Рассказ участвует в литературном конкурсе премии «Независимое Искусство — 2019».
Непрерывно сменяются тренды,
Но покуда живем на земле
У гадалки, цыганки в платке,
Постоянно найдутся клиенты.
Она помнила… Она помнила, что это сумасшествие началось с простой встречи в обычный день одним серым утром. Оно было совершенно непримечательным, это утро.
– Деточка-умница-красавица! Позолоти ручку бабушке, все расскажу-поведаю о твоей судьбе-суженом-любви и жизни, – тараторила одна из цыганок, хватая невысокую девушку то за руку в красной кожаной перчатке, то за полу черного приталенного пальто. Иногда женщины задевали ее каштановые волосы, то ли пытаясь выдрать прядь, то ли просто путаясь в них.
«Наверное, – думала девушка, вырывая руку из крепкого захвата одной из цыганок, – все пошло не так именно с этого момента, – с того момента, как она обещала священнику не гадать, а сегодня решила прочитать свою руку. Как будто черт ее дернул. – Тоже мне, хиромант-недоучка».
На руке на середине ладони появилась развилка, где одна из линий начала исчезать, а вторая становилась более короткой и прерывистой. Смерть…
«Смерть – это же не в прямом смысле, правда? Это же как в Таро? Всего лишь перемены в жизни?» – нервно думала она, пытаясь прорисовать ручкой линию и удлинить ее.
Ей становились ясны две вещи: грядут перемены, и все пошло не так в этот день, именно с этого самого проклятого момента гадания.
А вы когда-нибудь убегали от смерти?
Остальные цыганки, более молодые, гибкие и цепкие, пестро-цветастые, окружали ее. Они тараторили вразнобой одновременно со старой цыганкой. О, в их толпе эта старуха была самой колоритной. Она выглядела главной и одновременно жуткой, будто вышедшей из сказки. Длинный крючковатый нос с красно-бордовой бородавкой посередине, из которой торчали черные волоски. Залихватский алый платок, как у атаманши, повязанный на манер банданы.
– Все расскажем…
– …будешь знать то, что…
– …ждет тебя…
– Видим же, что хочешь знать…
– …не только о ней поведаем…
– …от судьбы не уйдешь…
Хор голосов сливался воедино, и явственно выделялся только один скрипучий голос старой гадалки. Девушка продолжала движение вперед, аккуратно придерживая сумку и отслеживая кружение гадких попрошаек вокруг себя, медленно закипая внутри, как чайник.
«Честное слово, словно стая грифов. Хотя… нет, скорее, они как гиены. При том, что эти животные точно милее таких людей. А цыгане, они и правда как падальщицы, чующие свою добычу и неотрывно преследующие ее. Стоит только зазеваться, и сожрут – не подавятся… На этой стороне улицы, как назло, никого. Да и до перехода еще идти и идти».
Девушка мысленно застонала.
– Милая, ну что ты боишься, – скрипела старая цыганка сквозь гул молодых голосов своих товарок, круживших вокруг несчастной. Старуха дергала ее за руку и не сбавляла шага, – это же всего лишь предсказание. Неужели тебе неинтересно, что будет? – она облизнула своим языком обветренные, испещренные линиями сухие губы, как будто предвкушала что-то очень аппетитное.
Девушке, краем глаза заметившей это, показалось, что у старухи нечеловечески длинный алый язык, и ее передернуло от омерзения. Ну и почудится же?
Ведь монстров не существует?
Ожидая подчас волшебства,
Всей душою желая обмана,
Ей открыты людские сердца,
Чтобы кинуть в них семя дурмана.
Зубы девушки явственно скрипнули, желваки напряглись. Безразличное выражение на лице сменилось гневом.
– Говоришь, судьбу предскажешь? – взорвалась она, чуть замедляя шаг, поворачивая голову к старой цыганке, споро шедшей с ней в одну ногу и шуршащей своими юбками. – Вы? Ахахаха, те, чей дар давно пропал? Чьи истинные навыки были давно утеряны? Нечисть, вы это серьезно? Серьезно? – она смешливо фыркнула, более активно сбросила одну из множества чумазых рук, тянущихся к ее сумке. – Вы более ничтожны, чем современные псевдоэкстрасенсы и астрологи. И те, скажу я вам, более точны, что в проклятиях, что в гаданиях. Да даже я предсказываю и читаю руки в сто раз лучше вашей братии. Может, мне Вам погадать, и Вы мне заплатите?
Презрительно скривившись, девушка ускорила шаг. А молодые цыганки испуганно замерли, отставая.
Встала позади удаляющейся девушки и старая цыганка.
На секунду время словно замерло. Прекратилось шуршание цветастых юбок. Звук в округе исчез. Не было слышно ничего, кроме главной «гиены» в алом платке:
– Ты еще пожалеешь о своей гордыне, девочка. Желаешь знать или нет, но от судьбы не уйдешь! Вот мое предсказание для тебя: Она придет за тобой, и ты расплатишься за свои слова! И за нарушенное обещание! С этого дня не будет тебе от нас покоя до самого конца!
– Мы еще поглядим, старая ведьма! – приглушенно долетел крик от удаляющейся женской фигуры, так и не повернувшейся к гадалке. – Проклятий не существует, как и монстров.
Монстров не существует?
***
Не сделать с этим ничего,
Устроены так люди,
Желают знать всегда они
О том, что с ними будет.
Это началось сразу после того, как старая цыганка-гадалка со своей оравой коллег-стервятниц прокричала ей в спину угрозы.
Первое время ей казалось, что у нее просто разыгралось воображение.
Возвращаясь засветло, она ощущала голодный давящий взгляд в спину, особенно в людных местах.
Этот липкий взгляд словно ощупывал ее, показывал, что готов разорвать на части при любой возможности. От него у девушки коченели ладони и катился по спине ледяной пот.
Она не любила неизвестность и то, что таилось в темноте… Она не любила свою слабость…
Оборачиваясь или пытаясь обнаружить в толпе обладателя звериного взгляда, она натыкалась на безразличные лица людей, уткнувшихся в смартфоны с наушниками в ушах. Они жили в виртуальных мирах сетей – их было большинство. Им там было хорошо и безопасно.
Меньшинство неохотно или сонно глазело по сторонам, или читало книги, или подремывало на плечах соседей по транспорту.
Ни у кого из тех, кого ей удалось разглядеть, не было такого совершенно дикого и угнетающего взгляда.
«Я просто под впечатлением от этих мошенниц. У меня разыгралось воображение. Хоть кто-то в транспорте периодически проводит по мне взглядом. Может, он или они рассматривают меня, но жажды смерти там нет. Угрозы нет».
Так она утешала себя, отрицая разыгравшуюся паранойю.
Даже закрывая за собой дверь на засов, находясь в своей квартире, она не ощущала себя в безопасности. Ей казалось, что в черных проемах комнат притаилось что-то, что ждет своего часа расплаты. Она жила одна, и, к сожалению, убедить ее в обратном было некому.
Оно жаждет растерзать ее… Порвать на части… Иссушить…
Со временем, с увеличением скорости наступления сумерек ее состояние ухудшилось…
Что же вам поведают карты
Счастья ль в жизни предскажут они?
Может, ждет вас дорога дальняя?
Иль богатств несметных огни?
Теперь же с работы она старалась возвращаться под светом фонарей.
Каждую минуту ей казалось, что в тех местах, где нет света, мелькают темные силуэты, вспыхивают неоново-голубые глаза и слышится смех гиен:
– Ахахау-уахах-хухуху-хухахаха!
И там же, в темноте, слышится шуршание длинных юбок.
В последнее время она почти всегда быстро шла, едва не подворачивая ноги на лестницах, стараясь успеть до темноты.
Пару раз ее даже останавливали люди и предлагали помощь – настолько безумным и беспомощным был ее взгляд. Настолько неопрятной и уставшей она выглядела из-за недосыпа. Ей казалось, что она стала похожа на безумную.
Ей не казалось?
Может, бурная, но короткая
Страсть-любовь до доски гробовой?
Или, может, удар судьбы ждет вас?
Ухмыльнется черный король.
Это длилось уже месяц.
Приходя домой, она слышала шуршание цыганских юбок у себя в квартире, их тихий лающе-воющий смех. Она видела тени, перемещающиеся без наличия всяческих силуэтов.
Представляете себе – тени, да без силуэтов или предметов?
Девушка обзавелась фонариком, заряжающимся от дневного света, и, если где-то вырубалось электричество, то сразу зажигала его. Только он не давал сбоев. Свечи сразу гасли и теряли свой огонь под неведомо откуда взявшимся сквозняком. Аккумулятор быстро разряжался. Иногда еще ей помогал фонарик, работающий от батареек.
А еще она старалась продержаться до утра. Она не выключала свет… она не выключала свет, потому что однажды, в полу-сумерках увидела это…
Оно было худым, невероятно, непропорционально худым. Косматые волосы были нечесаны и, наверное, грязны. Она не знала, она видела это издалека. Невероятные яркие неоновые нечеловеческие глаза, казалось, просвечивали прямо сквозь эти самые лохмы. Они светили даже сквозь темноту злыми голубыми огоньками. Руки свисали плетьми до самого пола, они были с длинными одинаковыми пальцами. Серая в темноте кожа, казалось, была покрыта и пылью, и струпьями одновременно. А уж жуткий оскал с двумя ровными рядами зубов, каждый сантиметров по десять примерно, которые оттягивали тяжелую массивную челюсть и не давали полностью сомкнуться толстым, покрытым слюной губам…
Как она смогла так детально в темноте разглядеть этого монстра? Все достаточно просто: она не разглядела его… она его прочувствовала всем своим нутром, до самой последней выпирающей сквозь тонкую пергаментно-сухую кожу косточки.
Самое странное, что это было одето в черную цыганскую юбку и черный топ, обтягивающий впадающую внутрь грудную клетку, но не скрывающий морщинистой кожи и ключиц.
Оно не добралось до нее – впереди ярко горела коридорная лампа. И, ей вообще показалось, что то, что она увидела – всего лишь очень страшный и жутко реалистичный глюк. Кажется, она сходила с ума.
Ей НЕ казалось?
Самый настоящий ужас начинался тогда, когда она готовилась ко сну. Стоило хоть немного притушить свет или начать проваливаться в сон, как за окном, а она жила на первом этаже, начинали стучать в стекло. Оно так сильно дребезжало, что она боялась, стекло разобьется: бом-стук-тресссь-тишина… бом-бом-бух. Утром же не было никаких следов от ударов. Она точно знает, она проверяла.
А еще за окном слышался смех гиен и надрывный тявкающий вой, рычание: грх– ауауа-ууууа.
Кто-то скребся в стену: скрэээт-скрээт-шкряб, скрэээт-скрээт-шкрябс.
Шорохи становились просто невыносимыми, в каждом углу что-то тяжело ворочалось и шуршало: шурх-шух-фхш.
Все лампы начинали мигать и грозились взрывом.
В голове постоянно отдавалась болью песня о цыганке, терзая висок барабанной дробью и мигренью. У нее никогда не было мигрени до этого, но теперь ей пришлось ее ощутить. Иногда ей казалось, что она просто потеряет сознание и умрет.
Позволить себе провалиться в крепкий сон она также не могла. Там была темнота. Там ее ждали они, шурша своими длинными цветастыми юбками и кружась в дьявольском хороводе. Цыгане с головами гиен или гиены в цыганских нарядах весело щерились на нее из тьмы сна своими желтыми клыками, с которых капала розово-серая слюна…
Не сделать с этим ничего,
Устроены так люди,
Желают знать всегда они
О том, что с ними будет.
***
Обследования у врачей – психологов и психиатров – фактически не дали ей почти никаких результатов. Согласно им, она была полностью здорова за исключением психического истощения.
То, что она видела и слышала, объяснялось просто параноидной реакцией на стрессовый фактор, вследствие которого нервное истощение и произошло.
