы и время. Я могу создать сатирову драму и достоин славы Еврипида. И никаким зипрексом этого не убить… В моем случае распада личности не произойдет, это невозможно, профессор. Я научился медитировать, это помогает, когда не пью таблетки. Тогда на перроне, скорее всего, меня дождался единственный в моей жизни эксцесс, о котором я забыл в экстазе, и слава Дионису. Не помню, без всякой задней мысли и издевательства вам говорю. Если я и убил кого-то, значит он разрушал гармонию. Я давно не могу сопротивляться голосу… Он непомерно тяжкий и властный.

Ландинский ненадолго закрыл лицо руками, потом попытался встать, но сержант не дал.

— Может, найдется святой мученик, помолится за меня. Должен найтись… Держите меня здесь вечно, это и для моих пьес… Но, профессор, мне воля с ее соблазнами и всем дерьмом мира теперь не нужна. Я свободен внутри. А вас мне жаль. Вы думаете, это я в кандалах? Это вы закованы в ограниченных, безысходных мирах. Деньги, долг, тщеславие, что там еще. Ну, да, власть, войны эти непрерывные и, конечно, всеобщий протухший нарциссизм. Из всех людей на Земле вас интересует только один человек — вы сами. Гниение и внутренний мрак. Но, и я не хуже иных извивался до сих пор. По былому слёзы… Но теперь — homo novus!

Профессор повернулся к ординатору.

— Вы все записали, коллега? Диагноз прежний. Воистину, чтобы так сойти с ума, надо вначале его иметь. Сержант, пожалуйста, уведите пациента.

Теплый, дождливый июньский день подходил к концу. К вечеру поднялся ветер, нагоняя с запада грозовые тучи и прохладу, спрятав закатное солнце. Глеб сидел на лавочке пустого перрона возле пригородной станции с большой корзиной грибов, ожидая электричку. Сгущающийся сумрак услужливо принес мучительные мысли о прошлом. Весь свой век он служил режиссером-постановщиком в театре родного города. Ставил «Лисистрату», «Царь Эдип”, «Эзоповские басни», «Аиду», “Пигмалион”, и много других. Талантливо ставил, из столицы приезжали… Жена умница, двое взрослых сыновей, любил читать и смотреть пьесы, ходить по грибы. Хорошо жили, вроде… В театре его уважали. За добродушный нрав, манеры и порядочность. Впрочем, он был красив, находчив, умен, нравился женщинам. К сожалению, шизофрения не выбирает. Может быть, сказался перенесенный энцефалит. Бывает же так… Пришлось уйти с любимой работы. Он жил на грани. Так было тяжело, когда вокруг люди, кажется, что кто-то читает его мысли. Из-за этого он не ездил в автобусах. Вспомнилось, как однажды читал любимую пьесу. Глебу было интересно, ему казалось, что “Царь Эдип” — это мощно. А потом вкрадывалось чувство: вдруг на десятой и пятнадцатой страницах что-то изменили. Чья-то злая воля. Сатанисты, масоны, или еще кто-то другой, поправили великого Софокла. Специально там что-то изменили, и это гипнотизировало, влияло на него, казалось, может изменить всю жизнь. И Глеб начинал зацикливаться. Сейчас он понимал, что это бред, он мог включить критику, но тогда этот бред начинал пожирать его. В этот момент происходило разделение: с одной стороны он хотел знания, просвещения, хотел стремиться к великим древнегреческим трагикам, но бред препятствовал этому, внутри начиналась борьба. Глеб читал, но сам уже был не полностью в книге. Пытался понять, что читает, усвоить это, но получалось далеко не всегда. Иногда он вел разговоры без собеседника. Сыновья видели будто Глеб не слышит их, прислушивается к другим голосам. После случая с “преследованием” соседей, отнятием пальца и ужасом, испытанным от “вселения колдуна”, жена обратилась к специалистам, и те поставили неутешительный диагноз. Он принял свою болезнь. Со всем смирением и добродушием. Как ему теперь казалось, помогла в этом появившаяся способность к медитации. Глеб смотрел на голоса и видения изнутри, и они не пугали, а радовали, приходило вдохновение и покой, все существо охватывало блаженство. Он научился вызывать эти ощущения в любой момент: на улице, в больнице, дома. Одно только беспокоило Глеба сегодня. Собираясь на дачу, он впопыхах забыл свои таблетки, и теперь сокрушался, боясь обострения и очередной госпитализации. «Ну и ладно, — успокаивал он себя. — За три дня ничего ведь не случилось. Пронесет…».

И ничего не случилось бы, не выйди сегодня на перрон эта троица. Молодые местные гопники обступили его лавочку в тот момент, когда “пели свирели”, и Глеб, закрыв глаза, уже “видел” себя у храма с миртовым венком на голове. Двое сели по бокам. Тот что справа, вынул кастет. Третий стал перед Глебом. Выплюнув жвачку на перрон и оглянувшись вокруг, парень потребовал:

— Дед, карманы вывернул нах… И не дергайся, гнида.

Сидящий слева поддел рукой в наколках корзину. Грибы посыпались на перрон и в мазут, на шпалы.

Лютый гнев перевесил ощущение эйфории, которую он теперь не мог вернуть никакой медитацией. Великий Трагик в голове начал представлять свою пьесу: “Эти подлые рабы разрушают гармонию. Твою и общую. Ты посвящен, ты избран. Время сакральной жертвы. Иди, и избавь…” Глеба сковал ужас, ноги окаменели. Он отчаянно попытался вернуться назад в того, только что безмятежно сидевшего на перроне, мирного пожилого человека. Изнутри он услышал голос очень похожий на свой: “Но, убивать раба перед мистерией… тогда меня не допустят к главному посвящению. Я никогда не смогу писать пьесы. Я уже принес в жертву себя…” Глеб замотал головой, “стряхивая” голос, но из пульсирующего затылка продолжались приказы: “Сможешь. Ты получишь высшую степень. Иди. Делай, Глеб…” Следом за голосом пришли знакомые, восхитительные видения. Глеб не мог противиться божеству, он уже знал, что сейчас будет.

По желанию Марка Аврелия сегодня мы в белых одеждах. Но главные жрецы и жрицы выделяются своим нарядным облачением для мистерии. Иерофант тоже в роскошном пурпурном одеянии, украшенном узорами, а на голове у него миртовый венок. Длинные волосы факелоносца обвязаны нарядной лентой. Раздается клич; «Мисты, к морю!» Взяв живого поросенка, я отправляюсь со всеми на берег Фалерского залива. Там мы омываемся в море и купаем поросят. Затем закалываем животных серебряными ножами, принося их в жертву Деметре в афинском Элевсинионе.

Покрывшись потом и содрогаясь от тупой боли, сковавшей затылок, Глеб встал с лавочки. Из бокового кармана куртки выхватил завернутый в платок кухонный нож, какой носит большинство грибников, и, смахнув ткань, всадил его по рукоятку в живот стоящего. Тут же выдернул и, не глядя на осевшего на перрон парня, повернулся к ублюдку с кастетом. Тот, матерясь, вскочил, собираясь уносить ноги. Схватив сзади за шиворот, Глеб воткнул нож ему в спину дважды. Несчастный с криком упал плашмя, разбив лицо об асфальт. Третий гопник уже бежал прочь, заворачивая за угол станции. Через пять минут погони Глеб приблизился к нему в парке, толчком в спину повалил на землю. Хулиган сразу развернулся лицом к Ландинскому. Задыхаясь после бега и хватаясь за траву, он попытался на спине отползти в кусты. Увидев в руке тускло блеснувший клинок, в ужасе затараторил: — Дядя, не надо! Дядя, пустите! Пожалуйста…

Он еще что-то кричал, но Глеб, набросившись на беглеца сверху, уже ничего не слышал. Сцепив зубы и рыча, взяв рукоятку ножа обеими руками, он в экстазе стал бить в грудь и лицо сверху вниз, разбрызгивая кровь и разбрасывая лоскуты кожи. После первых ударов жертва еще уворачивалась, стеная и защищаясь локтями, но скоро в пустом парке все затихло. Глеб вонзал нож в неподвижное тело, пока не онемели пальцы. Он вернулся назад и деловито добил ползающую по окровавленному асфальту парочку. Потом попытался собрать грибы, но невыносимая боль в голове заставила вернуться к лавочке. Рухнув на нее, он забылся в мутном мороке. Откуда-то из глубины почерневшего под дождевыми тучами пригородного леса долетел протяжный гудок приближающейся электрички.

Войны остановлены. Жрец поет нам, он обязательно принадлежит к певческому роду. Мне показывают тайные предметы и произносят нечто у самого моего уха, но об этом я не расскажу под страхом смерти. Жрецы выливают воду в неглубокие отверстия в земле из чудесных глиняных сосудов. Из одного вода выливается на восток, а из другого — на запад. Таинственными заклинаниями жрец говорит нараспев. Прежним я уже не буду, дух мой перемещается во временах и видит судьбу. Я становлюсь эпоптом.* Сквозь туман и блаженство я слышу сказанные изнутри меня слова: “орошай и зачинай”.

Через неделю после заседания комиссии троих пациентов утром выводили на прогулку. Сегодня можно было посетить праздничную службу в маленькой церквушке, что на больничном дворе. Узнав об этом, Глеб Викторович поведал своим сокамерникам, давно и благоговейно слушающим его речи, забыв про сон: “Что же, друзья мои по недугу, нужно идти и созерцать. Повезет кому — может, сумеете постичь смыслы. По вере будет вам… Мистерии и там проходят с успехом, и уже давно. Христианские обряды и таинства ведь не на пустом месте… Идите в храм, на исповедь. Все будут прощены. Великий монах Саровский говорил, что Господь сотворил душу, а не грех. Создав тело, но не болезнь, он не может быть причиной зол, не посылает нам хвори. Найдите мир в своей душе, и вокруг вас спасутся тысячи…”

С тех пор около десятка больных психиатрической клиники с усиленным надзором, совершивших преступления или попытки суицида, стали прихожанами. Вновь поступивших они приводили с собой на службы в больничную церковь. Вскоре из душевнобольных создалась немногочисленная, но верная паства, к радости Глеба Викторовича и старого, почтенного иерея. Так и жили. Иногда глухой ночью проходившие вдали электрички резкими гудками будили Ландинского. В такую пору бывший режиссер подолгу неподвижно стоял у залитого лунным безумием окна, не различая, сон это или явь.

 

——————————————————————————–

* авторская адаптация на основе текста: М. В. Скржинская “Древнегреческие праздники. Мистерии”.

*эпопт – (в греческих мистериях) лицо, получившее высшую степень посвящения и допускавшееся к «созерцанию» драматических представлений. Все трагики — Фриних, Софокл, Еврипид — были и творцами сатировых драм, а самый серьезный и пиететный из них, эпопт элевсинских мистерий Эсхил, считался греками величайшим мастером сатировой драмы.

«Плод мистерии» — одно из названий синдрома психического автоматизма, или синдрома отчуждения, воздействия. Разновидность галлюцинаторно – параноидного синдрома.

Автор публикации

не в сети 4 месяца

Docskif

7,8
Комментарии: 207Публикации: 48Регистрация: 08-12-2020

Другие публикации этого автора:

Похожие записи:

Комментарии

6 комментариев

  1. Достаточно неожиданно, я бы сказал. Почему-то я опять ждал какой-нибудь интересной истории из жизни, а тут оказалась увлекательная история безумия. Вообще, эти вставки, посвященные Элевсинским мистериям вперемешку с тяжёлым грузом шизофренической реальности, напомнили по структуре роман Умберто Эко «Маятник Фуко» – там тоже экскурсы в прошлое, смешаны с не менее интригующим настоящим. Да, и вообще тематика мистерий, ритуалов и общей загадочности действа чем-то рифмуется с аналогичными обрядами масонских лож (это я опять к теме «Маятника Фуко»).
    А так замечательный рассказ. Читал не отрываясь. Может из-за того, что тематика Древней Греции мне весьма близка, а может из-за общей загадочности истории. Вообще, конечно, я думал концовка будет более мрачной и, так скажем, закончится рассказ на высокой ноте – всё-таки тайна мистерий как-то не до конца раскрыта (да, я понимаю, что раскрыть её можно только отсебятиной, но всё же чего-то такого, мистического хотелось).
    А в остальном – всё отлично. Прекрасный язык. Герой отлично прописан. Здорово описана сама шизофрения и её симптомы (что-то из врачебного опыта или просто фантазия на тему?), читать про это действительно страшно и интересно. Ну, и, конечно, сами мистерии очень атмосферные. Спасибо за ещё один замечательный рассказ!

    1

Оставьте ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин

ПОСТЕРЫ И КАРТИНЫ

В магазин

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин
Авторизация
*
*

Войдите с помощью

Регистрация
*
*
*

Войдите с помощью

Генерация пароля