Глава 1

Светло-серое небо, скрытое тёмными облаками. Ветер колышет русые волосы (кажется, раньше они казались чуть более яркими или даже золотистыми…) и оглушительно шумит в ушах. Вдалеке видна Останкинская башня, так привычно мерцающая огнями большому городу. Красиво. Дух захватывает!

Будет ли этот прекрасный вид тем, что она увидит в последний раз? Кто знает, кто знает… Вполне может быть, правда?

Городской пейзаж с крыши двенадцатиэтажного дома действительно завораживает. Отсюда видно даже закат, обычно скрытый деревьями и высокими зданиями. «Такого заката я больше не увижу», — вспомнились чьи-то слова.

В мае и вправду каждый вечер небо окрашивается в разные цвета — где-то в ярко-рыжий и персиковый, где-то в малиновый и розовый, а где-то в бледно-жёлтый. Жаль, что камера мобильного телефона не передаёт этих оттенков в их полноте и яркости. На душе почему-то предчувствие чего-то большого, неожиданного…

Каждый раз, проходя мимо многоэтажки или высокого строения, она невольно представляла, как стоит на крыше и делает последний шаг в неизвестность, а после… Нет, не падает — стремительно летит вниз, не думая ни о чём.

Мысли прервал телефонный звонок: звонила сестрёнка Вика. «Потеряла меня», — девушка скептически хмыкнула, но на вызов ответила.

— Лен, ты где?

— Скоро приду. Гуляю во дворе, — соврала она.

— Тебя мама просто ищет…

Кажется, это ничем хорошим не закончится.

— Что-то случилось? — Лена зажала динамик у телефона, чтобы Вика не расслышала завывания ветра.

— Не знаю, — растерянно ответила девочка. — Так ты идёшь?

— Иду, — Лена интуитивно кивнула. — Скажи, что скоро буду.

Не стоило ожидать чего-то радостного; если искала мама, то, значит, она что-то натворила. Или это просто ненужные тревожные мысли?

Спуститься с крыши не стало большой проблемой: Лена открыла дверь, ведущую на чердак, пробралась сквозь склад всякой рухляди и вышла на лестничную клетку верхнего этажа. Она не стала сразу входить в коридор, постояла на месте, мысленно отсчитывая то время, за которое обычно поднимаются на лифте. «Понадобилось бы тридцать шесть секунд… Плюс вход-выход и закрытие-открытие дверей… Секунд пятьдесят. Минута, чтобы наверняка», — выжидала она, нервно постукивая ногой.

Лена без труда открыла дверь в холл, прошла к своей квартире — открыто. В прихожей стояла Вика — девочка десяти лет со смешными светлыми хвостиками на голове, торчащими в разные стороны.

Она удивлённо пробормотала:

— Ты быстро.

— Что-то случилось всё же? — Лена сняла кроссовки и недоумённо посмотрела на сестру.

Та лишь снова подала плечами, не ответив.

Лена еле слышно вздохнула. Новый вечер, такой же, как и все предыдущие — полный непонятных чувств, надежд и безнадёжности одновременно. В маленькой двухкомнатной квартире их пока что трое — она сама, Вика и мама. Почти вся семья в сборе, но ей хочется побыть одной.

— Твоя учительница звонила, — сказала мама, отставив кружку с горячим чаем в сторону, когда Лена вошла на кухню. Тут же замолчала, как-то строго и одновременно с сочувствием глядя на дочь.

Выпытывать у мамы ничего не хотелось. Настроение и так упало, как только Лена оказалась в квартире. Нет здесь чувства свободы, как на той же самой крыше — в этом чёртово месте, знакомом с детства, всё давно решено за тебя.

— Понятно, — без интереса проговорила она.

— Говорит, что твоя успеваемость ухудшилась. По математике особенно. Ты же любила её?

— Разонравилась, — не говорить же о том, что читать разные книги намного интереснее, чем решать все эти ненужные задачи?

— Я же недавно заходила в твой электронный дневник… — удивилась мама, — всё было нормально…

— Тогда просто тема лёгкая была. Вот я и получила пару пятёрок за работу в классе. А так всё. Да и на экзаменах варианты попадались несложные.

— А сейчас что случилось? Ты перестала понимать что-то? Прямо ведь перед экзаменами… Может, репетитора сменить? — кажется, мама и вправду переживает за знания дочери. Вот только самой дочке всё равно. Интересно, в какой момент она поняла, что попросту не доживёт до экзаменов? Девятый класс — ужасная вещь, отбирающая все силы, ломающая ещё больше, чем все прошлые годы в школе.

Лена закатила глаза. Учёба — то, о чём она сейчас думает в последнюю очередь.

— Не надо. Она тут не при чём.

— А что делать будем?

Лена отвела взгляд и еле заметно пожала плечами. Не говорить же маме о том, что… Впрочем, какая разница?..

Она вышла из кухни, услышав вслед мамин голос:

— Ты кушать-то будешь?

— Нет. Я не голодная, — соврала Лена и скрылась за дверью своей комнаты.

Помещение это совсем неуютное: шторы она не открывает уже который день подряд, на кровати валяются вещи, книги, разные одеяла. «Надо убрать», —проносится в мыслях. «Зачем надо?», — тут же возникает ответ.

Она и не заметила, как упала лицом на подушку. Неудобно. Но повернутся не получается. Это чёртово чувство онемения, будто тело совсем не принадлежит ей самой… Как будто всё вокруг — лишь иллюзия, не более.

Нет сил даже встать — голова адски кружится, но дело не в ней; глаза против воли слипаются, и уже нет причин открывать их. Она почти не ела, довольно похудела за последние несколько месяцев, стала более бледной. Синяки под глазами, возникшие из-за недосыпа и ночных слёз, были заметны издалека. Вот ведь странно: часто она спала по двенадцать, а то и пятнадцать часов, но чувство усталости не проходило.

Её мучили сны, в которых она ещё была счастлива: это было то время, когда её единственная подруга ещё не покончила с собой. Девушку звали Верой, и её не стало полтора года назад. Лена до сих пор помнила, как в тот самый злополучный день попрощалась с подругой после школы, зная, что скоро они снова встретятся и будут общаться.

Но встречи не произошло. В тот же вечер Вера повесилась.

Лена корила себя всё это время: что же произошло, почему она не помогла ей? Вера всегда казалась оптимистичной, помогала другим, не переставала смеяться даже с глупых шуток, не боясь показаться несерьёзной. Лишь спустя несколько месяцев она осознала: за улыбкой легко спрятать любую боль и печаль.

Видимо, те, кто нуждаются в помощи больше других, привыкли делиться теплом с другими.

С тех пор Лену не узнавали многие. На её  руках часто появлялись царапины. Именно царапины, не порезы: они быстро исчезали, а последние наверняка вызвали бы много вопросов. Красные следы от ногтей на запястьях незаметны, но могут успокоить. Иногда ей казалось, что она перестала что-либо чувствовать, и тогда на помощь приходила боль. Пусть отчаянная, пусть глупая и маленькая, но боль. И когда начинало щипать кожу, когда появлялись маленькие капли крови, Лена понимала — она всё ещё жива.

Вот только хорошо ли это?

В прихожей щёлкнул замок. Это пришёл папа — как и всегда, намного позже мамы.  Вика, судя по звуку быстрых-быстрых, переходящих на бег шагов, побежала к нему на встречу с нескрываемой радостью. Послышался спокойный голос мамы: «Здравствуй!». О чём шла речь дальше, Лена слушать не стала — перевернулась на бок, прижала края мягкой подушки к ушам и закрыла глаза.

Где-то она слышала о том, что горе нельзя измерить, нельзя сказать, кому больнее. И, пожалуй, это суждение было абсолютно верным для всех. Для всех… Кроме неё самой.

Со стороны людям могло казаться, что ей не за что жаловаться на жизнь: у неё есть любящая и прекрасная семья, есть знания, есть красота. На комплименты она не отвечала, зная, что никакой обворожительностью на самом деле не обладает. У неё те же волосы, глаза, то же телосложение. Отражение в зеркале всегда смотрит с укором и будто ненавистью, а во взгляде уже нет искры, в нём видна лишь пустота.

