Томмелиса

Глава 1

Гул сражения затих, откатившись далеко на восток, и мирная тишина накрыла маленький городок, примостившийся возле грязной и суетливой речушки.

Солнечный диск раскалённой фрезой воткнулся в горизонт, и некогда белая вата туч налилась багрянцем.

Урча моторами, низко пролетело звено острокрылых истребителей, названных «ласточками» из-за характерного горизонтального стабилизатора. «Ласточки», поблёскивая стальными фюзеляжами, скрылись вдали.

— В этот раз весна должна быть хорошей, — сказала женщина с красными руками, усердно перемешивая деревянной палкой окровавленные бинты в кипящем чане. — Фронт ушёл…

И она посмотрела на свою подругу.

— Ушёл, пришёл… — хмуро отозвалась та, орудуя палкой в таком же кипящем чане, стоящем неподалёку.

Обе женщины были одеты в серые шерстяные платья с повязанными поверх желтовато-белыми передниками. Воротнички на платьях были спороты, рукава подвёрнуты, полы обрямканы и грязны.

— Ну ведь когда-нибудь это кончится! — И женщина с красными руками с надеждой взглянула в темнеющие небеса.

— Мы кончимся, и эта срань тоже кончится! — ответила её подруга, смачно плюнув в чан.

Стемнело. Женщины развесили на бельевых верёвках жёлтые ленты бинтов, вылили воду из чанов и, затушив огонь, начали собираться домой.

— С этой работой совсем ничего не успеваю сделать по хозяйству, дом скоро развалится.

— Приобрети сиротку. Их сейчас много. За крышу над головой и еду будет тебе помогать. Кстати, у мадам Пежо самые дешёвые.

— Дешёвые?

— Не дороже десяти скиллингов, а то можно и поторговаться.

— Это что, возле тифозных бараков?

— Нет. Кинотеатр помнишь, который до войны построили…

— У фонтана?

— Да, вот там мадам Пежо и обосновалась.

— Спасибо тебе, Марта, — сказала женщина, пряча свои утомлённые постоянной стиркой руки в карманы ватника.

Марта молча достала мятую пачку трофейных сигарет, закурила и неспешно направилась в сторону своего дома.

— Увидимся завтра в церкви!

— Угу! — ответила ей темнота с удаляющимся красным глазом тлеющей папиросы.

Разгоняя тьму ручным фонариком, другая женщина направилась к центру города. Желтоватое пятно света делало дорогу, изъеденную взрывами, похожей на маасдамский сыр. Можно было пойти другим путём, без риска свалиться в воронку, но выбранный ею маршрут был короче.

Пройдя мимо полуразрушенного здания мэрии — здесь когда-то располагался зенитный расчёт, — женщина вышла на центральную улицу.

Дорога стала ровней, а через несколько метров в темноте показались белые статуи. Фонтан почти не пострадал от обстрела, каменные фигуры детей, взявшихся за руки, весело водили хоровод вокруг крокодила. Рептилия то ли улыбалась, то ли злобно щерилась — понять было невозможно. У некоторых фигур были отбиты руки, у кого-то не хватало ноги. Из каменных культей торчали каркасные штыри, на которые были насажены крысиные тушки. Видимо, подопечные мадам Пежо так развлекались в свободное время. Чашу фонтана заполняли рваные мешки с песком и мелким мусором.

Ещё несколько шагов во мраке, и луч фонаря упёрся в щербатый угол здания.

Кинотеатр назывался «Гомер». Построенный в античном стиле, он имел греческий портик и мраморные колонны. Сейчас колонны были разбиты, а их остроконечные обломки походили на зубы мифического существа. Окна и двери кинотеатра плотно забили досками. Там, где раньше располагалась входная дверь, на потемневших досках мелом была нарисована стрелочка.

Женщина, следуя указанному направлению, обошла здание и, оказавшись возле служебного входа уверенно постучала. За дверью послышалось какое-то движение, потом всё смолкло, женщина постучала ещё и ещё раз.

— Кто? — донёсся из-за двери ломающийся детский голос.

— Я к мадам Пежо… по делу.

— Приходите утром.

— Я не могу утром, мне нужно сейчас!

Приглушённые голоса, затем тишина, и дверь, звякнув засовом, отворилась.

На пороге стояла женщина в форме офицера внутренних дел. На лице её была белая маска с прорезями для глаз и рта.

— Здравствуйте, мадам Пежо! Простите, что так поздно…

— Не извиняйтесь, мы открыты в любое время… — и маска учтиво наклонилась. — Проходите!

Посетительница шагнула через порог. В маленьком помещении, где она оказалась, пахло сыростью, кошачьими экскрементами и хлоркой. Дверь за ней закрыл прыщавый юнец, по всей видимости, тот, что изначально не хотел её пускать. Лязгнул засов, заставив вошедшую испуганно вздрогнуть. Опасливо осмотревшись по сторонам, она заметила открытую дверь справа от себя и закрытую, с большим агитационным плакатом — слева. Из полумрака открытой двери за женщиной, держа руку в кармане, наблюдал мужчина в солдатской шинели.

— Не волнуйтесь, это мои люди. Прошу следовать за мной.

Мадам Пежо развернулась на каблуках, открыла дверь, на которой висел плакат с изображением розовощёкого парня, питающегося только по продовольственным талонам, и не оглядываясь быстро пошла в глубь здания. Женщина молча двинулась следом.

Пока они шли по узким коридорам болотного цвета, позади них постоянно раздавался странный звук, словно кто-то постукивал деревянной палкой об пол. Женщина, боясь обернуться, старалась держаться как можно ближе к мадам.

Поднявшись по мраморной лестнице, они остановились возле массивных дверей, ведущих в кинозал. Тусклая лампочка, вздрагивая вольфрамовой нитью, казалось, светила из последних сил, чтобы вырвать из мрака тёмное пространство фойе, в котором прорисовывались три человеческие фигуры — две женские и одна мужская, в солдатской шинели.

— Почему он идёт за нами? — спросила женщина, с опаской рассматривая тёмный силуэт позади себя.

Мадам Пежо развернула посетительницу лицом к себе, поправила выбившийся из её причёски локон и, не ответив на вопрос, спросила сама:

— Как вас зовут?

— Анна.

— Anna und Martha Baden…

— Что вы сказали, я не поняла?

— Вам нужен ребёнок?

— Да, желательно девочку…

— Оплата сразу и наличными.

— Да-да, у меня всё с собой… — засуетилась та, пытаясь достать что-то из-под ватника.

Мадам Пежо остановила Анну движением руки, и её белая маска вновь учтиво наклонилась.

— Дети приготовили мне небольшой спектакль, не откажитесь взглянуть, а заодно и присмотрите себе дитя.

— Хорошо, я не против.

Мадам Пежо отворила массивные двери, и обе вошли в кинозал. Он был просторным, на шестьсот посадочных мест. Вот только красных бархатных кресел, которые помнила Анна, здесь уже не было, скорее всего, их разворовали ещё в начале войны. Паркет был содран и лежал кучей возле самодельной железной печки. Небольшая сцена перед рваным экраном и огромная дыра в потолке, сквозь которую заглядывали любопытные звёзды.

— Присаживайтесь вот сюда, — сказала мадам, подводя Анну к авансцене.

Женщина села на грубо сколоченную табуретку, и в тот же миг вспыхнул свет. После серого полумрака он казался ослепительным. Спустя минуту, когда глаза привыкли, Анна увидела на сцене мальчика, одетого в ватник с длинными фалдами. Эта деталь костюма делала его похожим на ведущего, облачённого в концертный фрак. Его чёрные волосы были коротко подстрижены, за исключением длинной чёлки, спадающей на глаза, а над губой виднелись нарисованные маленькие пижонские усики. В руках мальчик держал палку, на которую, словно на кол, была насажена дохлая крыса с раззявленной пастью. По-видимому, этот атрибут выполнял роль микрофона.

— Дамы и господин! Леди и джентльмен! Медам и месью! Сейчас и только для вас дети мадам Пежо разыграют трагические и поучительные истории о мальчике Билли. Это будет цирковая смеховина в четырёх актах и трёх антрактах, при настоящем электрическом освещении и полном содействии моих дорогих товарищей. Похлопайте нам!

Мадам Пежо и Анна, насколько это было возможно, громко поаплодировали шпрехшталмейстеру.

— Картина первая!

Мадам наклонилась к уху Анны и прошептала:

— Мальчишку зовут Адик, если передумаете насчёт девочки…

Тем временем шпрехшталмейстер отошёл в сторону и продолжил:

— Маленький Билли по крыше гулял…

Из-за чёрной ширмы на сцену выскочил подросток, он весело тащил на верёвочке дохлую кошку, к которой каким-то жутким образом приделали колёсики.

— …Кончилась крыша! И мальчик упал! В воздухе сделал он сальто-мортальто…

В подтверждение слов Адика подросток, играющий роль Билли, сделал сальто и громко приземлился на дощатый пол сцены. Анна от неожиданности вскрикнула, прижав руки к груди.

— …Долго его отскребали с асфальта!

К упавшему выбежали три девочки с метлой, веником и шваброй и начали «отскребать» Билли от асфальта.

— Шарлотта, Эмили и Энн, — прошептала мадам Пежо в ухо Анны.

Дети поклонились, и толстый мальчик пробежал по авансцене с платком.

Шпрехшталмейстер по имени Алик, откинув с глаз чёлку, пояснил:

— Это был занавес. А теперь — картина вторая!

При этих словах толстый мальчик побежал в обратную сторону.

— Билли и Клара играли на крыше…

На сцене появились мальчик с девочкой, которые нарочито громко смеялись и подпрыгивали.

— Мальчика зовут Шметтель, а девочку — Хельга, обоим по шестнадцать. До войны они занимались в школе олимпийского резерва, — вновь прошептала мадам Пежо.

На сцене Хельга, продолжая глупо смеяться, с ногами запрыгнула на подростка Шметтеля, тот ловко перехватил её и на прямых руках поднял вверх. Хельга выполнила «свечу» и элегантно спрыгнула. Два громких хлопка заставили Анну вздрогнуть, а Билли и Клару — «умереть».

Шпрехшталмейстер, заметив реакцию гостьи, с улыбкой резюмировал:

— После двух выстрелов стало потише…

Поклоны, толстый мальчик с платком, и следующая картина. Шметтель с корзиной для пикника.

— Маленький Билли нашёл ананас, с виду совсем как британский фугас. Ножик достал, решил он поесть…

В этот момент резко погас свет и в темноте раздался громкий хлопок, имитирующий взрыв. В зал полетела тряпичная ветошь и обрывки газет.

— Глазик нашли километров за шесть!

Хохот мужчины в шинели был громче прозвучавшего взрыва. Анна, отряхиваясь от попавшего на неё мусора, украдкой обернулась. Лицо мужчины было обезображено шрамом, левой руки не было, рукав шинели он заправил в карман, а левая нога заканчивалась деревянной палкой-протезом.

— Картина четвёртая!

Адик мотнул головой, откидывая чёлку с глаз.

— Маленький Билли на дыбу залез. Корчился долго и ангелом слез!

Толстый мальчик пробежал с платком. Секунду ничего не происходило, а затем, издавая странные звуки, похожие на хриплое дыхание астматика, из-за чёрной ширмы вышел босой подросток. На нём были бежевые кальсоны, исподняя рубаха, а лицо его закрывала резиновая маска противогаза с гофрированным шлангом. Подросток остановился, глядя в чёрное пространство зала, астматично посипел фильтром, после чего жестом подозвал остальных. С неприятным скрежетом дети в противогазах выволокли чёрную ширму на середину сцены, сорвали с неё тряпку, обнажив дощатый и убогий остов. Скорее всего, эта конструкция должна была олицетворять дыбу.

На сцене снова появился толстый мальчик, он был единственным чьё лицо не закрывала резиновая маска противогаза. Мальчик с интересом осмотрел дыбу и уверенно полез на неё.

— Толстячка зовут Ирушалайн. Очень послушный, но страдает чревоугодием, — шепнула мадам Пежо Анне в тот момент, когда дети закрепили Ирушалайна на дыбе и он начал страдальчески корчиться.

Образовав некое подобие хора, все подопечные мадам Пежо расположились перед дыбой. Сквозь запотелые стёкла они молча смотрели в зал.

В томительной тишине совершенно неожиданно заиграла скрипка. Мелодия была очень тихой и проникновенной. Музыка становилась всё громче и громче, и по мере её усиления дети снимали с лиц резиновые маски.

Боженька, родной мой и любимый!

Мамочка моя вчера погибла,

Хоть город наш зовётся тылом.

Нет у нас ни хлебушка, ни денег,

А теперь и мамочку убило.

Боженька, ты где-то есть, я знаю.

Мама мне об этом говорила.

Сделай так, чтоб армия родная

Всех врагов скорее победила.

Боженька, всё есть у нас, родимый,

Только папы очень не хватает.

Я уже не помню его имя.

Господи, Всемилостивый Боже, —

Дети на коленях горько плачут.

И Господь всегда в беде поможет.

Очень многое молитва значит!

Все дети встали на колени, воздев руки к огромной дыре в потолке, через которую на них смотрели звёзды, роняя серебряные слёзы комет.

Свет погас. Спустя пару минут загорелось несколько дежурных лампочек, давая понять зрителям, что представление закончилось.

Анна утирала слёзы рукавом ватника и никак не могла успокоиться.

— Позвать всех детей на сцену или только девочек?

Мадам Пежо склонилась к Анне, ожидая её решения.

— Нет, не надо… Сейчас не надо!

— Я подожду, — сказала мадам Пежо и, повернувшись к мужчине в шинели, распорядилась: — Карл, сходи к ним за экран и скажи, чтоб сидели тихо и ждали!

Карл кивнул и, постукивая деревяшкой, направился к экрану, через прорехи которого с любопытством смотрели тринадцать пар детских глаз.

— Скажите, мадам Пежо, — обратилась, хлюпая носом Анна, — а кто так чудесно играл на скрипке?

— Это новенькая, её зовут Томмелиса. Томмелиса, пойди сюда! — громко позвала мадам Пежо.

Из-за экрана, держа в руках скрипку, вышла маленькая худенькая девочка. На вид ей было лет пятнадцать, коротко стриженные волосы, худое личико с большими тёмно-карими глазами.

— Томмелиса поступила ко мне два с половиной года назад. Умеет читать, писать, играть на скрипке. С детьми не конфликтует. Послушна. Умна. Будет хорошей помощницей.

Анна встала с табуретки, подошла к краю сцены. Внимательно посмотрела на худышку, минуту подумала и, глядя ей в глаза, сказала:

— Меня зовут Анна, у меня нет своих детей. Бог не дал… Живу я одна в маленьком домике возле реки. —Потом, помолчав, добавила: — Пойдёшь со мной? Я тебя не обижу… — И Анна протянула девочке руку.

Томмелиса посмотрела на мадам Пежо, перевела взгляд на экран, за которым затаив дыхание сидели другие сироты, кивнула и робко коснулась руки Анны.

— Томмелиса, вернись к остальным, я тебя позову, — раздался беспристрастный голос мадам Пежо. — Мне нужно поговорить с госпожой Анной.

Девочка, кивнув, отошла к экрану.

Мадам Пежо, обратившись к Анне, без предисловий перешла к делу:

— Десять за девочку плюс ещё два за оформление бумаг, итого — двенадцать скиллингов. Будете брать?

Анна молча вытащила из-под ватника тряпочку, в которой позвякивали серебряные монетки, и, отсчитав двенадцать, протянула мадам Пежо.

— Поздравляю! — сказала мадам, забирая деньги. — Карл, скажи всем, пусть идут в спальню. Томмелиса, возьми свои вещи, попрощайся с детьми и вернись сюда!

Повернувшись к Анне, мадам Пежо добавила:

— Документы завтра принесёт Шметтель. Мне нужно время, чтобы всё оформить. Вы не против?

— Нет, что вы. Я живу в голубеньком домике с резным палисадом на улице Эльсинора, дом двенадцать.

Через полчаса Анна шла домой, держа за руку Томмелису. Из вещей у девочки оказались только старенькое драповое пальто серо-зелёного цвета и скрипка в потёртом футляре.

— Ты любишь грецкие орехи? — спросила Анна.

— Я никогда их не видела… — тихо ответила Томмелиса.

Анна остановилась, передала ей фонарик и, порывшись в кармане, извлекла на свет три грецких ореха.

