Search
Generic filters
23/12/2020
18
8
5

РАССВЕТЫ В СТЕПИ ДОЛГИЕ…

Долгие в степи рассветы… Долгие! Едва багровое ото сна солнце выглянет из- под тоненького одеяльца горизонта, слегка озарит пурпурными сполохами нитевидные спинки ковыля, осторожно коснётся звёздных чешуек реки, – и мгновенно меркнет, напуганное бесконечностью степной равнины. Задумается: а вдруг не осилит осветить громаду бескрайнего приволья, заалеет от стыда за собственные мысли, побледнеет, вздрогнет, приосанится и, вспыхнув, начнёт величественный ход, бережно ступая тонкими лучиками по остывшему за ночь блёклому земному покрову. Заверещат разутешенно кузнечики, вскрикнет радостная сойка, разольются ликующими руладами цикадки. Торжественно, как и подобает в праздничных случаях, ухнет мудрый филин, довольный, что дождался нового дня, поднимет свои золотистые реснички ковыль и восторженно захлопает, приветствуя солнце. А непослухи-звёздочки, переливаясь ночными уборами, рассыплют на прощание слезливые росы и медленно растают в пунцовом небе, смиренно уступая место златовласой матушке.

Рассветы в степи долгие…

– Мама, мамочка, а ты зачем каждый день встречаешь солнышко? Радуешься, – ночь закончилась?

Маленькая худощавая девочка с редкими каштановыми волосами дёргает невысокую рыжеволосую женщину за подол юбки и, не дожидаясь ответа, бежит навстречу широкоплечему, с искорками седины в висках молодому мужчине.

– Папа, папа! Я булочку заработала, вкусную! И два сухарика, целых два!

Мужчина поднимает девочку на руки, обнимая, замирает, с его плеча сползает походный вещмешок. Женщина, охнув, испуганно смотрит то на вещмешок, то в карие влажноватые глаза мужа. Затрепетавшие пальцы бессильно разжимаются, и к её ногам опадает сумочка из мешковины, наполненная свежеиспечённым, пышущим дыханием печи хлебом. Одна булка скатывается в траву.

– Саша, повестка? Когда?

– Вечером принесли. Мне и соседу Ивану, как только ты ушла в пекарню в ночную. К восьми уже в военкомате быть.

– А почему так рано… Мы же… мы н-не попрощались. Мы… я…

Теперь женщина растерянно глядит то на дочь, то на хлеб, прижимая ладони к груди.

– Саша, я до станции… тебя я провожу… мы… только дочку домой… Да и хлеб занесём. Я и соседям купила, я… Машеньку домой… не спала всю ночь… Сашенька! Я…

Девочка, прислушиваясь к разговору родителей, ещё крепче обнимает отца за шею.

– Папа, ты куда! Папа, зачем! Сегодня же выходной, ты обещал вместе на рыбалку! Папа, скоро каникулы закончатся. Папа, мы на рыбалку? Да? А я?! Папуленька, ты обещал, папулюшка!

Девочка говорит торопливо, но тихо, словно чувствуя нелепость своих уговоров. Женщина поднимает выпавшую булку, подбегает к мужу,хватает за локоть и подталкивает обратно к дому.

– Мы успеем, Сашенька, мы всё успеем, Сашенька, только на минуточку домой, и Машеньку домой – пусть поспит. Всю ночь со мной, помогала, намаялась. Мы успеем, слышишь, мы всё успеем! Я провожу до станции, я провожу… Мы через луга, Сашенька, через луга… Сашенька, родненький, Сашенька, ведь убить могут, Сашенька… Убить… Война… Сашенька! Война проклятая… убить… могут…

Рассветы в степи долгие. Да и ночи чёрные. Особенно когда звёзды тучами скрыты. Выйдешь в поле, и не понять, где степь заканчивается, где небо начинается. Словно горизонт под ногами. И шагнуть страшно, и слово вымолвить, так плотно темнота обволакивает, лишая не только возможности ориентироваться, но и самого представления о пространстве, сужая его до размеров вдоха и выдоха. Но разом всё преображается, едва первые всполохи света коснутся реденькой седой шевелюры ковыля и дрожащего тельца вечно заспанного вьюнка. Медленно-медленно степь наливается живительным соком, разрумянивается и, поднимаясь вслед за рассветом, поблёскивая капельками росы, погружается в небо.

Ночи в степи чёрные, рассветы долгие.

Анна проснулась от резкой боли в позвоночнике. Вспоминая сон, улыбается, представив счастливое Сашино лицо среди луговых цветов. Прикрыв глаза, потягивается. Взглянув на окно, нехотя поднимается. Постанывая, подходит к умывальнику – нестерпимо болит спина. Неторопливо умывается, выходит на крыльцо и, опасливо поглядывая в сторону соседского дома, приближается к калитке. Мрачное свинцово-сизое небо, прикрываясь тучами, торопливо отступает перед раскалённым светилом. Анна с тоской вглядывается в пустынную дорогу, повязывает платок, открывает калитку, чтобы выйти на улицу. За воротами соседнего дома слышатся смешки, шёпот, из дыры в заборе выскальзывает лысый мужчина. Надвинув глубоко на глаза фуражку, почти бежит в сторону школы, заправляя рубаху в брюки. Анна вздрагивает. Она узнала завхоза, усмехнулась и отвернулась.

– Чего лыбишьси, подруга? Осуждаешь? Который раз гляжу, ты всё кавалеров моих на рассвете караулишь, не прискучило? Аль завидно стало? Так я не жадная – хватай любого. По соседски уважу и на хлеб без штанов намажу.

Соседка выглянула из-за забора и нервно захихикала.

– Света, зачем? Иван вернётся, как в глаза глядеть будешь? И ему каково станется среди твоих ухажёров в стае? Ведь надсмехаться начнут, намекать, обзывать всяко. Подумала бы о муже, коль себя не жалко. Село не город, высоко не спрячешься, в толпе не затеряешься.

– Да ты никак меня совестить собралась, уму разуму поучать?! Ангел всенощный. Всё Сашеньку поджидаешь верноподданно, всё небо своими гляделками продырявила, скоро до звёзд доберёшься. Не заморилась? – съязвила, ухмыляясь, соседка.

Анна отшатнулась, нахмурилась, но промолчала.

– Не гневись, я не со зла, Аннушка, ну сколько можно, который год слезами пыль уливаем… Что моего Ваньку, что твоего Саньку давно уже пули с петухами отпели. Эх! Иван с сорок четвёртого не пишет, да и твой уже почти год молчит.

Анна не дослушала, возвратилась к дому, хлопнула нарочно дверью, сделав вид, что ушла в избу, а сама присела на крыльцо. Соседка что-то дерзкое пробормотала вдогонку и стихла. Анна положила голову на колени, всхлипнула и еле слышно запела:

Где мой милый? Где мой милый? Где ты, милый?

Жду, тоскую и горюю ночь за ноченькой.

Пусть дороги твои к дому укоротятся,

Сгинут чёрные ветра да снеги тучные,

Пусть проводят до меня от солнца лучики.

 

Где мой милый? Где мой милый? Где ты, милый?

Мне бы рученьки твои да пальцы белые,

Мне бы губоньки твои, ой, вишни спелые

Целовать да миловать, сердце радовать,

Да счастливые года в песни складывать.

 

Где мой милый? Где мой милый? Где ты, милый?

Только нет тебя, молю я ночь за ноченькой:

Пусть дороги твои к дому укоротятся,

Сгинут чёрные ветра, да снеги тучные,

Пусть проводят до меня от солнца лучики.

 

Где мой милый? Где мой милый? Где ты, милый?

Ты, пока в пути, к другим да не заглядывай,

На чужих цветах, прошу, ой, не загадывай,

Я отвечу одному любовью верною,

И доверю лишь тебе я сердце первому.

Где мой милый? Где мой милый? Где ты, милый?

– Причитаешь, не надоело? – калитка открылась, и соседка шагнула к Анне. – Я твои премудрости с гроханьем двери давно раскусила, да помалкивала, к чему цапаться. Зачем друг от друга таиться, когда одним плетнём поделены?!

– А я не прячусь, я у себя дома.

Соседка замялась, присела рядом, неуклюже высморкалась в подол платья.

– Так ведь это… осуждаешь, по душе поговорить не хочешь. А зря… Я не оправдываюсь, ты только пойми, сколько дожидаться пустого можно, Анна! Ты дальше своей печки в пекарне ничего видеть не хочешь. Хлебом, пусть из отрубей да лебеды, но сытая. А женщина – она не только хлебом кормится, не только. Состаримся, кому нужны будем – трухлявые да морщинистые. Тебе хорошо, дочь растёт, а я?! Всего счастья на полдня и было. Года после свадьбы не прожили. А теперь? Пока война шла, погляди, сколько девок выправилось и статью, и грудью. Кто живой вернётся, думаешь, на нас, старух, позарится?

Анна равнодушно пожала плечами.

– На нас есть кому глядеть. Света, ты похоронку не получала? Не получала. А если они в госпитале или, того хуже, в плену… Зачем раньше срока хоронишь? И вообще, скоро коров доить, заболтались что-то. И куском хлеба не попрекай. Постыдись. Или напомнить, сколько я тебе каждый день приношу…

– Аннушка, ну я же так, к слову. Сама знаешь, эти кобели, пока не пожрут, на меня и не смотрят.

– Не знаю! И знать не хочу! И вообще, тебе пора на почту, вдруг от Саши или Ивана весточка какая. Ты уж сразу, ладно? Свет, не тяни. Ты письмо моё вчера отправила? Я тебе ещё одно сегодня передам, дочка занесёт.

– Отправила, всё честь по чести! Только не забывай, они в одной части служат, даже в одной роте! Жутко! Убить могут обоих сразу или в плен…

– Не ищи плохого в хорошем, грех. Это хорошо, что вместе! Они ведь с детства вместе. Да ладно… А что нечаянно завхоза углядела – считай, не зрела. Это твоя совесть. Тебе с ней жить… А я забыла, совсем забыла и про него, и про остальных… забыла…

Соседка встала, отряхивая руки.

– Совесть?! Вместе! Других? Знаешь, Анна, мне иногда кажется, если бы я не работала почтальоном, ты б меня за три версты обходила.

Анна вздохнула, но ничего не ответила. Взглянула на залитое огнём небо и прошептала, обращаясь к солнцу:

– Что-то ты сегодня особенно долго. Не беду ли несёшь? Мы уж и поругаться успели, а ты едва горизонт осилило.

– Издеваешься, юродивую из себя корчишь… Ну, ладно, поглядим, кто из нас праведнее, – прислушиваясь к шёпоту Анны, процедила сквозь зубы соседка, закрывая калитку, а громче добавила: – Письма, говоришь… Ты не волнуйся, Анночка, ты свои первой прочитаешь, самой-самой первой, другим не донесу, а тебе – хоть на велосипеде! Только и ты меня не кори, что долго ждать приходится. Война, соседонька, война… А у неё патронов больше, чем писем.

Рассветы в степи долгие!

Иван вернулся в село обожжённой зарницами июльской ночью. Усталый, но счастливый, на заре обнял калитку и загорланил на всю улицу:

– Где мой Светик? Я несу ему ответик! С того света за любовь несу ответик ненаглядной! Где мой Светик? Где мой Светик?..

Полусонная Анна выскочила на крик и увидела, как в первых отблесках пунцового от стыда рассвета из окна Светиного дома кто-то вывалился в нижнем белье и заполз за сараи. Она хотела кинуться к Ивану, расспросить про Сашу, но Света уже повисла на шее мужа, закрывая поцелуями глаза и причитая:

– Вернулся, живёхонький, единственный мой, соколик ясноглазенький, судьбинушка, кровинушка, счастьюшко ненаглядное!

Голосила так, что ошеломлённые собаки смолкли. И, не дав опомниться мужу, затолкала в дом.

– Сначала я, я нагляжусь, намилуюсь на кисоньку свою, на заиньку, а потом и толпой пусть расспрашивают. Сначала я! Я! Я!

Не удалось Анне поговорить с Иваном и днём. Он постоянно избегал её, стараясь занять себя срочными делами или разговорами с сельчанами. Не получилось и вечером, когда праздновали возвращение и пели грустные фронтовые песни. Только утром, когда Анна встала по привычке с первыми полураскрытыми лепестками рассвета, у калитки встретила соседа. В одной руке Иван держал кисет с табаком, в другой помятое письмо, сложенное треугольником. Увидев Анну, брезгливо ухмыльнулся.

– Значит, правильно Светланушка балакает, что ты раньше солнца встаёшь. Есть кого выпроваживать… Знаешь, соседка-салфетка, не хотел себе вчера праздник портить. В общем, это тебе от муженька. Сам просил передать, лично.

Иван протянул треугольник Анне и презрительно отвернулся.

– Так он жив? Ваня, жив? Что же ты молчал, Ваня! Сашенька жив? – выдохнула Анна.

Иван изумлённо взглянул на неё, насупился.

– А что ему сделается, если он тебе об этом сообщал после каждой атаки. Да и я в своих письмах про него извещать не забывал. Спрашивал Светлану, отчего молчишь!

– Как это после атаки? Как это сообщал? Как это спрашивал? Да мне с сорок четвёртого от него ни одной строчки, ни одной… А твоя ни словом, ни взглядом. Говорила, нет ничего, нет! Погиб, наверно! Ни от тебя, ни от Сашеньки! Совсем нет! Да мы с Машенькой каждый вечер к поселковому траку…

Иван презрительно плюнул себе под ноги.

– Ладно, бреши любому, да только не седому. Знаем твои заботы, тошнит до икоты, нашлись люди добрые – рассказали. А Сашка как прочитал про твои шашни, эх… Да он чернее бомбы стал! Ты бы видела, как он на фашиста кидался, всё смерти искал. А ты здесь под кого попало… Шалава. Молчи и не… Дочки бы постеснялась – в дом водить, большая уже, всё понимает, эх… шлюня из… Он там за тебя жизнью… он там за вас с Машей кровью… а ты здесь… зараза постыдная. В общем, так, Сашка сказал, что в село не вернётся, нет у него больше дома и жены больше нет. Поняла, блудня?!

Иван ещё раз плюнул, теперь в ноги Анне, и ушёл в дом. Анна знобящимися руками раскрыла письмо, прочитала несколько строк и со стоном опустилась на порог. Она не понимала, что происходит, происходило, произошло. Саша, её единственный Саша, живой! Не убитый, не раненый, живой. И не вернётся. Из-за чего? Опустошённая неожиданной вестью, Анна прижалась к стене дома и зарыдала. Она ничего не видела, кроме багрового зарева, жгущего небо и губы. Не видела, как соседка, выглянув в окно, надменно вскинула голову, поправила причёску и, хихикнув, отвернулась. Не слышала, как Машенька осторожно подошла к матери и взяла письмо.

Рассветы в степи долгие!

Анна очнулась, когда солнце, словно тоже прочитав колючие строки, терпеливо пыталось отогреть дрожащую женщину, а плачущая Машенька, схватив вилы, выскочила на улицу. Дети в войну взрослеют рано. Да и судьбой опалены не меньше старших. Даже ветер испуганно юркнул в крону вяза, увидев, как в карих глазах девочки заметалось рдяное пламя восхода, как она подняла вилы и метнула копьём в дверь соседей, но промахнулась, и в утреннюю тишину вначале обрушился визг разбитого стекла, а затем стон рухнувшей рамы. Иван выскочил на порог в свежевыстиранной гимнастёрке, на которой, словно следы от вил, зияли дырочки от свинченных орденов. Увидев Машеньку, потянулся к лопате у крыльца, выругался, но опустил руки.

– Ты чего творишь, малявка? По солдатскому ремню соскучилась?!

– Я всё слышала! Пусть твоя блудня папины письма вернёт и мои с мамой тоже! – закричала, сжимая кулачки, Машенька.

– Ты о чём мелешь! Какие письма? Да как ты смеешь, соплюшка, на старших!

– Смею! Я не меньше взрослых папу ждала! А не вернёт письма, я ваш дом спалю, а её вилами…

– Всё, баста! Угрозы в сторону, а то своим ором всю деревню соберёшь под разбитыми окнами.

Иван поднял руку к небу, опасливо подошёл к Марье, достал кисет, кресало. Правая щека его подёргивалась, левая застыла в недоумённой ухмылке.

– Ты хоть понимаешь, что несёшь! Ты хоть знаешь, кто такая блудня? Ты…

– Знаю! Сама видела, как из вашего забора, вон из той дыры мужики вылазили всякие блудливые, всегда под утро, как тараканы. Сама слышала, как тётя Света маме говорила, что писем нет ни от папы, ни от вас. Убили, говорила, обоих, наверное…

Ивана будто наизнанку вывернули, вздрогнул, белее коры берёзовой стал.

– К… какие мужики? Из… откуда? Кого убили? Как убили? Нас? Меня?

Машенька решительно подошла к забору и отодвинула несколько прибитых только сверху штакетин.

– Понятно?! Отсюда!

Иван растерянно повис на калитке.

– Понятно. Чтобы с улицы не было видно, кто уходит. Ловкое место придумано. Понятно… понятно… как убивали… кого… меня…

Света, наблюдая за тем, что назревает во дворе, торопливо выскочила из дома и присела перед мужем, заглядывая ему в глаза и хватая за руки.

– Ванечка, кого ты слушаешь! Ванечка, ты посмотри на неё, от горшка два вершка, вся в мать – пройдоха. Всю войну в пекарне, возле хлеба, сытая, голодного дня не видела, не то что я – чуть не с котомкой по миру… Да для таких человека обрехать – что собакам… Ваня, Ваня… не надо, Ваня, не полыхай, Ванечка… Уймись, Ваня! Ва…

– Принеси письма Сашкины! Куда спрятала? Дети не врут, не врут дети, вилами швыряясь! Неси!

– Не было ничего, Ваня, не было! Видно, затерялись в пути, так случается, случается! Чем хочешь клянусь, побожусь – не было!

– Как не было?! В одних окопах их с Сашкой писали, одним карандашом, я тебе, а он – Анне. И я в своих письмах про Аньку спрашивал, почему молчит, а ты чего отвечала: не до мужа ей, другие на уме, молоденьких ублажает! Из-за буханки хлеба в очереди к ней стоят, звёзды от стыда прячутся, глядя, что она с молоденькими вытворяет.

– Ванечка, котенька, пойдём в дом, я тебе всё как на духу… Ванечка, люди-то уже, смотри, на вашу грызню собираются, зачем нам глупая молва по селу…

Действительно, привлечённые звоном разбитого стекла, хоровым рёвом собак и Машенькиным криком, к дому Ивана подошли несколько стариков и женщин. Он молча оглядел толпу у забора, поднялся, достал из расколотого окна вилы, вернулся к девочке.

– Держи! И вот что, малая, привыкай словами обходиться. Отвыкай от злобы, отвыкай от вил, война закончилась. Для всех, и для тебя тоже. А ежели правду сказала, то воротится твой отец, воротится. Сам найду и приведу. И расскажу, как было. Так и передай мамке. Так и передай!

Машенька вернулась к матери. Анна обняла дочь и, вытирая слёзы, улыбаясь, зашептала:

– А я уж за мотыгой сбегала, думала, он на тебя в драку кинется. Успокойся, Машенька, не плачь, успокойся! Ты думаешь, у нас горе? Нет, нет! Сегодня самый счастливый день, Машенька, да, самый счастливый! Я не сошла с ума, доченька. Я теперь знаю главное – наш папа жив! Жив, доченька. И мы его найдём, родненького! Найдём!

Анна улыбается, но слёзы застилают её глаза радужной пеленой.

 

Рассветы в степи долгие! Долгие в степи рассветы! Долгие!

Автор публикации

не в сети 2 года

Amusin

127
Комментарии: 68Публикации: 29Регистрация: 17-12-2020

Другие публикации этого автора:

Похожие записи:

Комментарии

8 комментариев

  1. Люблю рассказы про войну, это наша история, мы не должны ее забывать. Ваше небольшое произведение переносит в то время, когда писали письма и ждали солдат целыми и невредимыми, жизнь была тяжелой, но полной надежды на светлое будущее. И эта надежда – это главное достоинство военного времени, именно она отличалась необычайно глубокой силой веры.

    1
  2. Живое и красивое произведение. Эти трепетные описание степи прямо погружают в волшебную атмосферу того края. Так и хочется встречать их, словно главной героине. Жаль, что потом эта сказка вдруг встречается с суровой и жестокой реальностью.

    Очень хочется надеяться, что ситуация вымышленная, иначе это просто чудовищно. Потому что в голове не укладывается, как Светлана может быть настолько бесчувственной и жестокой женщиной, наплевавшей вообще на все принципы здорового общества. Вот серьёзно, очень жаль, что вилы попали в окно, а не в неё.

    А так хочется отметить прекрасных героев. Все они очень хорошо прописаны и легко представляются – а это признак авторского мастерства, учитывая, что это, в общем-то, небольшой рассказ. В них веришь. Может быть стоило бы больше времени посвятить Машеньке, она как-то после начала совсем исчезает, но автору виднее. Хочется верить, что всё закончилось хорошо, и Саша вернулся домой, несмотря на всю эту мерзкую клевету.

    Данная рецензия – составлена представителями редакции сайта и является частным мнением о произведении. Эта рецензия, как и сама редакция сайта никак не влияют на конкурсную оценку произведения. Желаем Вам успеха и удачи на Вашем творческом пути!

    2
    1. Это авторское произведение и только автор в праве выбирать кому внимание больше уделять а кому меньше. Рецензия получилась более личностная чем объективная. Извините если что.

      1
    2. Благодарю за рецензию! Мне очень приятно и внимание, и понимание! Если учитывать, что моя мама Мария Арсентьевна, а я назван в честь деда… понятно откуда корни рассказа. Всего Вам доброго в Вашем нелёгком, но благородном деле!

      0
  3. Сразу скажу, что мне очень понравилось, но начну с критики.
    Рассказы про войну и военный быт вообще редко оставляют читателя равнодушным, потому что за эту тему берутся авторы у которых, как правило, есть что-то личное, крепко связывающее их с темой Великой Отечественной войной. Да, и берутся за такую тонкую темы обычно люди с немалым жизненным и писательским опытом.
    Рассказ оставляет смешанные впечатления и некоторое чувство недосказанности. Да, соседка – сволочь. Да, соседка – шлюха. Но её мотивы, на мой взгляд, переданы, как минимум, очень слабо. Всё-таки, даже для Светланы, такой безумный и подлый поступок должен иметь под собой очень серьёзные основания, особенно в период войны. Да, я понимаю, что там смешана зависть и желание обелить собственную личность, но всё равно дико. Мне кажется, что тут проблема в малом объеме произведения.
    А так просто здорово. Прекрасные описания природы, очень богатый язык, передан провинциальный говорок – всё на отличном уровне. Сама история крайне трогательная и жизненная. Но, вот честно, хотелось бы большего объема, больше узнать о персонажах, о письмах, о войне, и почувствовать пресловутую «химию» между всеми персонажами. Узнать больше о подлости, о любви и о быте главных героев.
    Но повторюсь, что рассказ замечательный. Трогает и оставляет в сердце боль, а вместе с ней надежду на чудесный рассвет.

    1
    1. Не умею так красиво как вы воспроизводить свои мысли в печатном тексте. Но скажу одно – рассказ достойный, было интересно читать.

      0

Добавить комментарий для Balzamo Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин

ПОСТЕРЫ И КАРТИНЫ

В магазин

ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ

В магазин
Авторизация
*
*

Войдите с помощью

Регистрация
*
*
*

Войдите с помощью

Генерация пароля