Да, есть семья. Пусть обычная, но самая-самая дорогая. А ей казалось, что лишь своим существованием портит всё. Она боялась не оправдать ожиданий и тех усилий, что в неё вложили.

Она просто боялась жить.

Почему-то всё казалось подозрительно хорошим, внутри день изо дня крепла вера в то, что вот-вот должно случиться что-то плохое, что-то выбивающее из колеи. Если кто-то болел, задерживался, не отвечал на звонок (каждый гудок в трубке был медленной пыткой) — было страшно до такой степени, что хотелось кричать. В горле появлялся противный ком, на глазах выступали слёзы. Она не понимала, в чём причина, но раз за разом поддавалась панике — вспоминала тот вечер, когда почему-то решила позвонить подруге, а та не взяла трубку. А мысли о том, что однажды родители умрут, доводила до слёз. Она бы просто такого не вынесла! Как это — в один момент остаться без родного человека? Наверняка ужасно. Решение пришло само собой: надо умереть раньше, чем кто-либо другой. Её жизнь не такая уж и большая потеря. Ничего страшного не произойдёт.

Просто больше такого она не вынесет.

Прошлый учебный год Лена закончила на «отлично» — не было ни одной четвёрки. Вера бы наверняка поздравила её, а сама довольствовалась бы тем, что смогла подтянуть все тройки. Раньше они вместе радовались началу каникул, вот только сейчас никакой гордости за себя не было и в помине, лишь ощущение того, что ей просто повезло. «Это случайность. Ты изворотливая. А так знаний у тебя не очень много», — раз за разом шептал внутренний голос. Она безоговорочно верила ему, не пыталась спорить. А когда в начале девятого класса оценки начали ухудшаться, вера в собственную ничтожность лишь укрепилась. За лето она не смогла прочитать ни одной книги из заданной программы; бывало, целыми днями смотрела в серый потолок комнаты, не касаясь даже телефона. Ни разу её не позвали куда-то, хотя в социальных сетях то и дело мелькали фотографии подруг на каких-то прогулках или даже в совместных поездках. Про неё не вспоминали, но, наверное, оно и к лучшему: не было сил даже просыпаться по утрам, не говоря уже о том, чтобы идти куда-то, общаться, веселиться. Жизнь будто в мгновение стала бесцветной, не радовало ничего.

Вера училась хуже, чем Лена, и очень стеснялась этого; казалось, что одна подруга чувствует себя лишь тенью другой. Но теперь, когда одного из самых близких людей не стало, девушка ощущала себя разбитой. Первое время она часто рассматривала их совместные фотографии, читала сообщения, пытаясь вспомнить тот образ, что стремительно от неё ускользал.

Но прошлая жизнь не возвращалась.

Когда её довольно высокие баллы на первом пробном экзамене в сентябре были озвучены перед всем классом, она хотела исчезнуть. Сидела на последней парте, не обращая внимания на восхищённый шёпот одноклассников. Ей казалось, что это лишь удача. Никогда такого сомнения в себе не случалось! Она же всегда была примером для других… Да, когда-то была. Тогда, когда на это ещё были силы. Сейчас же даже выдавить из себя слёзы или улыбку не получалось; хотелось лишь спать. Проспать весь этот период жизни к чёрту. Забыть обо всём.

Первое время Лена старалась исправно выполнять все задания, не взирая на их крупный объём, но надолго её не хватило. Через неделю после начала нового учебного года она поймала себя на том, что пятнадцать минут сидит над какой-то задачей по физике, не прочитав даже условие. Мысли витали где-то совершенно в другом месте. Буквы на бумаге расплывались, любой звук раздражал. Через какое-то время слёзы одна за другой покатились по щекам и начали капать на чистую тетрадную страницу. Она обхватила голову руками, потянула волосы до ощутимой боли и с ненавистью прошептала: «Прекрати!».

Вера бы лишь усмехнулась и посоветовала бы не обращать внимания на учёбу. «Это не главное! Зато мы с тобой просто хорошие люди!» — из раза в раз говорила она.

Теперь никто не скажет ей такого. Поддержки просить не у кого.

Всё ведь в порядке! Всё в полном порядке, правда? Ничего не происходит. Нет причин для печали. Просто она слабая. Стала такой жалкой, такой отвратительной! Или всегда была такой?..

Какой она была в детстве? Нелюдимой. Предпочитала общество книг обществу ровесников. В классе почти ни с кем не общалась, на любых кружках, куда её записывали, надолго не оставалась. Счастьем было прийти домой, включить светильник и прочитать пару рассказов. Или поговорить с мамой и папой о том, как они будут вместе играть с сестрёнкой, когда она родится. Лена очень хотела, чтобы рядом появилась такая же, как и она, чтобы было, с кем поделиться идеями в голове и игрушками. В детском саду её не брали в игры, говоря, что таких, как она, пускать не будут; слова до сих пор отзывались болью в сердце — чем же она настолько отличалась от других, что над ней шутили и смеялись?

Вера стала лучиком света в её жизни. Своей искренней детской улыбкой заставила уйти скромность и замкнутость Лены на второй план, оставив на первом интерес. Они много времени проводили вместе, но почему-то Лена не знала о своей подруге почти ничего. Иногда ей даже надоедало общение, она грубо отвечала или игнорировала, даже плакала, но Вера всегда была рядом, словно пёс, следовавший за хозяином. Она старалась выбиться в отличники, всюду ходила за ней. И пусть Лене она говорила и советовала прямо противоположное, сама очень переживала из-за многих вещей.

Это Лена поняла уже после её смерти.

— Прекратила бы ты во всём равняться на меня, — однажды раздражённо сказала Лена. — Это правда заметно.

— Правда? Точно правда? — удивлённым тоном переспросила Вера.

Лена кивнула.

Вера, опустив голову, тихо ответила:

— Наверное, я делаю так неосознанно… Мне кажется, что меня не существует. Прости…

За два месяца до смерти Вера прекратила всякие попытки подтянуть учёбу, стала реже общаться не только с Леной, но и с другими одноклассниками, часто прогуливала уроки. Перемену в настроении «души любой компании» заметили все, но никто не решался спросить, в чём дело. Лживое «всё в порядке» устраивало многих, но только не Лену. И всё же она боялась поговорить о важном с подругой.

До сих пор в её смерти она винила себя.

Раньше, когда только родилась её сестра Вика, Лена оказалась предоставлена самой себе. Большую часть внимания и времени и без того занятых родителей захватила новорождённая дочь. Лена не заставляла никого играть с ней, иногда даже не выходила из комнаты, почему-то думая, что не заслуживает хорошего отношения. То, что происходит сейчас — правильно. Однажды она услышала, как кто-то из родственников сказал папе: «Вам было бы проще с одной девочкой». И пусть папа начал спорить с наглецом на повышенных тонах, говоря о том, что обе дочери ему безумно дороги, Лена не смогла забыть этой фразы. Так и есть! Всем было бы проще, если бы она не родилась. Маме не пришлось бы расстраиваться из-за её скромного и боязливого характера, папе бы не пришлось ничего доказывать. Была бы только Вика, для которой Лена хотела только лучшего. А сама Вика вряд ли гордится такой старшей сестрой, которая есть у неё. Помнится, однажды в детстве Лена не уследила за тогда трёхлетней Викой, и та упала с высокого  кресла, больно ударившись; к приходу родителей из магазина обе плакали — Лена от страха. Вероятно, мама сказала это в гневе, не задумываясь: «Хватит! Тебя всё равно не жалко!». Вот только даже сейчас, спустя несколько лет, эти слова заставляли испытывать неприятное чувство в груди. Видимо, так и есть — она просто привлекает внимание, не может держать эмоции под контролем. А значит, жалости совсем не заслуживает.

Ей пятнадцать лет, родилась она в холодный и дождливый ноябрьский день. Почему же она до сих пор живёт, если от неё нет никакой пользы? Почему живёт, если не смогла спасти дорогого человека?

— Леночка! — из мыслей выдернул голос за дверью. «Папа».