— Вот, держи. Придём домой и аккуратно их откроем. В детстве я делала крохотных тряпичных куколок, а скорлупа грецких орехов служила им кроватками… Хочешь завтра сделаем тебе таких?

Томмелиса радостно закивала, прижимая подарок к груди. Потом она убрала орехи в карман, и они пошли дальше, отгоняя ночную тьму лучом фонаря. А сверху на них, улыбаясь, смотрели звёзды.

Глава 2

Прошёл год. За это время Томмелиса подросла и похорошела. Анна не могла на неё нарадоваться. Томмелиса была трудолюбива, скромна и послушна. Она каждое утро ходила на обязательные курсы военной подготовки для молодёжи. К обеду возвращалась домой, занималась хозяйством и шла в госпиталь помогать матушке.

Вечером Томмелиса и Анна садились за круглый стол, под зелёную медузу старого абажура, пили морковный чай и обсуждали дневные новости.

Когда начинались авианалёты, они наглухо зашторивали окна и зажигали толстую восковую свечу, ставя её на дно железной кружки. Томмелиса и Анна шёпотом говорили, как хорошо было до войны, потом замолкали, напряжённо прислушиваясь к гулу моторов пролетающих над ними бомбардировщиков. Глядя на огонёк свечи, они ждали когда наступит тишина, и только потом устало засыпали. Поскрипывая зубчатым механизмом, настенные часы двигали стрелки, отмеряя неуловимо бегущее время. За окном начинало светлеть, а огонёк свечи всё плясал и плясал в восковой лужице, не желая гаснуть.

Разорвав тишину, низко пролетело звено стальных «ласточек»,  скрываясь в туманной сырости раннего утра. Гулко заохали взрывы, заставив землю испуганно вздрогнуть.

Томмелиса очнулась от тошнотворно-липкого сна. Девочка не могла понять, где она и почему комната слегка покачивается, а в глазах двоится.

В утреннем полумраке Томмелиса разглядела иллюминатор.

— Странно, откуда у нас в доме иллюминатор…

Она попыталась встать. Ноги и руки плохо слушались, голова гудела. Через несколько минут девочка осознала, что находится на борту какой-то лодки или катера. Железные переборки, запах оружейного масла и тишина.

— Матушка! — тихо позвала Томмелиса.

Никто не ответил. Она позвала громче, потом ещё и ещё раз. Чувствуя нарастающую тревогу, Томмелиса вскочила с топчана, на котором лежала, и громко забарабанила в стальную дверь.

Неожиданно из-за двери раздался голос:

— Томми?

Голос был молодым и хорошо знакомым.

— Шметтель?!

— Томми!

— Шметтель!

— Как ты здесь очутилась?

— Я не понимаю, — ответила Томмелиса, крепко сжав виски. — Голова гудит. Куда я попала?

— Ты в боевом катере возле старого пирса, который находится недалеко от твоего дома…

— Что я тут делаю?

— Не знаю… — Шметтель подёргал дверь. — Заперто…

— Ты сможешь открыть?

— Эту дверь можно открыть только ключом.

— Шметтель, а что ты тут делаешь? — спросила Томмелиса, осматривая каюту, в которой неожиданно очутилась.

— В соответствии с постановлением ГКО № 6784сс, на военную службу призываются юноши моложе призывного возраста на 1—2 года… Я в боевом охранении стратегически важного объекта… Ну, в общем, я этот пирс охраняю…

— Шметтель, милый, спаси меня!

— Тихо, — прошептал молодой боец в замочную скважину, — сюда кто-то идёт!

Возле старого причала покачивался на малой волне пришвартованный боевой катер. Лупоглазая стрекоза села на дульный срез зенитного пулемёта и с интересом стала наблюдать за мальчишкой в мешковатой форме, цвета хаки, затаившимся на корме, за снарядными ящиками.

— Шеф младший офицер, как же вы это здорово придумали! Вы такой умный… твою ж мать!

— Под ноги смотри!

— Простите, запнулся об коряжку…

Из-за камышей показались двое, на них были пятнистые брезентовые костюмы и респираторные маски, болтавшиеся на шеях. Один из военных нёс на плечах большой мешок, сгибаясь под его тяжестью. Второй, очень тучный, шёл почти налегке, держа в одной руке пустой баллон с маркировкой CHCL на легированном стальном боку.

— Просунуть резиновый шланг под дверь и открыть баллон с усыпляющим газом. Потом зайти в дом и забрать всё что хочешь. Шеф, вы гений!

Толстый поставил баллон на пирс, смахнул пот со лба и внимательно осмотрелся.

— Тихо-то как…

— Что?

Его подельник шумно выдохнул, ставя мешок, с награбленным добром рядом с баллоном.

— Я говорю, тихо-то как — благодать!

— Простите, шеф, кому дать?

Тучный офицер королевского флота повторил фразу во всю мощь своих лёгких, так что спящие в камышах утки с кряканьем шарахнулись в разные стороны. Тощий вытянулся в струну и, прижимая растопыренную пятерню к обритой под ноль голове, отрапортовал:

— Так точно, тишь да гладь, божья благодать!

Шеф достал планшет, открыл его и, разглядывая карту, негромко сказал:

— Смотри, Жермен, отплывём в тихую заводь, это вот тут, — он ткнул розовым пальцем, похожим на сосиску, в карту. — Там вдосталь и позабавимся с девкой.

Матрос по имени Жермен гаденько хихикнул и начал расстёгивать брезентовый комбинезон.

— Не шурши. Как наиграемся, мешок ей на голову, утюг к ногам и за борт.

— А если…

— Без всяких «если»! Это понятно?

— Понятно.

— Затем перемещаемся вот в этот квадрат. Там скинем хабар и к полудню перейдём, согласно приказу, на боевую позицию, вот сюда. — И палец-сосиска ткнул в другую часть карты. — Ясно?

— Так точно, шеф младший офицер!

— Заводи катер, а я проведаю девицу.

Томмелиса, прильнувшая ухом к замочной скважине, слышала весь разговор. От страха у неё всё похолодело внутри, а руки начали предательски мелко дрожать.

Катер вздрогнул, просыпаясь от сна, заурчал дизельным двигателем, чихнул и заглох.

— Жермен, ты когда дизель починишь?

— Это не дизель, это чё-то с электрикой…

— В рот пароход, полкило печенья! Чтоб завтра устранил неисправность. Иначе пойдёшь под трибунал, понял?!

— Понял, — недовольно буркнул Жермен, ещё раз поворачивая ключ зажигания.

Катер фыркнул, выпустил чёрный дым и завёлся.

Дважды щёлкнул замок, железная дверь открылась, впуская прохладу утра и солнечный свет. На пороге стоял толстый речник в расстёгнутом комбинезоне, из которого торчал волосатый живот,

— Ты посмотри, кто у нас тут проснулся!

— Отпустите меня! Я никому ничего не скажу! —взмолилась Томмелиса.

— Конечно отпустим, свадебку сыграем и сразу отпустим. О таких женихах, как мы, можно только мечтать. Моряки королевского речного флота триста восемьдесят шестой бригады разведывательно-патрульной службы. Речная элита, кровь с молоком.

Томмелиса до боли сжала кулачки и, глядя в глаза толстому моряку, сказала:

— Никакая вы не элита! Вы пара мерзких и гнусных воришек…

— Сейчас ты у меня по-другому запоёшь, — и речник угрожающе двинулся на Томмелису.

Грохнувший ружейный выстрел заставил его остановиться. Младший офицер, испуганно озираясь, закрутил головой. Воспользовавшись этим моментом, Томмелиса с разбегу ударила его головой в живот. Толстяк крякнул от нанесённого удара, попятился, запнулся о комингс отсека, потерял равновесие и отчаянно замахал руками, пытаясь удержаться. Следующий удар Томмелисы заставил речника ещё сильнее отшатнуться назад. Он угрожающе накренился, вцепившись руками в перила, и, заорав, как раненый бизон, рухнул за борт, взметнув фонтан брызг.

— Томми, ты в порядке? — крикнул Шметтель, держа на мушке Жермена, испуганно задравшего руки вверх.

— Порядок! Я столкнула одного за борт.

— Поднимайся сюда, в рубку.

Томмелиса забежала в каюту, сорвала какую-то тряпку с топчана, повязала её поверх ночной рубахи, в которой была, и, шлёпая босыми ногами, побежала наверх. Увидев Шметтеля, она радостно бросилась к нему на шею. Шметтель, не выпуская винтовки, мягко отстранил Томмелису, важно пояснив:

— Не торопись, сначала надо задержать этих расхитителей частной собственности.

Томмелиса чмокнула своего спасителя в щёку и зло посмотрела на пленённого им матроса.

— Как же вам не стыдно грабить и убивать своих?!

Ответить он не успел, из прибрежных камышей раздался выстрел, и пуля ужалила Шметтеля в руку, заставив его согнуться от боли. Пленённый матрос Жермен тут же сиганул за борт.

Вторая пуля чиркнула Томмелису по щеке.

— Томми, пригнись!

Шметтель бросил винтовку и здоровой рукой потянул Томмелису вниз.

Следующая пуля, выпущенная толстым речником из камышей, ударила в стальную обшивку рубки и с визгом отрикошетила в сторону.

— Уходим! — крикнул Шметтель, заскакивая в ходовую рубку.

Пригибаясь, он подбежал к панели и аккуратно сдвинул рычаг управления ходом. Предварительно переложив штурвал влево и заставив корму катера резко отойти вправо, дал двигателю самый малый вперёд. Затем Шметтель потянул рычаг вниз, запустив малый задний ход, и переложил руль вправо.

Катер начал отходить от пирса, но неожиданно дёрнулся и, загудев дизелем, заелозил на месте, крепко привязанный швартовым канатом к причальному кнехту. Старый пирс кряхтел и скрипел, не отпуская катер.

— Томми, на рубке пулемёт, нам нужно оборвать канат, который нас держит… Ты сможешь это сделать?

Томмелиса не раздумывая бросилась наверх, к стальной турели, на которой был закреплён зенитный пулемёт.

Она передёрнула затвор, щёлкнула предохранителем и, повернув оружие, вдавила гашетку.

Очередь срезала камыши, заставив шефа младшего офицера упасть лицом в прибрежную тину, гнусно пахнущую тухлыми улитками. Томмелиса перевела слегка дымящееся дуло на пирс. Пулемёт сплюнул очередную порцию свинца, и щепки словно брызги полетели в разные стороны.

— Матерь божья! — закричал матрос Жермен, который доплыл до причала и трусливо спрятался под ним.

Томмелиса прищурила черноокий глаз и снова вдавила гашетку. Натянутый канат лопнул, отпуская катер на свободу. Израненный пирс, устало застонав, рухнул, погребя под собой орущего матроса.

Катер ушёл в «чистую воду», развернувшись, фыркнул дизелем и на всех оборотах устремился к устью реки.

Томмелиса сбежала вниз. Подскочив к Шметтелю, радостно запрыгала вокруг него, повторяя:

— Мы их сделали! Мы их сделали!

Они дружно рассмеялись. Шметтель попытался поддержать Томмелису в её скачущей радости, но тут же, зажав окровавленный рукав, застонал от боли.

Девушка осмотрела ходовую рубку и, заметив ящик с красным крестом, побежала к нему.

— Конечно, весь спирт выпили! Бинтов вообще нет. Хорошо хоть йод чудом уцелел.

Она поболтала содержимым бутылки из тёмного стекла, разглядывая её на просвет. Потом, вернувшись к Шметтелю, расстегнула манжет его гимнастёрки и, разорвав рукав, открыла рану.

Шметтель, стоя у приборной панели, спокойно маневрировал, обходя извилистые повороты реки, держа штурвал здоровой рукой.

— Тебе повезло, кость не задета, а пуля прошла на вылет. До свадьбы заживёт!

— У тебя на лице кровь, — обеспокоенно сказал Шметтель, разглядывая Томмелису.

— А, ерунда, царапина…

— До свадьбы заживёт?

Они вновь расхохотались. Томмелиса оторвала подол своей ночнушки, потом разделила его на две части. Одну смочила йодом и аккуратно приложила к ране, а другую намотала, словно бинт, на руку Шметтеля. Повязку для надёжности она закрепила пояском со своей ночной рубахи.

Катер вышел из узкой протоки в широкую часть реки, и Шметтель сбавил ход.

— Слушай, Томми, где ты научилась пользоваться пулемётом?

— Там же, где и оказывать первую медицинскую помощь. Курсы молодого бойца. Кстати, знаешь, кто у нас их ведёт?

— Кто? — поинтересовался Шметтель, перестав морщиться от боли.

— Карл деревянная нога!

— Ха, Карл деревянная нога ведёт у вас ОВД?!

— Между прочим, хорошо ведёт, вот спроси у меня что-нибудь из военного дела.

— А вот и спрошу!

— А вот и спроси!

— А вот и спрошу…

Шметтель неожиданно ухватил Томмелису за талию, привлёк к себе и поцеловал в губы.

Она не сразу, но всё же отстранила его:

— Дурак!

— Прости, я хотел про пулемёт спросить…

Его щёки запылали румянцем.

— Пулемёт системы «Браунинг» M1917A1 — модифицированный вариант с изменённой ствольной коробкой, механизмом подачи и прицельными приспособлениями под новые типы боеприпасов. Длина ствола — 609 миллиметров. Скорострельность — 450— 600 выстрелов в минуту. Прицельная дальность — 1370 метров. Вид боепитания — лента на 250 патронов. Спусковой механизм позволяет вести только автоматический огонь… — отчеканила Томмелиса, а потом подошла к Шметтелю, посмотрела ему в глаза и неумело поцеловала в губы.

Они, наверное, так и целовались бы вечность, но тут неожиданно над катером с рёвом пролетел биплан.

Глава 3

Жуков качал крыльями, заходил с кормы, даже махал руками. Но на катере никак не реагировали на все его визуальные сигналы. Тогда Жуков, заложив крутой вираж, опустился до самой воды и на «бреющем» пошёл катеру в лоб. Маневр нужен был для того, чтобы посмотреть, есть хоть кто-нибудь живой в рубке.

Да, в рубке кто-то был, и его наконец-то заметили. Самолёт Жукова вновь покачал крыльями, сигнализируя, что прямо по курсу опасность. Затем набрал высоту и стал кружить над судном, наблюдая за его дальнейшими действиями.

Разведывательный катер заметил сигналы авиатора, сменил курс и пришвартовался у берега, бросив якорь возле раскидистой ивы.

Жуков поднял биплан выше, чтобы осмотреться. Недалеко от места швартовки катера он заметил поляну, подходящую для посадки. Взяв курс, Жуков повернул самолёт и, чувствуя небольшой боковой ветер, приступил к снижению.

— Чего хотел этот авиатор? — с волнением в голосе спросила Томмелиса.

Они сидели на толстой ветке ивы, взявшись за руки. Под ними журчала река, беззаботно играя солнечными бликами на гладком борту катера.

— Он хотел предупредить нас о чём-то. Видимо, впереди какая-то опасность.

— Шметтель, скажи, что нам теперь делать? А вдруг тебя отправят под трибунал?

— Это за что? Мы же поступили правильно!

— Пирс сломали, мародёров упустили…

— Не переживай, Томми, всё будет хорошо…

Они потянулись друг к другу, но хрустнувшая ветка заставила обоих резко обернуться.

— Эх, молодёжь! Так я и знал, что тут что-то не чисто. Думаю, ну как же так, средь бела дня самолёт в небе не видят. А ещё катер боевой разведки… А тут вона что — лямур!

Жуков убрал револьвер в кобуру, снял шлем и, элегантно поправив свои кавалерийские усы, продолжил:

— Ещё метров триста проплыли бы, и всё!

— Что «всё»? — наивно спросила Томмелиса.

— Всё — каюк! Прямо по курсу минное заграждение. Его установили против боевых кораблей противника. От вашего катерочка даже щепок бы не осталось. Вам очень повезло, что я немного отклонился от своего обычного маршрута. У меня на такие вещи нюх.

— Господин старший комиссар авиационной бригады… — обратился Шметтель по всей форме, спрыгнув с ивовой ветки. — Рядовой Шметтель из батальона тылового резерва номер двадцать два дробь один. Спасибо, что предупредили нас об опасности…

— Отставить. Успеешь нарапортоваться. Меня зовут Александр Александрович Жуков. Можно просто — Сан Саныч.

— Спасибо вам, Александр Александрович!

— Не стоит благодарностей.

Авиатор улыбнулся в усы и добавил:

— Мой биплан, несмотря на то что он немного устарел, совершает разведывательно-подрывную деятельность в тылу противника.