Добрый с виду старичок в неврологической больнице выписал ей седативный препарат, который, по его словам, в любом случае купирует тревожность.
– Если это нервное расстройство, – говорил он ласковым приглушенным голосом, – то данное лекарство уберет все симптомы, которые вас тревожат.
Его светлый, почти стерильно-белый кабинет не оставлял тьме и ее преследователям и шанса.
– А если нет? – с тревогой спросила она.
– А если нет, – задумчиво, – значит, те, кто находится в нашей больнице, совершенно здоровы, и мы всю рабочую жизнь посвятили им зря, пытаясь помочь.
– Почему же? – она боялась услышать ответ, знала, что он ей не понравится. И все же ответ был предпочтительнее неизвестного молчания, оставляющего ей надежду на выздоровление.
– Тогда выходит, что все, о чем они нам рассказывают, существует. Бред, правда? – улыбнулся врач своей все понимающей приторной улыбкой.
– Да, – нервно рассмеялась она. – Точно, бред сумасшедшего.
Веселый смех старика и ее бледные смешки отражались от стен кабинета, метаясь звуком по помещению и, словно мячики, ударяясь о стены.
Оно существует?
***
Карты стертые веером лягут
На цветастый и яркий платок,
И цыганка сама вдруг поверит
В наведенный собой же морок.
«Глупая самоуверенная кукла, – ругала она себя».
Она шла быстрым шагом, едва не переходящим на бег, сквозь надвигающиеся осенние сумерки, спасаясь от тех, кто с темнотой шел за ней по пятам. Как она могла забыть о тьме и задержаться в больнице?! Правда, после выпитой таблетки лекарства она уже не то чтобы так сильно боялась своих преследователей. Скорее, сюда подошли бы такие сравнения, как: не любила, брезговала, раздражалась. Ну, может, опасалась их немного. Но точно не боялась. Нет! Ни капельки!
В темноте, что не охватывали фонари, в стороне от многолюдного потока раздался пробирающий до костей вой и животный смех. Никто, кроме нее, не вздрогнул. Люди так же просто продолжали свое неравномерное течение в сторону метро и другого транспорта.
«Неужели, – думала она, постукивая зубами от холода, как ей казалось, а вовсе не от ужаса, что ледяными щупальцами опутывал ее сердце, протыкая его острыми иглами, – неужели никто ничего не видит? Нет-нет, мне не страшно, просто слегка неприятно. Да, – согласилась она с собой, – именно что просто слегка неприятно, и я всего лишь не хочу связываться. Если бы не травма, если бы не эта чертова травма связок ноги, то они бы только меня и видели. Грязные падальщицы, – она сморщилась, словно у нее болел зуб или лопнул больной водянистый мозоль. – Вот же нечистая».
Боль от травмы и от обычных неудобных дешевых ботинок, так сильно натиравших ей подъем стопы, усиливалась. Она мешала ей уверенно разрезать плотный поток бредущих домой людей, похожих на тараканов, копошащихся в куче манящей их тухлятины.
Они ее поймают?
Непрестанно оборачиваясь назад, она видела яркие косынки и разноцветные юбки. Цветастые пятна одежды невесомо и ловко скользили вперед, огибая людей, и становились с каждым ее одним шагом ближе к ней на два. Они приближались с разных сторон. Легкие, быстрые и незаметные, несмотря на пестроту и яркость вещей. Они окружали ее… Они окружали ее настолько умело, что невольно вспоминались передачи о природе типа ВВС. И, конечно, об охоте… об охоте хищников и о первом своем впечатлении от этих цыганок.
«Хотя какие хищники могут вызывать лишь брезгливость и отвращение, как эти люди?» – в голове навязчиво крутились картинки летающих над головой грифов с выпадающим рваным оперением, и слышался вдалеке лающий смех гиен, что неторопливо трусят за своей добычей, прыгая вокруг нее. Они, словно лодочки, качались на волнах – взад-вперед. Делая небольшие скачки, хищники медленно загоняют жертву и полностью окружают. Вот пятнистые собаки подошли ближе к судорожно и часто дышащему животному. Они плотным кольцом окружили отбившуюся от стада зебру, рычали, брызгая слюной, и смеялись на разные голоса. Смех, этот страшный смертельный смех наверняка звенел в ушах несчастной жертвы. Зебра начала метаться вбок, вперед, в другую сторону, пытаясь прорвать круг. Гиены скалились и рычали, бросались, пытаясь укусить вырывающуюся жертву то за передние, то за задние ноги.
Сопротивляться бесполезно?
Спасительный жаркий зев транспорта уже был виден за макушками целенаправленно стремящихся к остановке людей, а в голове от адреналина мелькали картинки, как гиены драли на части зебру. В ее голове рождался образ, как несчастное животное извивалось. Голова травоядного поднималась вверх. Вены вздулись, напряженная шея повернулась в сторону, и зебра издала свой последний крик-стон. Это крик боли, и агонии, и отчаяния. Ну, конечно же, без отчаяния никак, ведь это – конец ее жизни.
А потом… потом все исчезло под несколькими телами хищников, прыгнувших на нее и начавших рвать мягкую плоть что есть мочи с чавкающими звуками и непременно брызгами крови, летящими в разные стороны и окропляющими землю.
«Я уверена почему-то, зебра кричит от обиды на судьбу», – подумала она, отцепляя на ходу свой вязаный розово-оранжевый шарф от застежки чьего-то пальто.
Человек явно ругнулся на ее нерасторопность и также замедлил шаг.
– Сам туда иди! – делая последние широкие шаги к маршрутке и активно распихивая людей локтями, чтобы попасть внутрь, а желательно еще и занять удобное место, крикнула она.
Неважно было, куда и кому долетит этот крик, главное, что он полетел искать свою цель.
Не сделать с этим ничего,
Устроены так люди,
Желают знать всегда они
О том, что с ними будет.
В транспорте мест было предостаточно, из двадцати двух лишь три были заняты: старушка сидела на втором месте от окна, а в конце ряд с четырьмя местами, из которых два занимала мать с ребенком.
Вроде бы ее преследователи потеряли ее след. Значит, она спокойно сможет доехать. Выдох облегчения невольно вырвался из ее рта, оседая на шарфе теплым облачком пара.
«Так странно, что в стрессовых ситуациях у многих в голове сидит какая-то глупость или творится каша, – эта мысль слегка насмешила ее и ослабила ледяные когти подбирающегося по затылку противного ощущения. В голове все так же, несмотря на выпитое лекарство, набатом звучала песня о гадалке, усиливая мигрень. – Это всего лишь излишняя впечатлительность и усталость, – успокаивала она себя, – я никого не боюсь! Скоро я буду дома, и все закончится», – от этого «не-страха» складывалось весьма неприятное натуральное ощущение поднимающихся дыбом волос.
Скоро все закончится?
Она заняла место у окна. На всякий случай она обозревала сумерки и обстановку за пределами гудящих ламп транспорта. Сердце постепенно усмиряло свой бег и приходило в норму, как и дыхание. Страх, что жесткой хваткой мурашек держал ее затылок, начал отступать, оставляя после себя отголоски ощущений шевелящихся волос. А может, он был даже под кожей. Но это совсем неважно, ведь сейчас он потихоньку уходил через поры вместе с липковатым потом.
Водитель хлопнул дверцей и вышел покурить. Народ потихоньку забивал нутро маршрутки. Мерно гудел обогреватель, отогревая девушку и укутывая пространство в дрему.
Она, та, чью ногу подергивало от ноющей боли, а разум – от усталости и мигрени-песни, медленно погружалась в нее, вздрагивая от мелькающих внутри воспоминаний теней.
«Рядом с людьми я в безопасности, – успокаивала она себя, невольно расслабляя сведенные от напряжения мышцы. – Мне можно немножечко расслабиться».
Ничего не случится?
***
Не сделать с этим ничего,
Устроены так люди,
Желают знать всегда они
О том, что с ними будет.
Девушка отлипла от стекла, к которому прижималась все то время, что ехала в транспорте. Оно слегка запотело от ее дыхания, и можно было бы на нем порисовать.
Оглядевшись по сторонам, она удивилась немного: старушка и женщина, что была с ребенком, сидели напряженные, все в поту, и очень, очень бледные. Казалось, вся кровь отхлынула от их лиц. В маршрутке сильно сгустились тени, но горящие длинные лампочки все еще отгоняли тьму из салона, натужно жужжа.
– Леди, ваша остановка, – хрипло прокаркал водитель.
Маршрутка остановилась. Дверь сильно дернулась, как от удара, и резко открылась, впуская прохладный воздух. Точнее, воздух по идее должен был бы быть прохладным, а оказался морозным. Из ртов пассажиров вылетали облачка пара.
Пошатнувшись, словно от слабости, и старушка, и женщина, тянувшая сильно своего ребенка за руку к выходу так, что, казалось, она его сейчас просто проволочет по полу, быстро выскочили в сумерки.
Дверь начала закрываться, но тут раздался резкий звук удара, и она снова отъехала в сторону.
Внутрь ввалилась толпа цыган… Толпа тех самых цыган, что кричали ей проклятия вслед. Они заполнили все места, кроме того, что было рядом с местом девушки. В этот раз их было значительно больше. Их лица были словно восковые маски, глаза отсвечивали неоновыми голубыми искорками, вспыхивавшими где-то в глубине. Лица неестественно топорщились кое-где, как будто их натянули на собачьи морды.
– Ну что, девонька, – спросила та самая старуха, что предрекала ей всякие ужасы, – позолотишь ручку? Да не оскудеет рука дающего, – старуха, ехидно скалясь щербатым ртом, протянула ладонь лодочкой, не поднимаясь и не приближаясь к сидящей девушке. Во рту угрожающе блеснули золотом два клыка.
Гул из голосов молодых цыганок, занявших все свободные места, возобновился, уговаривая:
– Почти сбылось…
– …сопротивляется, глупая…
– …судьба ждет…
– Все равно сбудется…
– Нет. Я до сих пор не верю в ваше предсказание. Это просто чушь! – девушка нахохлилась, глаза застилала ярость. Когда она боялась, она всегда злилась. И вовсе не от страха ее трясло сейчас! – Это ведь всего лишь гипноз? Мне уже помогли врачи. Вам больше не напугать меня!
Старуха досадливо цыкнула, а цыганки взорвались тем самым жутким стрекочущим хохотом гиен, на разные голоса и тональности.
– Хаха-хуху-ууу…
– Уаха-хахаха…
– Хуууу-хууу-хууу…
Девушка покосилась в зеркало переднего вида на водителя. Его глазницы были пусты, в них не было глазных яблок.
«Видимо, гипноз, и стресс все еще не прошел, – отрешенно подумала она», – паники больше не было. Была обреченность, были усталость и ожидание.
Монстров нет?
Маршрутку и пассажиров в ней сильно тряхнуло. Дверь тихо отъехала в сторону. Внутрь вошло оно…
Оно стояло на пороге и так же, как и в тот раз в ее квартире, когда его видела девушка, смотрело на нее ярко неоново-синими глазами сквозь нечесаные топорщащиеся волосы. Она узнала: это был тот самый взгляд, что преследовал ее уже долгое-долгое время.
Музыка в ее голове ударила с новой силой, оглушая. Она била в черепную коробку, грозя пробить ее своей силой.
Не сделать с этим ничего,
Устроены так люди,
Желают знать всегда они
О том, что с ними будет.
Слегка пригнувшись, оно прошествовало прямо к ней, к ее месту, и, не сводя с нее взгляда, прохрипело потусторонним голосом, от которого кровь стыла в жилах, а гомонящие цыгане затихли:
– Позолоти ручку? – оголив все свои острые клыки и давая стечь серо-розовой слюне на пол, оно вопросительно уставилось на нее, вытянув свою непропорциональную лапу лодочкой. Жуткая конечность оказалась прямо у нее под носом, все так же сложенная лодочкой.
– Не думаю, что это будет уместная плата за мое сумасшествие, – дрожащим голосом ответила она. Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. – Мне, между прочим, мое лечение в копеечку вошло! – уже было поздно… Просто поздно, чтобы отступить. Она не знала, как это можно прогнать.
Отступать поздно?
Резкий рывок, и вытянутая лапа нечто превратилась в отвратительно буро-розовые жгуты, что переплелись с хлюпающим звуком между собой. Казалось, что кости в этой конечности нет в принципе, потому что она изгибалась, словно резиновая перчатка, во все стороны и резко впечаталась жесткой хваткой ей в шею. Вены монстроподобной руки были вздуты и пульсировали, словно живые, розово-синие черви.
Музыка в ее голове надрывно визжала, срывая ноты. То замедлялась, то ускорялась. Где-то на фоне загоготали цыгане, а старая гадалка одобрительно кивнула чудовищу.
Не сделать с этим ничего,
Устроены так люди,
Желают знать всегда они
О том, что с ними будет.
Ее слегка приподняли за шею, начиная душить, перекрывая кислород. Вдох-сип, вдох – и ничего, лишь хрип. Гортань медленно поддавалась давлению.
Возможно, скоро ей просто переломают шею?
В ее глазах страх смешался с весельем. И все же есть в мире вещи пострашнее таких чудовищ.
Она смеется?
Она рассмеялась, и кислород легкими толчками пробил себе путь внутрь. Этого ей хватило для решимости попробовать последнее средство.
Немыслимо извернувшись из последних сил, почти придушивая себя, она прокусила насквозь уродливое недо-щупальце. Она его прокусила и на задворках затухающего сознания услышала горестный вой-вопль боли, ощущая на губах гнилостный вкус.
Щелк… Онемело и обожгло горло что-то во рту. Ее собственная кровь полилась во все еще сдавленную гортань. Блаженная темнота приближалась, смотря на нее неоновыми глазами.
Это значило не только ее конец. Это значило, что не она сумасшедшая, а чокнут был этот мир и этот город!
Монстры существуют…
***
В городе N, как и в любом другом мегаполисе, постоянно пропадают люди. Вот и она пропала.
Она пропала раз и навсегда: и для коллег, с которыми работала, и для светлой яркой стороны жизни этого города.
Теперь она стала тьмой, что живет в закоулках сердец людей, взращивая их гордыню и бережно приправляя ее самыми темными и плохими чувствами.
Она хотела быть светом, но не по своей воле стала такой же, как ее когда-то преследователи, а теперь ныне – начальство.
Объявление в пролетающей мимо от сильного ветра бульварной газетенке об ее пропаже виднелось в углу передовицы под броским заголовком: «Работники фирмы «Господина К» обеспокоены пропажей своей коллеги. Вся правда о городе N и его жертвах».
Эта газета была известна тем, что в ней появлялись всякие странные статьи исключительно об этом городе, который не может похвастаться отличиями от других мегаполисов. Но при этом это была единственная газета, которая печатала статьи о пропавших людях почти сразу после их пропажи.
Откуда они знали о том, кто и где пропал? Загадка.
Возле церкви в центре на одной из улиц появилась молодая цыганка с пустым взглядом. Она была нема, у нее был отрезан язык. Иногда казалось, будто на ее подбородке видны потеки крови.
Она очень активно подскакивала к мимо проходящим людям и протягивала ладонь лодочкой, держа табличку: «Давай погадаю по руке?» При себе у нее всегда были листы и маркер или ручка, чтобы описать будущее жертвам.
И всегда от нее невдалеке виднелась толпа цыган, зорко следивших за тем, чтобы она расплатилась за все, честь по чести. И за свои гадания, и попытку сбежать от смерти – тоже.
Город смог получить очередную дань, а значит, его привлекательная неоново-голубая сторона ночной жизни и огней будет так же жить. До следующего пропавшего человека.
Город все так же будет сверкать неоново-голубыми глазами, кружиться в длинной черной цыганской юбке, глядя сквозь тьму на Вас.
Желаешь знать, что будет?
Автор публикации