— Что?

— Я зайду?

— Ага, — она быстро откинула подушку на край кровати и встала.

С детства приход папы с работы ассоциировался с чем-то радостным: он приходил позже всех, а значит, если дома папа, то и вся семья тоже. Лена любила простые вечера, когда все сидели на кухне и пили чай, рассказывая что-то весёлое за прошедший день. Сейчас на это сил не было, а каждый новый день ничем не отличался от предыдущих.

Папа вошёл в комнату с привычной для него улыбкой; иногда Лене казалось, что несмотря на видимую искренность, его чувства не всегда настоящие. Может, он просто не любит делиться плохим и расстраивать кого-то? Если это так, то понятно, от кого и у неё такая же привычка.

— Как день прошёл? — спросил он, присаживаясь на стул.

— Нормально, — пожала плечами Лена. — А твой?

— Всё как всегда, ничего из рамок вон выходящего, — усмехнулся мужчина. — Мама сказала, что ты кушать не будешь?

— Не хочу.

— Ну, как хочешь, — он вынул из кармана пиджака маленькую шоколадку и кинул дочери в руки. Лена, не успев удивиться или возразить, поймала угощение. — Хотя бы это съешь.

— Хорошо, — кивнула она.

Папа был явным сладкоежкой, а вот мама подобную еду не очень любила. Да и вообще, с мамой у Лены было мало общего, кроме заметных внешних сходств: она не рассказывала ей о своей жизни ничего, боясь расстроить. Всё-таки в её воспитание вложили много усилий, но она понимала, что попросту не сумеет их оправдать.

Папа вышел из комнаты, прикрыв дверь; Лена снова осталась в одиночестве.

Обёртка шоколадки напоминала о чём-то приятном, давно забытом. Кажется, в детстве именно такие сладости она и любила, а ещё постоянно выпрашивал их у родителей. Лена заметила, что с недавнего времени начала очень хорошо различать запахи (вероятно, от голода), и потому просто не смогла сдержаться — отламывая, быстро съела три маленьких кусочка. Конечно, за весь день этого явно мало, но уже лучше. Тем более, что от шоколада гормоны радости вырабатываются… Или это просто миф. А может, она разучилась испытывать такое непонятное чувство, как радость.

Разве такой она представляла себя несколько лет назад? Нет. Ей хотелось быть той, с кого все берут пример и хвалят, той, которая везде и всё успевает. И до недавнего времени она была такой. Но теперь ей гордиться абсолютно нечем — ни внешностью, ни умом, ни характером. Настоящая «серая мышь», избегающая света и взглядов людей.

Как же отвратительно осознавать, что в первую очередь ты разочаровала и подвела саму себя. Вера пыталась помочь, и ей даже удалось это сделать; а вот Лена так сделать не смогла.

Теперь у неё нет ни мечты, ни цели: всё исчезло, растворилось. День ото дня она не живёт, а существует, просто плывя по течению. Не проще ли закончить эту бессмысленную жизнь, чем пытаться что-то изменить? Всё равно не получится.

В начале девятого класса её пугали экзаменами и тем, что от их результатов фактически зависит её будущее. Теперь ей всё равно: будущего у неё нет. Она его попросту недостойна.

Лена дотянулась до телефона, лежащего на тумбочке. На экране она увидела время — почти семь вечера. Завтра суббота, а в понедельник первый экзамен — русский язык. Наверное, не очень сложный, но никакой уверенности в своих силах нет. С тех пор, как прозвенел последний звонок, она даже не прикасалась к учебникам.

До конца осталось всего несколько дней. Можно потерпеть.

Она в деталях представляла своё самоубийство ещё год назад. Знала, когда и зачем так поступит. Не знала лишь одного — что ждёт её по ту сторону.

Дрожащими от слабости пальцами Лена набрала в поисковой строке браузера запрос «тест на депрессию». Ткнула на первый попавшийся сайт, совершенно не представляя, что ей это даст. Депрессия — болезнь, страшная болезнь. Это состояние, когда ты не можешь встать с кровати утром, когда ты утрачиваешь способность испытывать радость, пусть и можешь улыбаться. Не покидало ощущение того, что она лишь притворяется, лишь привлекает внимание и хочет жалости к себе.

«Я… Я не хочу, чтобы меня жалели. Я хочу, чтобы хотя бы один человек в этом мире сказал мне, что я не бесполезна. Что я не виновата. И… что её смерть не была бессмысленной».

Она не считала самоубийство чем-то плохим; однажды так и сказала: «Человек сам может решать, жить ему или нет», — и этим сильно удивила свою маму. Но та не стала спорить, промолчала, не зная, что ответить на такое заявление. После смерти лучшей подруги, единственного человека, способного её понять, отношение к смерти стало странным; будто бы это слово перестало быть необычным и страшным.

Привыкнуть можно, но…

Что же толкает на такой поступок? О чём думала Вера в последние секунды жизни, которое наверняка провела в невообразимых мучениях? И, главное — что послужило последней каплей? Может, чьи-то поступки или фразы, которые она восприняла слишком близко к сердцу… В детстве, наверное, меньше обращаешь внимания на обидные слова, косые взгляды. Дети — удивительные создания: во всём видят повод для радости. С возрастом всё становится иначе, и любое неосторожное слово, сказанное неправильным тоном, ранит не хуже ножа.

С недавнего времени в первое у девушки лежал канцелярский нож, не вызывающий ни у кого никаких подозрений. А если и были вопросы, то ответом было: «Ножницами резать неудобно». Часто она приходила домой, сразу же доставала нож и хладнокровно наносила себе неглубокие порезы на бёдрах — лишь там было незаметно. Раздражение, грусть, слабость и слёзы — всё это было поводом для того, чтобы причинить себе боль и напомнить о ничтожности. И пусть текла кровь, пусть пачкались юбка, пусть возможность обработать раны была лишь дома, она не могла остановиться. Селфхарм стал зависимостью и наказанием за любой поступок.

На экране высветились вопросы. Увидев их, Лена хмыкнула.

«Как часто на протяжении последних двух недель вы чувствовали себя подавленно?»

«Как часто у вас не было сил ни на что?»

«Как часто был плохой или, наоборот,  очень сильный аппетит?»

«Как часто вы думали о себе плохо?»

«Как часто у вас были проблемы со сном?»

«Как часто вам было трудно сосредоточиться на чём-то?»

Даже если не листать страницу браузера дальше, видно, что большая часть симптомов совпадает. Но не может такого быть! Она не похожа на ту, что страдает.

Пусть не ест, пусть не спит — с неё не убудет. Ничего страшного.

Последний вопрос, увиденный ею, удивил.

«Были ли у вас мысли о смерти?»

Да, да, ещё раз да. Но она не нажимает ни на один из вариантов ответов.

Кто-то однажды сказал, что ни один самоубийца не хочет умирать — он просто хочет нормальной жизни. Наверное, так и есть. Но в таком случае кто она такая? Почему не может глобально мыслить, зная, что у неё нет будущего? Почему так боится всего вокруг, почему везде ищет знаки судьбы?

Жить — самое страшное испытание. Она не просила об этом!

Если хоть кому-то заикнуться о том, что происходит в мыслях, то люди лишь покрутят пальцем у виска, подумав, что она ненормальная. Она продолжает молчать, боясь осуждения. Нет никаких причин, нет никаких проблем. Есть лишь слишком ранимая душа, хорошая память и жуткая неуверенность в себе и завтрашнем дне.

Осталось всего четыре дня. Девяносто шесть часов. Она рассчитала абсолютно всё до мелочей, знала, что дома в это время никого не будет.

Скоро всё закончится — она убежит от страшных мыслей, от забот, от самой себя. Провалится в небытие и больше никогда ничего не почувствует. Не сможет говорить, улыбаться, плакать, любить. Но зато, возможно, встретит ту, по кому так скучает.

Глаза почему-то заслезились. Лена зажмурилась, вытерла выступившие слёзы рукавом.

Отступать и давать себе второй шанс уже нельзя. Она пойдёт вслед за ней — за той улыбчивой девушкой, которую она не смогла удержать в этом мире.