— Мы что, так далеко заплыли? — удивился Шметтель.

— Мы в тылу врага? — Томмелиса испуганно огляделась по сторонам.

— Нет, до вражеского тыла ещё далеко, а вот передовая уже совсем близко. Слышите, грохочет?!

Где-то совсем близко словно ударили в большой барабан.

Шметтель помог Томмелисе спуститься с дерева, и они подошли поближе к пилоту.

— Ну, выкладывайте, красавцы, что у вас приключилась? Вы что, на этом катере хотели перейти линию фронта?

Сан Саныч присел на небольшой валун, расстегнул ворот гимнастёрки и приготовился внимательно слушать.

Томмелиса, а потом и Шметтель сбивчиво начали рассказывать о своих недавних приключениях.

— Так значит, газиком усыпляли, говорите?

— Да! — дружно ответили парень и девушка.

— Как только хозяева уснут, они добро у них и пёрли?

— Так точно! — ответил Шметтель.

— А вы их на горяченьком и поймали?!

— Не прям, поймали, попытались поймать. Я толстого за борт столкнула, потому что он меня ударить хотел, а Шметтель держал другого матроса на мушке. Потом шеф младший офицер, ну, этот толстый, начал по нам из камышей стрелять. Попал Шметтелю в руку, а этот матрос, которого звали Жермен, сразу воспользовался ситуацией и сбежал, прыгнув с катера в воду…

— И вам пришлось ретироваться?

— Я ещё пирс из пулемёта расстреляла…

Саныч удивлённо крякнул.

— А это ещё зачем?

— Чтоб швартовочный канат отцепить. — Томмелиса потупила взор.

— Ну, вы дров-то, я смотрю, наломали.

Авиатор пригладил в задумчивости усы, встал с камня, прошёлся взад-вперёд, важно заложив руки за спину. Потом остановился, посмотрел на часы и сказал, обращаясь к притихшим молодым людям:

— Есть у меня одна идейка.

Сан Саныч вновь присел на валун. Открыл свой офицерский планшет, покрутил компас, уточняя их нынешнее месторасположение, утвердительно кивнул и начал:

— Значит так. Скорее всего, ваши мародёры уже сообщили о том, что на них напали…

— Но как же так… — начала возмущённо Томмелиса, однако Сан Саныч не дал ей закончить фразу:

— Барышня, не перебивайте меня.

— Ой, я же совсем не представилась, меня зовут Томмелиса.

Авиатор встал с валуна и протянул ей руку.

— А у тебя очень красивые глаза, — сказал Сан Саныч, разглядывая девушку.

Томмелиса смущённо зарделась.

— И очень красивое имя. А теперь, с вашего разрешения, я всё же продолжу. Так вот, эти лягушатники, скорее всего, доложили в штаб дивизии, что на них было совершено нападение, в результате которого дезертиры, то бишь вы, — и Жуков выразительно посмотрел на притихших молодых людей, — захватили разведывательный катер и ушли на нём в сторону противника. Скорее всего, вас уже активно ищут. Вам повезло, что река имеет много изгибов рукавов и притоков, а так бы уже давно нашли и расстреляли, без всякого суда и следствия.

— Как так? — удивилась Томмелиса.

— По закону военного времени. Но я придумал, как вам помочь. Сегодня в Доме офицеров состоится большой бал, посвящённый взятию неприятельской крепости. На этом балу будет одна очень важная шишка. — Сан Саныч сделал паузу и многозначительно добавил: — Сами понимаете кто…

— Неужели сам… — удивлённо начал Шметтель.

— Именно. А теперь внимание! Вот в чём состоит мой план: я беру Томмелису с собой на это мероприятие, конечно же, я в числе приглашённых. В час икс, когда на балу появляется этот важный гость, я как бы невзначай подвожу Томмелису к нему, и она со слезами на глазах рассказывает всю эту историю, полную трагизма и отваги. И уж поверьте старому авиатору, авантюра должна сработать на все сто процентов. Клянусь своими усами! А другого варианта, как вас спасти, я, увы, не вижу.

Томмелиса и Шметтель, переглянувшись, через секунду дружно выпалили:

— Да, мы согласны! Что надо делать?

— Значит так. Я сажаю барышню на борт и лечу с ней в расположение нашего авиаполка, а оттуда мы, переодевшись, едем на бал в дом офицеров. Ты же, друг ситный, должен спрятаться вот в этом месте.

Сан Саныч открыл планшет и, указывая в зелёный квадрат на карте, пояснил:

— Вот тут стоит разрушенная церквушка, а рядом с ней — часовня, она не пострадала. Схоронись пока там. Сориентировался, где это место?

— Да, я знаю, где эта часовня, — ответил Шметтель, внимательно разглядывая карту.

— Ветер крепчает! Нужно лететь. Вот тебе мой револьвер. — И авиатор вынул из кобуры своё табельное оружие.

— А как же вы?

— Тебе он сейчас больше пригодится. Ну, ребятки, прощаетесь, и ходу, ходу. Время не ждёт.

Влюблённые обнялись, скоренько поцеловались и, не успев ничего сказать друг другу на прощание, разошлись в разные стороны.

 Глава 4

Жужжа моторчиком, биплан потолкался с нарастающим ветром, набрал высоту, сделал круг над разведывательным катером, который одиноко покачивался на речной волне, и полетел к своему аэродрому.

— Сан Саныч, а почему у вас нет второго пилота? — перекрикивая шум ветра, спросила Томмелиса.

— Ты точно хочешь это знать?

— Да!

— Видишь пачки листовок прямо у тебя под ногами?

— Да…

— Если отодвинешь, то под ними будет люк. Так вот, чтоб ты понимала, на месте этого люка была дыра от выстрела зенитного орудия…

— Он погиб? Как это произошло?

Жуков помолчал, потом набрал в грудь побольше воздуха и, перекрывая шум мотора с воем ветра, начал рассказывать:

— Было у нас задание, сделать аэрофотосъёмку неприятельского расположения войск на западном фронте. Вылетели на рассвете, тихонько приблизились к вражеским позициям, сделали фото, и на последнем заходе по нам зенитки ка-ак ударили! Вокруг нас расцвели чёрные облака зенитных выстрелов. Самолёт несколько раз сильно тряхнуло, я не придал этому значения, активно лавируя и уклоняясь от шквального огня противника. Когда мы ушли из-под обстрела, я оглянулся и не увидел своего второго пилота. Кричал, звал — безрезультатно. Я посадил свой израненный самолёт на аэродроме и, осмотрев кабину второго пилота, сразу всё понял. Кабина была залита кровью, а в полу зияла дыра, в которую он, вероятно, выпал, когда биплан совершал маневры уклонения. Хороший был мальчишка… После этого я стал летать один. Убрал пулемёт заднего стрелка, смастерил на месте пробоины люк для бомбосброса. По крайней мере, теперь я отвечаю только сам за себя…

Самолёт подпрыгнул на воздушной яме. Жуков ругнулся, поднимая биплан ещё чуть повыше.

Томмелиса с грустью посмотрела на люк, потом перевела взгляд на облака, они были так близко, что их, казалось, можно потрогать рукой. И тут она заметила чёрную точку, заходящую на них от солнца.

— Сан Саныч! Это наш? Вон там, на два часа…

— Вот ты глазастая!

Самолёт резко ушёл вниз.

— Противник!.. — выдохнула испуганно Томмелиса.

— Он самый, — сквозь зубы процедил Жуков. — Это вольный охотник, мы сейчас для него желанная добыча. Это «Ньюпор», он быстрее и вооружён лучше… До наших зенитных укреплений уже близко. Мы должны успеть! Держись!

Самолёт резко мотнуло влево. Томмелиса услышала частую дробь пулемёта, и рядом с ними просвистела тугая нить трассирующих пуль. Жуков резко сбросил газ, заставив врага пролететь над ними. Застучал носовой пулемёт биплана и тут же заглох.

— Твою ж дивизию! Пулемёт сдох! Сейчас он зайдёт нам…

Пули ударили по правому крылу, оставляя ровный ряд дырок, которые весело засвистели, пропуская потоки воздуха. Вражеский пилот понял, что противник больше не представляет угрозы, и спокойно подлетел ближе с намерением расстрелять вёрткий биплан в упор.

Томмелиса отчётливо увидела его ухмыляющуюся физиономию. В сильнейшем волнении соскочила с места, ища хоть что-нибудь, что могло бы послужить в бою.

— Вот бы сейчас мне пистолет, я бы не промахнулась! — шептала Томмелиса, ощупывая руками кабину.

Вдруг под ногами она почувствовала туго набитые пачки листовок. Не раздумывая ни секунды схватила листовки и метнула прямо во вражеский «Ньюпор». Пачка, кувыркнувшись в воздухе, со всего маха ударилась о винт. «Взрыв» белых листов ошарашил врага, и «Ньюпор» заметно вильнул в сторону.

— Ага, не нравится! — ликующе закричала Томмелиса.

Подчиняясь безотчётному порыву, девушка стала хватать и швырять в ненавистный «Ньюпор» лежащие у неё под ногами пятикилограммовые пачки листовок с призывом к вражеским солдатам сдаваться. Пачки на лету разрывались, окутывая вольного охотника белыми бумажными облаками. Неожиданно он куда-то пропал. И тут произошло невероятное: ослеплённый листовками вражеский пилот ушёл вниз, и его самолёт врезался в землю.

— Ёшкин матрёшкин! Сколько лет летаю, а такого ещё не видел…

Жуков сделал круг над местом падения неприятельского самолёта, лёг на крыло и, развернувшись, полетел над ликующими солдатами, видевшими бой из окопов.

Через несколько минут шасси биплана коснулись взлётно-посадочной полосы, и Томмелиса благополучно приземлилась на аэродроме военно-воздушных сил Её Королевского Величества. Но за это короткое время новость о девушке, сбившей вражеский самолёт агитационными листовками, уже разлетелась по всем командным пунктам. Встречать Жукова и удивительную девушку-героиню сбежался весь аэродром.

Лётчик, оттесняя зевак, накинул на плечи Томмелисы свою куртку и посадил девушку в служебную машину.

— Так, браток, гони-ка к нашему штабу! — приказал Сан Саныч водителю, устало откинувшись на сиденье.

— Так точно, господин старший комиссар авиационной бригады! — Водитель козырнул и, разгоняя клаксоном восторженных солдат, поехал в сторону низенького строения, затянутого маскировочной сеткой.

— Думал я, как же, как мне тебя лучше на бал провести, а теперь понимаю, что ты сегодня будешь звездой вечера!

Жуков весело хмыкнул, снял лётческий шлем и в радостном волнении взъерошил волосы.

Глава 5

Нарядно одетая, завитая, накрашенная, словно коллекционная кукла, Томмелиса в сопровождении Жукова ехала на бал.

За то время, пока шли приготовления к торжеству, событие со сбитым листовками самолётом, стало уже национальной гордостью. В срочно изданных выпусках газет Томмелису именовали Фюнской девой и даже Ангелом спасителем, спустившимся с небес.

Автомобиль, скрипнув тормозами, остановился, и водитель чёрного роллс-ройса выскочил, чтобы услужливо открыть дверь и подать молодой даме руку.

Томмелиса вышла из авто. Увидев Дом офицеров, она замерла от восторга. Здание было впечатляющим. Тяжёлый серый камень фасада украшали золочёные кариатиды, держа на своих хрупких женских плечах огромный стеклянный купол, вершину которого венчал шпиль с развевающимся стягом Единого Королевства. Мраморные ступени, покрытые красной ковровой дорожкой, вели к высоченным дверям, которые любезно распахнули перед гостьей два лакея в расшитых золотом ливреях.

Томмелиса и старший комиссар авиационной бригады Жуков последовали внутрь.

— Вот это лестница! — ахнула девушка, увидев парадную внушительных размеров.

Лестница была сделана целиком из дуба, и её витые балясины плавно переходили в перила, а от перил вверх устремлялись своего рода отростки. Переплетаясь, они образовывали подсвечники, в которых горели свечи, томно роняющие капли воска на дорогой паркет.

— У меня дочь твоего возраста, она сейчас с матерью живёт в городке под названием Кызылорда, на Сырдарье. Сырдарья — это река такая, она течёт далеко-далеко отсюда. К ним нынче и на самолёте не долететь.

Сан Саныч грустно вздохнул, поднимаясь по дубовой лестнице. Он легонько поддерживал Томмелису под руку. Она хотела что-то спросить, но в этот момент её нога ступила на мраморный пол второго этажа. Оглушительно и бравурно пророкотали медные трубы. Трубачи элитного кавалерийского полка с поклоном отворили белоснежные двери, инкрустированные золотом. Сан Саныч с Томмелисой вошли в залу, полную людей в военных мундирах и дам в лисьих манто.

Мажордом поставленным голосом представил входящих:

— Авиатор Александр Жуков с мисс Томмелисой, она же Фюнская дева!

В зале сразу стало так тихо, что было слышно, как от дуновения ветерка позвякивают хрустальные подвески в огромной люстре, свисающей с прозрачного купола.

А затем вся почтенная публика разразилась овациями и криками «Браво!».

Томмелиса от неожиданности попятилась назад. Авиатор, щёлкнув каблуками, ухватил сбегающую девушку и, склонив голову в поклоне, шепнул ей:

— Кланяйся!

Томмелиса присела в глубоком реверансе.

Их тут же окружили офицеры, похожие в своих парадно-выходных кителях на кузнечиков, и дамы в разноцветных платьях, с туго обтянутыми жирными бочка́ми, напоминающие гусениц.

Несколько таких дам сразу захватили внимание Жукова, увлекая его в сторону.

— Александр, девочка была ниспослана вам с неба?

— Александр, я сгораю, от нетерпения, расскажите, как всё произошло!

— Алексан-н-др! Ответьте мне, вы летаете так высоко, вы видели Бога?

А какой-то усатый хлыщ, взяв Томмелису под руку, прошептал:

— Вы танцуете мазурку? ОН будет с вами танцевать, так что будьте готовы…

В это время засвистел микрофон, и все взоры обратились на сцену.

Чёрный фрак, белоснежная манишка, длинная чёлка и пижонские усики. Томмелисе в какой-то момент показалось, что на сцене стоит Адик. Ведущий поцокал в микрофон и объявил:

— Дамы и господа! Почтеннейшая публика, поздравляю вас со взятием неприятельской крепости Форт-Браун и удивительной воздушной победой, совершённой сегодня юной леди по имени Томмелиса или, как её теперь называют, Фюнской девой!

Зал наполнил гром оваций, сквозь которые пробился голос конферансье:

— В честь этих побед, для вас поёт обворожительная, чарующая, несравненная Енни Линд! Встречайте!!!

Звуки музыки заставили затихнуть ликующий бомонд. Енни Линд вышла на сцену в переливающемся платье с завораживающим взоры декольте, на которое было небрежно наброшено белое боа.

Под топот армий, гром орудий,

Под «ньюпоров» гудящий лёт

Все то, о чём мы, как о чуде,

Мечтали, может быть, придёт.

Огонь сраженья,

Огонь отмщенья,

Кровавый след

Блистательных побед!

Так слишком долго мы коснели

И длили Валтасаров пир!

Пусть, пусть из огненной купели

Преображённым выйдет мир!

Огонь сраженья,

Огонь отмщенья,

Кровавый след

Блистательных побед!

И пусть падёт в провал кровавый

Строенье шаткое веков, —

В неверном озаренье славы

Грядущий мир да будет нов!

Огонь сраженья,

Огонь отмщенья,

Кровавый след

Блистательных побед!

Пусть рушатся былые своды,

Пусть с гулом падают столбы;

Началом мира и свободы

Да будет страшный год борьбы!

Тишина, а затем гром аплодисментов.

Енни Линд, галантно поклонившись публике, изящно упорхнула, оставив после себя белое пёрышко, выпавшее из боа. Оно, кружась в беззвучном вальсе, опустилось на лакированный ботинок ведущего.

— Я приглашаю на сцену победительницу воздушного боя, несравненную Фьюнскую деву по имени Томмелиса! — прокричал конферансье, манерно откидывая со своего бледного лица чёлку.

Возле Томмелисы опять возник неприятный усатый тип. Потной рукой он взял её под локоть и, подобострастно улыбаясь, повёл к сцене. Поднимаясь по приставной лесенке, хлыщ наклонился к Томмелисе и, щекоча усами, жарко прошептал:

— ОН здесь! После вашего выступления ОН выйдет на сцену, скажет речь и вручит вам награду, а когда конферансье объявит мазурку…

Усатый замолчал, так как они подошли к микрофону. Ослепительный свет рампы и ждущая публика заставили Томмелису в нерешительности замереть перед микрофоном. Аплодисменты стихли. В наступившей тишине стало явственно слышно, как несколько дам шёпотом обсуждают Томмелису:

— Что не говори, а могли бы найти девочку с более ангельской внешностью.

— Баронесса, я с вами абсолютно согласна. Могли бы взять блондиночку, а это худая брюнетка с царапиной на всю физиономию меня раздражает.

— Она ещё и туповата — разве можно столько молчать? Наверняка же ей дали текст…

К обсуждению подключилось ещё несколько дам. Змеиный шёпот пополз по залу, становясь всё громче и громче.

Томмелиса сделала решительный шаг к микрофону. Гул затих.

— Так получилось, что волею случая я оказалась на этой сцене. И так вышло, что я не вписываюсь в окружающее великолепие. Я не буду докучать вам своим видом, я лишь хочу попросить вашей помощи…

В этот момент Дом офицеров потряс мощный взрыв. Кариатиды с трудом удержали стеклянный купол, который, качнувшись, лопнул, осыпавшись тысячью режущих осколков. Взрыв сорвал с потолка огромную люстру, и та, переливаясь стразами, устремились вниз. Стеклянный дождь и трёхтонная люстра рухнули на головы орущего бомонда.

К невероятной удаче Томмелисы, сцена, на которой она стояла, располагалась на периферии овального зала, поэтому гигантская люстра с градом осколков не причинили ей никакого вреда.

— Бежим! — заорал кто-то, хватая Томмелису за руку.

Соскочив со сцены, девушка, влекомая кем-то, устремилась к открытой двери и сразу оказалась в коридоре, наполненном дымом, паникой и людьми. А затем ещё один оглушительный взрыв отбросил её в темноту беспамятства.

Глава 6

Две с половиной недели Томмелиса провалялась в госпитале с контузией. За это время город захватил неприятель. Палаты стали переполняться тяжелоранеными, поступающими с фронта. Томмелису в срочном порядке выписали, выдав ей справку о контузии. Её одежду найти не удалось, поэтому девушке дали чью-то гимнастёрку, маломерные штаны и ботинки, которые были на размер больше.

Уцелел ли авиатор Жуков и что стало со Шметтелем, она не знала. Попытки выяснить это или отыскать хоть какие-то мало-мальски нужные сведения, способные на всё пролить свет, ни к чему не привели. Домой Томмелиса попасть не могла, ведь она оказалась в тылу врага. А справка, выданная в госпитале, была её единственным документом, по которому вряд ли пропустят через линию фронта. Томмелисе пришлось остаться в оккупированном городе, надеясь на лучшее.

Безжалостный артобстрел и авианалёты превратили стройные улицы и уютные парки в руины и пепелища. Чудом уцелевшие здания сразу были заняты оккупантами под их нужды. Мирные жители и бывшие хозяева домов ютились в подвалах и в жалких лачугах, со страхом ожидая прихода зимы.

Томмелиса не знала, что ей делать и как жить дальше. Денег не хватало, она с трудом наскребала на пропитание, соглашаясь даже на самую грязную и низкооплачиваемую работу. Ночевать ей приходилось на «двухпенсовых подвесах».

Вместо кроватей в таких ночлежках были натянуты верёвки. Заплативших два пенса усаживали на длинную лавку, натянув перед ними канат, который удерживал спящих. Это было лучше, чем спать на улице, на холодном каменном полу. В пять утра человек, которого насмешливо называли камердинером, снимал канат и выпроваживал всех из подвала на улицу, где в тусклом утреннем свете стелился жидкий туман.

— Ты, милочка, пока молода и хороша собой, нашла бы офицера и сожительствовала бы с ним, — свесив руки с каната, советовала Томмелисе старая проститутка Аиша.

У Аиши был горбатый нос и полностью отсутствовали передние зубы, но она все ещё считала себя красивой и привлекательной. Сейчас у неё был плохой период. Из-за комендантского часа нельзя было выходить на улицу позже одиннадцати вечера, и её ночной бизнес нёс большие убытки.

— Идти в бордель я тебе не советую, будешь рвать задницу на британский флаг, а все деньги заберёт мадам, якобы за содержание…

— Мадам? — не понимая переспросила Томмелиса.

— Да. Хозяйка заведения. А вот найти офицерика — это хорошо… Помню, был у меня один матросик. Мичман второй статьи, — Аиша закатила глаза, мечтательно покачиваясь на «двухпенсовой» верёвке.

— Хватит треньдеть! — хрипло возмутился неприятный тип, «висящий» рядом. Его провалившийся нос был перевязан серой тряпкой, пиджак измят, брюки забрызганы, ботинки сбиты и грязны.

— Захлопни хлебало! — резко осадила его Аиша. — Ещё вякнешь, я тебя пёрышком так пощекочу, что кишки не соберёшь!

Ханурик поскрипел верёвкой, устраиваясь таким образом, чтобы во время сна не упасть на пол, потом что-то невнятно буркнул и затих.

— Или двигай через линию фронта, — продолжила Аиша, повернувшись к Томмелисе, — одно лучше погибнуть от случайной пули, чем заживо загнить здесь… Долбаный Лондон!

Лето стремительно убегало, словно вода из железного ведра, пробитого шальной пулей.

Дни становились короче, ночи холоднее. Осенний ветер всё чаще завывал, словно голодный пёс, и яростно набрасывался на одиноких прохожих, пытаясь сбить их с ног.

Томмелиса в изодранной гимнастёрке, обхватив руками худенькие плечи, печально смотрела в небо. В рваных прорехах сизых туч, словно искорка надежды, блеснули фюзеляжи стальных «ласточек». Звено, выполнив боевое задание, возвращалось домой.

Томми посмотрела по сторонам. Разбитые и разрушенные дома, грязные люди в рваных одеждах, ищущие пропитание и кров, серый дым, уходящий в такое же серое небо, и далёкий погребальный стон колокола. Томмелиса бросила на землю мешок, в который собирала всякий хлам, и не оглядываясь пошла прочь.

Незамеченной она прошмыгнула мимо КПП, пролезла через разбитое взрывом колючее заграждение и оказалась на загородной дороге. Дорога была пустынная, лишь изредка по ней проносились грузовые машины с крытым верхом. Завидев их, Томмелиса пряталась в придорожных, уже изрядно поредевших кустах. Чем дальше она уходила от города, тем больше встречалось на её пути подбитой бронетехники.

Понимая, что здесь, на открытой местности, она может стать отличной мишенью, Томми свернула с ровной дороги и пошла по пересечённой местности в сторону леса.

Холод пробирал её насквозь. Старый платок, которым она перевязалась, уже не согревал, гимнастёрка прохудилась, левый ботинок был обмотан проволокой, так как подошва у него оторвалась и хлябала.

Лес, через который пошла девушка, быстро поредел и неожиданно закончился. Томмелиса оказалась перед большим полем. Хлеб с поля никто не убрал, и пшеница тихо осыпа́лась, роняя золотые слёзы на землю. Здесь было ещё холоднее, чем в лесу. Томмелиса совсем замёрзла, пробираясь через высохшие жёсткие стебли. Ботинки натёрли ноги, голова кружилась от усталости и голода.

Прижавшись к холодной броне подбитого танка, который, словно уродливое чёрное пугало, стоял посреди поля, Томмелиса замёрзшими руками растёрла колоски и, сдув шелуху, начала жевать пшеничные зёрна, чувствуя, как к ней постепенно возвращаются силы.

По полю пронёсся рокот. Осторожно выглянув из-за обгоревшего борта, Томми увидела ползущие на неё танки. Это были Мk IV с ротой пехотинцев, намеревающихся прорвать оборону противника на данном участке фронта.

— Наши! — радостно вскрикнула она, еле сдерживая себя, чтобы не броситься им навстречу.

И в это же мгновение, правее метров на шестьсот от того места, где Томмелиса вышла из леса, раздался батарейный залп, с шелестом навстречу танкам понеслись бронебойно-зажигательные снаряды. Грохот, огонь, падающие комья земли!

Ответный залп танков и ружейные выстрелы пехоты заставили Томмелису прижаться к земле, осознавая, что она оказалась между молотом и наковальней. Лёжа возле гусениц, Томми почувствовала, как по ней кто-то пробежал, она подняла голову и увидела несколько крыс, выскакивающих из открытого нижнего люка. Томмелиса, перекатившись в сторону, по-пластунски заползла под брюхо танка. Не дожидаясь особого приглашения, забралась внутрь. В танке было темно, душно и смрадно.

Когда глаза привыкли к полумраку, Томми увидела рядом с собой обгоревший и объеденный труп танкиста. Он сидел, прижавшись к стальной переборке, и в его животе копошились крысы. Эта картина буквально вывернула желудок Томмелисы наизнанку.

Прийти в себя она толком не успела. Рядом раздались несколько винтовочных выстрелов и в броню дробно застучал град пуль. Кто-то вскрикнул, и через секунду артиллерийский снаряд, пущенный из вражеского орудия, по касательной зацепил башню подбитого танка. Она загудела словно чугунный колокол. Томмелиса зажала уши, перед её глазами всё поплыло, завращалось, теряя контуры и очертания. Не в силах больше этому противостоять, девушка упала на холодное дно железной машины.

Залпы, взрывы, крики о помощи, свист пуль и пылающая пшеница — всё это было совсем рядом и одновременно очень далеко. Мир кружился, вертелся и никак не мог остановиться.

Томмелиса пришла в себя от того, что её кто-то больно укусил за руку. Открыв глаза, она застонала и, придерживая гудящую голову руками, поднялась. С недовольным писком в сторону отбежало несколько крыс.

— Пошли вон! — зашипела на них Томмелиса, потом осторожно, чтобы не наступить на мёртвого танкиста, забралась на место командира экипажа и, откинув башенный люк, опасливо выглянула наружу.

Подслеповатое осеннее солнце, заходя за горизонт, осветило выжженное поле, изъеденное воронками, горящие танки и трупы солдат. Едкая дымовая пелена, гонимая ветром, ползла прочь.

Томмелиса спустилась обратно и спокойно осмотрелась. В танке было три обгоревших трупа, они лежали там, где их застала смерть, а чёрные крысы скакали по ним. Томми топнула ногой, пытаясь отогнать мерзких падальшиц. Но крысы, не обращая на неё никакого внимания, с отвратительным похрустыващим звуком продолжали пожирать человеческую плоть. Не в силах больше это видеть Томми бросилась вон из боевой машины, превратившейся в жуткий склеп.

Она бежала мимо подбитых танков, убитых солдат, запинаясь и падая на обгоревшие стебли пшеницы, а по ней, захлёбываясь от злости и ярости, стрелял вражеский пулемёт.

Глава 7

— Простите… где я?

— Ух ты, оклемалась! А я уж думала, ты того… Лежи, лежи я сейчас заварю тебе чаю и всё расскажу!

Женщина в сером комбинезоне встала, отошла от кровати, в которой, укутанная и обмотанная несколькими одеялами, лежала Томмелиса. Хозяйка подошла к буфетному шкафчику, достала какие-то бумажные пакетики и, шурша ими, занялась приготовлением чая.

Женщина была немолода. Волосы с проседью, лицо бледное, нос длинный, а верхняя губа короткая настолько, что передние зубы торчали как у грызуна.

— Так вот, отвечаю на твой вопрос, — и женщина, взяв прихватку, сняла с плиты вскипевший чайник, — если есть на этой грешной земле рай, то ты в раю! Это убежище номер 13.

Она наклонила чайник, и он, плюясь и шипя, наполнил железную кружку кипятком. По кухне поплыл сладковатый запах липы.

— А где это находится?

Задавая такой вопрос, Томмелиса пыталась вспомнить, как далеко сумела уйти от Лондона.

— Мы глубоко-глубоко под землёй, здесь царит мир, покой и порядок. Это спокойствие и защищённость от внешнего мира даровал нам господин Молман.

— Мы под землёй?

— Да! И кстати, твоё счастье, что я вышла смазать створки шлюза.

— Шлюза?

— Ага. Выхожу я, значит, с маслёнкой, гляжу, а кругом красота. Всё белым-бело. И тишина… Снежинки кружатся, кружатся и падают. Только хотела начать промазывать, вижу, возле дверей кто-то лежит, а первый снег, словно саван, укрыл бедолагу. Ну, я так, для полной уверенности, ногой тёп. Тут этот кто-то и застонал. Я снег смахнула и вижу — девочка. Взяла тележку для мусора и еле живую приволокла тебя в свой жилой отсек.

Женщина помогла Томмелисе подняться и, усадив её, подала чашечку:

— Пей не торопясь, чай очень горячий!

— Спасибо!

— Пей-пей, не болтай. Ты спала целую неделю. Я тебя специально на кухне устроила, возле печки, чтобы отогреть.

Она присела рядом на деревянную табуретку, рассматривая Томмелису как диковинную зверушку.

— Ты, если листики попадут, сплёвывай, ситечка у меня нет. Тебя зовут-то как, зяблик?

— Томмелиса…

— Красивое имя. А меня — Грета.

— Очень приятно…

— И откуда ты взялась, такая вежливая?

— Я из Оденса.

— Вот это да! А я в девичестве жила в Блюменнслюсте, представляешь?!

— Вы тоже из провинции Фьюн?!!

— Как же тесен мир! Слушай, а сюда-то тебя как занесло?

— О, это долгая история, мадам Грета. — И Томмелиса закашлялась.

— Ты пей, пей, не торопись. Потом расскажешь. Я страсть как люблю интересные истории.

Грета встала с табуретки и подошла к плите, на которой в большой кастрюле что-то варилось, пуская лёгкий парок.

— А меня прямо из тихого и провинциального Блюменнслюсте привёз сюда, в Редхилл, мой муж Фредерик. У Фредерика на юге Редхилла был небольшой свечной завод. Перед самой войной мы его успели продать, а вырученные деньги перевели в пай и внесли его на строительство убежища. Теперь у меня спецталоны на питание и свой отсек с отдельным выходом наружу. А у других только каморы, но они и этому очень рады. Господин Молман, владелец всех убежищ, он такой дальновидный!

— А где сейчас ваш муж?

— Господь прибрал его к себе…

Грета вздохнула и, промокну́в повлажневшие глаза рукавом комбинезона, добавила:

— Тяжело одной. Но ничего, справляюсь. Опять-таки, спецталоны очень выручают.

Грета забрала у Томмелисы кружку, поставила в железную мойку, потом, нагнувшись, открыла нижний ящик буфета и достала какой-то свёрток.

— Сейчас я дам тебе свой старый комбинезон. Запомни, ношение комбинезонов — это обязательное правило! Здесь с этим очень строго. Пока походишь в моём, а потом закажем специально на тебя. Договорились?

— Как скажете, мадам Грета.

— Вот и славно!

Грета подала Томмелисе серый комбез с большим чёрным номером 13 на спине. Томми выбралась из одеял, которыми она была укрыта, и стала облачаться в новую одежду.

— Ах ты, бедняжка, как исхудала. Ну ладно, я тебя сейчас куриным супчиком покормлю. Главное, что в себя пришла, а остальное — дело поправимое. Мы своих не бросаем, правильно я говорю, зяблик?!..

Томмелиса понравилась Грете, потому что была скромна и послушна. Она помогала ей по хозяйству и каждый вечер рассказывала о внешнем мире. Грета любила эти истории, некоторые она даже просила повторять по нескольку раз. Томми поведала ей войне, о приюте, о том, как ей хорошо жилось у матушки и как одним ранним утром её, Томмелису, похитили мародёры. И о неожиданной помощи молодого бойца Шметтеля, а вот что она его знала ранее и другие подробности, Томми опустила. Рассказывала о смелом авиаторе Жукове и об удивительном воздушном бое. Очень красочно и подробно рассказывала про удивительный бал и его невесёлый финал. Говорила о тяжёлой жизни в разрушенном Лондоне, побеге…

Потом она умолкала, подбрасывала несколько сухих поленьев в прокопчённую печурку и долго смотрела, как, пытаясь вырваться из тесного плена, бьётся огонь.

Глава 8

Через неделю Томмелиса встала на учёт в регистрационном бюро надзора за поступающими из внешнего мира гражданами.

В ССПУ (Союзе Солидарных Подземных Убежищ) пристально и строго следили за соблюдением всех правил и законов. Для этих целей было создано целое подразделение жандармерии. В случае, когда гражданин, проживающий в подземном убежище, нарушал установленные правила, виновного сразу депортировали во внешний мир, без малейшего шанса на возвращение.

Первый раз выйдя из жилого отсека Греты, Томмелиса была потрясена глобальностью и размахом подземной сети убежищ, их количеством, протяжённостью переходов и очень развитой инфраструктурой. Для быстрого перемещения по всей территории ходили специальные пассажирские вагонетки. Они двигались строго по расписанию и с определённых станций. У каждой станции был свой номер, соответствующий номеру убежища, в котором она располагалась.

Рабочие Молмана в основном добывали полезные ископаемые, перерабатывали их на подземных фабриках и заводах.

Учёные, инженеры и техники трудились не покладая рук на благо подземного мира, создавая поистине уникальные вещи, не имеющие аналогов наверху. ССПУ вело активные торговые отношения со многими странами и государствами, живущими на поверхности. В основном, закупались продукты питания. Всё остальное производилось в подземных недрах.

Хотя у Молмана были даже фермы, где выращивали свиней, и оранжереи, где росли съедобные грибы и питательная плесень. Так что в экстренном случае убежище могло существовать абсолютно автономно.

Вся сеть тоннелей, штолен, квадзиярусов и переходов была оборудована специальными электрическими лампами. В сравнении с газовыми фонарями они проигрывали только в яркости, но зато были менее опасны и более экономичны.

Самым красивым считалось центральное убежище номер 0. Его освещали тысячи ламп, свисающих с потолка подобно хрустальным каплям дождя, играющим на солнце золотыми бликами. Взгляд сторонних наблюдателей сразу приковывали к себе мраморные колонны, лестницы, перила, балюстрады, золотые вензеля и огромная статуя господина Молмана, полностью отлитая из золота.

Там было всё. Магазины, кинотеатры, бары и даже рестораны. Оплата и расчёт шли исключительно по талонам. Талоны выпускались трёх видов: продовольственные, бытовые и на оказание различных услуг.

Томмелиса пошла работать, чтобы получать талоны на питание. Она не хотела быть обузой для Греты. Её уровень квалификации определили как 2,54. Уровень был очень мал, и Томмелисе предложили два варианта на выбор: влажная уборка помещений или работа в штольнях, шахтах и тоннелях. Томми выбрала работу в северном тоннеле, рядом с убежищем под номером 23. Это было опасно, так как на этом участке на поверхности земли шли ожесточённые бои, тоннель очень часто подвергался обрушениям.

За опасность и сложность хорошо платили, что и послужило основной мотивацией, а ещё это была прямая вагонеточная ветка. Весьма удобно — Томмелисе не нужно было делать множество переходов и пересадок.

Тоннель был грязным, тёмным и пах сыростью. Бригада состояла из землекопов, вооружённых отбойными молотками и землеройными машинами, что шумно вгрызались в земную твердь, увеличивая протяжённость тоннелей и штолен, создавая технологические пустоты, в которых намечалось построить новые убежища. За ними следовала строительная бригада, работники которой укрепляли своды, устанавливая рёбра жёсткости.

Женская рабочая группа, куда входила Томмелиса, должна была очищать свежевырытый тоннель от земли и твёрдой породы.

Томмелиса лопатой накидывала землю в железную тачку, а напарница увозила собранное к большому вагонеточному контейнеру, стоящему на рельсах. На следующую ходку они менялись.

Неожиданный резкий гудок заставил Томми вздрогнуть.

— Не дрейфь, Маруся, — это сигнал к обеду.

— Меня Томмелисой зовут, — и Томми протянула руку в рабочей перчатке.

— Я Жанетта, — ответила напарница, пожимая поданную руку. — Запомни, если прерывисто и долго завоет сирена, нужно со всех ног бежать к вагонеткам. Потому как это, скорее всего, обвал.

— А если не успеешь?

— Завалит. И никто не узнает, где могила твоя. А потом на твоих костях установят рельсы или, коль уж повезёт, новое убежище…

— Сомнительное везение, — сказала Томмелиса, забрасывая тяжёлый камень в тачку.

— Согласна! А ты откуда?

— Я из провинции Фьюн. Городок под названием Оденса.

— Даже и не знаю, где это. А я из Парижа.

— Ты из Парижа?!!

— Ничего удивительного, там сейчас тоже несладко. Сначала как саранча налетели алжирские беженцы, но это полбеды, а вот когда пришли вражеские войска, вот тут стало совсем «весело», — и Жаннетта вытащила сигареты из бокового кармана своего серого комбинезон с номером 44. — Угощайся.

— Я не курю.

— Эт правильно. Пойдём, а то весь обед проболтаем.

Томмелиса взялась за блестящие ручки тачки, намереваясь отвезти собранный шлак к контейнеру.

— Оставь. После обеда продолжим.

Они пошли по тёмному тоннелю, подсвечивая себе дорогу керосиновым фонарём.

— А почему здесь всё перекрыто? — спросила Томмелиса, проходя мимо заброшенной штольни, вход в которую был перетянут лентами и пестрел запрещающими знаками.

— Это так называемая Лондонская ветка, она должна была вести наружу и заканчиваться шлюзом. Осенью, когда земля была влажной и мягкой от дождей, прямо в эту штольню попала авиабомба. Прошла сквозь слой осадочной породы как по маслу и, сломав перекрытия, застряла в нескольких метрах от грунтового настила. Рабочие разбежались, ожидая взрыва. Но она так и не рванула. С тех пор штольня закрыта, а планируемая ветка уведена в сторону. Должны были приехать сапёры, но тогда пришлось бы остановить всю работу на этом участке, и, как ты понимаешь, это никому не выгодно. Вот потому бомба так и висит, пугая всех гештальтом!

— Чем пугая? — переспросила Томми.

— Своей незавершённостью. Поняла?..

Болтая про авиабомбу, девушки вышли к трём бочкам, в которых горел огонь. Между ними стояла походная кухня, повар в форменном комбинезоне и белоснежном колпаке с деловым видом разливал в железные миски пахучее варево. Несколько бригад, выстроившись в длинную серую очередь, медленно двигались к раздаче.

Томи и Жанетта встали в её хвосте.

— Девчата! Идите сюда, мы уже взяли ваши порции, — крикнула начальница их женской бригады. У неё было какое-то очень сложное имя, которое Томмелиса не запомнила, а переспрашивать было неудобно.

— Спасибо вам, Эльвира Энвер Кызы! — подходя, сказала Жанетта. — А то мы чего-то заработались и припозднились.

— Ага, не свисти! Курили, небось, да про мужиков трепались. Вон на том ящике ваши пайки.

— Спасибо, Эльвира Эн… — начала Томмелиса, но начальница перебила её: — Не трать время, иди ешь!

Жанетта с Томмелисой отошли в сторонку. На деревянном ящике с надписью «Бур 300» лежали два кусочка хлеба, алюминиевая ложка и стояли две миски супа.

— Хм, ложка одна.

— Давай, я тебе ложку, а ты мне хлеб, — хитро прищурившись, предложила Томмелиса.

— Как же ты без ложки?

— Ну что, махнёмся?

— А давай! — заинтересованно согласилась Жанетта.

Томми, взяв миску, поставила себе её на колени и, орудуя хлебом на манер ложки, начала лихо поглощать содержимое. Потом взяла тарелку в руки, выпила жижку, а кусочком хлеба, который отдала Жанетта, собрала остатки. Дожевав хлеб, Томмелиса показала чистую миску.

— Вот это да! — искренне удивилась Жанетта.

— Я детдомовская. Нам ложек не давали, так как взрослые мальчишки делали из них заточки. Ещё мы ели на время, и кто не успевал в срок, у того сразу отбирали недоеденное.

— Жуть…

— Жизнь, — ответила Томми, улыбаясь. — Ты ешь, а то совсем остынет.

Жанетта взяла ложку и принялась поедать паёк, задумчиво качая головой.

Томмелиса осмотрелась. Те, кто поел, отдали миски и ложки повару и сели кружком, внимательно слушая длинноволосого парня с грязным лицом, увлечённо рассказывающего что-то.

— Жанетта, а это кто? — спросила Томми, указывая головой в сторону парня.

— Его все называют Глуховский, он из этой, как там её… из царской России. Он уверяет, что в заброшенных тоннелях обитают чёрные ходоки. Это мертвецы, которых мы побеспокоили, раскопав их могилы! Иди сама послушай, он только начал.

Томми с интересом приблизилась к кружку слушателей.

В бочках, где горел огонь, были проделаны дырки для воздушной вентиляции, и световые блики причудливо играли на лице Глуховского.

Он эмоционально жестикулировал, щурил глаза и нервно почёсывал аллергически зудящую шею.

— Я закричал: ты кто?! Но оно не ответило, продолжая двигаться из кромешной темноты в нашу сторону. Оно было всё чёрным, и только бельмы глаз смотрели прямо мне в душу. С нами был жандарм, он, вскинув винтовку, дал предупредительный выстрел. Но существо никак не отреагировало, продолжая идти вперёд. Тогда жандарм прицелился и выстрелил. Оно продолжало идти. Снова выстрел и тот же результат. И вдруг чёрный ходок остановился и, запрокинув голову, завыл. Это было так жутко, что кровь застыла в моих жилах. Наверное, так стонет преисподняя. В тот же миг из кромешного мрака тоннеля ему ответил такой же точно жуткий вой, помноженный на сотню голосов…

Протяжный вой заставил всех рабочих в испуге подскочить на месте. Парень в замусоленной кепке шарахнулся в сторону, опрокинул бочку, и огонь, плясавший в ней, перекинулся на близстоящих людей. Кто-то дико заорал. Крик подхватили другие, выпуская наружу страх, горящие угли и пламя. В панической суете уронили ещё одну бочку с огнём. Грохнул выстрел. Люди метались в тоннеле, отбрасывая на стены длинные чёрные тени, очень походившие на тех существ, о которых говорил Глуховский.

Томмелиса с широко раскрытыми глазами наблюдала массовую истерию, прекрасно понимая, что всех напугал обычный гудок, оповещающий об окончании обеда…

Глава 9

— Вот умора! Я ржала, задрав коленки. Столько взрослых мужиков подмочили свою репутацию, испугавшись обыкновенного гудка.

— Послушай, Жанетт, но ведь Глуховский рассказывал о том, что он действительно видел.

— Так это произошло давно, он был ещё подростком, говорят, инцидент случился при строительстве первой ветки, с тех пор его рассказ становится с каждым разом длиннее, обретая всё больше и больше драматургических подробностей. Но сегодня он превзошёл сам себя. Двое обожжённых, сломанный нос и тридцать две пары изгаженных штанов… — И Жанетта заливисто расхохоталась.

Рабочие часы закончились, и все, сдав инвентарь, шли к станциям, громко обсуждая обеденное происшествие. Проходя мимо закрытой штольни, Томмелиса потянула за руку Жанетту и заговорщическим шёпотом сказала:

— Давай посмотрим на бомбу.

— Не, я боюсь. Если хочешь, сбегай посмотри, а я пока не торопясь пойду на станцию.

— Хорошо, я быстро!

Томмелиса, оглядываясь по сторонам, стала пролезать под огораживающей лентой.

— Томми!

— Что? — испуганно ответила она.

— Там же темно, ты ничего не увидишь.

— У меня с собой спички.

— Дурында любопытная, возьми фонарь.

— А ты?

— Я догоню вон ту группу рабочих.

Жанетт ткнула пальцем в удаляющиеся световые пятна.

— Хорошо, давай.

Томми посветила вслед убегающей Жанетте и осторожно направилась в кромешный мрак.

Сначала всё было как обычно: чёрная штольня, рёбра жёсткости по краям, мелкий гравий под ногами. Ещё несколько шагов, и Томмелиса почувствовала дуновение свежего воздуха. Она поняла, что проход наружу прорыли, только, по всей видимости, не успели установить шлюз.

Несколько крыс шарахнулись в сторону, напугав Томмелису. Небольшой поворот штольни, и тьма стала редеть.

«Это я так опять в Лондон приду», — невесело подумала Томмелиса, собираясь повернуть обратно, но в тот же миг она увидела ЕЁ… Массивный корпус авиабомбы, сломав перекрытия, угрожающе нависал над землёй. Скорее всего, хвостовая часть бомбы зацепилась стабилизатором, и это не дало ей окончательно упасть.

Томми подошла поближе, и свет фонаря лизнул чёрный бок килотонной убийцы. Она была смертельно опасной и от этого ужасно притягательной. Томми протянула руку, чтобы коснуться её холодной стальной поверхности.

— Не надо!..

От неожиданности Томмелиса вскрикнула.

— Кричать не советую, бомба очень не стабильна. Её можно активировать даже звуковой волной.

— Кто вы?!

Томмелиса шарила лучом фонаря по чёрной кишке штольни, пытаясь увидеть того, кто с ней заговорил. В нескольких метрах зашуршала листва, и Томми, направив фонарь в ту сторону, увидела человека, сидящего возле стены.

— Не бойся… я…

Говорящий попытался приподняться, но с глухим стоном съехал спиной вниз и затих.

— Кто вы и что здесь делаете?

Человек не ответил, он неподвижно лежал в сухой листве. Томмелиса опасливо подошла ближе. Посветив фонарём, она рассмотрела на лежащем военную лётческую куртку с меховым воротником и пробитый пулей офицерский планшет. Томми толкнула авиатора ногой, он тихо застонал. И тут Томмелиса заметила, что лётчик ранен. Его нога была перевязана бинтом прямо поверх форменного галифе. Бинт и галифе пропитаны кровью. Лицо авиатора очень бледное. Томмелиса, нагнувшись, бегло осмотрела рану, коснулась лба пилота и со всех ног бросилась в сторону основного тоннеля.

Через час они с Жанеттой, взяв несколько шерстяных одеял, аптечку, тачку и официальное разрешение на сверхурочные, чтобы не вызвать подозрений, вернулись в тоннель.

— Ты понимаешь, если узнают, что мы помогаем военному из внешнего мира, то нас тут же, без суда и следствия расстреляют или, что ещё хуже, выкинут из убежища, — запыхавшись от волнения и быстрого бега, тараторила Жанетта.

— Понимаю. А что делать? Бросить его там или просто сдать жандармам, которые вышвырнут его как дохлую мышь?..

— И зачем я тебя послушала? У меня только всё начало как-то налаживаться, и вот здрасти!..

— Не переживай, мы лишь перенесём его в другое место, и всё.

— И всё? А если его найдут, начнётся расследование… Я своей чудной задницей чувствую, что это плохо кончится!

— Тихо! Пришли.

— Ой, как страшно.

Жанетта, прикрыв рот рукой, смотрела на громадину авиабомбы, нависшую над ними.

— Я ухожу…

— Жанетт, стой! Помоги мне переложить его в тачку.

Щелчок взведённого курка заставил девушек испуганно замереть.

— Кто вы? — хрипло спросил пилот. Ему явно становилось хуже.

— Не волнуйтесь. Меня зовут Томмелиса, это Жанетт, мы пришли помочь вам.

Курок вернулся на прежнее место.

— Чего вы хотите?

— Мы отвезём вас в безопасное место, где я смогу осмотреть вашу рану.

Пилот убрал револьвер в кобуру.

— Хорошо.

Он попытался встать и, снова застонав, повалился на место, теряя сознание.

— Жанетт, помоги мне.

Девушки аккуратно погрузили раненого авиатора в тачку.

— Смотри, а он симпатичный, — сказала Жанетт, разглядывая лицо пилота.

— Нашла время.

— А что, мне приятнее помогать красавчику, чем какому-то уроду!

— Хорошо, показывай, где эта заброшенная бытовка.

В заброшенной бытовке Томмелиса и Жанетт разгребли весь хлам, постелили одеяло на несколько сдвинутых ящиков и уложили на них погрузившегося в беспамятство пилота.

Затем Жанетт начала работать, чтобы утром проверяющий не обнаружил их обмана. А Томмелиса зажгла сразу несколько фонарей и приступила к осмотру раны.

Жанетта в это же время лихорадочно бегала взад-вперёд с тачкой и повторяла:

— Нас поймают, нас точно поймают и вышвырнут туда, наверх, в этот ад! Мы же там и секунды не продержимся. Там нас сразу схватят грязные и небритые солдаты. Над нами обязательно надругаются, причём целым дивизионом. Пилоту-красавчику, кстати, тоже достанется, я знаю таких военных с их жаждой неуставных отношений. А после нас всех дружно расстреляют, а нашими обнажёнными телами, брошенными в придорожную канаву, воспользуется какой-нибудь безногий маньяк, и только потом наши трупы с аппетитом сожрут вечно голодные крысы…

Глава 10

Прошло время. Раненый авиатор начал поправляться. Томмелиса каждый день брала сверхурочные, надолго оставаясь в тоннелях.

Она кормила своего подопечного, шла работать, а потом они сидели возле маленького костерка и болтали.

Дэви, так звали пилота, увлечённо рассказывал Томми о полётах, о том, как небо, в зависимости от своего настроения, меняет цвет. Какие бывают удивительные воздушные замки, созданные ветром из белоснежной облачной массы. Он рассказывал, как ориентироваться по звёздам и что делать, если не выпускаются шасси. А потом Дэви поведал, как ему, десятилетнему подростку, пришлось сесть за штурвал самолёта, чтобы спасти отца и себя от неминуемой гибели…

— Всё началось с того, что наш старенький «Остер», пилотируемый моим отцом, приземлился на узкую песчаную косу. С одной стороны раскинулось бескрайнее Красное море, с другой — безжизненная пустыня, выжженная солнцем. Отцу нужно было сделать подводную съёмку. Заказчиков интересовали акулы. Он ушёл под воду, а когда всплыл, был весь залит кровью. Во время подводной съёмки акулы напали на него. Правая рука безвольно болталась, а левая была жутко исполосована акульими зубами. В таком состоянии он не мог вести свой «Остер», и тогда мне пришлось взять управление самолётом на себя. Но прежде я, как смог, перевязал истекающего кровью отца, уложил его на полотенце и дотащил по раскалённому песку до самолёта. Я думал, что мне никогда не удастся усадить его в кабину. Когда же я смог, выслушав указания отца, со страхом приступил ко взлёту. Как ни удивительно, мне удалось и это. Ветер швырял самолётик из стороны в сторону. И я поднял машину выше. Болтанка сразу прекратилась. Отец чувствовал себя всё хуже и хуже. Каждый раз, вырываясь из когтистого мрака, он давал указания и его вновь накрывала пелена беспамятства. На последних шести дюймах, отделявших самолёт от земли, отец окончательно потерял сознание…

— И как ты? Справился? — замирающим от испуга голосом спросила Томми.

— Я потянул штурвал, поднимая нос машины, и почувствовал, как, ударившись о землю колёсами, самолёт мягко подскочил в воздух. Настало томительное ожидание. Но вот хвост и колёса коснулись земли — это был последний дюйм. Ветер закружил самолёт, он забуксовал и, описав на земле круг, замер. Мотор, кашлянув, словно чем-то поперхнувшись, заглох. Наступила тишина… Отца успели спасти. С тех самых пор я уже не выпускал штурвала, летал много, часто и с большим удовольствием. Небо стало для меня родным домом.

Томмелиса слушала Дэви, понимая, что она растворяется в его голубых, словно небо, глазах. Она с трудом отвела от него взгляд, посмотрела на костерок и сказала:

— Тебе повезло, что пуля не задела кость. Ты скоро поправишься и снова сможешь летать.

— Если бы не ты, Томми, я бы сейчас лежал в северной штольне обглоданный крысами.

— Если бы я не пошла посмотреть на бомбу, то так бы, наверно, и было… А как ты меня напугал тогда!

— Я сам не знал, что сказать. Вижу, красивая девушка хочет потрогать бомбу.

— Вот прям в темноте разглядел, что красивая…

— Я в тоннеле уже часа три валялся. И вдруг кто-то идёт. Думаю, всё, пришли за мной враги. Присмотрелся, а там…

Дэви взглянул Томми в глаза, и они минуту сидели молча, не в силах оторваться друг от друга.

Потом Томмелиса отвернулась в сторону, зардевшись от смущения.

— Мой истребитель подбили, и мне пришлось сделать вынужденную посадку. Я постарался по возможности замаскировать свой самолёт. Закидал его ветками. Потом, опасаясь поисковых отрядов противника, решил спрятаться, забравшись в какой-то небольшой лаз. Я даже не подозревал, что таким образом попаду в сеть убежищ Молмана.

Дэви подбросил дрова в костёр.

— Скажи, на что похож полёт на «ласточке»?

— Это свобода…

Дэви замолчал, но Томмелиса чувствовала, как он хочет сказать что-то важное.

— Я задумал одну вещь…

— Какую?

— Я собираюсь улететь от этой проклятой войны.

— Но как, она же идёт по всему миру!

— Подожди.

Дэви, хромая, сбегал за своим простреленным планшетом. Достал из него карту. И, ткнув в дыру, прокомментировал:

— Мы сейчас где-то здесь.

Томмелиса залилась звонким смехом.

— Хорошо, хорошо, чуть правее. А вот здесь, —Дэви указал в самый низ карты, потом увёл руку ещё дальше, туда, где карты уже не было, — в Индийском океане есть огромный остров. Он называется Австралия. — Там нет войны.

Томмелиса, посмотрев на карту, перевела взгляд на палец Дэви, он был ещё дальше, чем дыра, в которой они находились, и спросила:

— Это же намного дальше, чем Сырдарья, туда и на самолёте-то не долететь!

— Ты права! На одном баке не долететь. А вот если сделать несколько дозаправок, то вполне возможно. Я, пока лежал в бытовке, всё продумал. Меня уже считают погибшим. Самолёт однозначно списан, и если мне удастся починить мотор, то можно сделать следующее, вот смотри: сейчас горючего хватит, чтоб дотянуть до союзников, это вот здесь, потом дозаправиться и по прямой добраться вот до этой точки. Видишь, я даже отметил крестиком. Здесь у меня живёт очень хороший друг, который поможет с заправкой, потом в-о-о-т сюда, и уже отсюда прямиком в Австралию.

Дэви оторвался от карты, глаза его радостно блестели. Он взглянул на Томмелису, робко взял её руку и спросил:

— Ты полетишь со мной?

— Да…

Потом они целовались до самого утра. А утром Томми сбегала к начальнице бригады и, сказавшись нездоровой, взяла больничный.

Теперь их счастью не было предела…

Глава 11

Наступило Рождество. Томмелису, как ударницу труда, наградили вымпелом, дали грамоту и отправили на большой Рождественский концерт, который проходил во Дворце культуры и отдыха, в убежище номер 0. Томми должна была выступать, представляя северную рабочую бригаду.

— Вот что любовь-то делает! Так бы работала и работала, словно серая мышь, а теперь ты ударник труда и пашешь по три смены, и ещё, небось, в любовь успеваете поиграть, а?

— Жанетт, перестань!

— Точно успеваете!

— Дэви, мне помогает. Я бы уже давно свалилась с таким рабочим графиком.

— Как он в постели? Ас?

— Жанетт!

— Вот, я так и знала! Завидую тебе, подруга! Ас в небе, ас в постели, а ко мне одни крокодилы подгребают. Так ведь всю жизнь и останусь в девках. Слушай, Томми, а ты на концерт меня сможешь взять?

— Конечно! Сегодня возьму на тебя билет в месткоме.

— Может, хоть какого-нибудь передовика производства подцеплю. — И Жанетта уверенно поправила грудь.

Разукрашенные в честь Рождества вагонетки доставили Томмелису с Жанеттой в убежище номер 0. Девушки чинно подошли ко Дворцу культуры. Он был внушительных размеров. Колонны подпирали греческий портик, плавно переходивший в основной свод убежища. Вид ДКО сразу напомнил Томми её детдомовское прошлое в заколоченном и разграбленном кинотеатре «Гомер».

— Народу больше, чем людей! — сказала Жанетта, протискиваясь к центральному входу. — Конечно, сегодня мы увидим самого господина Молмана. Соберётся трудовой бомонд, а на сцене будут выступать самые популярные артисты подземного мира.

— Вот опять тебе повезло! На одной сцене с такими людьми! Слушай, а давай я с тобой пойду туда, буду голая танцевать на заднем плане, может, меня кто и заметит.

— А если охранники скажут, что ты обычная голая сумасбродка, и не пустят.

— Запомни, Томми, голая женщина глупой не бывает, особенно если охранники — мужчины!

— Тогда давай попробуем!

Девчата расхохотались, вызвав неодобрение на лицах пожилых билетёрш.

Через полчаса бордовый бархат занавеса распахнулся и на сцену выбежал толстячок в сером фраке. У него были оттопыренные уши и обаятельная улыбка.

— Господа, товарищи и передовая буржуазная интеллигенция, поздравляю вас с наступающим Рождеством, и в связи с этим я сразу и без долгих предисловий приглашаю на сцену господина Молмана.

Шквал аплодисментов.

Молман вышел в сопровождении двух охранников. Его чёрные волосы были зализаны назад, на глазах — маленькие розовые очки, чёрные усики, лоснящийся большой рот с золотой фиксой и щетинистый подбородок, уходящий в белую накрахмаленную рубашку. Чёрную бабочку придавливал двойной подбородок. На плечи была небрежно наброшена чёрная соболья шуба в пол, из которой торчал живот, опоясанный красным кушаком. Лакированные ботинки с золотыми пряжками поблёскивали в свете театральных софитов.

— Всем здрасте!

Зал задрожал от оваций. Молман сделал знак, призывающий к тишине, и продолжил:

— Я деловой человек, и мне некогда говорить долгие речи. Я скажу лишь одно. Мы славно потрудились в этом году, создав новые убежища и новые вагонеточные ветки. Нас стало ещё больше. В планах на следующий год — прорыть тоннель под Ламаншем и соединиться с нашими дочерними убежищами, которые располагаются на материке!

И снова зал разразился овациями.

— Скоро наступит день, когда мы покроем своей подземной сетью всю Землю. И когда сумасброды наверху в кровавой бойне наконец-то перебьют друг друга, мы выйдем на поверхность, чтобы править миром. Нашим новым миром!

Зал, скандируя «Молман! Молман! Молман!», встал с кресел. Все, не жалея ладоней, неистово аплодировали.

Господин Молман поднял приветственно руку, а когда он её опустил, сразу же заиграл оркестр, и он важно удалился, увлекая за собой телохранителей.

Обаятельный толстячок объявил первого участника. и Рождественский концерт завертелся фейерверком блистательных номеров.

Ночью, лёжа в уютной бытовке, отапливаемой маленькой печкой, Томми и Дэви тихонько разговаривали, перемежая беседу страстными поцелуями.

— Потом пригласили меня на сцену. А я, знаешь, чего боюсь?

— Чего?

— Чтоб как тогда в Лондоне не началась бомбёжка. Помнишь, я рассказывала?

— Не началась? — с улыбкой спросил Дэви.

— Нет, в этот раз обошлось… — И Томмелиса прижалась к Дэви. — Постояла и говорю: «Дорогие хорошие люди! Я не буду хвастаться вам своими трудовыми достижениями, я вам просто спою добрую рождественскую песенку, которой меня научила моя матушка». И спела. Представляешь, господин Молман даже встал от восхищения в своей ложе. Увидев это, все поднялись в едином порыве. Так что, мой любимый, я теперь звезда эстрады.

Они дружно посмеялись, а потом вновь начали целоваться, не заметив даже, как смущённо потухла керосиновая лампа, погрузив бытовку в эротический полумрак.

Через час, глядя в дощатый потолок, Томмелиса спросила:

— Дэви, ты спишь?

— Нет.

— Скажи, только честно, до меня у тебя была девушка?

Дэви помолчал, затем, обняв Томми, тихо сказал:

— Была.

— Как её звали?

— Аника.

— Ты её любил?

— Да.

— Получается, ты её любил и изменил со мной!

— Нет, ты неправильно поняла, я думал, что любил её, пока не встретил тебя.

— Ты всем девушкам так говоришь?

— Томми, перестань! Я же честно…

Томмелиса резко встала:

— Сам перестань. Можешь теперь в Австралию лететь с этой своей Аникой!

— Томми!

— У меня тоже жених есть! Его зовут Шметтель, а ты у меня просто временное увлечение!

Томмелиса выскочила из бытовки, держа одежду в руках, и побежала в холодную темноту туннеля. Дэви выбежал следом, но он не угадал направление, в котором скрылась Томми, и, прихрамывая, побежал в другую сторону.

Томмелиса же, горько рыдая, прижалась к опорной балке, повторяя одну лишь фразу:

— Какая же я дура! Дура! Дура! Дура-а-а-а!

 Глава 12

Прошло две недели. Томмелиса с опухшими от слёз глазами мыла полы, помогая Грете по хозяйству. На работу Томми не ходила, плохо ела и очень много плакала, уткнувшись лицом в подушку.

На пороге комнаты появилась радостная Грета:

— Томми, завтра у нас будут очень важные гости. Перестань печалиться, всё пройдёт, моя дорогая, поверь опытной женщине, и то, что тебя гложет, тоже пройдёт. Так что утри слёзы и погляди, что у меня есть.

Грета достала из-за спины коробку, перетянутую голубенькой лентой.

— Это тебе, открой.

Томми, открыв коробку, ахнула — в ней лежало роскошное атласное платье.

— Этот цвет называется «зима-синий».

— Какая красота! Откуда такое богатство и разве можно его надеть? Ведь всем строго предписывают носить только форменные комбинезоны.

— Завтра тебе можно всё, ведь к тебе придёт сам господин Молман!

— Ко мне? Но зачем?

— У него очень важный разговор, так что будь паинькой и встреть гостя как подобает.

— Хорошо, Грета, я сделаю, как вы хотите.

И вот настал тот день. На пороге отсека появился господин Молман. Он был, как всегда, в своей шубе и с двумя неизменными охранниками в чёрных комбинезонах за его спиной.

— Добрый вечер вам в хату! — переступая через порог, сказал Молман.

— Добрый вечер, господин Молман, — ответила Грета, низко поклонившись.

— Здравствуйте, господин Молман, — Томмелиса сделала книксен.

— А платье это тебе очень идёт!

— Спасибо, господин Молман.

И Томмелиса сделала книксен ещё раз.

— Я деловой человек, мне расхаживать туда-сюда некогда. Так что буду предельно краток. Тебе, Томмелиса, я делаю предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Выходи за меня! Будешь царицей подземного мира! Всё, что пожелаешь, брошу к твоим ногам. Решай!

Грета ахнула, всплеснула руками и опустилась на стул.

— Вот счастье-то привалило!

Томмелиса, посмотрев на Грету, вздохнула и спокойно ответила:

— Благодарю вас, господин Молман, но у меня уже есть жених.

— Собственно, я этого ожидал. Грета, погуляйте-ка по магазинам часок-другой, вот вам талончики, развейтесь. А мы тут по душам потолкуем.

Охранники сунули Грете пачку талонов и выпроводили её из комнаты.

Когда дверь за Гретой закрылась, Молман щёлкнул пальцами, и охранник поставил на стол странную деревянную коробку, у которой одна из сторон была стеклянной, выпуклой и очень походила на линзу.

— А это ещё один мой подарочек, это… э…

— Фернзеенаппарат! — подсказал охранник.

— Да. Надо будет назвать как-нибудь попроще… Но не суть! Вот смотри.

Молман потянул за серебряную пипочку и вытащил из корпуса телескопическую антенну. Потом с щелчком повернул чёрный рычажок на лицевой части аппарата, заставив прибор загудеть. Стеклянная линза засветилась, и на ней возникло чёрно-белое изображение. В камере прикованный наручниками сидел Дэви.

— Как он туда попал?!!

— Он не в этот ящик попал, он сидит в камере, как военный шпион, которого мои жандармы задержали в убежище номер 23. Он прятался в заброшенной бытовке. А этот аппарат показывает его в прямой… этой, как там её…

— В прямой трансляции, — вновь подсказал охранник.

— Вот! — И Молман многозначительно поднял палец. — Будем допрашивать его по всей строгости военного времени. Мои дознаватели начнут выбивать из…   этого… как там его зовут?..

— Дэви, — шепнул охранник.

— Я не тебя спрашиваю! — резко повернувшись, сказал Молман.

Оба охранника опасливо отшагнули от него в сорону.

— Так вот, если  шпион Дэви не захочет сотрудничать, сделаем Дэвику немножко больно, кое-где нажмём, немного постукаем, кое-что прищимим… Так, слово за слово потихоньку вытащим из Дэвика чистосердечное признание о его подрывной деятельности в нашем подземном государстве! А ты сможешь смотреть это увлекательнейшее действо, в прямой трансляции, не вылезая из удобного кресла! Как тебе такое, а?

Томмелиса, обливаясь слезами, бросилась на колени.

— Господин Молман, пощадите его, он никакой не шпион, он пилот, был ранен и умирал, я спасла ему жизнь…

— Тю-тю-тю, бла-бла-бла, жу-жу-жу… — перебил её Молман. — Это всё лирика. Перейдём к прозе жизни. Как тебе такое предложение: я отпускаю его, а ты, оценив моё благородство, выходишь за меня? Что теперь скажешь?

Томми поднялась с колен, утёрлась рукавом платья, размазав при этом потёкшую тушь, и, глядя Молману в глаза, отчеканила:

— Я выйду за вас в том случае, если вы поможете починить самолёт Дэви и дадите ему благополучно улететь на нём.

— Она мне нравится, — сказал Молман, развернувшись в пол-оборота к охранникам. — Люблю таких!

Он повернулся и пристально посмотрел на Томми.

— Согласен.

Плюнул на свою ладонь и прокомментировал:

— По рукам?

— По рукам!

Томми повторила ритуал с плевком, и они скрепили договор рукопожатием.

Затем Молман, обращаясь к охранникам, сказал:

— Значит так: распорядитесь, чтоб ему починили или сделали новый аэроплан и пусть летит себе на все четыре стороны. Как только он уберётся, сразу приступаем к свадьбе. Страсть как хочу жениться!

Посмотрев на Томми, он вожделенно почесал свой выпирающий живот.

— А ты, Томми, больше не работаешь в тоннелях, моей невесте негоже копаться в грязи. Готовься к свадьбе.

Молман открыл дверь, постоял на пороге, а потом, улыбаясь, добавил:

— Подруга вот у тебя молодец, сама пришла, всё рассказала. Где, кто, чего. Сознательная гражданка и живёт сейчас в роскоши. Бери пример.

Он чмокнул сальными губами воздушное пространство между собой и Томмелисой и вышел за дверь, забрав охранников и робкую надежду на счастье.

Глава 13

7 марта. Перед убежищем 23 расчистили почву под взлётно-посадочную полосу. Сделали трибуну для важных персон, поставили жандармов, усадили духовой оркестр и всё это спрятали под маскировочной сеткой.

Свежий весенний ветер разогнал хмурые тучи, и солнечные лучи ласково обняли стылую землю, пробуждая её от зимней спячки. Отремонтированная «ласточка» поблёскивала полированным фюзеляжем и выглядела так, словно только что сошла с конвейера.

Из шлюза появился Дэви в сопровождении жандармов. Остановившись и жмурясь от солнечного света, он вздохнул полной грудью свежий осенний воздух и, получив в спину хороший тычок, пошел к самолёту.    Через пару минут на трибуну взошли глава жандармерии, несколько министров, а затем вальяжно и неторопливо — Молман в своей неизменной чёрной шубе и с двумя охранниками позади. За руку он вёл Томмелису, обряженную в белый полушубок с золотой оторочкой.

Оркестр заиграл туш. Молман недовольно скривился, и музыка сразу изменилась, перейдя из помпезной в нейтрально-весёлую.

Томмелиса повернулась к Молману и, глядя на его пористый нос, тихо сказала:

— Господин Молман, позвольте мне проститься с пилотом.

Молман опять недовольно поморщился.

— Пусть это будет ваш свадебный подарок! — Томми сложила руки в молебном прошении.

Он деланно поразмышлял, качая головой из стороны в сторону, потом посмотрел на часы и, неприятно улыбнувшись, негромко сказал:

— Хорошо, только на расстоянии и без всяких там поцелуйчиков! У вас одна минута. Поняла?

— Да, господин Молман, — покорно ответила Томмелиса.

— Иди!

Она спустилась со скрипучей трибуны и подошла к Дэви, стоящему возле самолёта в окружении жандармов.

— Оставьте нас, — обратилась Томмелиса к жандармам.

Те посмотрели на Молмана. Он выразительно кивнул, и конвоиры отошли в сторону.

— Томми, милая…

— Не надо, Дэви! Мне нельзя плакать. Пожалуйста, скорее улетай прочь отсюда! Твою «ласточку» починили, теперь ты сможешь долететь до Австралии. Лети к своей мечте и будь счастлив! А я… я выхожу замуж за Молмана…

— Милая, любимая, единственная, ненаглядная, я никому тебя не отдам!

— Улетай, умоляю! — едва сдерживая слёзы, прошептала Томми.

— Ты думаешь, я испугаюсь этого жирного борова? Да я ему за тебя глотку зубами перегрызу…

— Если ты меня ещё любишь, заклинаю — улетай!

Молман, сложив руки рупором, крикнул:

— Всё! Ваше время истекло, свидание окончено. Пилот, шевели булками и, пока я добр и великодушен, уматывай отсюда! В противном случае мы будем вынуждены расстрелять тебя на месте!

— Томми…

— Улетай, Дэви…

Она резко развернулась и не оглядываясь пошла к трибуне.

Дэви бросился за ней, но жандармы тут же преградили авиатору дорогу, наставив на него винтовки с примкнутыми штыками.

Молман, обращаясь к собравшимся на трибуне, издевательски прокомментировал:

— Не хотел бы я быть этаким пилотишком. Он и подобные ему только и умеют порхать в воздухе да красиво «петь» о своих лётных подвигах. А придёт старость — что им делать? Детей кормить нечем, за душой ни копейки, помирай, и всё тут. Нет уж, вот моим детям не придётся пропадать зимой от голода и холода, я смогу дать им всё, чего они только пожелают. Потому что я не витал в облаках, я рыл эту землю руками, царапал ногтями, вгрызался зубами, пока не нашёл то, что искал. И теперь, имея сорок три золотых прииска, я могу купить в этом мире всё, что только захочу!

Все собравшиеся разразились подобострастными аплодисментами.

— Да-да, — подхалимно просипел глава жандармерии, усиленно кивая кирасой, украшенной белыми перьями. — Какой прок от этого бесцельного порхания в воздухе, всё равно придётся вернуться на землю? А песнями, как вы верно заметили, господин Молман, сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!

Молман хохотнул над шуткой главы жандармерии, и его свита подхватила этот смех, захихикав на все лады.

Дэви смерил их презрительным взглядом, потом посмотрел на Томми.

Томмелиса молчала. Глаза у неё были закрыты, и только одинокая хрустальная слеза катилась по бледной щеке. И в этой слезинке, как в капельке утренней росы, играя солнечными бликами, отразился радужный мир.

— Даю тебе ещё минуту! Не улетишь, пеняй на себя! Время пошло! — поблёскивая золотой фиксой, сказал Молман, глядевший на авиатора поверх очков.

Дэви спокойно развернулся, подошёл к самолёту, легко и привычно запрыгнул на крыло, сел в кабину и, прежде чем закрыть фонарь, ещё раз взглянул на Томмелису.

Она размежила веки, и взгляды влюблённых встретились. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, а затем Дэви решительно захлопнул прозрачный фонарь кабины.

Мотор самолёта чихнул, пропеллер завращался, набирая обороты, и «ласточка», побежав по взлётно-посадочной полосе, легко и красиво взмыла из-под маскировочной сетки в бескрайнее весеннее небо.

— Прощай, мой милый… — тихо-тихо, одними губами прошептала Томмелиса.

Глава 14

Грета наняла четырёх швей из «Службы быта», чтобы они пошили самый лучший свадебный наряд для Томмелисы.

Торжественное бракосочетание было назначено на ближайшую пятницу. В честь этого события по всем убежищам развесили объявления. В станционных громкоговорителях играла музыка и время от времени помпезно сообщалось о предстоящем событии.

В народе поговаривали, что на свадьбе будут присутствовать очень важные персоны из верхнего мира и Молман по этому случаю щедро одарит всех жителей убежища продовольственными талонами.

День свадьбы был объявлен нерабочим, всем жителям строго-настрого было приказано веселиться и радоваться.

Пришла пятница, Томмелису одели в подвенечное платье и, усадив в личную вагонетку господина Молмана, привезли в убежище номер 0. Там её с почестями встретили, пересадив в золочёную карету, запряжённую угольно-чёрными рысаками. Внутри уже сидел жених, в нетерпении егозя задом по бархатной обшивке сиденья.

— Ну наконец-то, а то я, пока ждал, опять есть захотел!

Молман осмотрел Томмелису с ног до головы и добавил:

— Платьишко неплохое сшили.

Он со знанием дела потрогал кружевную полупрозрачную ткань подвенечного платья.

Томмелиса была ни жива ни мертва, она слушала Молмана, глядя на окружающий её мир сквозь радугу слёз.

— Не реви! Я сегодня ночью как следует развеселю тебя…

Он мерзко заржал, а потом, ударив кулаком по сиденью, крикнул:

— Поехали! Жених весь в нетерпении!!!

Карета тронулась, и лошади, звонко чеканя шаг подковами по мраморному полу, повезли брачующихся к архитектурному шедевру убежища.

Это был собор святой Варвары Илиопольской, целиком вырубленный в каменной глыбе, на которую наткнулись старатели, делавшие выработку. Поначалу они хотели расколоть камень взрывом, но потом решили не рисковать, и Молман издал указ превратить глыбу в нечто значимое. Так появился собор Варвары Илиопольской — покровительницы старателей и шахтёров.

Фасад представлял собой огромный белокаменный крест, вырастающий из пола и упирающийся в потолок. При этом он, по задумке архитектора, угрожающе кренился вперёд, заставляя смотрящего на него снизу ощущать свою мизерность и ничтожность. Ряд мелких шипов под верхней линией креста был установлен для того, чтобы залетающие в убежище летучие мыши не цеплялись и не висели на нём.

Парадный вход в собор святой Варвары располагался в массивном основании каменного креста. Огромные дубовые двери, выкрашенные белой краской, с первого дня были закрыты для простых жителей убежища.

Как только карета Молмана въехала на центральную площадь Радостного труда, двери собора приглашающе распахнулись, подобно гигантскому зеву выпустив из своего сводчатого нутра музыкальную отрыжку хоровых песнопений. Весь простой люд, словно стадо гусей, вытянул шеи, пытаясь разглядеть внутреннее убранство.

Но вот по толпе, стоящей возле собора, пронеслось:

— Смотрите, смотрите! Вон они, едут!

И все дружно повернули головы в противоположную сторону, с интересом рассматривая приближающуюся карету.

— А невеста, говорят, всех краше!

— Краше всех предыдущих?

— Да-да, эта, если я не ошибаюсь, девятая по счёту…

— А куда делись предыдущие жёны?

— Говорят, помёрли…

— Мне кажется, Господи, прости, он их ест!

Кто-то весело засмеялся, и на него сразу зашикали, заставив умолкнуть, чтобы жандармы, стоящие в оцеплении, ничего не заподозрили.

Четвёрка рысаков, везущих брачующихся, двигалась по узкой дорожке, пролегающей в сером людском море. Стройная цепь жандармов удерживала жителей, сохраняя порядок и дистанцию.

Карета остановилась, и лакеи в напудренных париках проворно спрыгнули с запяток. Один распахнул дверь, а другой, с нездоровым румянцем на бедном лице, услужливо подал руку вылезающему жениху.

Карета накренилась, скрипнули рессоры, и облачённый в чёрный фрак Молман, кряхтя, выбрался наружу.

Первые ряды зрителей начали фанатично скандировать: «Молма-а-ан! Молма-а-а-ан! Молма-а-а-а-ан!»

Остальная масса народа была настроена не так радостно…

Молман с деланной улыбкой помахал всем ручкой и повернулся к невесте, которая появилась из душного полумрака кареты. Без всяких церемоний он взял Томмелису за руку и, продолжая фальшиво улыбаться, повёл за собой. Они двинулись по красной ковровой дорожке к дверям собора, а сверху к их ногам полетели розовые квадратики картона.

Этот дождь из продовольственных талонов символизировал процветание и благополучие.

Семь толстых тёток с задами, выкрашенными золотой краской, были подвешены на тросах под самым куполом. Они, изображая кучерявых ангелочков, щедро раскидывали талоны на манер сеятелей.

Как только двери собора закрылись за женихом и невестой, народ тут же прорвал оцепление, жадно бросившись собирать дармовые талончики…

Молман вёл Томмелису к алтарю меж длинных рядов скамеек, на которых чинно восседали важные гости. Их холёные физиономии лоснились, а по количеству двойных подбородков можно было безошибочно понять, кто здесь главный. Все они были разодеты в шикарные платья и дорогие костюмы, завёрнуты в меха и увешаны драгоценностями, словно домашние ёлки в канун Рождества.

Епископ в белой сутане, расшитой золотыми узорами, распростёрши руки, ожидал брачующихся. Как только Молман и Томмелиса поднялись к нему на возвышение, гости дружно зааплодировали. Молман чинно поклонился и, пожав руку епископу, велел приступать.

Два лакея в белых париках подняли над головами жениха и невесты две венчальные короны.

Заиграл орган, и епископ нараспев приступил к обряду:

— Бог поставил человека царём всего живого на земле…

— И под землёй, — со знанием дела добавил Молман.

— И под землёй! — согласился епископ и зычно продолжил: — Отныне и до конца дней своих муж и жена должны стать друг для друга царём и царицей. Муж является главой «организации», а жена и дети — его помощниками в семейных делах. Эти золотые короны, что находятся у вас над головами, — это ещё и символ мученического венка, который напоминает, что в браке каждому супругу нужно не забывать о терпении, прощении друг друга и смирении. Ведь семейная жизнь — это не только безоблачное счастье и радость, это и совместные трудности, и горе, которое легче преодолевать вместе. Чтобы сохранить уважение и любовь, необходима работа и усилия двух «царственных особ». И возложение на головы венцов превращает брачующихся в единое целое, открывая перед ними вечную истину. После этого двое людей идут в жизнь рука об руку, поддерживая друг друга и помня о «царственном» положении второй стороны…

Молман тихо, но так, чтобы услышал епископ, прошипел:

— Переходи к венчанию, я это уже девятый раз слышу!

Епископ смущённо покашлял и, поправив митру на своей голове, продолжил:

— Человек — «хозяин Земли», потому что Бог позволил ему властвовать над всеми другими земными тварями. Святитель Иоанн Златоуст говорил о брачном Божьем благословении Адама и Евы как о величестве их самих и потомства над землёй: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле…»

— Хватит вату катать! Заканчивай! — возопил Молман.

Орган замок, хоры стихли, и епископ, глупо хлопая глазами, переспросил:

— Уже объявлять вас мужем и женой?

Молман взял епископа за край сутаны и властно притянул к себе:

— Как зовут?

— Меня?

— Тебя!

— Преподобный Серафим… я…

— Так вот, Серый, я два раза повторять не люблю…

— Понял, сейчас всё будет!.. — бледнея, прошептал Серафим.

— Раз понял, значит, молодец!

Молман отпустил епископа, тот выпрямился и, поправляя мятый край сутаны, неуверенным голосом продолжил:

— Согласен ли ты… Простите! Согласны ли вы, господин Молман, взять в жёны девицу Томмелису?

— Ещё как хочу взять! — И Молман громко заржал, заставив испуганно заколыхаться пламя близстоящих свечей.

— Согласна ли ты, Томмелиса, взять в мужья господина Молмана?

Томмелиса молчала.

Епископ громче и с нажимом повторил:

— Согласна ли ты, Томмелиса, взять в мужья господина Молмана?..

Неожиданно ожил орган, нарушив тишину своим зловещим крещендо.

— Это что за хрень?! — спросил Молман, крутя головой.

— Я… я… Не… не… не знаю! — просипел епископ, вытирая батистовым платочком испарину на лбу.

Орган заиграл «Марсельезу».

— А ну-ка, прекратить эту херню! — заорал Молман, по-детски топая ногами.

Два лакея, тут же сунув епископу венчальные короны, бросились выполнять приказание. На ходу они выхватили револьверы, а тот, что был с нездоровым румянцем на щеках, скинул камзол, оказавшись в чёрной спецформе личной охраны Молмана. Охранники по винтовой лестнице, спрятанной за алтарём, бросились в каморку органиста.

Выстрел, крик, затем три выстрела, шум борьбы, и неожиданно с балкончика органиста, как кукушка из часов, вылетел один из охранников. Он зацепился фалдами за перила и глупо повис, уронив свой парик на золотой подсвечник. Подсвечник упал, но свечи успели поджечь нафталиновые волосья.

Епископ бросился тушить разгорающийся парик, и в этот момент из-за алтаря вылетело несколько дымовых шашек. Одна упала возле Томмелисы, две улетели в собравшихся гостей, а четвёртая, сбив митру у епископа, подкатилась к ноге Молмана. Тот рефлекторно отпихнул её в сторону.

Со скамеек кто-то блаженно заорал:

— А-а-а-а! Что это?!! Дышать нечем! Мы всё умрём!!!

Дым плотной завесой накрыл собор. Молман завопил, перекрывая гул испуганных гостей:

— Кто это делает?! Кто это делает?!! Я тебя, падла, найду, я тебя, тварь, казню без суда и следствия! Зубами твою мордализацию рвать буду! Я же тебя, урод, в дючку гальюнную целиком засуну! Я повешу тебя прямо здесь, вверх ногами, сам понимаешь, что не за ноги…

В этот момент Томмелиса, чтобы прекратить словесный поток Молмана, ударила его кулаком в потную физиономию.

— Ай! — вскрикнул он от неожиданности.

Его розовые очки упали на пол. Молман замахал руками, пытаясь достать обидчицу.

— А это тебе, женишок, МОЙ свадебный подарок! — И Томмелиса, подняв подол платья, со всего размаху саданула Молману носком туфельки промеж ног.

— Ох!

Молман упал на колени и тонюсенько заскулил. Рядом хрустнули розовые очки, ломаясь под башмаком епископа. Тот, пользуясь ситуацией, незаметно сбегал с процессии, в которой всё пошло не так.

— Томми! — раздалось из белой пелены.

— Дэви!

— Томми!

— Дэви!

Они нашли друг друга в белом мареве, похожем на густой гороховый суп, и, крепко обнявшись, начали страстно целоваться.

Потом Томмелиса прошептала:

— Я знала, что ты вернёшься!

— Я же сказал, что не брошу тебя!

— Как же… писю-то… больно… — простонал Молман, напомнив влюблённым, что времени у них не так уж и много.

Дэви выстрелил в воздух, заставив всех затихнуть.

— Слушайте меня внимательно! Я вооружён и очень опасен и, если вы сию же секунду не покинете это здание, открою по вам огонь!!! — И Дэви выстрелил ещё раз.

Гости, завизжав, бросились к выходу, давя друг друга. Двери собора распахнулись, выпуская марево химического тумана и орущую толпу.

— Бежим!

Дэви подхватил Томмелису, и они, смешавшись с гостями, выскочили наружу.

Возле церкви по-прежнему царил хаос, все хватали продовольственные талоны, которые жиденько, но до сих пор ещё сыпались с потолка…

 Глава 15

Под прикрытием дымовых шашек и продовольственного безумия влюблённые легко добрались до станции. Дэви, разоружив охрану, захватил вагонетку Молмана. Затем, не убирая маузера, попросил у машиниста с очень усталым лицом довезти их до убежища под номером 23, где всё ещё шли строительные работы. Тот вздохнул и спокойно согласился.

— Как вас зовут? — спросил Дэви, глядя машинисту в глаза.

— Зовут меня Фальконе.

— Фальконе, мы вам не причиним вреда. Как только доедем до нужного нам убежища, я обещаю, больше вы нас не увидите.

— У меня, ребятки, будет только одна просьба.

— Слушаю.

— Стрельните в меня потом, так, чтоб не убить! А то за содействие врагам ССПУ меня выгонят наружу, а я всю семью кормлю. Мне нельзя…

— Договорились!

Вагонетка тронулась, набирая скорость.

Дэви повернулся к Томмелисе, она подняла на него свои огромные карие глаза, в которых мелькали искорки пролетающих мимо ламп наружного освещения.

— Дэви, я боюсь!

— Не бойся, я с тобой!

Дэви крепко прижал Томми к себе, затем открыл сумку, висящую у него на плече, и вытащил два револьвера. Перекрикивая нарастающий гул, он объяснил:

— План действий такой: сейчас жандармы бросятся за нами в погоню. Я буду отстреливаться из маузера. Как только в нём кончатся патроны, я отдам его тебе, а ты дашь мне один из этих револьверов. Пока я буду стрелять из револьвера, перезаряди маузер. Вот к нему запасные обоймы.

— А другой револьвер?

— Пусть будет у тебя, на всякий случай. И ещё, смотри, в сумке есть одна противотанковая граната. Если мы сможем добраться до убежища номер 23, а потом успеем добежать до выхода, то взорвём её, чтобы завалить тоннель! Если же не успеем…

— Не продолжай, милый, я поняла!..

Он обнял Томми, намереваясь поцеловать, но в этот момент раздался вой полицейской сирены. Мощный прожектор, установленный на вагонетке жандармов, ярким лучом вцепился в беглецов. Томмелиса и Дэви сразу пригнулись.

— Остановитесь! — захрипел громкоговоритель. — Приказываю вам остановиться, или мы откроем огонь!

— Ага, сейчас, прямо так и остановились! —прошептал Дэви и, прицелившись, выстрелил.

Прожектор взорвался фонтаном искр, а вагонетка жандармов тут же ощетинилась стволами винтовок. Некоторые из них сразу дали ответный залп. Пули засвистели над головами влюблённых.

— Это был предупредительный выстрел! — истошно заорал громкоговоритель. — Остановитесь, иначе мы откроем огонь на поражение!

В ответ Дэви тремя выстрелами погасил ещё и передние фары вагонетки. Жандармы тут же ответили дружным ружейным огнём. Со свистом пули ударились в железный борт вагонетки Молмана, разбили задние фары и нашпиговали свинцом мягкие подголовники кресел.

С дикой скоростью по тёмной тоннельной кишке неслись две вагонетки. Из-за грохота, издаваемого колёсами, совсем не было слышно выстрелов.

Окружающий полумрак озарялся хаотичными вспышками, искрами рикошета и красными огнями светофоров.

Сломав какое-то перекрытие, вагонетка Молмана после крутого поворота резко перешла на другой путь.

Жандармы промчались мимо.

Дэви подскочил к машинисту:

— Фальконе! Что ты делаешь?! Зачем ты сюда свернул?

— Это, ребятки, мой подарок…

— Что?!!

— Это запасной путь. О нём жандармы не знают… о нём вообще мало кто знает! Там стоит бронепоезд 14/69, он должен принять участие в освобождении Лондона. Именно для этого даже под усиленной бомбёжкой рабочие продолжают строить этот проклятый северный тоннель…

Вагонетка стала сбавлять ход.

— Вам останется совсем чуть-чуть пробежать, и вы попадёте в штольню с недоделанным шлюзом… а дальше вы знаете.

Вагонетка затормозила на перроне возле длинного ряда железных дверей с непоследовательной нумерацией. Фальконе застонал и начал крениться вбок. Дэви успел подхватить его, не давая машинисту упасть.

— Вот и всё, ребятки… Жандармы, эти подстрелили меня. Выходит, всё… отбегался я!..

Томмелиса подскочила к Фальконе.

— Куда вы ранены, мы вам поможем…

Фальконе тяжело повис у Дэви на руках.

— Я, девочка, не ранен… — Он посмотрел на тёмные своды и тихо-тихо добавил: — Я убит…

Он так и умер, глядя вверх.

Прошла минута или чуть больше, и дверь под номером 16, лязгнув засовом, открылась. На пороге стоял охранник в зелёной форме.

— Вы кто такие?!! — спросил он, поднимая винтовку.

Дэви выстрелил первым.

Глава 16

Переходы, тоннели, железные лестницы, охранники, ожесточённая стрельба, и вот они с одной гранатой и разряженными револьверами оказались в той самой штольне, ведущей на свободу.

Ещё один поворот и…

— Всё, баста, карапузики! Кончилися танцы! — крикнул Молман, выглядывая из-за спин жандармов.

Он прижимал к своему подбитому глазу воронёную сталь «бульдога» и радостно улыбался, поблёскивая золотой фиксой.

— Сейчас я вам буду делать больно!

Томмелиса и Дэви попятились. Жандармы двинулись за ними. Томми сделала несколько шагов и упёрлась спиной во что-то большое и холодное. Обернувшись, она поняла, что их с Дэви прижали к той самой неразорвавшейся авиационной бомбе.

Девушка отбросила в сторону револьверы и решительно шагнула вперёд. Жандармы от неожиданности отпрянули. Томмелиса с вызовом крикнула, обращаясь к Молману:

— Сейчас вы, пользуясь ситуацией, держите в страхе столько людей, заставляя их плясать под вашу дудку. Но вам не заставить всех молчать! Наступит время, и вашему правлению придёт конец!

— Да что вы говорите! — ехидно выкрикнул Молман. — Запомни, деточка: человек хочет ЖИТЬ и ЖРАТЬ! Причём жить как можно дольше, а жрать как можно слаще!

— Почему же солдаты идут в бой, не щадя своих жизней? В тылу женщины и дети работают по 20 часов, не жалея себя и своего здоровья… — с жаром парировала Томмелиса.

— Фанатизм! Внешнее правительство годами прививало патриотическую идеологию своему поднебесному народу! Но я воспитаю у своих граждан БЕЗРАЗЛИЧИЕ К ПРОШЛОМУ… И, когда таких будет много, дело сделается быстро. Постепенно, шаг за шагом, мы вытравим историческую память у всех людей. А с народом, лишённым такой памяти, можно делать что угодно. Народ, переставший гордиться прошлым, забывший прошлое, не будет понимать и настоящего. Он станет равнодушным ко всему, отупеет и в конце концов превратится в стадо скотов. И в определённый час Х мои «дети подземелья» поднимутся наверх и захватят всю ЗЕМЛЮ!!! Вот так, беглянка, я приоткрыл тебе лишь уголок занавеса, и ты увидела лишь крохотный кусочек сцены, на которой эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия о гибели народа, живущего на ЗЕМЛЕ, об окончательном, необратимом угасании его самосознания… Но хватит болтовни! Взять их!

— Стойте! — выкрикнул Дэви. — К чёрту эту политику, к чертям собачьим войну и этого ненасытного Молмана!.. — Дэви посмотрел на Томмелису в прекрасном подвенечном платье. — Я знаю, мы погибнем. Но, прежде чем это произойдёт, я хочу попросить твоей руки, Томми.

Он встал на одно колено.

— Согласна ли ты выйти за меня?

— Я согласна!

— В любви и радости…

— В счастье и в несчастье…

— В здравии и в болезни…

— В богатстве и в бедности…

— Нет, вы только гляньте, — крикнул Молман, — вы только посмотрите на этих идиотов! Я их сейчас убивать буду, а они тут вовсю решили жениться!..

— Пока не разлучит нас смерть!

— Пока смерть не разлучит нас!

— Сопли в меду, или занимательная патология!.. Меня сейчас стошнит розовыми сердечками. — И Молман, кривясь, плюнул на спину стоящего перед ним солдата.

Дэви, не обращая внимания на выкрики, протянул руку, на которой лежало кольцо.

— И пусть это кольцо не подойдёт тебе, любимая, но оно скрепит наш союз на веки веков!

К ногам жандармов упала граната.

Секунду все таращились на неё, а потом кто-то заорал:

— Граната-а-а-а-а-а-а!

Десяток гло́ток одновременно подхватили этот крик. Обезумев от страха, все шарахнулись в разные стороны. Началась паника. Молмана сбили с ног, и несколько жандармов пробежало по нему.

— А-а-а! — орал Молман, катаясь в пыли. — Руку отдавили, сволочи! Больно-то как!

Томми и Дэви бросились к выходу из штольни.

Наконец Молману удалось подняться, но его снова сбили с ног. Матерясь как сапожник, он на карачках пополз к выходу. Потом остановился и, прижавшись к холодной каменной стене, посмотрел на бомбу, затем на гранату и заорал:

— Обманула! Обманула! Сука-а-а!

Молман увидел на земле свой «бульдог», подполз к нему, поднял и в бессильной злобе выстрелил в направлении выхода.

«Бульдог» сплюнул пламенем, выпуская из короткого ствола смертоносные девять граммов. Пуля пронеслась по штольне, ударилась о стальную форму недостроенного шлюза, отрикошетила в сторону, угодила в каску убегающего жандарма, взвизгнув, отскочила и столкнулась с мрачным корпусом авиационной бомбы.

Этот удар пробудил её от долгой спячки, что-то щёлкнуло в стальном чреве, и… бомба взорвалась.

Из дыма и пламени, навстречу небу, взвилась «Ласточка», оставляя внизу распускающийся бутон алого взрыва.

Глава 17

Самолёт с характерным раздвоенным оперением, поблёскивая стальной обшивкой, летел над разрушенными городами, над развороченными взрывами полями, над тёмными лесами и высокими горами, покрытыми грязным снегом.

В кабине стало холодно, и Томмелиса посильнее прижалась к Дэви. Весь полёт она любовалась голубым небом с кристально чистыми облаками, важно плывущими куда-то по своим облачным делам.

После дозаправки «ласточка» полетела дальше. И вот уже под крылом только бескрайний океан, уходящий своим шероховатым краем за горизонт.

Наступила ночь. Томмелиса с нарастающей тревогой поглядывала на датчик горючего с фосфоресцирующей стрелкой, которая неуклонно клонилась к красному сектору.

— Не волнуйся, я поставил дополнительные баки, мы должны дотянуть…

Рано утром мотор простуженно кашлянул, чихнул и заглох. В кабине стало очень тихо. Было слышно, как свистит ветер, играя с неподвижным винтом.

— Приготовься, Томми, будем садиться на воду.

И нос самолёта пошёл вниз.

***

Матушка Томмелисы через год после её исчезновения вышла замуж за капитана ПВО, комиссованного по ранению. Спустя какое-то время она родила ему девочку, которую назвала Томмелисой.

Госпожа Пежо в сентябре 1916 года открыла ещё один детский приют. В этом «филиале», возле тифозных бараков, она вела подпольную продажу детей-сирот. Получив информацию о том, что её сожитель Карл является завербованным шпионом, так как был в плену у врага, хладнокровно убила его, пожелав доброго утра.

В 1917-м госпожа Пежо получила очередное воинское звание и успешно продолжила свою деятельность.

Шметтель подорвался на противопехотной мине, не дойдя до часовни несколько шагов.

Александр Александрович Жуков уцелел после артобстрела, который разрушил Дом офицеров. Он продолжил сражаться и 31 марта в районе Руана

совершил второй после штабс-капитана Нестерова воздушный таран, в котором сбил германский летательный аппарат типа «Альбатрос», сам же благополучно приземлился. Был награждён Георгиевским крестом. Ему предложили должность командира 19-го корпусного авиационного отряда. От должности он отказался, попросив увольнительную. Получив её, отправился домой. В дороге заболел тифом и скончался, недоехав до дома всего триста вёрст.

Жанетта за «нужные сведения» была награждена своим отсеком в убежище. Стала заниматься подпольной продажей алкоголя и других запрещённых в ССПУ продуктов. Все свои доходы тратила на ночные гулянки и подпольные вечеринки. К ней стали захаживать состоятельные мужчины, оставляя под утро горстку талонов и удушливый запах дорогих сигарет. Жанетта забеременела. Сделав неудачный аборт, попала в больницу с сильным кровотечением. Через два дня она скончалась.

Грета после взрыва авиабомбы и кончины Молмана организовала швейный профсоюз. Затем начала плотно сотрудничать с прессой ССПУ и через несколько лет получила должность главного редактора газеты «Швейный рабочий». Ещё через несколько лет Грета стала членом женской комиссии при ЦК БРСДП. Вышла замуж. В августе 1920 года в качестве представителя английской компартии попала на съезд югославских коммунистов.

***

На горизонте показалось тонкое лезвие береговой линии. Старик повернул парус и, поймав солёный океанский ветер, направил свою лодку к берегу. На корме судна сидели абсолютно мокрые, но очень счастливые парень и девушка.

— Вы как в воде-то оказались? Да ещё так далеко от берега? Ни лодки, ни корабля… С Луны, что ли, свалились?!

— С Луны… — улыбаясь, ответил молодой человек.

Старик хмыкнул, поправил снасти, лежащие у него под ногами, и вновь посмотрел на молодых. Парень и девушка затаив дыхание смотрели на приближающийся берег.

А над ними в бесконечной синеве плыл облачный пух, щекоча бледные ноздри невыспавшейся Луны.

Санкт-Петербург, 12.12.2020

Автор публикации

не в сети 3 года

Sarvin

0

Комментарии: 0Публикации: 1Регистрация: 23-07-2021

Другие публикации этого автора: