Search
Generic filters

Предки мои.

 

Погадай, мне не страшно, видишь там вдалеке –

Где-то папоротник в чаще, и плывут венки по реке

На Ивана, на Купала красна девица гадала…

Из праздничной песни

Я еле открыла глаза, когда мне в комнатку едва проникли первые лучики солнца. Птички щебетали, как будто, бурно что-то обсуждая. Но я-то знала, что они просто радуются новому дню. Я со стоном пробудилась и с неохотой начала двигаться, чтобы заставить себя сползти с кровати. В итоге я свезла подушку, покрывало и часть матраца. Боже, что же мне такое снилось, что я едва могу собрать кости. Обычно я осознанно просыпаюсь, а сегодня как-то не очень. Где-то я прочитала, что если человек вот так вот неосознанно просыпается, не может толком разомкнуть веки, то он и в жизни живёт бессознательно и до пробуждения ему ещё далеко. А пробуждённый[1] человек всегда сознателен, даже во сне.

Боже мой, ещё же надо заставить себя переодеться и пойти в душ. Надо же, сколько всего! Я не верила, что это мои мысли и смеялась сама над собой! Почему же сегодня я так тяжело пробуждаюсь ото сна?! Я вспомнила, что во сне я летала над горой, мчалась на мотоцикле в ночи (хотя мотоцикл я точно водить не умею), убегала от каких-то фантастических существ, уф-ф, это итак много. Вот тебе и так называемая бурная ночь. Мой двоюродный брат, который увлекался эзотерикой, рассказывал мне, что астральное тело никогда не спит, это прерогатива только физического тела. Это оно нуждается в отдыхе и питании. Астральное же тело не нуждается – ни в еде, ни в питье, ни во сне. Оно только любит «куражиться» в астральных мирах: летать, передвигать мыслью предметы, телепортировать на любые расстояния, общаться с существами из других миров (и даже с ангелами), в общем, наслаждаться своей свободой вне физического тела – и всё это оно может себе позволить только ночью, когда физическое тело ложиться спать.

Размышляя об этом, я как в замедленной киноплёнке побрела до ванной. Глаза до сих пор слипались, и на них был какая-то белая пелена. Кое-как доплетясь до ванной, я еле-еле нащупала включатель. Как хорошо умыться холодной водой. Плеснув себе в лицо прохладной воды, мои глаза тут же раскрылись. А облив себя прохладной водой из таза, я почувствовала себя совсем бодро.

Выйдя из ванной комнаты обновлённой, я начала решать, что мне сделать полезного в этот день и вообще чем заняться. Родители уехали в сад – собирать яблоки, вишню, красную смородину. Потом по квартире будет разноситься яблочный, вишнёвый, грушевый и смородиновый аромат. Мать тут же приготовит компот, кисель и обязательно какой-нибудь пудинг из фруктов. Вообще-то мы уже собирались разъезжаться с родителями. И не потому, что не любили друг друга, а потому что я была уже взрослая, и хотелось уже иметь свой дом и свой уклад. И вообще самой быть хозяйкой.

Звонок в дверь прервал мои размышления. Кого же это несёт в такую рань?! Я на цыпочках подошла к входной двери. И увидела там белокурую головку и знакомую мордашку. Ну, конечно, от неё же всегда сюрпризы. Это был моя подруга Айсылу. Я распахнула входную дверь.

– Извини, что я так рано. Просто я не могла заснуть всю ночь, да и под утро тоже,- запорхала по квартире, как бабочка, моя подружка с татарским именем Айсылу, которая не знала ни слова по-татарски. У неё был отец наполовину татарин, а мать была русская. Но даже её отец считал себя русским и по-татарски никогда не разговаривал.

– А что случилось то? – мы прошли на кухню. Вернее она сразу туда запорхнула, а я за ней.

– Да не знаю, бессонница. Может это моё тайное переживание из-за того парня, с которым я три дня назад рассталась…- Всё. Дальше можно уже было не слушать.  Айсылу была очень красивая девочка с длинными белокурыми волосами, хорошенькой фигуркой, но лицо без косметики, если честно было слегка невзрачным. Но молодые люди всё ровно часто на неё заглядывались, покупаясь, видимо, на белокурые длинные пряди. Она была доброй девочкой, но недалёкой. Я, честно говоря, до сих пор не понимаю, как же у нас получилось сдружиться. Я всегда была не такой как все, увлекалась (как и мой брат) эзотерикой, читала философские книги, книги о суфизме, медитации, астральных путешествиях, а последнее время увлеклась восстановлением  русско-народной культуры и веры, которая на прошествии многих веков была бессовестно оболгана. Но для Айсылу всё это было пустым звуком. Когда я начинала ей что-то из этой темы рассказывать, её голубые глазки, как будто, покрывались белой плёнкой, и дальше уже продолжать было бессмысленно. Последнее время я уже несколько раз себя спрашивала, что же нас с ней связывает, но не находила ответа. Она, как будто, не росла духовно и никак не развивалась.

Она вешала на меня свои проблемы: то у неё нет денег (приходилось ей и деньги давать), то нет одежды (отдавала и свои платья, и брюки); хотя одежды у неё, наверно, было столько, сколько у голливудских кинозвёзд.  То она работу не может найти, то она с этим парнем рассталась из-за другого, но не хотела расставаться. Уф, перечислять можно бесконечно. Мама часто намекала мне, что я зря трачу время на общение с ней, но я только отбрёхивалась и защищала свою подругу. Я её по своему любила, к тому же она была забавная, и порой я по ней скучала. А если б её не было, я была совсем одна. Хотя мама часто шутила по этому поводу, что одной мне быть было бы гораздо полезней. У нас ещё была третья подруга Надя. Но она духовно деградировала и мы больше не общались. Её испортили деньги, она была бизнесвумен и превратилась в машину по производству денег. Как будто, это был смысл всей её жизни – делать деньги. Рядом с таким человеком мне делать нечего. Поэтому когда она переехала жить в Москву, наши пути совсем разошлись.  Даже недалёкая Айсылушка осуждала её, Надя стала чёрствым человеком, хотя до того такая не была.

– Ты в «ночнике» что ли вчера была? – спросила я у Айсылу.

– Да. И ты знаешь, мне показалась, что я влюбилась. Самое главное, что он рыженький и с веснушками! Представляешь! Разве я могла в такого влюбиться?

У Айсылу была привычка, рассказывая  что-то, передвигать предметы  с места на место, или просто ставить их в то в одну, то в другую  сторону. У неё в вездесущих пальчиках уже оказался мой заварочный чайник с крышкой в форме головы петуха. Я испугалась, что она сломает ему голову. Она повертела крышку, затем отложила его, потом взяла бирюзовую салфетницу в форме бабочки, тоже повертела её, затем отложила в сторону. Между прочим вот так, вертя в руках, она уже как-то разбила у меня две чашки и сахарницу.

– О нет! Только не вазу! – закричала я, замахав руками и выхватив у неё мамину любимую жёлто-красную хрустальную вазу. Этот мой крик вернул Айсылу в реальность. Она делала это абсолютно бессознательно.

– Ты чего орёшь?! – вскинула она на меня удивлённые глаза – Вот о чём я сейчас говорила?! Вечно ты меня перебиваешь из-за всякой ерунды – начала она канючить.

– Мамина дорогая ваза – не ерунда!

– Ой, я уж не помню, о ком я щас говорила то?!

– О рыжих веснушках, кажется.

– А-а, да-а! – она радостно замахала руками, как ребёнок, – ты не представляешь он необыкновенный… – я в упор смотрела на Айсылу и пыталась найти в ней хоть тень осознанности, но так и ничего и не нашла. В довершении всего мне стало скучно, потому то она одна любила говорить,  все остальные должны были только слушать. У меня в голове звучала какая-то мелодия, русско-народной песни, кажется из кинофильма «Барышня-крестьянка», но я не могла её вспомнить.

«Вышла Ду-уня на до-ро-о-огу, помолившись Бо-о-огу

Дуня плачет, завывает, друга провожа-а-а-ет

Дру-уг пое-е-ехал на чужби-и-ину, дальнюю сторо-онку

Ох уж эта мне чужбина, горькая кручина…»

Я иногда прокручивала какие-нибудь песни у себя в голове, чтобы чем-то себя занять во время её болтовни  об очередном мальчике, которых она меняла как перчатки, вследствие, своей легкомысленности.

– Ты что меня не слушаешь?! – воскликнула она, увидев, наверно, мой отрешённый взгляд. Я пела про себя песню и думала о своём. Я сделала виноватый вид.

– Ну, конечно, ты же меня никогда не слушаешь – обиженно и злобно пролепетала она и встала со стула. Затем поскакала к выходу.

– Айсылу, тебе же наплевать слушают тебя или нет. И вообще интересно это собеседнику или нет.

– Да ладно. Как же! Ты просто мне завидуешь! У тебя же никого нет и не б… – она не успела договорить. Я наотмашь дала ей пощёчину. Нечего давить мне на больное. Она в шоке уставилась на меня, вообще-то я тоже была в шоке. Айсылу, как ошпаренная выскочила из моей квартиры, хлопнув дверью так, что та чуть не слетела с петель.

Ну, вот. Я, конечно, не хотела этого. Но эта штучка достанет кого угодно. Ладно, может это и к лучшему. Достала она меня.

Оставшись снова одна дома, я стала снова думать, что мне сделать полезного  в этот день.

Я много чем занималась. Одинокий человек всегда должен себя чем-то занять. Чтоб не казаться себе не таким, как все.

Итак, что на повестке дня?! Йога, медитация, упражнения цигун, просто зарядка, упражнения для развития речи,  готовка, уборка своей комнаты? Ух ты! Сколько всего накопилось!

Я открыла свой плетёный деревянный шкафчик для одежды  – достала новенький домашний комплект – майку с кружевом и шорты. Переоделась. Но упражнения йоги не пошли. Во время позы ярости у меня забилось сердце, а во время триконасаны[2] и вовсе поднялось давление. Удалась только тадасана[3], да и то ненадолго. Я с психу переоделась обратно в домашнее платье и легла на свою кровать. День был какой-то вялый, расслабленный.  Если это вторник, то это нормально. Обычно у меня понедельник и среда были бодрыми, а вторник и четверг – как будто, выходные.

Я почувствовала,  как будто, мои веки закрываются сами собой. А потом всё  – пропасть.

Я открыла глаза в каком-то поле. Ну да, русское поле. Стога сена. Красивое голубое небо.

Я поднялась, и случайно взглянув вниз, увидела свой подол – я была в длинном синем сарафане, а на плече у меня красовалась тёмно-коричневая коса, да такая длинная, что свисала ниже поясницы. Тут в поле, откуда не возьмись, прибежала полная женщина в платке, повязанном как у доярок.

– Ксенька, а ну беги мать зовёт. Чего тут отдыхаш-то. Нам бабам отдыхать только.

Сначала я не поверила, что женщина обращается ко мне и стала озираться по сторонам. Но она говорила всё это уверенно, глядя на меня.

– Ты чего обмерла-то? Аль беленов объелась? Иди, говорю, мать зовёт.

Я в оцепенении последовала за женщиной. По дороге я наслаждалась деревенскими пейзажами. Какая красота. Живя в городе, разве увидишь такую красоту природы. А это была не просто природа. Передо мной открывались простые вроде деревенские пейзажи, но для меня это было захватывающее впечатление и что-то такое родное в этом было, русское. А сейчас все города похожи друг на друга, не поймёшь русский ли город или эстонский, а самая главная достопримечательность сейчас, наверное, во всех городах не церковь или храм, а очередной торговый центр. Я видела коров, овец, барашков и даже одного чёрненького барашка. Около стогов сена сновали какие-то люди в деревенских, но опрятных одеждах. Мужчины все с бородами, и молодые, и старые. Женщины все в платочках, а молодые девушки в косах. Мучил только один вопрос: Где я?

Куда я попала? В прошлое?! В свою прошлую жизнь?

– Ну, ты шож так медленно идёшь то? – недовольно обернулась женщина. Я неохотно ускорила шаг, мне хотелось любоваться пейзажами родной природы. Мы стали подходить к бревенчатому домику из светлого дерева. Женщина в платке, повязанном как у доярок, уверенно забежала в дом. Я же осталась стоять во дворике в каком-то оцепенении.

Слева была конюшня, справа что-то похоже на небольшой сарай. Женщина, которая привела меня сюда, высунулась из дверного проёма и прокричала мне:

– Ну, ты шож, как не своя, заходи в дом-то.

Я послушно вошла в домик. Когда я только заходила та женщина в платке как у доярки говорила кому-то:

– Что-то у нас с Ксенькой не ладно. Заторможенная она кака-то.

– Ну ладно, может на солнышке перегрелась – этот голос был приятный и ласковый, в отличие от визгливого и неприятного  голоса «доярки». Самое странное, что я почувствовала что-то родное, услышав этот голос. Войдя, я увидела симпатичную стройную женщину тоже в платочке, но он был красиво повязан, в отличие от «доярки». От женщины шла какая-то теплота и положительная энергия.

– Проходи, доченька. Что в дверях то стоишь? – лучезарно улыбнулась мне женщина. Я невольно улыбнулась ей тоже. Она что мне мать? Ну, в этом мире, видимо, да. А куда я попала? М-да, этот вопрос можно было и не задавать, всё ровно некому ответить. Сама себе я не могла ответить на этот вопрос. Мне оставалось только поражаться. Если это сон, то он какой-то слишком реалистичный. А может это просто параллельный мир какой-нибудь, где до сих пор живут наши предки? В итоге эти мысли так измучили меня, что я без сил опустилась на деревянную скамью и оперлась локтями о деревянный стол, стоявший впритык со скамьёй.

Женщина, которая была мне матерью стояла за маленьким столом и месила тесто. Она была в белой рубахе, белой юбке и в сером переднике. Боже мой, а как же её зовут? Не знаю, как зовут собственную мать.  Меня-то типа зовут Ксения, понятно. А «доярку» звали Валька. Она приходилась двоюродной сестрой моей матери. Она была сварливая, раздражительная и ворчливая. И ещё мне показалось, что она завидует своей сестре. Ладно, хоть это мне удалось выяснить.

– Дочь, помогла бы маме то. Пирожки будут с капустою.

Я послушно встала и подошла к маме.

– Она у тебя совсем разленилась-то – опять зашла эта язва «доярка» с перекошенным от ехидства лицом – У меня бы если б дети были, то такими бы не были.

– Вот если б они бы у тебя БЫЛИ! – разозлилась на этот раз моя мама – Но у тебя их нет, и может уже и не будет, и не лезь в воспитание моих детей!

Я полностью была на стороне своей так называемой мамы. Услышав это, моя тётка Валька застыла на месте и обиженно надула губы. На щеках у неё появился злобный румянец. Мне стало страшно, как бы она не сделала ничего плохого моей матери. Но ничего, я смогу её защитить. Тётка вдруг как ошпаренная кинулась из избы и хлопнула дверью.

– Ничего,- улыбнулась моя мама, меся тесто скалкой, – пообижается, да прибежит потом.

– Мам, мне кажется, она завидует тебе – я не поверила, что, наконец-то, заговорила.

– Так я ж это давно знаю. Она всем завидует, такова ж натура Валькина.

– А она не замужем?

– Нет. Да и не была никогда. Подожди, а ты чего ж спрашиваешь? Ты же знаешь.

Я невольно вздрогнула и растерянно улыбнулась.

– Не так делаешь, не так – мать показала мне, как правильно катать тесто – Что ж, ты забыла что ли?

Можно подумать я когда-либо месила и катала тесто. Я у себя дома, ну в своём мире, ну, то есть на Земле, ну не знаю где я сейчас, может во сне, готовила только лёгкие кексики без начинки, зато с сахарной пудрой или какой-нибудь посыпкой.

– А где здесь все мужчины?

Женщин здешних я уже видела, теперь хорошо было б посмотреть и на мужчин, а ещё лучше на молодых парней. Некоторых из них я видела, когда шла по полю.

– Как где – землю пашут. На покосе оне, на сенокосе. Эх, скоро у нас праздник Ивана Купалы.

Я вспомнила, что читала в какой-то книге. Что праздник Ивана Купалы у крестьян отмечался в середине июня по старому календарю, и седьмого июля по новому. Значит сейчас середина июня, либо начало июля.

– Мам, а какой сейчас месяц?

– Как какой, хлеборост. Вон мужики от зари до вечеру пашут. Ах, на праздник песни будем петь. Парни траву скосят на поляне, дрова подготовят для ночного костра, солому натаскают. Девахи, что не замужем ленточками косы будут украшать, венки плести, а потом их в воду пускать. Я тебя всех нарядней выряжу. Ведь пора уже, милая моя замуж тебе. Назло Вальке. Она – то спит и видит, чтоб ты замуж не вышла.

У меня подкатил комок к горлу. Какой замуж? Здесь замуж? За незнакомого  человека? Я начала лихорадочно вспоминать, как на Руси замуж выходили и женились. Но так ничего не смогла вспомнить. Была бы я историком. Да и историю Руси всю исказили. Так, что не знаешь, где, правда, а где ложь. Упс. Но для этого, нужно знать какой сейчас год.

Но я не стала спрашивать, боясь, что так называемая мать, сочтёт меня сумасшедшей. Может, услышу у кого-нибудь в процессе разговора. Я только ответила:

– Мам, но я не хочу замуж.

Мать вытаращил на меня глаза, и положила руки крестом на грудь.

– Ой, Боженька мой, типун тебе на язык, что ж ты такое говориш – то? Разве можно?! Я т-тебе – она шутливо погрозила мне пальцем. М-да. Вот я и попала. А между тем дело шло уже ближе к вечеру. Золотое закатное солнце озарило всю кухню комнату, за окном прошли какие-то девушки с песнями. Мне вдруг стало так хорошо. Я почувствовала себя, как дома. Разве это не мой дом – мир моих предков.

Я открыла глаза, когда мою комнату осветил жёлто-розовый восход.  Было так красиво, словно на картине у художника. Открыв глаза, я лежала и любовалась. Потом как спохватилась. Где я? Я вылезла из-под одеяла и побежала, зачем то на кухню. Потом заглянула в спальню родителей. Они мирно спали. Всё. Я поняла, я дома, я не в деревне. Это просто был сон. Но почему же он был такой реалистичный. Мне никогда не снились мои предки, и я всё переживала из-за этого. Люди снились в обычной современной одежде,  предки никогда. А тут такое.  Я снова захотела вернуться туда. Но как? Это было невозможно. По крайней мере, я не знала, как это сделать.

Тут неожиданно ко мне вошла мама. Моя реальная мама. Она неважно выглядела и держалась за голову.

– Ой, голова болит. Я всю ночь не спала. Твой отец так храпел  – мама подошла к моему окну и раздвинула занавески. Когда я увидела маму, мне вдруг стало так хорошо и привычно дома, и уже больше не хотелось в этот сон. Я поняла, как я по ней соскучилась.

– Выпей таблетку – с улыбкой сказала я.

– Да уж выпила, только сейчас, не знаю, поможет, нет. Ну, я спать, а ты ещё спать будешь?

– Да нет, я сейчас встану, я йогой займусь – сказала я.

– Ладно, занимайся. А я – спать.

Когда мама вышла я не знала, что мне делать и куда себя деть. Йогой совсем не хотелось заниматься. Это я так просто сказала, не знаю зачем.

Этот день прошёл скучно. Я не помню, что я вообще делала. Я помню, что обрадовалась, как бы в предвкушении чего-то, когда наступил вечер. А ложусь я рано. Весь вечер я ходила как зачарованная, будто, ожидая чего-то необыкновенного и мистического.

К родителям пришли какие-то гости, принесли вина и кучу сладостей. Они громко что-то говорили и смеялись, но мне не было до этого дела. Я, как будто, была сама не своя. Когда стало совсем темно, я надела свою самую красивую ночную сорочку, и сев под одеялом на кровати стала ждать чего-то необыкновенного и чарующего. Я посмотрела в окно – за окном сгущались сумерки, на подоконнике светился лунный луч. Тут меня начала одолевать дрёма и я начала проваливаться в пропасть.

Я осознала себя сидящий за деревянным столом в деревенском домике. Заметила широкую косу на своём плече. Рядом сидела та добрая женщина, моя мать в том мире,  кажется, её звали Катериной, а «доярка» Валька сидела чуть подальше за маленьким столиком. Она, кажется, ненадолго забежала к нам, принесла какие-то новости или просто поболтать. Мы с матерью перебирали какие-то травки и засовывали их в маленькие мешочки. Было очень рано, ещё темно. Я чувствовала дискомфорт и усталость в глазах, мне хотелось спать.

– Ты чего явилась то ни свет, ни заря? – спросила мать тётю Валю.

– Да вот хочу рассказать, чаго я давеча то услышала.

– И чаго же ты услышала? – спросила мать, как бы шутливо передразнивая Вальку.

– А вот чаго. Говорят, сейчас уже, в церковных книгах вводят названия наших месяцев на иноземный лад. Такие как вот, сен-темрий, октемрий, новембар, декамбер[4].

Услышав это, я про себя покатилась со смеху. Так комично, она это произнесла. Но потом я сделала серьёзное лицо, мне интересно было слушать дальше.

– Ой, батюшки я даже слышать не могу эти иноземные названия – встала моя мать из-за стола и начала развешивать мешочки с травкой на верёвочке возле окна, – Зачем им это вводить-то?

– А чёрт их знает,- ответила Валька, – На мировую торговую арену с Европой хотят выйти, вот и навязывают чужеземщину. Эх,- вздохнула тётя Валя, – а нас, то крестьян кто будет спрашивать…

Услышав всё это, я обомлела. Это значит на Руси, были другие названия месяцев. Ах, как хочется узнать, какие они были, ведь такого, к сожалению, не преподают в школе. Там преподают только египетских и греческих богов и ничего русского. И это РУССКИМ школьникам. То же самое происходит и в институтах. Не всякий русский студент назовёт хоть одного Бога из пантеона славянских Богов, зато греческих и египетских они знают на ура.

– А вот эти месяцы то переведи по-нашему? – вдруг спросила Катерина. Я мысленно была ей очень благодарна.

Тётя Валя, как будто, не сразу поняла вопроса.

– Ой, я уж забыла. Мне ведь тяжело даётся повторять то даже енти названия-то. Ох, щас вспомню. Вот, сен-темврий рекомый верасень, а октемврий рекше листопад. А новембар, декамбер это зимние, ой не помню уж я дальше-то.

– Ну, ладно, ладно и за это спасибо – благодарно сказала Катерина, видя, как тётя Валя вспотела, вспоминая «иноземные» месяцы. М-да, теперь они наши.

– Это всё, наверно, навязывается из юлианского календаря, который придумал Юлий Цезарь, древнеримский полководец и диктатор. Зачем же они нам навязывают итальянское, не понятно – вдруг сказала я.

– А тебе почём знать? – тут же раздражённо спросила Валька. Только она же была умная, а остальные так, дураки возле неё.

– Ну, значит есть откуда – вызывающим тоном ответила я. Мама Катя тоже смотрела на меня удивлённо, дескать откуда я это знаю, но всё ровно в сравнении  с Валькой, она смотрела по-доброму.

Мы закончили упаковывать травку в мешочки.

– Ох, ладно уж пойду я, ещё двор убирать, скот кормить – засобиралась тётя Валя.

– Ладно уж, иди, Валька, забегай как-нибудь – сказала моя мама Катя. Когда тётя Валя захлопнула за собой дверь моя мама, так называемая, произнесла:

– Ксеня, а нам с тобой в курятник надо, помёт за курами убрать.

От таких слов я опешила. О, Боже, я не хочу в курятник. Я помнила, когда ходила в зоопарк, в детстве, какой ужасный запах исходит от животных. Я оказалась абсолютно права. Когда мы зашли в курятник, стоял жуткий запах. Я надела хозяйственные перчатки, ну они, конечно, в то время по-другому назывались, и брезгливо начала озираться по сторонам. Курятник был небольшой, куры сновали туда-сюда, а посреди курятника важно прохаживались три петуха, с красными гребешками, они словно следили за порядком. Моя недовольная мина слегка смягчилась, когда я увидела двоих очаровательных жёлтых цыплёнка.

– Ой, какая прелесть – кинулась я к ним.

– М-да, это цыпка и дрипка. Осторожней, напугаешь  – ответила Катерина. Цыплята принялись жалобно пищать, я и представления не имела чем же их кормить.

– Сейчас мы их чечевицей накормим – сказала мать и достала корм. Цыплята с жадностью набросились на еду. Потом Катерина дала мне веник и попросила хорошенько вымести курятник.

Из курятника я вышла вся багровая. «Ну и пахали наши предки» – в оцепенении подумала я.

– Что-то у меня голова болит – сказала я Катерине.

– Что такое, Ксюшенька – забеспокоилась мама Катерина. – Пойдём-ка в дом. Я думала по привычке, что она даст мне какую-нибудь таблетку от головы, но Катерина налила мне в стакан какой-то дурно пахнущей травы и сказала выпить залпом. Мне от одного запаха стало дурно. «Какая гадость» – подумала я. М-да. Я совсем забыла, где нахожусь, откуда в деревне таблетки, да ещё и в древней. Эх, узнать бы какой сейчас год.

– Я не могууу – простонала я, закрывая рот руками.

– Пей. Живо пройдёт, – сказала мать, тоном, не требующим возражений.

 

После мы вышли из дому и сели на скамеечку.

– Отдохнём немножко,  потом опять плясать пойдём – шутливо сказала Катерина.

– А мы что ещё не закончили? – удивилась я.

– Так мы ещё только начали  – ответила с удивлением Екатерина,  – Что-то ты меня удивляешь, дочка. Ты ж привыкла так работать. А сейчас ты мне кисейную барышню напоминаешь. Они-то нече не делают, спят до обеда, наряды носят, да о женихах мечтают. Не-ет, я не жалею, что родилась в деревне – рассуждала моя, так называемая, мама. Тут откуда- то послышались мужское пение, приятные мужские голоса. Впереди я заметила приближающиеся мужские фигуры.

– О-о, наши мужички с покоса идут – радостно произнесла Катерина.

Слева шёл мой, так называемый отец, муж мамы Кати, вечно недовольный, уставший видимо, справа тоже пожилые мужчины с густыми бородами, а посередине парни и юноши моложе. В самой середине шёл высокий, широкоплечий, белокурый юноша  с весёлыми глазами. Он пел лучше всех.  Я не хотела этого признавать, но сердце моё затрепетало. Он тоже с интересом уставился на меня. Я опустила глаза и покраснела.

Екатерина кинулась встречать мужа, то есть моего, так называемого, отца. Он подал ей свою ветровку, всю мокрую от пота и ещё какую-то котомку. Тот юноша всё продолжал на меня с интересом смотреть. Просто смотрел и всё, своими голубыми глазами, чем сильно смущал меня. Я уже не знала, куда себя девать.

– Ты смотри,- предостерегающе шепнула мне на ухо мать – на него не одна девка в деревне претендует.

– А я-то тут причём? – со злостью сказала я. Щёки мои горели и стали, наверно, багровыми. Ну, конечно, как обычно, на парня не одна претендует, а на девушек никто не претендует. И сейчас, в настоящее время так же происходит. Потому что парней меньше. Почему их всегда меньше, несправедливо это. Ладно, может и на меня, ещё кто-нибудь будет претендовать, успокоила я себя и вошла в свою избу.

Войдя в избу, я тут же кинулась к окну и легонько одёрнула хлопковую занавеску. Тот белокурый юноша повёл себя весьма странно. Он долго смотрел в сторону нашей избы. Затем сник и перестал петь, а потом и вовсе ушёл. Мужики и другие парни недоумённо смотрели ему в след. А у меня же снова загорелись щёки, и на лице застыла довольная-предовольная улыбка.

Затем мы с матерью Катериной долго ещё убирались, убирали хлев, сарай, избу мели, кушать готовили и даже пирожки настряпали. Это уже было для меня немыслимо. В конце дня я еле прогибала спину. Однако Катерина чувствовала себя вполне комфортно  и привычно. М-да, подумала я, откуда у деревенских такая силища и выносливость. Может, потому что они жили на природе, а не в городе, и черпали силы от самой матушки- природы. Точного ответа я себе дать не могла. Стоя у окна, я наблюдала за своим, так называемым отцом. Он был стройный, худой мужчина с загорелым лицом и короткой бородой. Выглядел моложе своих лет. Звали его, кажется Егор Дмитриевич. Мама Катя звала его просто Егоркой или Егорушкой.  Но меня выводило из себя, что он не замечал ни меня, ни мать. Катерина так старалась для него, готовила и подносила всё под нос. Он даже не удосуживался поблагодарить. Как будто, так и надо. Он лежал на тахте, возле мужского угла в избе и вытянул босые ноги. Вид, конечно, у него был усталый. Я понимаю, он устал, но это не повод так равнодушно относиться к жене и дочери.

Я сделала руки в боки, встала посреди избы  крикнула Катерине:

– Не делай ничего для него, мама. Он ведь даже спасибо не скажет.

– Ты ещё чего? – взбесился отец  – Тебе какое дело?!

Мама тоже смотрела на меня с недоумением. М-да, раньше так принято было к женщине относиться что ли. А Катерине, что не хотелось восстановить справедливость?!

– Ты никого не замечаешь вокруг! Особенно нас матерью. Отец должен замечать свою дочь! – выпалила я на одном дыхании.

– Когда мне замечать-то,  я устаю. Пашу целый день в поле. Иди вот так же, как я попаши, первая упадёшь – начал оправдываться отец.

– Да что ты, доченька,- вмешалась мать – Отец и так устал. Целый день в поле – подумай только.

– А мы здесь, что развлекались что ли? – снова выпалила я – Я вон спину не могу прогнуть.

И мать, и отец недоумённо смотрели на меня, словно не узнавали. Видимо, в то время так не принято было разговаривать с родителями. И девушки были значительнее мягче, чем современные, и вот так вот не могли повысить голос на родителей.

– Я не узнаю тебя, дочь? – сказала мама, вытирая полотенцем кастрюлю  – А ещё Валька говорила – повернулась она к отцу – её, как будто, подменили. Словно не наша это Ксенька – сказала мать и чуть не заплакала.

– Ну, видишь, до чего ты мать довела – сказал отец. Я сникла. Мне больше не хотелось ни с кем разговаривать и не во что вмешиваться. Не понимаю, ведь я сказала всё правильно. Мать должна была быть на моей стороне, а она такое сказала. Отец действительно относился  ней, как к мебели. Неужели женщины в то время были такие вот подавленные. Слова не могли поперёк мужьям сказать. Ладно, не моё это дело. Я легла на свою кровать и обиженно  отвернулась к стенке. Христианская религия видимо, окончательно подавляла женщин в то время. Так, не только на Руси было, но и в Англии, и в других странах.

Огненный закат необычайной красоты окрасил кусок стены на моей стороне в избе. За окном какие-то девушки, соседки может, затянули песню:

– Вышла Ду-у-уня на доро-о-огу

Помолившись Бо-о-огу

Дуня плачет, завывает

Друга провожа-а-а-ает…

Мне вдруг стало так хорошо и весело. Я вспомнила свои вечера в городе…В лучшем случае, я сама себя развлекала, в худшем выслушивала болтовню Айсылу.

Мне тоже захотелось выйти на улицу и присоединиться к поющим девушкам. А может, мы с матерью тоже пойдём гулять,  и я увижу там его? Размечталась, подумала я. Тут я услышала какую-то возню в углу. Я поднялась на кровати. Я подумала, это мать что-то делает, а может она меня зовёт. Но нет. В углу шевелилась куча мусора. Я привстала и протёрла глаза. В углу сидело какое-то волосатое существо и чуть-чуть, мне показалось, не совсем материальное, ноги у него как будто растворялись в воздухе. Он глянул на меня своей смешной волосатой мордашкой. «Боже, но у нас ведь нет животных» – тотчас промелькнула у меня мысль. Вернее, в избе у нас не было животных, только в хлеву и курятнике, собака в будке на привязи. Но я даже не успела испугаться, увидев испуганную мордашку этого существа. На лице у меня выступила невольная улыбка:

– Эй, ты кто? – спросила я.

Но маленькое волосатое существо, похожее на кота с человеческим лицом, будто, испугалось ещё больше, когда я ним заговорила, и забилось в угол, а потом и вовсе исчезло. А я сталась хлопать глазами, сидя на кровати. Ну и дела. Ко мне не сразу пришла мысль, что я увидела домового. Кстати я вспомнила, я видела его и у себя в квартире, в своей реальной жизни. Неужели они и в обычных квартирах существуют?

Я тогда лежала на своей кровати, задремав. И уже начала просыпаться, практически проснулась, тут я осознала, что по моему плечу бегает  что-то маленькое и волосатое, какой то тёмный комочек, похожий на кота. Тоже такая же мысль промелькнула  «Боже, но у нас ведь нет животных». Я была в оцепенении. Тут существо, видимо, догадалось, что я уже проснулась, и со всей прыти кинулось наутёк. Я не сразу догадалась, что это домовой. Я, сонная немного привстала на кровати, а его уже и след простыл. Он скатился с плеча, прокатился по моему животу и исчез возле шкафа. Всё. Больше я его так и не увидела, хотя мне очень хотелось ещё раз его увидеть. Я залезла в интернет и прочитала, что многие люди видели домовых и даже с ними разговаривали. Но домовые всё ровно живут в другой реальности, астральной кажется или эфирной. Домовой вовсе не злое существо, это хранитель  домашнего очага. Я также прочитала, что ему необходимо давать щедрое подаяние – домовые любят сладкое. Я нашла на кухне пластмассовую мисочку, наложила туда: печенья, конфет, вафелек, горсть изюма и спрятать было нужно в то место, куда не часто ступает твоя нога в доме. Я стала думать, куда же не часто ступает моя нога у меня в комнате – и решила поставить мисочку под подоконник, там вроде не часто ступает моя нога.  Я надеялась, что домовой как-то даст о себе знать, я и пыталась с ним громко разговаривать. Ни ответа, ни привета.  Я слышала от соседки, что домовые неохотно идут на контакт с людьми. Ну и ладно. Тогда я разозлилась и перестала класть сладости в мисочку домовому. Не хочет, не надо. Потом подумала, если так произошло. Значит не нужно, мне было с ним, общение. В жизни ничего не происходит просто так. Тем более у осознанных людей. Всё со смыслом.

Стук в окно прервал мои размышления и вернул в действительность. Я настолько ушла в свои мысли, что забыла, где я нахожусь.

Я подошла к окну. Выглянула. В окне стояла девушка небольшого роста с белой косой.

– Ксенька, айда гулять! – крикнула она. Я в оцепенении уставилась на девушку. Я ведь даже не знала, кто она. Тут зашла моя мать Катерина и положила на деревянную скамью чистое выглаженное бельё.

– О, вот и Любка пришла, подружка твоя – сказала она радостно – Иди, погуляй, чего сидишь дома-то?

– А ты пойдёшь на улицу? – спросила я.

– Я тоже скоро выйду, посижу чуток, с бабами потрещу – ответила мать.

Я накинула тёплую шаль и вышла во двор. На дворе уже начало смеркаться. Женщины запевали:

– Вышла Дуууня на дорооогу

Помолившись Бооогу

Дуня плачет, завывает

Друга провожаеет…

Под ноги мне кинулся наш петух Сенька и недовольно закукарекал, словно проворчал. Выглядело это так смешно, что я невольно засмеялась. Вообще мне нравился вечер в старинной деревне. Это нужно прочувствовать, побыть здесь. Это незабываемое ощущение – колорит древней русской  деревни. Это сейчас деревни все испохабили, а тогда жить в деревне было нечто стоящее. Проникнуться настоящим Духом русской деревни – вот, что важно.

Об этом ведь не расскажут в школьных учебниках. Там если только поведают о древнегреческих богах, или каких-нибудь  древнефиникийских, но только не о русском, не о родном.  А ведь всегда на Руси у детей воспитывали любовь к вере, к своему роду,  семье, к матери-природе, к земле предков и велели жить по совести. А что сейчас происходит? Даже взрослые, не то, что дети – не знают, ни веру, ни культуру, ни обычаи своих предков. Словно Иваны без роду и без племени. Была б я учительницей, я бы привила своим ученикам любовь к Родине и родной культуре. Вместо их любви к западным фильмам, интернету и всему иностранному. Я бы и взрослым любовь ко всему русскому родному привила бы.

Вышагивая вон со двора, я любовалась подолом своего синего длинного сарафана. Любовалась, как он волнообразно ходил туда-сюда, когда я делала шаги. И тут я вспомнила современных девушек и женщин – все поголовно в штанах, как будто, платьев и юбок не существует больше на свете и никогда не существовало. И редко, очень редко можно встретить средь толпы девушку в юбке или платье. У меня перед глазами стали плыть картинки женщин в шортах, джинсах, они были похожи на мужчин. Да, а на кого ещё то. В чьей одежде они ходят? Всё правильно – в мужской. Я поморщилась. Сейчас даже бабушки в одних штанах ходят – а уж им-то так совсем не нужно ходить.

Выйдя из своего двора – мне открылась прекрасная, на мой взгляд, картина. На скамейках сидели женщины и девушки и затягивали песни. Женщины были в кокошниках, длинных юбках, аккуратненьких платочках. Девушки были все в разноцветных длинных сарафанах, волосы у них были аккуратно заплетены в косы, редко у кого просто в пучок, на лицах лёгкий румянец. Я искренне наслаждалась картиной – наконец-то, я вижу настоящих женщин, а не какое-то их подобие. Мне, правда почему-то был приятней смотреть на женщин в юбках и платьях. Душа радовалась от этого и получала эстетическое удовольствие.

– Ну, чего ты там стоишь, как чужая – крикнула какая-то девица с жёлтой косой и двинулась ко мне. Уже прилично смеркалось и в темноте, я не узнала кто это. Я так и осталась стоять в оцепенении, не решаясь двинуться дальше. Тут девушка подошла ко мне впритык и я узнала Любу, ту девушку, которая стучалась мне в окно. «О, вот и Любка пришла, подружка твоя» – вспомнились мне слова матери Катерины.

– Здравствуй – сказала она

– Здравствуй – ответила я с улыбкой.

– Чего стоишь, как чужая. Пойдём на скамеечке сидеть, песни петь. Сейчас к нам и ребята придут,  и даже из соседней деревни прибудут – радостно сказала Люба. Услышав, что придут парни, сердце мое защемило, и я громко сглотнула слюну, как будто, долго не могла её сглотнуть. У себя в мире, я  редко общалась с парнями, и  общаться с ними, в общем-то, не умела. Всё сводилось лишь к сильному смущению с моей стороны.

Люба взяла меня под руку, и мы с ней пошли на скамейку к другим девицам. Другие девицы стали с интересом рассматривать меня. Я же смотрела на всё с  интересом, как будто считывала информацию и впитывала здешний воздух. Движения девушек были плавными, речь мягкой. «А как речь то говорит, словно реченька журчит…» – вспомнила я описание царевны-лебедя из сказки о царе Салтане.  Я, как будто, попала в другой мир и мне этот мир очень нравился.

– Друг поееехал на чужбину

Дальнюю сторонку

Ох уж эта мне чужбина

Горькая кручина…

Я вдруг вздрогнула от мысли, что могу снова увидеть того белокурого красавца. Или мне просто стало прохладно? Я поёжилась и плотнее закуталась в шаль. В небольших деревянных домиках – избах, стал загораться свет. На улицу стало выходить всё больше народу. «Ну, сейчас будет народное гулянье» – подумала я. На соседней лавке сидели мужчины разных возрастов и покуривали трубки. Я всё искала глазами того милого парня. Того красавца. Я хотела подумать «своего милого». Но решила, что рано ещё так думать. Разве он мой? Он ничейный, а может и чей-то.

– На чужбииине молодицы

Красные девицы

Отстаюся я младая

Горькою вдовицей…

На улице был свежий воздух и запах каких-то неведомых мне трав. Я с наслаждением вдыхала, как будто, первый раз вдыхала что-то необычное и мне незнакомое.

Вдох…выдох…ещё раз вдох…

На седьмом вдохе я увидела Его. Он был высок, у него были широкие плечи и королевский стан. Он подошёл к парням и стал здороваться, пожимая руки. Он передвигался как-то важно, с достоинством.

У себя дома, ну, то есть в своём мире, я увлекалась йогой, в том числе и дыхательными практиками.  Но увлечение последними, было немного опасно. Я делала сама, дома, читала из книги и выполняла. И когда я много старалась делать, то у меня начинала кружиться голова. Голова у меня могла закружиться в любое время. В том числе, когда я не контролировала своё дыхание.  Как произошло сейчас. Я начала вдыхать, но вдыхала бессознательно.

Тут у меня сильно закружилась голова и я начала терять сознание, я начала падать на траву.

– А-а-а – услышала я испуганный возглас Любы – Ксенька помирает!

Теряя сознание, я не сводила с него глаз. Мне стало смешно. Получилось, что якобы я увидела его и потеряла сознание. Единственное, что я запомнила, перед тем, как совсем отключиться  –  это его испуганный взор, направленный в мою сторону.

Через пятнадцать минут я очнулась на своей кровати в избе. Около меня стояла Люба, ещё несколько девиц, отец и мама, которая была сама не своя.

– Ксенечка, что ж ты нас как напугала то? – сказала она.

«Я увлекаюсь йогой» – хотела сказать я, но вовремя себя одернула,  сообразив, где я нахожусь.

– Что-то голова закружилась – промямлила я. Я осмотрела комнату. Его не было. Видимо он не слишком близко общался с нашей семьёй. Да и меня он не так хорошо знал, практически не знал, чтоб здесь присутствовать.

– Ладно, айда-те все, пускай она полежит, в себя придёт – сказала мать. Все стали расходиться, со мной осталась только Люба. Она как-то странно смотрела на меня. Как будто, хотела сказать что-то интересненькое. Она дождалась, пока все разойдутся, и села ко мне поближе. Затем шепнула на ухо:

– А, между прочим, он тебя целовал.

– Кто?

– Как-то Ванька, наш первый красавец на деревне, ну или второй, не помню уж.

– Подожди. Как это целовал?

– Ну, искусственное дыхание делал. Он же и практически спас тебя. Увидел, что ты падаешь, ринулся к тебе, подхватил на руки…

Дальше я уже не слышала, что говорит Люба. Я была вне себя от счастья, представив, как он подхватывает меня на руки. Щёки мои, наверно, сильно порозовели и залились румянцем.

– Ксееень, ты меня слышишь? – я увидела над собой лицо Любы, которая буквально кричала мне в ухо. Я так ушла в вои мысли, что просто не слышала, что говорит моя подружка.

– Слышу, слышу, не кричи, Любка – начала я вставать.

– Ты, как будто, опять того, в обмороке, была.

Когда Люба ушла, а  я начала довольная готовиться ко сну.

 

На следующее утро во всей деревне шла подготовка к празднику Ивана Купалы. Приходили жители и соседних деревень и сёл. У всех были такие довольные и счастливые лица. Конечно, праздник ведь. А он не каждый день. А будни для деревенских жителей всегда пахотные.

Подготовка к празднику началась еще на рассвете, я в это время ещё спала. Парни скосили траву на поляне, на которой предполагались все действа, приготовили дрова для огромного ночного костра, принесли солому, из которой нужно было сделать чучело Купалы.

Девушки должны были плести венки из цветущих целебных трав – в том числе и из полыни, которая, по поверьям, отгоняет нечисть. Несколько венков они должны были плести для себя, причем один был особенным, магическим: создавая его, девушка мечтала о парне, который ей нравится, и загадывала желание выйти за него замуж. В течение праздника она стремилась надеть его на избранника, а вечером спускала на воду. Если венок потонет – значит это плохой знак.

Не успела я открыть глаза, как к нам горницу забежала Любка.

– Ты чего спишь до сих пор? А ну вставай,  а то ярмарка уедет.

Да, девушки во дворе судачили, что приедет ярмарка в соседний посёлок. Наши деревенские девушки хотели накупить себе ленточек для косичек к празднику, платков посадских, украшений и т.д.

Я еле открыла глаза.

– А сколько идти до этого посёлка? – спросила я Любу.

– Километров пять – ответила она так,  будто бы он находился в двух шагах. О, мой Бог пять километров! Ну, конечно, деревенские, и вообще люди в то время были привыкшие много ходить. Но я-то из другого времени.

Кое-как одевшись, потому что меня торопили Люба и мама Катя, наскоро умывшись и даже не позавтракав,  мы пошли с Любой и другими девушками, из деревни на ярмарку.

Пройдя всего-то один километр, я уже почувствовала усталость и захотела пить. Я посмотрела на Любу и остальных девушек – они шли, как ни в чём не бывало.

– Я устала – шепнула я Любе. Она с беспокойством и удивлением посмотрела на меня.

– Так ещё ж ведь один километр только идём.

Она подала мне руку, я облокотилась о её руку и так пошли. Всё-таки хорошая эта девушка Люба, хорошая у меня подруга.

– Вот видишь ту девицу, у которой коса всех красивее и длиннее? – шепнула мне на ухо Люба.

Я посмотрела на самую высокую и красивую девушку среди толпы, шедшей с нами поодаль. И действительно, у неё была самая длинная и красивая туго заплетённая коса, чёрная как смоль. Она и лицом была красивее, и кожа у неё была светлее, чем у остальных. Она важно вышагивала посреди своих подруг, словно королева среди прислужниц.

– Это вон та посередине? – спросила я.

– Угу – сказала Любка.

– Вижу и что? – спросила я.

– Её зовут Христина. Будь осторожней с ней. Она  тоже претендует на твоего Ивашку.

Услышав это, я как будто, почувствовала боль физически, и у меня зазвенело в левом ухе. Мне стало очень неприятно. К тому же эта Христина видно было человек не очень хороший, важно и свысока смотрела на всех, в том числе и на своих подружек.

– А с чего ты взяла, что он мой? – в смятении и возмущении спросила я.

– Я тебя давно знаю и вижу. Ты замираешь, когда видишь его.

Такой ответ меня обескуражил, и я не нашлась, что ответить Любе.

Я шла и наблюдала за русской родной природой. Для меня она была древней. Я всматривалась и пыталась понять в какой я реальности. Или хотя бы, какой это век. У Любы и других деревенских спросить не решалась, не хотела, чтоб сочли меня сумасшедшей. Мама Катя и отец итак поражались моим вопросам.

Я наблюдала вечно зелёные ели, гигантские сосны, повислые берёзки. Какие-то непонятные мне кусты.

Ходили слухи, что в полночь на Купалу расцветает папоротник. Чудесный огненный цветок может указать счастливцу местонахождения всех кладов, как бы глубоко они ни были зарыты. Около полуночи на широких листьях папоротника появляется почка, которая поднимается все выше, выше, потом шатается, переворачивается и начинает «прыгать». Ровно в полночь созревшая почка с треском раскрывается и из нее появляется огненно-красный цветок. Человек сорвать его не может, но если увидит, все его желания исполнятся.

С днем Ивана Купалы люди связывали представления о чудесах. В ночь на Купалу нельзя было спать, так как якобы оживала и становилась активной вся нечисть: ведьмы, оборотни, упыри, русалки… Считалось, что на Ивана Купалу ведьмы тоже справляют свой праздник, стараясь как можно больше причинить зла людям. Но я, конечно, в такое не верила. Для меня «ведьма» –  это не что-то плохое. Это «ведунья» женщина, обладающая магическими способностями, ясновидением, целительством.

Кстати, мама Катя рассказывала мне, что парни из соседней деревни рассказывали ей, что на них нападали русалки, или лесные нимфы, когда они проходили через заколдованный лес. И тут я спохватилась. А не тот ли это заколдованный лес, через который мы сейчас идём?

– А не тот ли заколдованный лес, ну про который, мама Катя рассказывала,  что на парней из соседней деревни русалки нападали?

Люба сначала удивилась моему вопросу, а потом вздрогнула:

– Точно. А вдруг? Но я ведь точно не знаю, Ксень – ответила Любка.

– Ну, ладно – успокоилась я. Не знаешь и не надо, так мне будет спокойней. Меня ещё беспокоила ночь сегодняшнего празднества Ивана Купалы. У себя дома, в интернете, ну, в своём физическом мире, я же сейчас параллельный путешественник, я много читала, что славяне якобы устраивали какие-то эротические оргии в эту праздничную ночь. Девушки оставались в одних нижних сорочках и купались. А когда выходили, то сорочки у них прилипли к телу и просвечивали соблазнительные формы. И что якобы парни могли до них дотрагиваться сколько хотят.

Я, конечно, не верила в этот бред. Не верю, что русские люди такие были. На этих сочинителей интернетных я бы в суд подала за клевету. Но с дугой стороны было страшно, а что же будет этой ночью?

– Эй, – крикнула в нашу сторону Христина,- вы чего там отстаёте? Её крик немного отрезвил меня и отвлёк от беспокойных мыслей.

– Да мы сейчас идём! – крикнула ей с улыбкой Люба. Мне это не понравилось. Мне показалась, что Люба пресмыкается перед ней.

Я уже больше не могла идти, мне хотелось пить. Воду, конечно, я с собой не взяла. И, несмотря на то, что около леса, где мы шли, было сыро, мне стало очень жарко.

– Я не могу больше, я пить хочу – шепнула я Любе.

– Пойдём. Придётся маленько отстать, – сказала она, тут недалеко есть ручей.

– Это вглубь леса, что ли надо идти? – со страхом спросила я.

– Зачем, нет. Вон, на поляне – ответила Люба.

И вправду, пройдя чуть вперёд, мы обнаружили маленький симпатичный ручеёк с чистой прозрачной водой. Я ринулась к нему, набрала воды в ладошки и стала пить, словно не пила год.

– Скорее, Ксень нас же ждут. Не напилась ещё? – торопила меня Люба.

– Сейчас, сейчас – я напоследок прополоскала ладошки, рот и уже собиралась встать с корточек и идти дальше как заметила в воде прозрачное лицо, которое наблюдает за мной. Я невольно вскрикнула.

– Ты чего? – не поняла Люба

– Я в воде видела лицо какое-то, прозрачное такое.

Не успев дослушать, Любка ринулась бежать с криками:

– А-а, русалка-а! Бе-ежи-им!

Ну и пугливые эти деревенские. Сейчас современные девушки, смелее что ли. Мне ничего не оставалось, как ринуться бежать за ней. Одна в лесу я оставаться боялась. Тем более в заколдованном, мало ли кого встретишь. Но я не хотела уходить с этого места. Лицо в воде я увидела доброжелательное, а не злобное. Простое лицо. Мне хотелось остаться там и до конца посмотреть, кто это был. Но из-за Любки пришлось убежать. Но я пообещала себе, что сюда вернусь. Хотя не знала, как и когда.

На ярмарке я во все глаза следила, что там происходит и наблюдала, как происходит. Мы с Любкой накупили разноцветных ленточек в косы, красивых платков с узорами на голову, яблок на палочке в карамели, а также сахарных петушков.

Если я и получила какое-то удовольствие от ярмарки, то совсем немного, я быстро сникла и устала. Было жарко, пыльно, нечем дышать, суматоха, толкотня, много людей.

– Платки посадские!

– Рысаки орловские!

– Кренделя московские!

– Яблоки наливные! – кричали отовсюду, откуда только можно было, из разных углов. Средь всей этой толпы и пыли у меня закружилась голова и я была близка к тому, чтобы снова потерять сознание. Тут неожиданно в меня вцепилась чья-то рука:

– Не вздумай здесь терять сознание! Я тебя тут тащить не смогу, да и не собираюсь. Ты как городская кисейная барышня прямо.

Это была Люба. Её благоговейное ворчание вызвало у меня невольную улыбку. Она подвела меня к торговцу, бородатому мужчине средних лет. Он налил мне целую кружку квасу.

– Пей – сказала Люба

– Нее, я квас не пью – возразила я

– Давай, давай – настаивала Люба. Я боялась, что от кваса у меня ещё больше закружиться голова. Да и откуда я знала, какие у них тут в древности были квасы. Мужчина торговец, которого Любка называла «дядя Аверьян» тоже стал меня уговаривать выпить. Под общим напором я выпила половину кружки. Как ни странно голова у меня, наоборот, кружиться перестала. И смотреть вокруг я стала наоборот ясно и трезво, как будто пелена спала с глаз.

– Спасибо – сказала я дяде Аверьяну.

– Да не за что, не хворай больше – ответил он. Дядя Аверьян хорошо знал семью Любы и поэтому налил нам кружку бесплатно.

Пора было возвращаться домой. От мысли, что сейчас придётся опять идти пять километров, я чуть снова не упала в обморок. Я не помню, как мы дошли. Пройдя, полтора километра я снова устала и дальше шла уже как во сне. Хотя мы с Любой время от времени отдыхали на пенёчках. Странно, что тот ручей на обратной дороге нам не встретился, а Люба сказала, что вообще не помнит, того ручья, из которого я пила. Но я была уже не в силах об этом думать. «Королева» Христина демонстративно отдалилась от нас и ушла вперёд со своей свитой. Ну и чёрт с тобой, подумала я, не мне с тобой дружбу водить, не очень то и хотелось. Со школьной скамьи не любила воображал и задавак.

Я даже не помню, как вошла в свою избу. Мама и отец что-то начали расспрашивать меня. Я лишь снисходительно улыбалась им. Дойдя до своей кровати, я бухнулась туда прямо в обуви и проспала четыре часа, не пробуждаясь. М-да, как могли эти древние деревенские наши предки столько ходить. Мой организм лично такого не выдержал.

– Прямо как кисейная барышня – вспомнились мне слова Любки. Может я и барышня, но только не кисейная.

М-да, подумала я в шутку, древним деревенским жителям не понять современных городских, путешествующих во времени.

13.12.18

Меня растолкала мать:

– Ты чего спишь? Давай вставай, в праздничную ночь нельзя спать. Я ещё хочу, чтоб ты мне помогла по хозяйству. Скоро соседи начнут приходить, я буду их угощать. Потом и мы по соседям пойдём, они нас будут угощать.

Я нехотя начала подниматься. Я вышла из своего закутка в избе, где стояла моя кровать и обомлела. Посреди избы стоял большой накрытый стол, с разными яствами. Чего тут только не было и всевозможные пироги (с картошкой, с луком и яйцом, с капустой, с  яблоком), банки с солёными огурцами, солёной капустой, жареный картофель с мясом на свином сале, пшённая каша на молоке, стояли блюда со студнем и холодцом. Я открыла было рот, но потом мне стало стыдно. Мать сама всё это готовила, а я спала в это время и ей не помогала.

– Мам Кать, что тебе помочь?

– Пойдём, фрукты сушёные из погреба достанем, и грибы.

Мы спустились в погреб. Там было холодно и неуютно. Я поёжилась. Достали мороженые яблоки и груши, грибы сушёные, ещё кое-что. В погребе на старом пыльном столе в углу на меня смотрело странное существо, похожее то ли на меленькую обезьянку, то ли на кота с человечьим лицом. Но заметив, что я уставилась на него, тут же соскочил с пыльного стола и исчез.

Мама Катя заставила меня нарядиться. Она нарядила меня в сарафан, тоже синего цвета, но он смотрелся гораздо наряднее, чем мой повседневный. Она так же заставила нарядиться и отца. Оказывается, ей отец помогал накрывать стол. Ну, что ж молодец.

Наконец, к нам пришли гости. Куча народа. И я никого из них не знала. Какие-то молодые парни, девушки, бабушки. Одна из бабушек произнесла, какую то прибаутку. Гости прямо стоя угостились нашими блюдами, затем объявили, что идут дальше.

– Вот и мы Ксенечка, тоже сейчас вот так походим. Потом пойдём к водоёму, что за нашей деревенькой, там костры будут разжигать – сказала мне мама Катя.

Во дворе пели песню и играли на гармони:

Чудный месяц плывёт над рекою,

Всё в объятьях ночной тишины.

Ничего мне так в мире не надо,

Только видеть тебя, милый мой.

Только видеть тебя бесконечно,

Любоваться твоей красотой…

Я, мать и отец, нарядные, вышли из дома и направились в гости.  Мы прошли три дома по улице и остановились у большущей избы, в которой горел яркий свет. Оттуда слышались громкие возгласы, пение, смех, словом народ гулял на славу. Я шла как завороженная в предвкушении чего-то прекрасного и волшебного. Шутка ли – попасть на праздник  к нашим предкам, да и ещё такой весёлый и загадочный, как Купала. Для меня, наверно, это было дороже любых земных путешествий и земных удовольствий.

Моя мать, наряженная в новый сарафан, и красивый узорчатый платок, постучала в дверь. Дверь отворила улыбающаяся нарядная женщина в кокошнике.

– Здравствуйте, гости дорогие. Заходите добро пожаловать к нашему столу – произнесла она торжественно.

Мы вошли. Внутри всё было чисто и красиво. А посередине горницы стоял такой же стол, как и у нас, накрытый всякими яствами. Родители, войдя стали здороваться с какими-то незнакомыми мне людьми. Справляться об их здоровье. Я задумалась о чем-то, о своём. Изумлению моему не было предела, когда откуда из глубины комнаты появился Он. Мой Ваня. По его лицу тоже было заметно, что он изумлён, но больше рад. Я стояла, как вкопанная, не могла ни шаг назад сделать, ни шаг вперёд. Так, получается, это его дом. А женщина в кокошнике его мать. Здорово. Ах, Катерина, ах лисица, ничего не сказала мне.

Тут он осмелел и уверенно подошёл ко мне. Я покрылась багровым румянцем.

– Ну, здравствуй, Ксения.

– Здравствуй, Иван.

Как хотелось сказать мне, что меня зовут не Ксения, а Снежана, моё настоящее имя.

Он продолжал смотреть мне в глаза, не мигая, словно хотел утонуть в них. Я тоже смотрела в его глаза и не хотела отводить взгляда. Все вокруг как будто исчезли. Люди громко смеялись, но я не слышала их. Я только заметила, как мама Катя на меня украдкой поглядывает. Что она задумала?  Нарочно меня сюда привела?

– Странно, – продолжал Ваня,- Я раньше и не замечал тебя, ну, девка и девка, у нас таких в деревне полно, а сейчас только о тебе и думаю, спать из-за тебя не могу.

Услышав это, мне захотелось броситься к нему на шею. Но я сдержалась. Я, наверно, стояла вся красная, как помидор, глаза мои были на мокром месте. Я вдруг решила осмелеть – взяла его за подбородок обеими руками, притянула к себе и поцеловала в щёку. Я почувствовала его горячее дыхание и частое сердцебиение. Он, конечно, был изумлён. Но как мне показалось ещё и немыслимо рад. Тут случилось странное, все гости вдруг обернулись в нашу сторону и уставились на нас. В то время так нельзя было вести себя с посторонним парнем. Но я не знаю, что на меня нашло. Может от переизбытка чувств. Мне казалось, что все женщины смотрят на меня осуждающе, особенно мама Вани. Родители тоже смотрели в недоумении.

Гости продолжали смотреть на нас в упор. Мне вдруг стало не по себе. Я почувствовала себя не в своей тарелке. Вдруг я сорвалась с места и побежала вон из избы Вани.

– Ксюша, ты куда? – крикнула мне вслед мать.

На дворе уже было совсем темно. Только огоньки в избах мелькали. Я побежала, не оглядываясь куда-то в тёмный лес. Я убежала так быстро, что не видела, побежал ли Ваня за мной или остался стоять в оцепенении. Осуждал ли он меня, либо наоборот, ему было за счастье.

(14.12.18)

Пока я бежала, заметила, что праздник кипит во всей деревне. И от этого так весело и хорошо на душе. Я бежала пока не кончились деревенские домики. Затем свернула на просёлочную дорогу. Впереди был тёмный лес. У меня почему-то не было никакого страха – я уверенно направилась прямо туда.

Но странно, между деревьями и кустами я заметила какие-то отблески. Что светлячки так ярко светят? – удивилась я. То, что я увидела дальше, вызвало у меня полное оцепенение.

В чаще леса танцевали длинноволосые девушки в длинных белых сорочках. Эти девушки были не совсем материальные, они были полупрозрачные, словно призраки. Они исполняли какой-то танец, медленно и грациозно. Лица их были чисты и наполнены благоговения. На лицах их не было никакой агрессии или злобы. Кто они? Русалки? Лесные нимфы? Я не могла себе ответить на этот вопрос. Я, наверно, минут пять стояла, как зачарованная, не двигаясь с места, и любовалась их танцем.

Вдруг внутри круга, в котором танцевали лесные девы, что-то зашевелилось. Я подумала это такие кусты большие. Но приглядевшись, я увидела там старика с бородой, смешным лицом и гладкой полупрозрачной кожей, с которой стекала вода. Я сразу догадалась, что это Водяной. Он сидел на троне, который каким-то образом был смастерён из кустов и палок. О, подумала я, оказывается не только у людей в деревне праздник, ну и лесных сущностей. Лесные девы подходили к нему по очереди во время своего чарующего танца. Но странно, что водяной сидел с кислой миной и скучающим выражением лица. Вот тебе на, подумала я. Такие красотки возле него танцуют, а он, видите ли, сидит скучает. Я шевельнулась и случайно как назло наступила на какую-то кочку. Я вся побагровела от страха. Но лицо водяного вдруг оживилось, когда он заметил меня. И его кислую физиономию как  рукой сняло.

– Подойди сюда, девица. Чего ты там прячешься, нас не надо бояться – добродушно произнёс он. Да и голос у него были приятный и к себе располагающий. Я уверенно подошла.

-Здравствуйте, уважаемый Водяной – сказала я и поклонилась. Девушки прекратили свой танец и смотрели на меня с интересом. Но в их глазах была какая-то отрешённость и беспристрастность.

– Как звать тебя? – спросил водяной, довольно развалившись на своём троне из кустов и веток.

– Снеж..Ксенией – потупилась я. Водяной нетерпеливо дёрнул плечом.

– Да нет, настоящее имя своё скажи.

– Снежана – почти вскрикнула я, довольная, что наконец-то могу сказать кому-то своё настоящее имя.

– Вот так-то – произнёс Водяной, довольно фыркнув,- А что ты делаешь здесь, Снежана?

– Ну, я с родителями живу. Вон в избе около бани.

– Я спрашиваю, как ты попала в эту реальность? Ведь это прошлое. Как ты попала в эту параллельную реальность? Ты ведь из 2018-го года? Сейчас же 2018-ый уже.

От этих его слов сердце моё затрепетало. Наконец-то, я хоть с кем-то могу поговорить на эту тему. А то внутри в себе было тяжело держать.

– Откуда вы знаете? – я смотрела на водяного, как завороженная.

– Я всё знаю – махнул рукой водяной.

– А кто эти девушки? – спросила я

– А, эти. Это все утопленницы. Но кто-то по-другому умер, не помню уж.

– Но вот же они живые. Вон танцуют – не поняла я.

– Так и после физической смерти жизнь есть. Вот же мы живём,- рассмеялся Водяной, – Я тоже когда-то человеком был, лет триста назад. Это только недалёкие люди думают, что после физической кончины нет жизни. Могу тебе по секрету сказать, дорогая моя, смерти нет вообще. Только когда человек воплощается на земле, он забывает об этом. Ему ещё предстоит долгий путь выхода из своей земной спячки.

Слова Водяного настолько поразили меня, что я слушала его как зачарованная, боясь перебить.

– А со мной что? – спросила я, – Как я здесь в этой реальности оказалась?

– Ты ведь всегда мечтала попасть к предкам, посмотреть, как они живут. Ты считала, что они живут веселее, чем современные люди.

– Да, это так. Но я и сама себе в этом не признавалась.

– Ну, вот и получай. Как говорится, бойся своих желаний. Это тебе от Бога. Благодари Бога.

– Хорошо, поблагодарю. А тебя можно поблагодарить?

– За что же? – спросил водяной с улыбкой.

– За то, что ты мне это всё поведал. И за то, что я тебя здесь встретила, и девушек этих. Ничего же в жизни случайно не бывает.

Водяной довольно развалился на троне и заулыбался до ушей.

– Милый Водяной, скажи, когда я обратно- то домой попаду? В свою реальность? У меня ведь там тоже родители есть. И они, наверно, скучают и ждут.

Водяной задумчиво смотрел куда-то вниз, в одну точку.

– Доверяй жизни и ничего не бойся – только и произнёс он.

Затем всё вдруг вмиг исчезло. И водяной, и танцующие девушки. Как будто, и не было их. Остался только пустой трон из кустов и веток. А я так и осталась стоять в оцепенении.

В деревне поговаривали, что в ночь на праздник Купала всякая нечисть просыпается. Что нужно быть осторожным, особенно в лесу. Но, стоя здесь в лесу одна, я не чувствовала никакого страха. Наоборот, умиротворение и предвкушение чего-то мистического, необыкновенного. Тут я услышала крики:

– Ксеня, ау! – женский голос

– Ау, Ксю-ю-юша! – мужской голос.

Голоса, как будто, слышались с четырёх сторон. Боже, а вдруг это мама Катя меня ищет, и отец, может даже и Ваня. Я ринулась вон из леса. Пытаясь бежать на звуки голосов. Я побежала, как ошпаренная и о всего маху столкнулась с Ваней. Я налетела на него, и мы вместе с ним упали. Конечно, мне были сладки его случайные объятия. И ему, наверно, тоже. Но я с тоской посмотрела на него. Ведь придётся нам расстаться, когда я вернусь в свою реальность.

– Ксения, ты куда убегла-то? Там тебя мать с отцом ищут, и Люба.

Тут к нам подбежали мама, отец и Люба.

– Ксюшка, – кинулась ко мне мать,- ты зачем в лес убёгла, с ума сошла? Мы же тебя уже давно ищем, уже во всю праздник идёт.

Мне стало жаль мать. Она как будто, больше всех переживала за меня. Я резко прижала её к себе, чтобы успокоить. И в моих объятиях она успокоилась. Потом ко мне подошёл мой отец Егор.

– Ты жива? – спросил он обеспокоенно и окинул меня взглядом с ног до головы. Я обняла и его. Затем настала очередь Любы. Только с Ваней мы не обнялись. Непринято так было раньше. Обниматься с посторонним парнем, да ещё при родителях. Вот если б я была за ним замужем, обнимайся пока не лень. Всё ровно придётся с ним расстаться. Я чувствовала, что уже пора домой. Туда. В мою действительность. Что-то внутри влекло меня. Я чувствовала, что уже исчезну после этой праздничной ночи Купалы.

(17.12.18)

Родители повели меня за деревню, в близлежащий водоём. Когда мы пришли туда, я ахнула. Уже вовсю гудел праздник. Пели праздничные песни. Горело четыре больших костра. Девушки сняли венки со своих голов, которые плели из разных трав, поместили внутрь лучинку и собирались опустить венки в реку. Моя мать нетерпеливо стала толкать меня в бок. Она дала мне большой венок и поместила в него лучинку. Милая моя, она и венок для меня сплела, пока я бегала. По поверьям, если венок потонет сразу, значит, суженый разлюбил и замуж за него не выйти. У кого венок дольше всех проплывет, та будет всех счастливее, а у кого лучинка дольше прогорит, та проживет долгую-предолгую жизнь. Христинка опустила венок первая, за ней её подруги, затем Люба, я и ещё две девушки из соседней деревни.

К ужасу Христины, её венок потонул первым. Она была в ужасе. Сначала она скорчила гримасу, затем расплакавшись, убежала куда-то в лес. За ней побежали аж целых три парня, три её ухажёра. А мой венок проплыл дольше всех и лучина в нём долго не догорала. Я видела, как Ваня тепло смотрит на меня, я знала, что этот взгляд доказывает, что он искренне рад за меня. Я тоже очень радовалась, ведь я буду счастливее всех и проживу долгую жизнь.

Погадай, мне не страшно, видишь там вдалеке –

Где-то папоротник в чаще, и плывут венки по реке

На Ивана, на Купала красна девица гадала… – слышалось отовсюду.

Но пели и другие песни. Мне лично слышалась какая-то мистическая музыка, всё вокруг было таинственно. Часть парней и девушек начали танцевать возле костра, матери стали кидать в костры рубашки своих хворых детей.  Считалось, что вместе с одеждой сжигается и болезнь.

М-да, купаться я уже не успела, купаться нужно было до захода солнца. М-да, из-за меня мои родные опоздали на праздник. Впереди ждало самое страшное – нужно было прыгать через костёр. Я видела, как Ваня как-то умоляюще и вопрошающе смотрит на меня.

– Он хочет, чтобы ты взяла его за руку, и вы вместе прыгнули через костёр – шепнула мне на ухо Люба, – Тогда вы сможете пожениться без проблем. Дерзай, дорогая. Назло тётке Вальке.

Я улыбнулась Любе, и её тёплым словам. Но с другой стороны меня распирала тревога. Как мы поженимся? Я же из другого мира. Что-то беспокоило меня. Я чувствовала, что мне надо возвращаться в свой мир. Я знала, что эта волшебная ночь Купалы для меня будет последней здесь, в этом мире. А как же мне забыть всех близких мне здесь людей. Как забыть маму Катю, папу Егора, Любу. Но главное как забыть его – Ваню?

Я вдруг вспомнила о папоротнике. Об этом легендарном и мистическом цветке. Пожалуй, всем знакома легенда о цветущем цветке, только в ночь праздника Купалы. Из центра куста показывается цветочная стрелка с бутоном, похожим на горячий уголь, а ровно в полночь на мгновение появляется сам огненный цветок. Если его сорвать – можно приобрести способность видеть клады, зарытые в земле, понимать язык животных, открывать все замки, просто приложив к ним цветок, обрести дар предвидения, принимать любой облик и становиться невидимым.

Поговаривают, что чтобы найти главный символ праздника, необходимо очертить вокруг себя освященным ножом круг и дожидаться полуночи.

Сорвать цветок папоротника трудно, так как этому всячески препятствует лесная нечисть: окликает, зовет знакомым голосом, шумит. Отзываться или поворачиваться ни в коем случае нельзя – можно лишиться жизни. Добыв цветок, нужно спрятать его за пазуху и бежать, не оглядываясь назад.

Но срывать цветок я так-то не собиралась. Меня вдруг повлекло в лес. Но сейчас же нужно прыгать через костры. Да что я, какая сумасшедшая, ругала я себя. Но голос внутри отчётливо говорил без слов, что я должна встать идти в лес. Как будто, меня там ждёт кто-то важный. Поспорив с голосом немного, я всё же сдалась и незаметно умыкнула.

В лесу было загадочно и таинственно и тихо. Никакого страха я не чувствовала. Наоборот, внутренне спокойствие и ожидание чего-то такого, что вызывало трепет души.

Затем я резко напряглась. В лесу я была не одна. Я нехотя спряталась за кустик. Хотя зря спряталась. Это была безобидного вида женщина средних лет, с лукошком в руках.

– Э-эй, цветок папоротника-а явися, покажися – как-то смешно приговаривала она, ходя туда-сюда и время от времени, нагибаясь к траве. Я вздохнула с облегчением и решила выйти к женщине, поздороваться, вдруг она тут заблудилась.

– Бог в помощь, – вышла я из-за своего кустика, – Вы тут не заблудились?

Дальше произошло нечто странное. Женщина взглянула на меня таким странным отстранённым взглядом, словно была призраком, и всё земное ей давно уже было неважно. Затем тут же исчезла, словно её и не было.

Ну, вот ещё, не хватало мне ещё призраков встречать. Она призрак или параллельная путешественница? Бывает такое, физический мир пересекается с более тонкими мирами, идентичными физическому.

Я пожала плечами и снова спряталась за свой куст. Страха по-прежнему, я не чувствовала. Это хороший знак. Если б была какая-нибудь опасность, внутренний голос тут же предупредил бы меня. Значит, женщина не была нечистью и не представляла никакой опасности для меня. По поверьям, я должна была очертить круг вокруг себя освещённым ножом. Но где же я возьму нож, да ещё и освещённый? Я полулегла на траву и хотела поискать какую-нибудь палочку что ли, чтобы очертить ей вокруг себя защитный круг. Но вдруг чуть поодаль себя я заметила что-то сверкающее. Я нагнулась поближе, и оказалось, что это сверкает небольшой ножик в сине-белой рукоятке. Откуда он здесь? Что за чудеса. Может кто-то до меня здесь был, тоже искал цветок папоротника. Это было уже неважно. Внутренний голос отчётливо торопил меня. Я быстро взяла нож и очертила вокруг себя защитный круг. Скоро должен явиться папоротник, я это чувствовала. Но потом началось. Крики и крики. Это нечисть кричала. Я знаю. Сначала голосом моей милой мамы Кати, затем голосом отца, затем Любиным. Потом Его голосом, Вани. Его голос был такой родной, тёплый, приятный. Я чуть было не соскочила из круга, ну что-то внутри меня силой удерживало. Вот ведь проклятая нечисть, на больное давит. Крики становились всё громче и напористее. Было ощущение, что обладатели криков вот-вот выйдут из-под кустов. Я опёрлась на локти, лёжа на траве, внутри своего очерченного круга и заткнула уши руками. Я уже больше была не в силах этого слышать.

– Да заткнётесь вы или нет?! – вырвалось у меня с отчаяньем и злостью.

Вдруг наступила тишина, и я почувствовала что-то хорошее. Прямо передо мной стал сверкать большой куст. Да прямо сверкать разноцветными огоньками. Я сначала было подумала, что это светлячки.

Из центра куста показалась цветочная стрелка с бутоном, похожим на горячий уголь, а затем показался и сам огненный цветок. Он был он красно-жёлтого огненного цвета. Настолько красивый, что не мог подвергнуться никаким описаниям. Я смотрела во все глаза, как зачарованная. Было такое ощущение, что цветок был, как будто, живым и дышал. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

– Привет, цветочек папоротника – сказала я, – Ты явился ко мне.

Цветок папоротника, как будто, кивнул мне.

Что-то внутри потянуло меня сорвать цветок. Я считала это варварством – рвать такую нереальную красоту. Зачем он мне, если я всё ровно исчезну в свой мир. Я же не смогу забрать его собой. Это так же как после физической смерти, мы же не сможем забрать материальные предметы в Потусторонний мир.

Но цветок, как будто, сам говорил мне, чтобы я взяла его с собой. Я подошла к цветку и протянула к нему руку. И о чудо, не пришлось даже его рвать, я протянула руку, и он, как будто, сам упал мне в руку.

От него, как будто, исходил жар. Я прижала его груди и побежала из леса, как ошпаренная. Никогда в своей жизни я ещё так не бегала. Пока я бежала, меня начали преследовать голоса. Они громко кричали голосами моих близких в этом Мире людей – мамой Катей, папой Егором, а также Любиным голосом, и, наконец, голосом Вани. Я поняла, что это нечисть развлекается. Я старалась не смотреть по сторонам. Но, по-моему, всё ровно никого не было. Только истерические крики и всё. В процессе бега, держа одной рукой цветок, я попыталась закрыть ладошкой хотя бы одно ухо. Когда я добежала до окраины леса, к счастью истерические вопли прекратились. Вот так вот, нечисть. И кто кого?!

Я полюбовалась ещё раз прекрасным цветком, который сиял жёлто-красным свечением, и двинулась дальше. Когда-то в своём Мире, ну, то есть в 2018 году, я читала в одной книге, что цветка папоротника не существует в физическом мире. Он начинает цвести в мире Астральном и в ночь на праздник Купалы показывается в материальном мире.

Я вернулась на окраину деревни, к водоёму. Там был разгар праздника. Я- то думала, уже никого не будет, так как была глухая ночь. И мне, если честно, уже хотелось спать.

Но у водоёма веселье было в самом разгаре. Парни и девушки брачного возраста играли в горелки, гонялись друг за другом, плескали друг друга водой. В огне матери сжигали рубашечки, в которых были одеты хворающие детки. Считалось, что вместе с одеждой сжигается и болезнь. Были разожжены четыре костра, пламя которых поднималось прямо до небес. Парочки, взявшись за руки, прыгали через костры. Я поразилась, как можно прыгнуть через такой большой костёр, не задев язык пламени и не обжечься. Но, тем не менее, ребята прыгали именно так.

У наших предков сила костра – в очищении. Молодые девушки прыгали через него, чтобы получить защиту от дурного – сглаза, порчи, и прочего. Пары перескакивали через огонь, держась за руки – считалось, что если перепрыгнуть, держась вместе до конца, быть скорой свадьбе и долгой совместной жизни. Да и вообще, если уж прыгать, то высоко и далеко – это непременно принесёт счастье.

Ко мне ринулась Люба.

– Где ты ходишь? Ваня тебя уже заждался. Вы должны с ним взяться за руки и прыгнуть через вон тот костёр, у реки.

Я громко сглотнула слюну. Я, если честно, очень боялась прыгать через костёр. Можно подумать, что у себя во времени, я часто прыгала через костёр. Это им привычно, предкам нашим, а мне – путешественнице во времени, было очень страшно.

– Я..я боюсь, я не пойду – попятилась я.

– Ты чего? – Люба удивлённо посмотрела на меня,- Ты всегда обожала прыгать через костёр и делала это мастерски. Я не узнаю тебя, Ксеня.

«Да никакая я не Ксеня!» – хотелось крикнуть мне. Но я сдержалась. Если бы знать ещё кто такая Ксения. Моя прошлая жизнь? Или что это вообще? Бесполезно было задавать себе эти вопросы. Я всё ровно не знала ответа.

Тут к нам подошёл Ваня. Он робко и умоляюще посмотрел на меня. Я поняла, что он очень застенчивый. Большой, но застенчивый. Люба вложила мою руку в его руку. К нам подошли мои родители и его.

– Всё, идите – сказала мама Катя, – идите вот к тому крайнему костру у реки.

Мы с Ваней как два послушных ученика, выслушавшие наставление учительницы пошли к крайнему костру. Подойдя мы в растерянности остановились. Ну, ладно я то не прилыгала ни разу, но Ваня-то, наверно, прыгал уже и не раз. Если честно, я уже устала от всего этого и была в состоянии близком нервному срыву. Слышать эти истерические вопли нечистых сил в лесу, оказалось для меня большим стрессом. Да ещё и очень хотелось спать. Организм, как будто, спасал меня таким образом. Как только у меня стресс, то я сразу хотела спать. Костёр, конечно, был красивый, но от него рябило в глазах. Мне уже надоело бессмысленно томиться на месте, держа за руку первого красавца не деревне, только через чур уж стеснительного и нерешительного. Я с укором посмотрела на него. Он прочитал в моём взгляде укор.

– Я ни разу не прыгал через костёр – жалобно пролепетал он.

– Как так? – спросила я,- Ни разу?

– В основном у нас же принято в парах прыгать. Я тогда ещё не встретил девушки, с которой хотел бы прыгнуть, взявшись за руки.

Я вздрогнула. Сердце моё стало биться чаще, глаза засверкали надеждой, но я себя не выдала.

– Понятно. И что нам теперь делать?

Он сделал удивлённое лицо.

– Но ведь ты? Ты же уже прыгала?

Мне вдруг захотелось просто взять и проснуться у себя дома, в своей кровати. В своём времени, своей реальности. Так я сильно устала. Родители его и мои тоже с удивлением посматривали на нас, дескать, что они не прыгают.

Вдруг Ваня изо всех сил сжал мою руку. Отошёл подальше на два шага. Напрягся, согнулся, как пантера и мы с ним взлетели над костром. Как это получилось, даже сама не понимаю. В тот момент я забыла обо всё на свете, самое главное о мелких беспокойствах, о том, что я хочу спать и скучаю уже по своему настоящему дому.

Я испытала бурю восторженных эмоций. Их было просто не счесть. Как и остальных парочки, прыгающие через костёр, мы нисколько не задели ни одного языка пламени. Не успев очухаться, после прыжка к нам подбежали родители, его и мои, Люба и другие девушки, жители нашей деревни, соседи из другой деревни. Все смотрели на нас, как будто, мы уже обручённые, если не молодожёны. Сквозь толпу я заметила взгляд Христины полный ненависти ко мне. Что ж, завидуй молча, подумала я. Затем она перевела взгляд на Ваню, тут её взгляд смягчился, стал нежнее. Но тут она резко отвернулась, сломала об колено какую-то палку и недовольная ушла куда-то. За ней кинулись двое парней. Ой, да иди уже куда-нибудь подальше, подумала я, и мне на глаза больше не попадайся. Ко мне нагнулась Люба и радостно сообщила:

– А ты видела как эта стерва взбесилась?

– Видела, Любушка, видела и получила истинное удовольствие от того, что она взбесилась – ответила я. Мы с Любой громко рассмеялись. Наш смех был заразителен. Ваня тоже заулыбался, правда, он не понимал, над чем мы смеёмся.

Утро после триумфа – всегда тяжёлое. Я проснулась в семь утра. У себя в Мире, я просыпалась и раньше. Петуха не слышала, он видимо, давно уже пропел. Зато домовой скребся об угол. Я увидела его и заулыбалась. Такой он был смешной. Я взяла свой тапок и, шутя, кинула в него. Он вздрогнул, испугался, вытаращил глазёнки и со всего дёру кинулся наутёк. Я ещё долго потом смеялась. Но надо было вставать. Я даже не помнила, как оказалась в своей кровати у себя в избе. Не помнила, как прошёл праздник. Я встала и посмотрела в зеркало, висевшее на стене. Боже мой, ну и вид. Волосы взлохмачены, глаза отёкшие, лицо красное, как после болезни. Уф-ф, не дай бог в таком виде показаться Ване. Утро было таким спокойным. Солнышка не было. Такое ощущение, что под утро пролил дождь. В своём углу храпел папа, и спала без задних ног мама Катя, порывисто и тяжело дыша. Бедная. Так много пашет, с утра до вечера, пусть хоть поспит вдоволь. У меня было такое состояние, как будто, моё артериальное давление было сильно понижено или, наоборот, повышено. Сердце сильно колотилось. Эх, был бы аппарат, измеряющий артериальное давление. Ну, откуда он в XVI ли XVII веке. Около кровати на тумбочке я заметила плетёный мешочек. Что это? Я взяла его, потрепала в руках, наконец, открыла. Там лежал мой цветочек папоротника, но уже в засушенном состоянии. Он и в засушенном состоянии выглядел прекрасно. Поразительно, но я даже не помнила, как положила его в мешочек и где я вообще взяла этот мешочек? А через костёр я тоже с ним прыгала? Приехали. Я даже этого не помнила. Снежана, ты ведь вроде не пила – пожурила я сама себя. Я заспанная, и сонно пошатываясь, прошлась по горнице. Как у нас стало свободно. Наш праздничный стол был сдвинут с середины зала к окну. Вся еда была закрыта полотенцами. На столе осталась стоять банка маринованных грибов. Я по привычке хотела отнести её в холодильник. Тут я оглядела деревенскую избу и опомнилась. Снежана, ты чего? Ты же в XVI веке или, Бог знает в каком. Откуда тут холодильник? Рассмеявшись, сама над собой я взяла банку с грибами и отнесла её в погреб.

(24.12.2018)

Мой отец в этой реальности, в которой я сейчас находилась, Егор Дмитриевич, проснулся в десять утра. Я слышала в своём углу, прикрытом ширмочкой, как он тяжело пробудился, и вышел, причмокивая во двор, держа руки на груди от холода. Я думала, он вышел подышать воздухом, но он зачем то зашёл в конюшню.

Потом вернулся в избу и вылил себе на голову кувшин с водой.

Заметив меня, он как-то странно посмотрел на меня. Затем встал напротив меня и уставился мне в глаза. Я не поняла, что же с ним происходит. Может он с сильного бодуна? Или совсем ещё даже не протрезвился.

– Ты чего? – спросила я.

Подумав с минуту, он произнёс, глядя мне в глаза:

– Ты ведь не моя Ксения. Не моя дочь. Так кто ты такая? А где Ксения?

Я, честно говоря, словно онемела от изумления. Вот тебе и заурядный человек, как я о нём сначала подумала.

– Ты в своём уме? Не протрезвел ещё?

– Я свою Ксению знаю. Ты не она. Кто ты такая? Откуда ты? – продолжал Егор. Честно говоря, я не совсем ему доверяла, поэтому выкладывать, кто я такая и откуда, мне не хотелось. Глаза у него стали такие, будто, он был одержим.

– Говори, кто ты такая? – стал он подходить ко мне ближе.

– Ты вчера не слишком перепил? – попятилась я.

– Говори, а ну, говори, кто ты и откуда? – глаза у него сделались совсем сумасшедшие. Он схватил меня за косу, но я вывернулась. Затем он схватил железное ведро, хотел, видимо, надеть мне на голову, и кинулся с ведром за мной. Я, как бешеная кинулась к выходу. Ведро у него с грохотом упало. От шума падающего железного ведра пробудилась мать.

– Мам, он с ума сошёл! – крикнула я, что есть мочи.

– Ты совсем обезумел что ли? – рявкнула мать и кинулась на него уже с другим ведром, тоже железным, но оно было побольше. Она надела ведро ему на голову и ударила по ведру палкой. Егор упал на пол и замер. Я испугалась, не убила ли она его.

– Не бойся, щас встанет, это я его раньше так успокаивала, когда он пьяный буянил, не помнишь? – спокойно объяснила мне мать.

– Не помню – ответила я и обняла маму Катю за плечо. Затем я повела её к её кровати. Она, бедная ещё хотела спать. Я перепугалась не на шутку из-за поведения Егора. К тому же я очень хотела домой, в свою реальность, в своё время. Ну, хорошо у предков. Ну, сколько можно? Погостила и ладно. Я скучала по своим реальным родителям и даже по Айсылу. Я чувствовала, что мне уже пора домой. А, тут ещё, этот с ума сошёл, мой здешний папаша. И к тому же, кто была такая Ксения? Моя прошлая жизнь? Сама себе ответить я не могла на этот вопрос.

Мама Катя снова улеглась спать. Тут на полу с железным ведром на голове пробудился Егор Дмитриевич. Он тяжело встал, причмокивая, снял ведро с головы, вернулся в свой угол, лёг и захрапел. Вот тебе раз. Как он мог догадаться про меня? Что я не его дочь? Ведь, по сути, он был прав. В жизни бы не подумала, что именно он, может догадаться, что я на самом деле не Ксения. С другой стороны глаза у него были какие-то бесноватые..Уф-ф. Я вздохнула, не в силах больше об этом думать. Выпила залпом стакан воды, вроде немного стало легче, а то что-то меня сильно беспокоило. Блин, надо же возвращаться. Когда же я вернусь? У меня было смутное ощущение, что что-то не так, что я нахожусь в коме. Вдруг передо мной предстала картина. Мои реальные родители, из моего времени, сидят у моей кровати. Вид у них расстроенный. Я лежу на своей кровати под капельницей. Я в коме. Я не пробуждалась уже три дня. У мамы мертвенно-бледное выражение лица. Рядом со мной сидит на кровати наш знакомый доктор Иван Валерьянович. Он что-то рассказывает моим родителям, успокаивает их. Ну, что он им говорил, я не слышала. Каким-то шестым чувством я поняла, что застряла между мирами и могу и не выбраться, если не сделаю что-то сама. Та и останусь в коме, а ещё хуже и умру в физическом и останусь жить в этом мире наших предков. Боже. Такого поворота событий я не ожидала. Но что же мне сделать самой?

– Домовой, может, ты подскажешь? – вдруг вслух спросила я. Тут посреди комнаты возникло маленькое существо из тёмной шерсти, напоминающее кота с человеческим лицом. У него были испуганные бегающие туда-сюда глазки. Он стал размахивать ручонками и шевелить губами. Но я совсем не слышала, что он говорит.

– Что? – не поняла я.

Тут у меня закружилась голова. Я вдруг, неожиданно для себя, стала пинать деревянную стену избы, щипать себя за ухо. Больно ударила себя по плечу. Я должна была потерять сознание здесь, чтобы прийти в себя Там. Я снова изо всех сил пнула стену. И тут я почувствовала, что исчезаю. Мысли стали лихорадочно сочиться сквозь меня. Как выдержать разлуку с Ваней? А мама Катя? Я что больше не увижу эту прелестную женщину? А Люба и отец Егор?

Тут наступило легкое забытье. Затем какой-то бело-голубой тоннель. И затем я наконец-то проснулась в своей кровати. В своём настоящем доме. В своём времени – в 2018 году. Я открыла глаза и улыбнулась, увидев часы кукушку на стене, которые висели на стене над моей кроватью, со времён моего детства.

– Снежа! – кинулась ко мне мать.

– Снежана – простонал папа и вздохнул с облегчением. У папы были красные глаза и на мокром месте. Мне стало, очень жаль его. Бедные родители, они ведь Бог знает, что подумали. Они могли подумать, то я так и не проснусь.

– Папа! – кинулась я на шею к папе. Затем обняла маму и даже доктора Ивана Валерьяныча!

– Снежаночка, что же ты, как спящая красавица то и не просыпаешься? – причитала мама. Оказывается я действительно три дня лежала в коме. Но врач успокаивал родителей, что бьется сердце, и дыхание у меня было умеренное.

Тут раздался звонок в дверь.

– Кого несёт так не вовремя? – проворчала мама и побежала открывать. Звонки в дверь были очень напористыми. Тут я услышала знакомый писклявый голос и невольно улыбнулась. Даже не поздоровавшись, Айсылу с порога начала расспрашивать:

– Где она? Что с ней? Она пришла в себя? – Айсылу как вихрь влетела в комнату, даже не разуваясь. Наши взгляды пересеклись. По её приветливому взгляду было видно, что она не обижается на меня и более того даже переживала за меня. Она вздохнула с облегчением, нагнулась ко мне и обняла меня. А я обняла её. Затем мы стали обниматься и смеяться все вместе, я, мама, папа, Айсылу и даже Иван Валерьянович. Мама с Айсылу решили приготовить праздничный ужин в честь моего пробуждения. Доктор Иван послушал меня, проверил сердце, померил мне давление.

– Ну, что с ней, Иван Валерьянович? – нетерпеливо спросил папа.

– Вы знаете, это невероятно, но абсолютно всё хорошо. И пульс, и давление, всё в норме. Отец, мать и Айсылу изумлённо переглянулись.

Когда мама с Айсылу ушли на кухню, а папа пошёл провожать Ивана Валерьяныча, я осталась одна в комнате. Мне вдруг стало тоскливо и грустно. Я подошла к окну, уже начло смеркаться. «А в том мире, у наших предков, сейчас только раннее утро» – со светлой тоской подумала я. А вдруг мама Катя уже проснулась? Что она сейчас делает? А Ваня? Будет ли он вспоминать меня? А та Ксения? Где она была, пока я была ей или в её теле, так что ли сказать? Нет, на такие вопросы я не могла сама себе ответить.

(25.12.2018)

На следующий день я стала полностью забывать и маму Катю, папу Егора, Любу и, наконец, Ваню. Всё это я вспоминала словно приятный сон, который уже стал забываться.

Это всегда так бывает. Сниться сладкий сон, просыпаешься ещё под впечатлением. Но затем, занимаясь своими делами в физической реальности, постепенно память о событиях во сне исчезает. Так у меня произошло. Я словно видела чудный сон, который со временем забыла.

Но ничего не бывает зря. Побывав, у своих предков, я стала ДРУГОЙ. Я полностью изменилась и я считаю, что помогли мне в этом мои предки. Я полностью перестала  употреблять в пищу мясо, к негодованию родителей, и всемирному удивлению Айсылу. Я выпотрошила весь свой шкаф для одежды – и выкинула всю западную одежду (я считала её неправильной и неестественной): все джинсы (одежда американских грузчиков и рабочих сто лет назад), обтягивающие лосины, короткие юбки и шорты. В это время, когда я занималась ревизией одежды, Айсылу была у меня в гостях, так вот, глаза у неё полезли на лоб. Она не понимала, что я делаю, зачем я это делаю, и не тронулась ли часом умом.

Я кидала ненужные мне больше вещи в мешок, а Айсылу только бегала и подпрыгивала ко мне с воплями:

– Нет, эти брюки не дам выбросить, отдай мне! – кричала она, одновременно, надевая брюки.

– Да как можно такое платье выкинуть! – она выхватила у меня из рук короткое платье, которое, не успев начаться тут же заканчивалось. Не понимаю, как я раньше могла носить такие вещи.

Я попросила своего отца убрать из моей комнаты телевизор. Папа стоял в изумлении с открытым ртом около пяти минут.

– Я больше не буду его смотреть, папа. Не вижу смысла больше – сказала я.

– Ты какая-то другая стала, – сказал папа,- Странная какая-то, какая раньше не была.

– Люди с духовным развитием, папа, меняются в лучшую сторону. Если люди духовно не развиты, они не меняются, тем самым не поднимаются по ступеньке вверх для того, чтобы выйти из колеса Самсары[5], то есть за пределы перерождений и смертей – выпалила я на одном дыхании.

Папа растерянно на меня уставился:

– Колеса чего?

Упс. М-да, я поняла, что беседу с папой дальше продолжать бесполезно. Просто папа, видимо, никогда не задумывался о выходе из колеса перерождений и смертей. А я бы очень хотела выйти, хотела бы попасть в более усовершенствованные Миры.

Я не зря попала к вам, предки мои… И благодаря Вам – многое поняла и осознала. И, наконец, я стала Другой. Позвольте мне выразить вам глубокое восхищение и любовь. Не думайте, что вы забыты. Мы помним вас. Низкий поклон Вам, мои предки.

 

 

 

 

[1] Пробуждённый человек – это человек, вышедшей за пределы перерождений и смертей. Или человек, пытающийся выйти за их пределы. Духовно развитый человек, аскет, отшельник или монах в миру.

[2] Уттхита Триконасана – поза в йоге. «Уттхита» – значит вытянутый, удлинённый. «Трикона» – три-три, кона – угол, означает «треугольник». Триконасана – поза вытянутого треугольника.

[3] Тадасана – означает «гора». Таким образом – это поза, в которой нужно стоять твёрдо и прямо, подобно горе. В хатха-йоге это основная поза стоя. Тадасана не описана в средневековых текстах хатха-йоги. В современной йоге является подготовительной для более сложных асан.

[4] В русском языке довольно рано, с XII века, наряду с народными названиями месяцев в церковных книгах появляются и новые, заимствованные из латинского языка через греческий. Они еще совсем чужие, эти названия, они и произносятся на иноземный лад, вот так: януарий, фебруар (или февру-арь) , марот, априль, май, иунь, иуль, аугуст, сен-темврий, октемврий, новембар, декембар.

Даже тогдашние образованные люди не всегда могли бы понять, о каких, собственно, месяцах идет речь. Поэтому-то в рукописных книгах, не жалея драгоценного места на пергаменте, писцы заботливо поясняют: «месяц януарь рекомый просинец, месяц октемврий рекше листопадъ», что значит: январь, называемый просинцем, октябрь, то есть листопад.

[5] Санса́ра или самса́ра(санскр. saṃsāra «блуждание, странствование») — круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии: душа, тонущая в «океане сансары», стремится к освобождению (мокше) и избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которые являются частью «сети сансары».

Автор публикации

не в сети 3 года

Настенька Быстрова

95,4
Комментарии: 34Публикации: 11Регистрация: 09-11-2020

Другие публикации этого автора:

Похожие записи:

Комментарии

9 комментариев

  1. Очень интересный рассказ, особенно место про сансару. Читала про реинкарнацию души до этого – познавательная тема.

    1

Добавить комментарий для Soprano Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин

ПОСТЕРЫ И КАРТИНЫ

В магазин

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин
Авторизация
*
*

Войдите с помощью

Регистрация
*
*
*

Войдите с помощью

Генерация пароля