Глава 2

Даже не верилось, что через несколько дней должно было наступить лето. Лето, которого она не увидит.

Прошлое лето пробежала незаметно и по очень странной схеме: ночь — интернет, рисование, чтение. День — неспокойный сон.

Вика обращала внимание за странный образ жизни сестры, старалась растормошить, но раз за разом терпела поражение — Лену уже ничего не интересовало. Лишь иногда она выходила гулять вместе с сестрой, пару раз ездила куда-то с семьёй. Фотографий практически не осталось, а со всеми интернет-друзьями общение само собой сошло на нет. Неужели всё в этой жизни настолько временно и невозвратимо?

Вспоминать о хорошем времени уже попросту невыносимо больно. Разве она заслуживает чего-то радостного и светлого в своей жизни? Имеет право на счастье?

Можно было сделать что-то иначе: гулять одной, уделять внимание себе и людям вокруг, встречать рассветы на крыше и радоваться каждому моменту. Она этого не хотела — не видела ни в чём смысла. Мир будто стал бесцветным в одно мгновенье, когда из жизни ушла Вера.

Как же тяжело признать то, что подруга, кажется, была самым ярким лучом света в судьбе, который она упустила прямо из своих рук.

Она ждала осени, надеясь на то, что сможет с головой окунуться в учёбу — какое наивное ожидание! Не вышло. Уже через неделю после начала девятого класса она начала скучать по свободным летним дням, пусть и совсем унылым. Не радовали яркие цветы на клумбах и разноцветные листья, падающие с деревьев на сухую землю.

Зима стала самой худшей за всю её жизнь. За новогодним столом она почти не слушала песен, не разговаривала, не ела. Всё казалось таким серым! Какой смысл в празднике, если это лишь условное разделение, придуманная дата? Снег в этом году так и не выпал, а праздничных салютов она не увидела. Она просила, чтобы на неё не тратили денег и не дарили ей подарков, но никто не воспринял эту просьбу всерьёз — в итоге подарок она получила даже от каких-то знакомых своего папы. Не хотелось никого разочаровывать, и она улыбнулась в знак благодарности и искренней радости — фальшиво, натянуто и даже как-то криво.

«Ты плохо себя чувствуешь?» — спросила тогда мама.

«Всё в порядке», — ответила Лена.

Мама так и не увидела, что в один момент дочь отвернулась ото всех на несколько минут; она заплакала. Заплакала, зная, что не заслуживает ничего. Ведь всё могло бы быть по-другому! И сейчас та, что так любила этот мир, могла бы быть жива. Внутри было чувство, что она живёт не своей жизнью, что это она должна была умереть, что это всего лишь сон.

Но время шло, а она так и не просыпалась. Ничего не менялось и не возвращалось на круги своя.

Настала весна, зацвели подснежники и крокусы, но теплее так и не стало. В конце мая расцвела и сирень. Лишь один раз она прошлась по округе и рассмотрела каждый куст, сфотографировала каждую веточку.

Она была влюблена один раз в жизни — глупой и искренней первой любовью. Она не знала, кем он стал сейчас, как теперь выглядит. Помнила лишь то, что однажды в мае по дороге из школы он нарвал веточек и смущённо протянул ей в руки. И пусть прохожие неодобрительно ворчали, они не обращали на них внимания. «Знаешь, я слышал, что если поставить аккуратно оторванные веточки в воду, то они могут пустить корни. Не хочешь попробовать?», — этот совет она запомнила надолго. И пусть прошло уже четыре года, пусть с тем мальчиком они больше не общались, каждую весну она пыталась вырастить деревце, чтобы потом посадить где-нибудь во дворе. Увы, не получалось, но почему-то она не теряла надежды.

Любовь и привязанность — глупые чувства. Из-за них люди страдают, прыгают с мостов, плачут по ночам. Наверное, она бы тоже предпочла смерть такой жизни с разбитым сердцем. Ужасно, когда всё зависит от другого, чужого человека. Одиночество, пусть и порой мучительное, не несёт риск предательства или прекращения общения. Лучше и вправду быть одной.

Этой весной она пропустила цветение вишни и черёмухи, да и белоснежные  лепестки цветов яблонь уже начали опадать. Слишком поздно она спохватилась, слишком поздно решила удержать в руках то, что так быстро ускользало сквозь пальцы.

Не раз она слышала о том, что глупо тратить юность на переживания: нужно ловить каждый момент, во всём видеть прекрасное, искать единомышленников, начинать творить, не спать до утра, писать стихи, наблюдать за закатами. Ей было сложно признаться самой себе в этом, но она завидовала тем, кто по-настоящему наслаждался этим временем. Ей тоже хотелось так уметь.

Правда, стихи писать она научилась. Не раз над такими, как она, насмехались из-за странных мыслей и неумелых рифм. Но раз за разом она составляла слова в предложения — иногда непонятные, наивные. При новом прочтении появлялась уверенность в своей бездарности, но что-то внутри не позволяло выкинуть старую тетрадь с маленькими рукописями.

Впервые она написала стих прошлым летом — поддалась мимолётному вдохновению и даже обрадовалась тому, что смогла рассказать о своих страхах и переживаниях на бумаге.

«Я вижу красоту в других,

В себе её не наблюдая.

И гаснут всё в глазах моих

Воспоминанья, умирая.

Я вижу пустоту в душе,

В чужих её же подмечая,

Как будто мир вокруг — клише,

А люди все пусты. Страдая,

Я вижу ненависть к себе —

Во многих людях замечаю

Ту неприязнь к своей судьбе,

Что и сама не принимаю.»

Твёрдое убеждение в своей несчастной участи стало чем-то большим и устрашающим. Некому было разубедить её в этом. И пусть не было строгой рифмы и размера — Лена всё равно не хотела быть поэтом. Но эти строки оказались по-своему важными в её жизни. Она не верила в то, что творчество может быть чем-то весёлым и забавным, считала, что на создание шедевров толкает боль.

Второй стих появился в тетради в конце второго месяца лета. Уже тогда в душе зарождалась тоска о быстро уходящих каникулах. В окрестных парках начинала поспевать рябина, издалека привлекая внимание ярким цветом; пришлось специально брать тетрадь с собой на прогулку, искать место в тени деревьев и пытаться придумать хоть что-то красивое. Но когда стих был написан, радости не было границ: он получился лучше, чем Лена себе представляла.

«Уже в конце июля

Горят костры рябин.

И вновь пора минула,

Давно отцвёл люпин.

И время ускользнуло

Из давних тех картин.

Я руку протянула —

Опал теперь жасмин,

И бабочки вспорхнули

Из обжитых глубин.

Сейчас, в конце июля,

Горят костры рябин.»

Говорят, что у каждого лета есть своя история. С каждым годом привычное меняется. Лене казалось, что для неё одной время застыло на месте. Лето, осень — совершенно никакой разницы. Но было чувство, что в её жизни что-то потерялось — что-то настолько важное, что без него не было смысла в существовании, наслаждения и счастья.

Однажды она взяла тетрадь с собой в школу — решила, что может написать что-то новое за перемену. Вот только новые строки пришли в голову в самое неподходящее время — на уроке алгебры. Кажется, весь класс смеялся, когда учительница отчитывала её за глупое и ненужное во время занятий увлечение. А сколько человек после подходили и издевательски просили прочитать то, что она считает более важным, чем математика?

А что бы на такое сказала Вера? Наверняка бы просто улыбнулась, похвалила бы её и не обращала бы внимания на людей вокруг.

И пусть дальше слабых насмешек и справедливого замечания дело не пошло, девушка почувствовала себя окончательно униженной и никчёмной. И, как назло, большая часть придуманного стиха успела забыться, исчезнуть. Вспомнить получилось лишь одно жалкое  четверостишие.

«Позабудь момент прошедший,

Это — битое стекло.

Причиняя себе боль,

Ты не добьёшься своего.»

Наверное, было в этих словах что-то правдивое, был в них какой-то крик отчаявшегося разума, но прислушиваться уже не хотелось. Тетрадь была отправлена на дальнюю полку книжного шкафа — выкинуть почему-то не получилось, но и позволить себе смотреть на слабость своего характера было категорически нельзя.

Хватит с неё стихов. Она не поэт, а просто выскочка, не более того. У неё нет какого-то особого таланта, нет целей, нет мечты. Нет ровным счётом ничего.

Или она не видит этого?..

Как странно, что первой мыслью после того, как она переступила порог квартиры, были именно воспоминания о тетради со стихами. Стихи должны вдохновлять, побуждать к чему-то новому… Как же неразумно думать о таких глупостях, когда только что она провалила экзамен!

День не задался с самого утра: Лена чуть не проспала, потому что засиделась над повторением до ночи, собралась впопыхах, чуть не забыла паспорт. Всё равно все попытки хоть что-то вспомнить были бесполезны — ей казалось, что из памяти стёрлись все правила. Зачем же было так стараться?

И только лишь посмотрев на экран телефона, она смогла улыбнуться впервые за это время.

Сообщение от: Мамочка

«Удачи на экзамене! Напиши, как прошло.»

Она старалась не переживать. Если бы всё было так легко, как казалось… Ещё даже в восьмом классе она считала, что до выпускного далеко-далеко. А сейчас не всё это попросту не осталось сил — хотелось просто лежать и смотреть в потолок. Но, переступая через себя, она вставала с кровати тогда, когда на душе было безумно тоскливо, и всё равно шла на занятия. Несмотря на всё, хотелось сохранить образ прилежной ученицы, и потому приходилось ночами сидеть над тетрадями, осознавая, что любые буквы и цифры уже ничего не означают.

Время экзамена пролетело совсем незаметно. Ещё в самом начале Лена поймала себя на том, что в груди появилась какая-то тяжесть, мешающая вздохнуть. Мысли о том, что пути назад нет, что всё уже давным-давно пройдено, не помогали. Она не может подвести всех сейчас, в последний момент!

Трясущимися руками она писала все эти четыре часа. Изложение, на котором она чуть не прослушала половину текста, потому что задумалась, показалось ей очень плохим; исправить не получилось — «будь, что будет». Тестовая часть оказалась самой проблемной — именно здесь она допускала ошибки одну за другой, когда решала пробные варианты. И, наконец, сочинение: под конец она совсем не понимала, о чём повествует, какие аргументы приводит, в чём заключается тема. Кажется, почерк стал невероятно кривым, глаза сами по себе закрывались. На проверку ошибок времени не осталось — девушка вышла из кабинета в числе последних, с равнодушным выражением лица смотря на тех, кто обсуждал задания со знакомыми.

«Только не плачь. Только не здесь».

Едва выйдя из здания, она всё же заплакала. Сдержаться не получилось. Раньше они вместе с Верой готовились к экзаменам, смеялись над заданиями, считая многие из них лёгкими, шутили, составляли конспекты. Сейчас она осталась одна и всё потеряла.

Все девять лет учёбы были напрасны. Вся её жизнь была напрасна. И пусть она не провалила испытание, от которого уже совсем ничего не зависело, всё равно было как-то паршиво.

Каждый день она старалась вставать в семь утра — неважно, проливной ли дождь на улице, мороз или жара. Не обращая внимания на свои желания, ехала на учёбу. Как же хотелось вырваться пораньше! Но она сидела до конца уроков, записывая всё, что диктуют. А после шли дополнительные — разные элективы. В то время, когда она выходила из школы, зимой уже было темно. В автобусе не было сил стоять или смотреть в окно на вечерний город, а в душе была ноющая и давящая пустота. День ото дня ничего не менялось. Неужели так будет всю жизнь?

Уже нет. Уже не будет.

Она наверняка неплохо сдала экзамен, хотя могла бы и лучше; разве хандра является уважительной причиной для такого? Смешно. Она так и не смогла побороть своё безволие. Набрать номер мамы на память и вовсе получилось только со второго раза — в первый раз телефон чуть не выпал из рук.

— Привет! — послышался бодрый голос. — Ну как? Написала?

Лена еле слышно выдохнула и как можно спокойнее ответила:

— Ну, вроде того.

— И как?

— Не знаю.

— Сложно или не очень? — мама не переставала задавать новые и новые вопросы. Оно и понятно, волнуется… Но отвечать на них сейчас, когда по щекам текли слёзы, не было никакого желания.

— Сойдёт.

— Ну, тогда хорошо, — облегчённо сказала женщина. — Иди домой, пообедай. Скоро папа с Викой придут, их обрадуешь.

— Чему обрадовать-то? — недоумённо спросила Лена.

— Тем, какая ты у нас умная.

— Ничего я… — она не успела договорить.

— Давай, иди-иди, — настояла мама. — Я тоже пойду, а то всё-таки я на работе. До встречи!

Тихие гудки. Лена прошептала безразличное «ага» и убрала телефон.

Она не заметила, как добралась до дома; сначала шла по дороге, опустив голову, считая свои шаги. Двести двадцать шесть шагов до автобусной остановки у школы, двадцать минут езды, пятьсот шестьдесят четыре шага — и вот она стоит у подъезда, почему-то не в силах взять ключи и открыть дверь.

Сколько Лена себя помнила, её никогда не ругали за плохие отметки, говоря, что всё можно исправить. Долгие годы она убеждала себя в том, что её звание отличницы — её собственное желание, пока не вспомнила о том, как всё это время некоторые учителя завышали свои требования к ней. Однажды даже мама упомянула о том, что жаль получать четвёрки, когда можно идеально учиться. Почему-то теперь девушка не могла избавиться от этих ограничений: всё, что ниже заветной пятёрки — плохо. Любая ошибка казалась чем-то ужасным. Со временем её начала переполнять зависть к тем, кто легко относился к учёбе. У неё так не получалось.

Лена поднялась на этаж, вошла в квартиру, зная, что там никого не будет. Осмотрела себя в зеркале: волосы растрёпанные, под глазами синяки, вид уставший.

Рухнув на кровать в своей комнате, она подумала лишь об одном: «Как хорошо, что я не увижу своих ужасных отметок». Осталось всего двадцать четыре часа. Скоро всё закончится.

Глава 3

Лена, даже если бы очень постаралась, не смогла бы сказать, как именно она оказалась здесь — на крыше родного дома. Впрочем, всё равно: раз уж пришла, то надо выполнить задуманное. Внизу почти нет деревьев, её никто не видит — значит, всё получится.

Хорошо, что никого нет дома.

Внизу — машины, люди, бурная жизнь. Но она ничего не слышит, в голове лишь тишина и странные, уже совсем не пугающие мысли.

Она на краю. Так же, как и её подруга полтора года назад. Лена до сих пор не знала, почему Вера так поступила. Но печальная фраза о том, что её не существует, до сих пор отзывалась тоской в груди. Это ведь неправда! И Лена могла бы ей помочь узнать о своей значимости — сколько же подруга для неё сделала хотя бы тем, что решила подружиться с нелюдимой девочкой в далёком детстве!

Лена не знала о Вере почти ничего, не спрашивала о самочувствии, не интересовалась проблемами; ей казалось, что если что-то случится, то подруга обязательно ей расскажет. А Вера не смогла. Так и умерла, скрывшись от всего мира под маской улыбки, не выдержав своего притворства.

Всё могло бы сложиться иначе…

Наверняка теперь все точно так же будут гадать: почему же так получилось, что та, у которой есть всё, решилась на такой отчаянный шаг? Почему сейчас она хочет убить себя?

Даже если и были какие-то сомнения, то они остались позади. Пути назад нет.

Лена не боится. Совсем. Какая разница, что будет дальше? Наверное, останется лишь тьма, но она хотя бы не так пугает. Или же просто пустота — тогда она перестанет себя ощущать, перестанет существовать. Её не будет преследовать чувство вины и страха, она наконец получил то, что заслуживает.

Это ей и нужно.

Всего лишь маленький шаг отделяет её от неизвестной бездны. Вдалеке привычно мерцает огнями Останкинская башня, в воздухе чувствуется сладковатый запах. Это последние мгновения жизни. Дальше уже ничего не будет.

Один шаг. Ноги будто ватные. Уже нет никаких ощущений.

Всего лишь один шаг. Она его сделала.

Теперь жалеть о чём-либо бессмысленно — уже ничего не исправить. Наверное, правду говорят: «Когда ты падаешь с крыши, ты понимаешь, что все твои проблемы решены. Кроме одной — ты уже летишь с крыши». И изменить это не можешь.

Сердце отчаянно бьётся, в ушах свистит ветер, в груди появляется страх — и всё это за какие-то жалкие мгновения, которые уже не сосчитать. С закрытыми глазами появляется ощущение настоящего полёта — полёта к счастью, к чему-то желанному и неизвестному. Вот только в реальности всё как-то иначе. Глупо считать, что счастье не стоит смерти — в жизни ничего хорошего всё равно нет. Сомнения появлялись в самый последний момент.

На пару секунд всё тело пронзила острая боль — настолько сильная, что захотелось кричать; не получилось. Всё смолко, а мир потерял свои краски. Больше она ничего не почувствовала.

В тот далёкий ноябрьский день, когда она родилась, на улице была плохая погода — слякоть, мокрый снег и ливень. Сегодня, спустя пятнадцать с половиной лет, на небе хмурые тучи, с перерывами идёт мелкий противный дождь. Наверное, всё к лучшему. Теперь о ней все забудут и наверняка вздохнут с облегчением. Одним своим существованием она мешала всем вокруг. Теперь всё будет по-другому и, наверняка, намного лучше. Для неё в том числе. Пусть самоубийство считают чем-то неправильным и глупым — её не переубедить. От её смерти хуже не будет.

Темнота, застилающая глаза, была неуютной. Вот он, конец? Не чувствуется совсем ничего. Похоже на сон — длинный, скучный, неяркий. Лена потеряла счёт времени. В голове снова была пустота.

Через сколько же она очнулась? Кажется, прошло немало времени. И первым делом девушка осознала, что стала уж слишком лёгкой, будто невесомой. Руки, ноги — всё тело стало прозрачным.

«Как так…»

Неужели после смерти ещё есть хоть что-то? Уж лучше темнота или сон, а не новое возвращение в реальность. Снова вдалеке виден закат, небо, здания. Всё такое знакомое…Но уже недоступное. Интересно, Вера чувствовала то же?

Теперь она душа, обречённая на вечные скитания, ещё более несчастная, чем была раньше. Те, кто лишают себя самого дорогого — жизни — не заслуживают ничего. Теперь это не кажется такой глупостью. Неужели она сделала что-то неправильно?

На асфальте — пятно крови. Лена взглянула вверх — там крыша её родного дома. Теперь уже не страшно, просто тоскливо. Не такого она ожидала, совсем не такого. Ей хотелось исчезнуть насовсем, стать невидимой, незаметной. «Бойся своих желаний, вот уж правда», — уныло подумала она.

А все проходят мимо, совсем её не замечая. И сколько не смотри в толпу, сколько не пытайся привлечь внимание — не выйдет. Впрочем, так было и раньше. Люди предпочитают делать вид, что не замечают очевидного, если им до этого нет дела. Скольких же сгубили человеческая невнимательность и равнодушие!

Почему-то сейчас было лишь одно желание: в последний раз увидеть тех, кто был рядом. Семью.

Проход сквозь стену, прыжок куда-то вверх — и вот она в квартире, в которой прожила всю свою жизнь. Лена решила сюда больше не возвращаться. Лучше уйти подальше от прошлого. Навсегда.

В доме как-то непривычно тихо: не слышно задорного смеха мамы, голоса папы, шагов сестры. Как будто никого нет… Вот только если уже вечер, то всё должны вернуться! Вдруг на душе появилось какое-то странное предчувствие, похожее на то, что она испытывала раньше: тревога, страх. И только боли уже нет — её Лена уже не может испытывать. Здесь очень беспокойно и странно.

И всё же увидеть своих родных ей удалось: вот они все — и мама, и папа, и Вика — сидят за столом на кухне и, кажется, ужинают. «А ведь ничего и не поменялось, — горько усмехнулась Лена, — я в последнее время тоже с ними не ела. Наверное, уже привыкли». Теперь никто не улыбается, не шутит, не рассказывает о том, как прошёл день. Родители сидят с равнодушными и пустыми лицами, глядят в свои тарелки, совсем не поднимая глаз. А ещё почти не едят! Вика тоже выглядит не по-детски серьёзной и печальной. И когда она наконец-то доедает свою порцию и уходит в комнату, мама облегчённо вздыхает.

«Что происходит?». Лене не давало покоя увиденное: что же случилось? Почему все ведут себя так, будто неожиданно стали друг другу совершенно чужими людьми?

— Думаешь, она сможет принять это? — спросила мама, смотря куда-то в стену. Лене показалось, что в её глазах заблестели слёзы.

— Ты о Вике? — намного более тихим, чем обычно, голосом, сказал папа. Даже отчуждённым…

Лена, сама того не заметив, вздрогнула.

— Само собой.

Папа промолчал, неопределённо пожав плечами, и отодвинул тарелку с недоеденным салатом.

— Я не знаю, как это на ней отразится… Всё-таки родная сестра… — заикаясь, шептала мама. — И умерла в столь юном возрасте… От своей руки…

— Ну всё, всё. Довольно. Это не исправить, — и пусть папа постарался говорить убедительно, дрожь в голосе выдавала его с головой. Он тоже жалел о том, что так произошло.

— Я так виновата перед Леной! — сокрушалась мама. — Мы ведь могли заметить это раньше, могли помочь, остановить… А в итоге…

— Она не считает тебя виноватой, помнишь?

Женщина кивнула и тихо-тихо заплакала.

— Я выучила то письмо чуть ли не наизусть. Это… Последнее, что осталось от нашей старшей дочки.

Лена невольно вспомнила: прощальную записку она специально оставила на столе в своей комнате. Видимо, родители нашли его и прочитали, но утешения им это не принесло. Как же так? Она считала, что её смерть ничего не изменит, что всё будет лучше — она не будет позорить себя и всех вокруг своими поступками и мыслями.

— Она же наш ребёнок… Почему она думала, что не нужна нам?

Вопрос застал Лену врасплох. Её что, правда любят? Любили? Никогда не жалели о её появлении на свет? Ей казалось, что она не вписывается в картину семьи, что она здесь лишняя. Но… Прямо сейчас её родители еле сдерживают слёзы, вспоминая о ней. Неужели она радовала их лишь тем, что родилась? Странно как-то, но от этого становилось грустно.

А мама ещё и раз за разом перечитывала её прощальную записку… Как же горько. Вера не написала такую, а потому о причинах её поступка Лена могла лишь догадываться. Но почему-то ей казалось, что они обе теперь об этом сильно пожалели.

«Мам, пап, Вика… Простите меня за всё. За мою нелепую смерть в том числе.

Я благодарна вам всем за то, что вы были рядом. Наверняка вы будете только рады избавиться от такой, как я. Поэтому просто знайте: я вас очень сильно люблю. И потому не хочу потерять.

Я, наверное, не очень боюсь умирать. Я планировала всё очень долго, но так и не смогла передумать. Мне кажется, всем будет лучше без меня. Скорее всего, так и есть.

Я боюсь жить дальше. Реальность — вот, что меня пугает. Я не самая умная, далеко не самая красивая, совсем не талантливая. Мне нечем гордиться, моя жизнь совсем бессмысленна. Я решила, что лучше закончить её сейчас, чем мучить и себя, и всех вокруг. Я никому не нужна. Я не нужна этому миру.

Простите, если обижала, была неблагодарной или просто отвратительной. Надеюсь, своей смертью я искуплю всё то, что натворила. Забудьте обо мне. Я очень хочу исчезнуть.

Пожалуйста, извините меня за всё! В этом виновата только я. Я ничтожество, недостойное жизни.»

Она писала это поздним вечером при свете настольной лампы — тогда, когда уже все спали, а небо покрывалось тьмой. Последний закат в своей жизни она вновь сфотографировала на телефон. Наверное, больше ничего о ней напоминать и не будет. Всё станет куда лучше, если она умрёт.

Но сейчас, глядя на плачущую маму, Лена снова испытала жгучее чувство вины. Хотелось растормошить её, обнять, сказать, что всё хорошо, что она жива, но…

Такой возможности больше никогда не будет.

Она не выдержала. Почему-то самой захотелось плакать, но теперь она и этого не может сделать. Попросту не умеет. Похожее было тогда, когда из-за выгорания не оставалось сил ни на что, даже на эмоции. Отвратительное состояние.

А ещё хуже то, что теперь она по-настоящему бессильна.

Свою сестру она обнаружила в комнате: та лежала на кровати, отвернувшись лицом к стене. Послышался тихий всхлип, и сердце Лены снова отчаянно сжалось.

«Неужели и ты жалеешь?».

Лена думала, что не нужна Вике: зачем такая неуклюжая и странная старшая сестра? Вика — полная её противоположность, душа компании, весёлая девочка. У них не было ничего общего. Так почему же и она расстроена? Просто потому, что умерла сестра? Потому, что они больше никогда не увидятся?

«Не ври себе, Вика… Всё будет хорошо. Вы забудете обо мне».

Лена присмотрелась: на кровати лежал мятый лист бумаги. Мелкий почерк Вики она смогла бы узнать даже издалека, а потому любопытство взяло верх. Тихими шагами девушка подошла ближе и посмотрела на бумагу.

«Лена, привет! Не знаю, зачем пишу. Тем более, ты не прочитаешь.

Всё это время мама плачет, даже на работу не ходит. Папа тоже расстроен, даже со мной не играет. О тебе почему-то не говорят, но явно скучают.

Мне пару лет назад сказали о том, что все мы однажды умрём. Но я не думала, что настолько рано. Не ожидала. Что с тобой случилось? Ты болела? Почему не сказала? Мне сейчас ни о чём не рассказывают. А я хочу знать.

Лена, я скучаю. Мне очень тебя не хватает. Может, это просто шутка? Или ошибка? Я просто очень хочу снова тебя увидеть.»

Вика действительно плачет, жмурит глаза и вытирает слёзы рукой. Плачет тихо, практически бесшумно.

Живые не любят вспоминать о мёртвых, а мир не будет стоять на месте. Однажды всё изменится, и все они — мама, папа, сестра — забудут о ней, несчастной девушке, которая оказалась слишком слабой для того, чтобы просто суметь жить.

Но сколько времени пройдёт, пока такая глубокая рана заживёт?

Лена болела. Болела душой, хотя выглядела здоровой. Знала, что не выдержит трудностей, знала, что её заденет любое неосторожное слово и любой незначительный поступок. Ей не избавиться от тревожных ощущений и неуверенности в завтрашнем дне.

Но разве сейчас стало лучше? Бесследно исчезнуть всё равно не получилось.

В день смерти Веры она чувствовала то же самое, что сейчас чувствовала её сестра.

— Прости меня! Пожалуйста, прости! — с горечью закричала Лена, зная, что теперь её никто не услышит.

От этих слов никому легче не станет. Она потеряла всё в самый последний момент — тогда, когда решила сделать выбор в пользу смерти.

Глава 4

Утреннее солнце слепило глаза.

Проснувшись, Лена не сразу поняла, что происходит и где она находится. Тело почему-то не слушалось. «И всё же это был сон?.. До чего же… Реалистично пугающий».

Сердце быстро-быстро билось, пока она пыталась вспомнить всё то, что ей приснилось. Кажется, всё началось с крыши дома… Это место она бы узнала из тысячи похожих: за последнее время её часто можно было найти именно там. Никто не замечал за ней этого странного увлечения, да и говорить было некому…

Падение с крыши — то, чего она боялась и жаждала одновременно.

Сколько раз она читала про различные методы самоубийства? Предлагались самые разные — от стандартного вскрытия вен до отравления различными химическими веществами. Было лишь два «но» в этих запросах: во-первых, авторы абсолютно всех статей убеждали, что красивого и безболезненного суицида не бывает; во-вторых, на любом сайте предлагалось позвонить по так называемому «телефону доверия» — горячей линии, на которой якобы смогут помочь. И как бы не был велик соблазн так сделать, что-то всё равно мешало. Открываться людям совсем не хотелось, было страшно. А вдруг её засмеют, сказав, что всё пройдёт? Вдруг скажут, что она привлекает внимание, а сама неспособна на причинение вреда себе? Вдруг поймут, что ей правда стоит лечиться?

В памяти ярким остался момент, когда ей было одиннадцать или двенадцать лет: тогда мама попала в больницу. И пусть папа уверял, что всё будет хорошо, да и сама мама вернулась на следующий день, Лена убеждала себя в наихудшем. Она боялась терять родных людей, считала себя виноватой в том, что мама заболела. Она держала в голове те страшные минуты, когда в её тонких и бледных детских  руках оказался нож. Нанести себе увечья не получилось — скорее всего, из-за страха. Но привычка наказывать себя за каждый промах осталась — она резала, царапала, кусала себя, обливала руки горячей водой. Было больно, но неприятные ощущения ненадолго отвлекали от тревоги и мук совести.

Когда погибла Вера, Лена несколько дней ходила, как в тумане, ничего не замечая. Она горько плакала, узнав о новости, даже не хотела верить в это. Наверняка ведь это шутка! Вера должна прийти  попозже, рассмеяться над глупым розыгрышем. Но время шло, а вместе с ним и появилось осознание: это правда. Вера покончила с собой, не захотела больше жить. И никто её не остановил.

Лена уже не помнила и не понимала, как это — жить без мыслей о смерти. Ей казалось, что они преследовали её всегда. Самая незначительная ошибка вдруг становилась концом света, раздумья о том, когда и как умереть, были привычкой и уже не пугали.

Где-то однажды ей удалось услышать о том, что нужно чаще прислушиваться к своему внутреннему ребёнку — тому, которого она похоронила в себе под слоем ненависти. Смогла бы она с таким же укором говорить себе маленькой о том, что ей лучше умереть, что от неё нет никакой пользы? Вряд ли.

Когда-то давно Лена смогла перебороть себя: позвонила на телефон доверия, не зная, чего ожидать, что говорить. Когда на том конце трубки послышался голос оператора, она со страху сбросила вызов. Она боялась непонимания и осуждения, но всё же набрала номер повторно.

В тот день она разговаривала с оператором около часа. Впервые за всю жизнь появилось ощущение, что её на самом деле слушают. Она рассказала почти обо всём, и лишь о том, что не удержала подругу от необдуманного шага, решила умолчать. Тогда ей и сказали об одной простой вещи, которую она не посчитала важной.

И лишь сейчас, спустя несколько месяцев, пришло осознание: просить помощи не стыдно. Другие действительно способны тебя понять.

— Но ведь всё то, что со мной происходит, явно не совсем нормально… Как я могу рассказывать об этом?

— Не стоит бояться и прятаться. Ты не одна в этом мире.

— Мне никто не поверит, а если и поверит, то покрутит пальцем у виска.

— А разве ты живёшь ради тех, кто тебя настолько не ценит? Те, кому ты дорога, примут тебя в любом случае и помогут, — судя по голосу, оператор не врала.

— Я не уверена в этом…

Она не хотела никому говорить о том, что хочет умереть, но раз за разом говорила эти страшные слова — иногда в шутку, иногда от усталости. Как будто этого никто не видел… Но почему она вдруг отказалась жить дальше? Почему захотела в один момент лишить себя всего? Потому, что решила пойти вслед за подругой, которую уже не вернуть?

Многие люди, которых Лена встречала, были невероятными оптимистам и радовались буквально всему: возможности говорить, смеяться, любить, плакать, ходить, учиться. В каждой мелочи они находили красоту: в закате и рассвете, в весеннем цветении деревьев, в дождливой осени и снежной зиме. И это… Действительно притягивало. Вернее, удивляло. Такие люди будто светились счастьем изнутри, дарили тепло всем вокруг. Вера была одной из таких людей.

Наверное, Лене тоже хотелось быть такой же. Хотя бы чуть-чуть похожей на них.

Но почему-то многие из таких жизнерадостных людей оказывались глубоко несчастными в душе. Днём они носили на лице маску, скрывающую настоящие чувства, а приходя домой, немигающим взглядом смотрели в стену, не зная, где найти силы для нового дня. Они были душой компании, но в то же время очень одинокими. Лена чувствовала себя так же: если надо было, она с лёгкостью находила общий язык с другими, но в то же время она знала одну простую истину — если она вдруг исчезнет, никто не заметит, ведь ни для кого в своём окружении она не является важным человеком.

Или ей так кажется? Неужели всё это время она не замечала того, что лежало на поверхности?

Почему она не запомнила того момента, когда Вика хвасталась одноклассникам, говоря, что её старшая сестра — одна из лучших учениц в своей параллели? Почему не замечала, с каким восхищением она смотрела на неё, мечтала быть такой же умной?

Теперь Лена знала, что её жизнь безумно скучна: у неё нет ни компании, ни хотя бы одной лучшей подруги. Ей не с кем обсуждать разные школьные происшествия или планы на каникулы, не с кем побегать в парке, некого пригласить на день рождения. Это безумно расстраивало. Какой толк тогда в погружении в учёбу, если больше ей попросту нечем заняться? Слушая случайные рассказы одноклассников о том, как весело они гуляли на выходных, Лена лишь вздыхала: наверное, ей никогда не стать частью этого общества. Ей интересны другие вещи, другие люди, да и мыслит она по-другому; но тех, кто принял бы её такой, какая она есть, больше просто не существует. Веру для неё никто бы не заменил.

Было ли в жизни хоть что-то хорошее? Если перестать оправдываться и посмотреть в скрытую глубину души, то непременно можно найти радостные моменты. Вот только память почему-то сохраняет лишь отчаяние, боль, слёзы и пустоту. Жестоко? Наверное, да. Но разве не для того дана жизнь, чтобы заглядывая в прошлое, сделать будущее по-настоящему светлым?

«Я разрушаю всё вокруг. Но это не потому, что ненавижу мир или людей. Я просто ненавижу себя…» — размышляла она, глядя на потолок.

Легко сказать, мол, просто прими себя. Не получится так сделать, если ты ненавидишь и презираешь себя за каждую мысль, за каждое слово и действие.

«Хочу перестать скучать по тем моментам, когда я правда считала себя самой счастливой на Земле». В детстве жизнь казалась лёгкой и беззаботной, и лишь повзрослев, девушка поняла, что всё люди на свете обмануты призрачным счастьем.

Из размышлений её вывели голоса, звучавшие на кухне: кажется, это проснулись родители. Раньше она этого не замечала, но сейчас этот утренний шум показался чем-то очень привычным и родным.

А ведь сегодня она должна будет покончить с собой…

Почему-то сейчас об этом даже думать не хочется.

Лена встала с кровати и подошла к полкам — вроде именно там она оставила свою тетрадь со стихами. Бессмысленными, корявыми, но… Почему-то такими дорогими сердцу. Она и не заметила, как перечитала каждую строчку, как взяла в руку карандаш и быстро написала новое четверостишие. «Ещё более неправильное по размеру, чем предыдущие», — про себя усмехнулась она.

«После нашей смерти что будет, скажи?

Лишь только припадки мыслей из лжи,

Странных надежд тех прожитых дней.

Скажи, зачем мы противимся ей?»

«Противимся потому, что есть, за что бороться. Верно ведь?». И пусть некому было ответить на этот вопрос, для себя она оставила его закрытым. Жить надо ради мелочей, ради тех редких дней, когда жизнь становится похожей на приключенческий роман. Когда всё ломается и кажется безнадёжным, нужно начинать с начала. Не оглядываясь назад, не останавливаясь ни на минуту. Впереди должно быть столько прекрасных моментов! Заразные улыбки маленьких детей, слёзы счастья, новогодние огни, воздушные шарики в руках у прохожих.

«Я постараюсь справиться. Ведь всё-таки… Должно быть хоть что-то хорошее?».

Скоро должен быть выпускной – тот вечер, до которого она не должна была дожить. Школьные годы пролетели практически незаметно, пусть и принесли больше плохих воспоминаний, чем хороших. Уроки по ночам, слёзы из-за беспомощности… Но скоро это останется позади. Непонятно лишь, что делать дальше: когда её спрашивали о том, пойдёт ли она в десятый класс или колледж, ответ был один: «Я ещё думаю». Не было никаких мыслей ни о профессии, ни о чём.

«И всё же пора решиться. Сделать свой выбор…»

Лена знала, что скорее всего, пройти по баллам сможет в любой класс и любой колледж. Учителя предлагали разные варианты, но ни один из них её не интересовал. Она равнодушно относилась ко всем приготовлениям, и некоторые явно видели это.

На последнем пробном экзамене Лена набрала довольно неплохие баллы, но на это было всё равно. И почему сейчас так страшно думать о том, что ждёт её по ту сторону?

Она не хочет умирать, но и жить тоже. Выбрала смерть, потому что не видела другого выхода. Но, может, стоит попробовать найти себя в чём-то? Найти смысл жизни, найти что-то, что поможет отвлечься в трудные моменты? Попросить о помощи тех, кто всегда был рядом?

Ей будет шестнадцать, появится что-то новое. Будет столько возможностей, приключений! Ей хотелось верить в то, что жизнь – правильный выбор и в то, что она по-настоящему нужна тем, кого любит она сама.

Наступит новый день, за ним другой, и всё будет хорошо. Однажды. Наверное, чтобы мир улыбнулся тебе, нужно самому сделать первый шаг навстречу.

А прошлое, к сожалению, нужно постараться оставить в прошлом, принимая это, как горький опыт.

Впервые за год, глядя в окно на просыпающийся город, она думала о красоте неба и зеленеющих деревьев, а не о том, как скоро она бы упала на землю, если бы прыгала вниз, в бездну, прямо сейчас. Куда-то спешат люди – кто-то на работу, кто-то на учёбу. Торопятся, не замечают друг друга, не улыбаются. А она смотрит на эту картину, будто впервые. До сих пор в голове не укладывается тот факт, что каждый день себя убивают сто двадцать два человека по всей стране, что каждые сорок секунд один человек в этом необъятном мире лишает себя жизни. Раньше это не было заметно, но сейчас по-настоящему пугает: в своё время она решила быть одним из них.

У каждого самоубийцы своя нелёгкая история борьбы. Лена читала о том, что многие выжившие при попытках самоубийства ни капли не жалели о том, что волей случая они были спасены. Но другая часть таких людей всё-таки доводила дело до конца. И это… Правда пугало.

Жизнь стоит того, чтобы жить? Она не знает, но хочет узнать. Хочет наверстать упущенное, найти наслаждение в обычных вещах. Хочет как можно чаще общаться с родными, знакомиться с кем-то, заниматься тем, чем душа пожелает. Она лишала себя этого долгое время, но теперь почти убеждена в том, что не даст тьме в её душе победить. За каждой тёмной полосой неизменно следует светлая. Теперь она хочет в это верить.

Смерть – это страшно. Это ощущение безнадёжности, беспомощности – ещё сильнее, чем при жизни. Но если попробовать, то можно исправить. И помнить о том, что жизнь каждого человека в мире по-своему важна. «Ты не одинока, – мысленно сказала она. – Не сомневайся». Ей не хватало этих чувств и этих слов всё это время.

Наверняка ещё будут плохие моменты. Впереди должен быть долгий путь к неведомой достойной судьбе. Но теперь почему-то была надежда – всё получится. Наверное, жизнь и счастье стоят того, чтобы за них бороться; ни одна из этих вещей всё-таки не стоит её смерти.

— Я буду жить ради тебя, — прошептала девушка. — Чтобы ты, смотря на меня, не жалела о том, что однажды решила помочь мне.

Автор публикации

не в сети 3 года

Ксения Свейковская

2

Комментарии: 1Публикации: 1Регистрация: 28-12-2020

Другие публикации этого автора: