За горизонтами разума

                                             Часть 1      

                             2001 год. По горизонтали

Я не серый волк, я просто Серега, пусть и смотрю на мир серыми глазами. А моя Красная Шапочка лежит в кровати и не проявляет никакого желания вставать, хотя нас из окна заливает утреннее солнце. Как сподвигнуть ее одеться? Есть много разных уловок и намеков в арсенале, да вроде и обижать не хочется. Через неделю все равно вести ее ко мне. Стою в ванной и разглядываю свою щетину в зеркале. Бриться или не бриться, вот в чем вопрос. Может, завтра, а сегодня сойдет? Ну и видок у меня с утра… Стрижка короткая, в разные стороны. После душа шлепаю в тапках по пыльному коридору моей коммуналки. Подхожу к двери своей комнаты, заглядываю. Все еще там. Раскинулась на узкой кровати, как всегда, не стерла с вечера свою помаду. На испачканной подушке рассыпались ее перепутанные длинные черные волосы. Ярко-красные, чуть припухшие губы… Вчера они мне нравились. Но сегодня утром меня раздражают эти пятна на подушке. Помада плохо отстирывается. Это я уже знаю. С недавних пор, как я развелся, и бывшая после раздела моей квартиры переселила меня в коммуналку, я живу один. (Какое счастье!) Привожу иногда подружку. Мы вместе работаем. Там, конечно, никто ничего не знает. Да и зачем? Нет, я не какой-то разочарованный женоненавистник.  Живу как живется. Все в порядке. У меня есть работа, пара приятелей и свой собственный мир, который меня вполне устраивает. Анжелку, которая спит сейчас на моей кровати, вполне можно раз в неделю привести. Правда, потом тяжеловато выпроваживать, но ничего, этот ритуал тработан. И она привыкла, и я, хотя и поломается для вида. ытается нащупать во мне слабую струну… Давно порвалась. Я заложил свою внутреннюю дверь кирпичной кладкой. Она новая, крепкая и трещинки замазаны тщательно. Она гладкая, не зацепишься. Пусть даже не пытается. Я раскрываю все ее уловки, легко обхожу ловушки. Обижается, наверное, но приходит все равно.

Надеваю брюки, щурясь от яркого утреннего солнца. Почему я назвал ее за глаза Красной Шапочкой? Из-за ярко накрашенных губ? Все остальное самое обыкновенное. Типичное, как выражаются. Глазу зацепиться не за что. Разве что длинные блестящие черные волосы. А она что во мне нашла? Квартиры у меня уже нет. И не будет. Зарплата менее чем средняя, сидим в салоне связи за соседними столиками. Замуж хочет. Не того выбрала. Знает она об этом?

Нетерпеливо окликаю. Хватит уже притворяться, что спит. Стою одетый и нервно барабаню пальцами по изголовью кровати. Неужели опять вынудит меня повторять то, что и она, и я знаем наизусть? Что мне нужно уйти по делам. А значит, и ей. Через пятнадцать минут, проводив Анжелку до метро, я вернусь домой валяться в постели — в конце концов, у меня выходной. Включу телик, открою купленную по дороге банку пива.

Ну все, хватит! Она все же встает и зевает. Заспанная, с осыпавшейся тушью под глазами, в моей футболке. Надевая белье, она улыбается мне самой соблазнительной улыбкой, какая есть у нее в арсенале. Видя, как я убираю со стола грязную посуду, сбавляет темп. Глубоко вздыхает, искоса поглядывает. Можешь не смотреть. Сегодняшнее утро – это не вчерашний вечер.

Соседка Мария Федоровна идет навстречу по коридору с кастрюлькой в руках. Мы здороваемся и выходим из квартиры. Она улыбается нам вслед. Замечательная старушенция, иногда я беседую с ней на кухне. Она угощает меня мятным чаем с твердым печеньем. Живет одна, дверь напротив моей. Есть где-то дети и внуки, но я их никогда не видел. Солнце на улице светит ярко, и в воздухе уже духота, несмотря на утренний час. Анжелка все пытается ухватить меня под руку. Ну да ладно. Какая разница, метро близко.

–  Ну, пока.

– До завтра.

Завтра мы снова будем сидеть на работе, принимать оплату, объяснять покупателям, чем отличается «Нокиа» от «Самсунга». Она красит губы, пока никого нет, и бросает заинтересованные взгляды на входящих мужчин. Все, как обычно. И это замечательно. Я, не торопясь, шагаю к дому, выкуривая по дороге сигарету. Детские голоса на площадке и удары мяча. Белье на веревках. Люблю наш спальный район.

Воскресное утро – это и есть счастье.

*    *    *

Какой противный звук! Когда-нибудь я все же разобью его о стену. Выключаю этот чертов будильник. Именно по утрам его трель ненавистнее всего на свете. Иду в ванную. Чищу зубы. Бросаю взгляд в зеркало –­ все-таки придется бриться. Рубашка, брюки, чай уже не успеваю. Сигарета по дороге. В метро час пик. Проталкиваюсь в вагон. Женщины, мужчины, дети с рюкзаками. Студенты в наушниках с отсутствующим взглядом. Двадцать минут в переполненном вагоне. Люди выходят, люди заходят. Я закрываю глаза.

Я сижу на работе и от нечего делать размышляю о себе. Как странно я проживаю свою жизнь. Она проносится мимо меня как яркая электричка: ни большой любви, ни сильных эмоций, ни ярких взлетов, ни досадных падений. Одни только привычки да будничные проблемы. Одни только мои «особенности» и развлекают.

Вот и еще один день прошел… Испарился, выветрился. Анжелка рядом бросает на меня томные взгляды. Практикуется, наверное. Правильно, квалификацию терять нельзя. Дородный мужчина в малиновом пиджаке покупает новый телефон, я пробиваю чек.

Лето выдалось в этом году жаркое. Никакие кондиционеры не помогают. Сижу мокрой рубашке и потею как дурак. Копаюсь в телефоне. Чем еще заняться, если жара выгнала из магазина всех? И вообще я что-то хандрю в последнее время все чаще. И пиво не помогает. Депрессия это как болезнь. Как герпес. Подцепил один раз, будет вылезать постоянно. Депрессия… Я ее хорошо изучил. Мы стали с ней добрыми приятелями, которым нравится иногда заходить друг другу в гости. Но ей так хорошо со мной, что гостит она подолгу. Ее не выпроводишь так легко, как Анжелку. Но ничего, и с этой дамой я нашел общий язык. У нас негласная договоренность: я не принимаю никаких лекарств (не хотелось бы на них подсесть, и так проблем хватает). А она всегда предупреждает о своем приходе, как будто в дверь стучит. И не хватает внезапно, как раньше за горло, а ласково обволакивает. Вот так мы и сжились вместе. Оказавшись верной подругой, она уходит раньше, чем успевает загнать меня на крышу многоэтажки.

*    *    *

Потягиваясь, я вдыхаю предрассветную свежесть из распахнутого окна. Второй этаж, на первом салун. Сейчас пустой, еще рано. На втором гостиница и публичный дом. Девочки здесь живут и принимают клиентов. Сейчас все спят, а ближе к вечеру, застегнув подвязки и чулки, затянув потуже корсеты и ярко накрасив губы, спустятся вниз по узкой деревянной лестнице. Шумно переговариваясь и стуча каблучками, они влетят в сумрачный прокуренный зал. Хохотушки, нимфочки маленького городка, в котором живут поселенцы и авантюристы из разных концов света, приехавшие за новой жизнью и свято верящие, что здесь можно ухватить удачу за хвост.

Хозяйка салуна мне нравится, пухлая и приятная во всех отношениях женщина, с неизменной мушкой на левой щеке. Француженка с темным прошлым. А впрочем, у кого оно здесь не темное… В Новый Свет едут все, кому нет больше места в старой доброй Европе. У хозяйки хорошая выпивка и сносная еда. На кухне трудится поваром какой-то китаец, а нигер убирает салон после закрытия.

Я докуриваю сигару и бросаю в окно. Моя крашеная рыжеволосая фея спит на деревянной, плохо сколоченной кровати. Проходя мимо, подбираю с пола одеяло и накрываю ее. Стараясь не разбудить, надеваю сапоги. Девушка зашевелилась. Прихватив шляпу и расстегнув свой кошель, выуживаю из него пару монет и кладу их на кровать. Она повернула голову и сонно произнесла что-то по-испански, накрывая деньги ладошкой.

– Джек… Уже уходишь? – шепчет она мне.

– Айдиос, Малена.

Я задумался и добавил:

– Думаю, вернусь до первых холодов. Не скучай!

Неторопливо выхожу из комнаты прихватив свой ремень с кобурой и пистолетами. Спускаюсь вниз по лестнице, застегиваясь на ходу. Бармен уже на месте. Ласково натирает гладкий стол тряпкой.

– Привет, Том! Налей-ка мне на дорожку.

– Вы уже уезжаете, сэр?

– Да. Кажется, подвернулась работенка в Небраске.

– Ага, сейчас все туда едут. Дай Бог вам удачи, сэр!

– Спасибо, Том.

Я достал еще одну монету и перекатил ее широкому и неуклюжему бармену-вышибале. Несмотря на почти гигантский рост, он смотрел наивными телячьими глазами и застенчиво улыбался всем… Кто платил.

– Моя лошадь готова?

– Да, сэр.

– А ты вчера насыпал ей овса?

– Конечно, сэр. Не сомневайтесь! Вы же у нас постоянный гость, вы меня знаете.

Я стою, потирая шрам на виске: дурацкая привычка дает о себе знать всегда, когда я размышляю.

– Дай-ка мне пару бутылочек в дорогу. В Стоун-сити останавливаться не буду, поеду прямой дорогой через перевал по Орегонской тропе. Хозяйка не будет против, если я возьму в долг?

– Конечно нет, сэр, – ответил Том после секундного размышления. – Мадам вам доверяет.

И, улыбаясь чему-то, выставил бутылки виски на стойку бара.

– Хоть кто-то мне доверяет, – горько усмехнулся я. – Это радует. Я еще вернусь, Том.

– До свидания, сэр.

Я оседлал лошадь и тронулся по песчаной пустынной дороге мимо просыпающегося городка.

Жмурюсь от сухого ветра и бьющего по глазам солнца, потягивая виски из фляги. Рыжуха, которая весь день шла бойко по поросшим травой песчаным холмам, стала спотыкаться и фыркать, глотая ноздрями горячий воздух.

– Ничего, моя девочка! –  я похлопал по спине верную подругу. –  Скоро сделаем привал, и я тебя напою.

Наконец преодолев перевал, я разглядел блестящую полосу реки Плат Ривер, где она впадала в Миссури. Совсем недалеко оставалось до торгового поста Бельвью. Река бурным потоком несла свои воды на запад. Дно каменистое, но вброд перейти можно. Лошадь подо мной дрожала и прядала ушами. Ну и неженка! Я чертыхнулся и покрепче сжал повод. Перевел ее на другой берег и разнуздал. Пусть отдохнет, будем ехать всю ночь.

Вокруг, насколько можно было охватить взглядом, расстилались поросшие травой прерии. Я хорошо знал эти места. Еще пару лет назад, когда я подрабатывал проводником и водил переселенцев к плодородным долинам Орегона, здесь паслись стада бизонов. Но сейчас горячий ветер гуляет по пустым пастбищам, а запасы провизии подходят к концу…

Я закатал рукава и с наслаждением умылся ледяной водой. Прозрачная, кристальная. Поплескал на себя еще. Смотрю на свои руки – коричневые, загорелые и сильные. Через всю ладонь прямой линией проходит мозоль от ремня – повода лошади. Я в седле столько, сколько себя помню. Когда-то очень давно, в Старой Англии, отец сажал меня, едва научившегося ходить, на единственную старую лошадку и катал вокруг нашего маленького фермерского домика. Это было еще до того, как семья разорилась окончательно и уехала в Америку, как и многие другие…

Я не услышал, а скорее почувствовал его позади себя. Инстинкт, обостренный за годы опасной жизни, сработал безотказно. Смахнув с лица струйки ледяной воды, я медленно, почти незаметно положил руку на револьвер. Моя кобура была всегда открыта, чтобы выхватить кольт меньше, чем за секунду. Одно мгновение – и я обернулся, держа оружие в вытянутой руке. На фоне заходящего солнца, ничуть не таясь, стояла высокая широкоплечая фигура. Сложив руки на груди и гордо подняв голову, на меня смотрел индеец. Его черные волосы были собраны на затылке в пучок, из которого торчали перья. Макаки чертовы, только тебя сейчас не хватало! Я продолжал целиться, краем глаза следя по сторонам, и тут только заметил на поясе краснокожего кинжал и поблескивавший за плечом новенький винчестер. И когда они успели вооружиться? Давно ли бегали с луком и стрелами… Я медленно опустил пистолет, готовый вскинуть его в любую секунду. Последнюю пулю я оставил в салуне, но ему-то откуда об этом знать.

– Из какого ты племени? Говоришь по-английски?

Молчание было мне ответом. Тогда я приблизился, стараясь напустить на себя такой же гордый вид. Индейцам нельзя показывать своих слабостей. Особенно страх или растерянность. Я встал напротив, и мы молча смотрели друг на друга. Так близко краснокожих я видел только во время битвы. А повоевал я с ними немало, благо платили за это хорошо. Но сейчас он был один.

Индеец смотрел на меня пристально, и я не опускал глаз. Кажется, это поединок, черт меня подери! Не знаю, чем все это закончится, но так просто меня не возьмешь. Индеец едва заметно кивнул, скорее самому себе. Повернулся и, сев на землю, стал разжигать костер из сухих веток, которые валялись в изобилии вокруг. Через пару минут пламя потрескивало, а краснокожий, вытащив из своей заплечной сумки не очень свежий на вид кусок мяса, стал его поджаривать. Странный тип. Что ему надо? Бьюсь об заклад, будет просить огненной воды, они все сейчас спиваются. С краснокожими это происходит наверняка, не привыкшие к благам нашей просвещенной цивилизации, они быстро подсаживаются на виски. Один глоток — и ты на крючке.

Я присел напротив, сохраняя невозмутимый вид и не выпуская из рук оружие. Незваный гость продолжал жарить свой кусок мяса, от которого распространялась невыносимая вонь. (Жрут всякую дрянь!) И величать его, наверное, каким-нибудь Орлом, Высоким Орлом, Орлиным Глазом или, в крайнем случае, Орлиным Пером. Любят они такие имена. У индейца был высокий лоб, резко очерченные скулы и крупный орлиный нос. По отдельности эти черты лица вряд ли можно было назвать красивыми, но в совокупности они производили сильное впечатление. Казалось, он никого и ничего вокруг себя не замечает, будучи полностью погруженным в свое занятие.

– Белый человек голоден. Мон-го-туа-ги может разделить с белым человеком свою пищу.

Я вздрогнул от неожиданности.

– Ты что же… Говоришь по-английски?

– Это так удивляет белого человека? Ваш язык совсем не трудный, но не такой красивый, как индейский.

(Ну конечно! Кто бы сомневался…)

– Меня зовут Джек, – я поднял руку вверх открытой ладонью, как это принято у индейских племен.

– Мон-го-туа-ги. На вашем языке Быстрый Ветер.

– У нас говорят Сильный Ветер.

Некое подобие улыбки заиграло на лице индейца.

– А что означает твое имя, Д-же-ик?

Я задумался. Ничего красивого в голову не приходило. Мой собеседник протянул мне часть уже зажаренного, того самого злополучного мяса. Отказаться было нельзя. По индейским обычаям, это большая честь – разделить трапезу. А отказаться – нанести оскорбление предлагающему. Черт бы их побрал! Наверняка долго таскал с собой эту тухлятину, прежде чем разделить ее со мной. На голове у него три орлиных пера, значит, уважаемый воин. Об этом говорит и ожерелье из зубов медведя на груди. Раскраска на лице, синие и белые полосы – мирная. И то хорошо. Но мясо съесть все равно придется. Ссориться мне с ним здесь и сейчас совсем не ко времени…

– Я не знаю значения своего имени, Быстрый Ветер.

Он как будто и не ожидал другого ответа. Покачал головой.

– А как называется твое племя? – поинтересовался я, стараясь отвлечься от того, что ел.

– Быстрый Ветер из племени Чероки, – гордо ответил индеец.

– Но твой народ живет далеко отсюда. Что ты делаешь здесь? Почему один?

– Белые много говорят. Много пустых вопросов, которые можно не задавать. Ты сам ответил.

Я задумался. Индеец снисходительно пояснил:

– Твое племя, белый человек, тоже пришло издалека. Что вы здесь делаете, на нашей земле? Ты сам в пути один… Зачем меня спрашиваешь?

Ну в сарай этих краснокожих! Я молча доедал свой кусок. Отстегнул флягу и жестом предложил индейцу. Тот покачал головой. Бог с тобой, мне больше достанется.

Солнце ашло и заметно стемнело. Пора было трогаться. Я поблагодарил за угощение и начал готовиться в путь. Индеец затушил костер, издал резкий гортанный звук, на который из ближайших кустов вышла невысокая, коренастая с крупными пятнами по бокам индейская лошадка. Я взнуздал свою Рыжуху, проверил фляги для воды. Быстрый Ветер дожидался меня. Поедем вместе, раз он так хочет.

*    *    *

Весь день стояла невыносимая жара, и я с любопытством поглядывал на небо. Гром грянул ближе к вечеру, в самом конце рабочего дня. Интересно, успею добежать до метро? Нет, не успею… Меня окатило с ног до головы. Весь мокрый, вплоть до носков в закрытых ботинках, вбежал в переход метрополитена. Стряхивая рукой волосы и утирая лицо, я на минуту остановился, переводя дыхание. Многие из тех, кого застал в пути внезапный ливень, стояли у выхода из подземки, пережидая непогоду. Почувствовав, что уже начал зябнуть в мокрой одежде, я повернулся, чтобы зайти в метро, и наткнулся взглядом на пожилую женщину. Она стояла у стены, прижимая к себе небольшую корзинку. Я пригляделся. Из корзинки послышалась возня и тихое мяуканье. Женщина подняла на меня усталые глаза. Не спросила, а просто посмотрела: «Возьмете?»

Я просунул руку в ее корзинку — котят там оказалось гораздо больше, чем я думал — и выудил первого попавшегося. В руках у меня очутилось маленькое, рыжее и лохматое с большими ушами.

– Сколько?

Женщина махнула рукой.

– Берите! Рубль давай, чтобы прижился.

Котенок на руках завозился и мяукнул. Я сунул его за пазуху, попрощался с хозяйкой и поспешил к дверям с надписью «Вход».

Всю дорогу мое приобретение вело себя тихо и даже не пищало. Я дремал на сиденье и лениво соображал, на кой мне дома котенок. Ведь его воспитывать надо и чем-то кормить. И вообще… Что на меня нашло? Но уже поздно. И той женщины, наверное, в переходе уже нет. Ушла. Дождь утих, и она отправилась домой. Сквозь куртку я нащупал мягкое тельце, почувствовал в ответ тихое, робкое урчание. Значит, надо купить по дороге пакет молока. А консервы он, интересно, ест? Я, например, ем.

Мария Федоровна всплеснула руками, когда я опустил на пол коридора нового жильца с взлохмаченной шерсткой и дрожащим хвостом.

– Сереженька, это кто?

– Да вот… Возле метро предложили, взял. Пусть будет Василием.

– Хорошее имя! А это кот?

– Наверное… – растерялся я.

Мы вдвоем с соседкой перевернули его на спинку и, несмотря на явное сопротивление, рассмотрели все достоинства Васи.

– И вправду мальчик. Ну и хорошо, тебе веселей будет! Хотя женился бы ты лучше.

Ну вот, начинается. Я прихватил кота и поспешил ретироваться в свою комнату. Там я нашел самое чистое блюдце и налил молока. Но оно его не очень-то заинтересовало. Неуверенно шагая, Василий отправился изучать углы своего нового жилища. Я пошел на кухню, раздумывая, чтобы пожевать, а когда вернулся, нашел его под кроватью. Зажав бутерброд в зубах, пытался выудить его оттуда и получил по руке когтистой лапкой. Пришлось отказаться от попытки перекусить. Облизывая тонкие царапины на руке, я разглядывал котенка. Шерсть у него подсохла, и он оказался довольно пушистым и симпатичным. Правда, большие уши и длинный хвост придавали ему довольно странный вид. Ну ничего… У младенцев тоже видок не ахти, пока чуток не подрастут. Я погладил его за ушком, он посмотрел на меня изучающе темными зеленоватыми глазами. Потом, скатившись с моих колен, пошлепал по полу к блюдцу. Захватывающее зрелище! Да, нашел себе игрушку. Вот не было печали… Что за черт меня дернул? И ведь не выкинешь теперь. Он как будто услышал мои мысли, оглянулся, потом ткнулся мордочкой в молоко и начал лакать. Значит, умеет есть из блюдца. В общем-то, он не такой уж и маленький, больше месяца, наверное. Сытый и довольный, он свернулся клубочком на коврике у входа. Я включил телевизор и погрузился в футбольный матч. Завтра придется купить лоток.

*   *   *

1 августа. Понедельник.

Я снова стала вести дневник. Хотела с ним покончить, но как-то не получается. Совсем не с кем поговорить. Последняя запись была сделана еще в детском доме. Я наивно полагала, что начнется взрослая жизнь, и мне будет не до дневников… Но кому еще рассказать о том, что чувствуешь?

Ну, в общем-то, все не так плохо. Дали комнату. Заноза, наша директриса, даже выделила деньги на ремонт. Не ахти какие, но на новые обои хватило. Иногда звонит, интересуется, как я? А я — ничего. Живу. Мне нравится. И чего она волнуется? Заноза она и есть заноза.

Помню, как я мечтала выйти из этих зеленых, крашенных толстым слоем краски стен нашего Дома. Своего родного дома я не помню. Был, правда, еще один … Мне было около шести лет. Помню их до сих пор. Она – красивая, мне казалось, как фея. Наманикюренные пальчики, красная помада… Запах духов. Ах, как она пахла! Чем-то волшебным. Мне вообще все тогда казалось сказкой. Я ведь так ждала их. Я всегда верила, что за мной придут. Он – в темном пальто, высокий. Поразительно, что я не помню их имен, только лица…

Зачем я сейчас об этом? Я не упоминала их в своем дневнике ни разу. Так… Сейчас. Сейчас я работаю. Собираюсь попробовать поступить на заочный. А ведь больше года прошло с тех пор, как я живу самостоятельно. С нашими созваниваюсь иногда. У кого-то все хорошо. У кого-то не очень…

Моя подруга Инка тоже звонила недавно, в детском доме я только с ней и дружила. Ну, как дружила… Может, это и не дружба была вовсе, а так… Жались друг к другу. Шептались по вечерам под одеялом. Вместе ходили. По одному было страшно. А как в туалет пойдешь по одному-то, старшие зажимали девчонок… Занозе, конечно, никто не жаловался, а воспитатели сами старались ничего не замечать. Сами нас боялись! Спасало лезвие за щекой. Куда без него. Да что я все в воспоминания ударилась, раздраженно одергиваю себя. Так… О новой жизни.

Месяц назад появился он! И я его люблю. Да, я это точно знаю. Он пока не до конца все понимает… А может, умело скрывает свои чувства под маской? Я не очень хорошо разбираюсь в мужчинах. Меня еще никто не любил. Но я точно знаю, это Он. И мы будем вместе. Я его так ждала! Он замечательный. Ласковый, нежный. И мне с ним так хорошо!

Даже не знаю, что еще добавить… Правда, иногда мне бывает немного одиноко, когда я одна. Когда он не звонит… Но я не буду его торопить. Постараюсь. Должен же он сам это понять. Не может быть, чтобы он не чувствовал того же, что и я! Ведь вокруг все полыхает, когда мы вместе. Все приходит в движение: стены, воздух, мебель. Все кружится и летит в какой-то водоворот…

А я, смешно сказать, стихи начала писать. Ему, конечно. Когда-нибудь ему покажу. Пока не решаюсь.

Когда смотрю я на часы,

То думаю о том,

Что в это время мы могли

Побыть с тобой вдвоем.

Потом смотрю я на пальто

И думаю опять,

Как славно было бы сейчас

По городу гулять.

На телефон я не смотрю,

Мы с ним давно враги,

И хлопает в подъезде дверь,

Но не твои шаги.

Когда смотрю в твои глаза,

Я вижу в них тетрадь,

В которой очень трудно мне

Что-либо прочитать…

Туман я вижу из окна,

Он на тебя похож,

Блуждая в нем, не знаю я,

Где правда, а где ложь…

Я убираю прочь часы,

Иду тебе звонить;

И прячу в шкаф свое пальто,

Не буду я грустить!

*   *   *

Мой рыжий оказался очень игривым и сообразительным котом. Быстро подрастал и ел все без разбора, что меня безгранично радовало. Его неприхотливость и независимость ставила в тупик даже мою добрую соседку. Мария Федоровна, пока я был на работе, потчевала его булочками и соленьями. Василий не отказывался ни от чего, но, верно, ждал вечера, чтобы перекусить и вместе со мной. Дверь я не закрывал, а в комнате старушки ему всегда были рады. Так что он стал полноправным хозяином целой квартиры и ходил по длинному коридору коммуналки с гордым видом, распушив хвост.

Анжелке он ужасно понравился, но это было не взаимно. Ее природные прелести и обаяние, служившие наживкой для двуногих самцов, ничуть не тронули сердце Василия. Он покорно позволял себя гладить, но, улучив минутку, старался улизнуть куда-нибудь, где она не могла его достать. Мы понимающе смотрели друг на друга, и мой рыжий терпеливо ждал утра, чтобы снова стать главным хозяином жилища. Анжелка обиженно поджимала свои красные пухлые губки и говорила, что мы два сапога пара.

Лето пролетело незаметно. Еще тепло, но листья рыжеют и осыпаются. Выносил своего кота на улицу, он опустил уши, прижался ко мне. Не понравилось ему на свободе. Ни деревья, ни птицы не вызвали в нем ни интереса, ни доверия. По крайней мере, моя совесть чиста. Никто не сможет меня упрекнуть, что я держу его в четырех стенах.

Недавно Марию Федоровну увезли в больницу. Ей стало плохо с сердцем. Мой Васька почувствовал это первым и мяукал у двери.  Я вызвал скорую, она приехала быстро. Пока старушка поправляется, мы с Васькой остались вдвоем. Кот мой первое время скучал, потом привык. Я его даже пару раз брал с собой на работу. Ведет себя хорошо. Устраивается на верхней полке в шкафу для бумаг и спит там весь день, не мешая мне. Вечером мы возвращаемся домой, смотрим телевизор. Пиво Васе не понравилось, он предпочитает молоко, но согласен и на кефир. Тихая добродушная старушка положительно повлияла на Василия. Он научился громко мурлыкать и благодарно мять лапами объекты своей симпатии.

*    *    *

Забот он мне, конечно, тоже подкинул. Пришлось сделать ему прививки. Сгрыз все мои цветы – кактус и герань. Они были неприхотливы – я поливал крайне редко – но после такой экзекуции от них остались только рожки да ножки, то есть, одни корешки. Но зато кот изловил всех тараканов в квартире. И еще оказалось, он храпит по ночам… Черт, никогда бы не подумал, что кошки храпят! Да еще очень громко, заливисто – этакое сопение с присвистом. А так как обитает этот шерстяной наглец на моей подушке и категорически не соглашается выбрать другое место для сна, то мне пришлось привыкать. Правда, и я тоже не подарок. Часто забываю купить ему что-нибудь поесть, когда иду домой после работы. Иногда он остается и без молока. И ничего, не ропщет. Смотрит на меня зелеными глазами и, кажется, совсем не сердится.

Соседку Марию Федоровну после выписки из больницы забрали куда-то внезапно объявившиеся внуки, а комнату сдали семейству узбеков из шести человек. Отец, глава семьи, – невысокий хилый мужичок с морщинистым лицом и узкими глазками. Кажется, его зовут Ашот. Его жена, высокая и крупная женщина с черной лохматой косой ниже пояса, сразу же оккупировала всю кухню. Теперь оттуда постоянно чадило и дымило. Она и ее незамужняя сестра хронически заседают там на двух табуретках. Целыми днями пьют чай, пекут чебуреки и варят плов. Трое мальчишек четырех, шести и восьми лет носятся по коридору на одном велосипеде.

Мой Вася внимательно разглядывал их из приоткрытой двери моей комнаты, недовольно жмурился и презрительно зевал. Мы оба заскучали по нашей тихой и доброй старушке, ее мятному чаю и сухим булочкам.

Я решил попробовать дрессировать Василия. Пусть, например, мне тапочки приносит или пульт от телевизора. А что ему стоит? Вон какой толстый стал! А если танцевать научится, тоже неплохо. Видел я по телику, кошки в цирке и не такое вытворяют. Вася долго не мог понять, что от него требуется, а когда понял, обиделся. Ушел под диван и спал там весь день, оставив меня в одиночестве. Я тоже решил отомстить: купил банку пива и курил в комнате, чего раньше себе не позволял, потому что Васе не нравится запах дыма. Кот молча сопел под кроватью, потом чихал от пыли, но все-таки вылез. Не глядя на меня, прошествовал мимо, сел на подоконник и углубился в созерцание падающих листьев. Ну и ладно. Завтра все равно молока захочешь.

*    *    *

В воскресенье утром позвонил мой старый школьный друг Колька Матвеев. Еще с тех пор к нему прикрепилось прозвище Карась. Потому что, он был заядлым рыбаком и просиживал за удочкой все выходные. Только теперь снасти у него крутые – английские, а озеро находится на закрытой охраняемой территории. Там его загородная дача. Карась и вправду похож на карася: невысокий, коренастый, с круглым приятным лицом и слегка навыкате глазами – карими и умными. Сразу после школы мы оба поступили в университет. Я на факультет истории, он на экономический. И вот теперь я – неудавшийся преподаватель истории, честно отпахавший в школе два года и сбежавший оттуда в салон связи. А Карась пришел работать в банк обычным клерком и медленно, но, верно, стал подниматься по карьерной лестнице. Он всегда умел считать деньги и был везучим, этого не отнимешь. Теперь Николай Сергеевич Матвеев – первый заместитель директора крупного коммерческого банка. Он и меня пытался к себе пристроить после того, как я уволился из школы. Я отказался. Нет, не в гордости дело. До гордости ли, когда твоя жена с тобой разводится, поливает грязью и делит твою квартиру. Я не стал ломаться и даже пожил у него немного. Знаю, что не имею такой хватки и таланта делать деньги. А если по чесноку, самая главная причина – мне это все неинтересно. Не смог себя заставить или не захотел. И не жалею. Даже почти не завидую. Не знаю, почему мы до сих пор поддерживаем отношения, вернее, он их поддерживает? Вывозит меня на свою дачу, вручает удочку, и мы сидим часами на берегу зеркального озера. Еще одна причина – он холост, как и я теперь. Почему наша дружба еще продолжается? Пожалуй, нет причин. Кроме того, что он классный парень и деньги его почти не испортили.

Карась позвонил с утра, без предисловий заявил: «Бери своего кота и будь на Коломенской в два часа. Я тебя там подберу».

– Василий не любит улицу… – начал было я, но в трубке уже слышались гудки.

Я собрал рюкзак. Вася беспокойно наблюдал.

– Не переживай! Я тебя не оставлю. Тебе там понравится, вот увидишь. Лес, речка…  Рыба, опять же.

Пытаясь посадить его в сумку, я столкнулся с ожесточенным сопротивлением – Василий был не в духе. Пришлось просто взять его на руки.

Мы вышли из метро, и к нам подъехал блестящий Сааб. Карась был в веселом расположении духа и болтал всю дорогу без умолку. Он щелкал пальцами по старой привычке и травил анекдоты. Я, сидя в удобном кресле и обдуваемый кондиционером, наслаждался видом из окна. А Вася, хмурый и насупившийся, смотрел прямо на дорогу. Карась даже о нем позаботился -показал мне на заднем сиденье упаковку дорогих кошачьих консервов.

– Избалуешь ты его! Потом он с меня их требовать будет.

– Ничего! Хочешь, я тебе еще подгоню? Пусть питается. Знатный кот! И серьезный какой! Слушай, если он тебе надоест, отдашь мне? Необычный какой-то.

– Нет уж. Другого заводи. Ты себе любую породу можешь купить. Какого-нибудь чау-чау…

Карась так расхохотался, что чуть руль из рук не выронил.

– Ты че! Это ж собака!

Вася посмотрел на меня презрительно. Смейтесь, смейтесь. Можно подумать…

– Знаешь, что мне в тебе нравится, Серый? Чудной ты! Такой же, как твой кот. Как бы не от мира сего, знаешь. Неприспособленный, хотя и пытаешься. Вот душа с тобой отдыхает, почему, сам не знаю.

– Ну спасибо. Это что, комплимент?

– Да брось, не бери в голову. Щас приедем. Я Раиске велел приготовить чего-нибудь. И кота твоего накормим. Продуктов – полный «Индезит». Оставайся на неделю? Природа, солнышко!

– На неделю не могу. В понедельник на работу. А кто такая Раиса?

– А, – махнул рукой Карась, – пассия моя нынешняя. Познакомишься. Хочешь, подгоню? Не, а правда? Мне для друга ничего не жалко.

Он загоготал приятным басом и на всякий случай вопросительно посмотрел на меня.  Я закатил глаза.

– Ты-то чего не женишься, Карась?

– Не встретил я еще свою судьбу. Знаешь, честно… Я ведь серьезный в этом деле. Раиска — да, хорошая, дура и красивая к тому же. Мисс Россия прошлого года. Ноги! Ноги от зубов. Ну, вот ты, с первой со своей…

– Карась, не надо…

– Ладно, ладно, понимаю – больное место. Ну ведь какая стерва была, согласись?

– Карась!

– Все! Вот и я. Все потому-то. Ищу, понимаешь? Чтоб за душу взяло.

Миновав пост охраны, машина плавно подкатила к двухэтажному коттеджу. Мы вышли, выгрузили продукты и занесли в дом.

– Что же ты прислугой еще не обзавелся?

– Не удержался, чтобы не съязвить, да?

Но Карась был не обидчив и сразу вошел в роль гостеприимного хозяина, выделив нам с Василием апартаменты на втором этаже. Внутри все было обставлено в стиле охотничьего домика, не придерешься – богато и красиво. Вася, не моргнув глазом, нагло прошествовал по гостиной, задержался немного у камина и запрыгнул в кресло, покрытое ятнистой шкурой (подозреваю, что настоящей). Карась был в восторге. К нам вышла Раиса – девушка с длинными белыми волосами, в кокетливом фартучке поверх короткого платьица. Стуча каблучками, она чмокнула Карася и протянула мне руку с длиннющими ногтями. Потом она суетилась, накрывая на стол, бегала туда-сюда. Увидела Васю, потрепала его по шерстке.

Мы сидели за столом, пили красное вино и говорили о погоде, акциях и всякой ерунде. Раиса пилила ногти, Карась курил сигару, аккуратно сбрасывая пепел в бронзовую птицу с головой сирены. Вася, окончательно оккупировав кресло, делал вид, что спит. А я, вдыхая непривычный дым, прикрыв глаза, смотрел вокруг на эту странную комнату, на сумерки в окне и думал, что, наверное, нужно зажечь свечи, поставить тяжелые канделябры на стол… И танцевать, танцевать. Думал так, думал, пока не уснул от выпитого вина.

Наутро мы отправились рыбачить. Карась относился к этому занятию крайне серьезно. Встретил меня внизу в полной экипировке из рыболовного магазина – резиновые ботфорты выше колен и кепка с эмблемой какого-то рыболовного клуба. Меня тоже заставил надеть армейскую куртку и ботинки. В воду лезть я не собирался, больше наблюдал. Куртка оказалась довольно теплая и удобная. Вася провожал нас внимательно, обнюхивая снасти, но не высказывая ни малейшего желания присоединиться. Мы стали выходить, и я все-таки позвал Василия, уверенный, что он меня понимает. Но тут к нам спустилась заспанная и помятая Раиса, и Вася, демонстративно подняв хвост на девяносто градусов, отправился на кухню.

– Ну, с вами все ясно, молодой человек! – не удержался я от сарказма. – Я был так к тебе добр! А ты променял меня на симпатичную девчонку и тарелку кошачьей еды…

Карась неудержимо захохотал и добавил:

– Хорошо вам тут повеселиться!

И мы пошли. Отправились пешком вдоль озера с удочками и прочим скарбом на плечах. Карась всегда брал с собой полный набор грузил, крючков и кучек всякой прочей рыболовной всячины. Я лишь убедился, что мы взяли еду. Ибо спортивного азарта не имел и ходил с ним только наслаждаться природой и тишиной, желательно на сытый желудок. Было еще раннее утро, и над водой стояла чуть заметная дымка тумана. На деревьях заливались птицы, а на другом берегу прохаживались охранники. Мы уединились под высоким вязом, чьи ветки почти касались воды, и разложили снасти. Карась поставил два раскладных стульчика, похожих на маленькие шезлонги, и, усевшись поудобнее, мы растворились в нирване.

Рыбалка оказалась довольно удачной. Карась нес домой трех больших зеркальных карпов. Подозреваю, что их специально выращивают в этом озере. Мы шли домой бодро и в хорошем настроении. Солнце припекало –осень выдалась теплая. Дома ждал завтрак, приготовленный не Раисой, а приехавшей из города пожилой полной женщиной. Она со знанием дела суетилась на кухне – я заметил, что в доме исчезли все следы вчерашнего гуляния. Видимо, она приезжала так каждое утро. Анна Михайловна, так звали домоправительницу, сообщила, что Раиса уехала по каким-то делам. Карась не обратил на это никакого внимания, наоборот – даже, кажется, обрадовался. Василия своего я нашел на улице позади усадьбы, живописно сидящим на зеленом газоне. Он сосредоточенно жевал травинку и выглядел вполне довольным. Ладно, пусть порезвится на свежем воздухе.

Карась на кухне с гордостью показывал Анне Михайловне свой улов, а она подробно объясняла, сколькими способами можно вкусно приготовить эту форель. Наконец он выбрал рецепт и, успокоившись, вышел ко мне.

Весь вечер мы с Карасем играли в бильярд, а потом нас с Василием отвезли домой. Я признал, что хорошо провел время, хотя и немного устал.

*   *   *

Кажется, я все же рад, что теперь не один. Да и Жак выглядит безумно счастливым, по-видимому, не веря той удаче, что выпала на его жалкую долю. Шмыгая носом и спотыкаясь, он бежит за моей лошадью, боясь даже на секунду упустить ее из виду. Пусть привыкает к своей новой должности. Сгущался туман и снова начал накрапывать дождик, нередкое явление в наших краях. Впрочем, моя каурая кобыла Лидина легко преодолевала густую глиняную жижу, в которую превратилась некогда чистая лесная дорога. Я вдохнул влажного ветра, который никак не мог разогнать мутное марево на небе. Зря мы поехали напрямую… Ох, неспокойные места. Полно всякого сброда здесь гуляет. Бандиты из разорившихся крестьян да бродяги, которых король объявил вне закона. А еще, прости. Господи – чернокнижники: эта глухомань – их обитель.  На всякий случай я перекрестился и дотронулся до ладанки на груди, заботливо надетой рукой матушки (упокой Господь ее душу). Материнский оберег сильнее всякого колдовства. Жак пыхтел позади за крупом лошади, а та нещадно лупила его своим хвостом.

– Спокойно, спокойно, Лидина! – я похлопал ее по холке. – Не попадись под ее зубы, она ревнивая.

Жак неуклюже шарахнулся в сторону, опасливо косясь на кобылу.  Мне теперь полагается быть при слуге, как недавно возведенному в ранг рыцаря. А что за рыцарь без оруженосца? Хотя меч у меня старенький, еще отцовский, а из доспехов рыцарских только щит да короткая кольчуга. На Большой ярмарке только на нее монет и хватило. Но ничего, где наша не пропадала. Когда это у благородного рыцаря были полные сундуки с золотом?  Я слегка дернул уздечку.

– Лидина, не спи!

Лошадь недовольно фыркнула, но ускорила шаг. Я прикрыл глаза и замечтался, как приеду в родной дом – небольшой каменный замок, недостроенный еще моим прадедом. Стены осыпаются и камни падают прямо на голову, если зазеваешься. Заняться бы им… Но увы. Об этом только мечтать. Нашей семье принадлежит маленькая деревенька, около тридцати человек, не считая женщин и детей, и небольшой надел земли. Негусто. Надел-то есть, а вот Пихтовый лес, который испокон веков принадлежал роду, еще дед, заядлый спорщик (наверное, порхает там в раю беззаботно!), продал соседу сэру Акселю за бесценок. Побился с ним об заклад, старый пройдоха, что выпьет за раз бочонок эля. Спорил не на трезвую голову, ясное дело… Впрочем, надо отдать ему должное — прежде, чем свалиться в беспамятстве, одолел почти всю бочечку. Почти… Словом, лес пришлось продать соседу. Ах, дед, веселый был человек! Только лес жалко… И с тех самых пор наши крестьяне незаконно собирают хворост и сухую хвою для растопки в чужом Пихтовом лесу, что, конечно, не может радовать достопочтенного сэра Акселя. Но батюшка мой, умная голова, приноровился: к приходу разгневанного соседа заковывает кого-нибудь в колодки и выставляет у позорного столба в центре деревни. В роли охотника до даров чужого леса чаще всего выступает кузнец как самый здоровый и крепкий среди крестьян. Соседу показывают виновника и для пущего впечатления охаживают того плеткой. Слегонца, конечно. Мне-то куда сильнее доставалось, бывало. Удовлетворенный сосед раскланивается и уезжает на своем гнедом. Кузнеца освобождают, наливают кружку яблочного сидра, хлопают по плечу и отправляют обратно в кузницу. И так почти каждую седмицу.

– Сэр Джонатан! Сэр! – запищал сзади Жак. Я обернулся. Негодник совсем отстал и, прихрамывая, пытался нагнать Лидину. Та, как почувствовала – припустила во весь дух без понукания.

– Ну, ну, детка, не вредничай! – пытался успокоить я лошадь. – Этот малый не так уж и плох! Будет тебе и овес насыпать, и чистить, не будь такой злюкой!

Она не очень разделяла моего радужного настроения. Но нехотя сбавила галоп.  Жак пытался отдышаться, не забывая, однако, держаться подальше от зубов и хвоста норовистой кобылы. Я смотрел на парнишку и вспоминал, как подобрал его вчера на Рыночной Площади. Был базарный день. Народ толкался у прилавков, и мне пришлось слезть с лошади и везти ее под уздцы. Как человек благородного происхождения, я мог бы и не обращать внимания на тех, кто по неосторожности попадает под копыта моей лошади, а то и щелкнуть плетью, чтобы не лезли близко. Но день был солнечный, и настроение у меня было несказанно хорошее. Со всех сторон слышались напевы бродячих музыкантов, простой люд пританцовывал вокруг них и бросал мелкие монеты. Горожанки – лавочницы и цветочницы в пышных накрахмаленных юбках стучали деревянными каблуками о мостовую и хихикали, от ложной скромности прикрывая рот нашейными платками. Иностранные купцы, стараясь перекричать друг друга, нахваливали свой товар. С ближайших деревень стекались ремесленники, привозя на продажу глиняную посуду, деревянные бочки для вина, плетеные корзины. Их жены раскладывали и развешивали разноцветное полотно, которое ткали из льна и красили в красильнях.

Проходя мимо одного из прилавков, я вдруг почувствовал на себе чью-то руку, неловко пытающуюся срезать с моего пояса кожаный кошелек с несколькими оставшимися у меня монетами.  Обернувшись, я схватил наглеца за шиворот. Передо мной дрожал от ужаса подросток лет тринадцати, грязный и оборванный, в слишком коротких штанах. По худому и впалому лицу было ясно, что поесть ему перепадает не слишком часто.

– Как ты посмел, щенок!? Да знаешь ли ты, что за такое отрубают руку на месте?

Я выхватил меч. Справедливости ради сказать, я намеревался только припугнуть его. Но обнаружил, что вокруг нас уже собралась толпа. Народ улюлюкал и присвистывал в предвкушении зрелища. Мальчик упал на колени, уткнувшись головой в пыльную утоптанную землю. Он даже не пытался плакать и молить о пощаде. Толпа одобрительно гудела, кто-то в задних рядах уже дрался за место поближе к экзекуции. Никто не сомневался в справедливости наказания. Пусть будет неповадно для других. Я поднял его за руку: лицо маленького воришки было бледным, как облик смерти, которую он ожидал и в чьем приходе не сомневался. Народ замер.

– Кто твои родители?

В полном оцепенении, мальчишка, по-видимому, не сразу понял, о чем я его спрашиваю.

– Ты что, немой?

Тот покачал головой и зашептал пересохшими губами:

– Я… У… У меня… Я сирота, сэр…

– Откуда ты?

– Из графства Эно, сэр.

– Ты понимаешь, что тебя поймали с поличным, и ты заслуживаешь наказания?

– Да, сэр… – тихо прошептал воришка.

Вокруг захлопали в ладоши, словно на выступлении бродячего цирка. Толпа выжидала. А я держал в руке меч и смотрел на этого несчастного, еще не успевшего и пожить толком, оборванца. Мне пошел девятнадцатый год, я зрелый мужчина. На войне убивал врагов легко, с радостью, не боясь смерти и делая это во славу короля. Но в этот момент мне было трудно взять и сделать калекой мальчишку, еще совсем ребенка… Если еще выживет после этого, конечно. Красть он уже не сможет… Помрет где-нибудь на улице от голода или его раздерут на части и съедят бродячие городские собаки. А может, и не только собаки…

Я вложил меч обратно в ножны и, крепко прихватив мальчишку, поволок за собой через площадь, в тихий узкий переулок. Толпа позади заворчала и разочарованно стала расходиться. Там я поставил его рядом, крепко держа за плечи.

– Как тебя зовут?

– Жак…

– Скажи мне, Жак. Ты хочешь всю жизнь быть вором и закончить свою жизнь на виселице?

Обалдевший подросток посмотрел на меня изумленными глазами и вдруг уронил голову на грудь и заплакал. Обескураженный, я все же быстро пришел в себя и, держа его за шиворот, сказал:

– Послушай… Я окажу тебе большую честь. Большую, чем ты заслуживаешь. Но мне кажется, что твое сердце еще можно изменить в лучшую сторону и посеять в него чистые семена верности и чести. Будешь ли ты мне служить, как своему Господину, сможешь ли быть преданным слугой? Если ты не чувствуешь в своей душе позыва жить честно, лучше скажи сразу, и я просто отпущу тебя. Но если согласишься, а потом предашь меня или обворуешь… Я найду тебя, где бы ты ни спрятался. Найду и сварю в кипятке заживо!

Я изобразил самое свирепое лицо, какое смог.

Жак снова упал на колени, но теперь он обхватил руками мои сапоги.

– Господин! Господин, сжальтесь! Не сомневайтесь! Возьмите меня с собой! Я много не съем, я быстро бегаю. Я шустрый. Вот увидите!

– Тогда идем, – снисходительно произнес я. – Идем в церковь. Хотя нет…

Мы остановились, и я вынул из-под кольчуги и нижней рубахи нательный крест с привязанным к нему маленьким мешочком.

– Это часть мощей Святого Иоанна. Клянись! Целуй крест! Если преступишь клятву, Небеса покарают тебя. Будешь гореть в Геенне Огненной!

– Клянусь, сэр! Клянусь…

И вот теперь этот грязный и худой оборвыш бежит за моей лошадью, шлепая босыми ногами по лужам. А я думаю, не прогадал ли? Если мальчишку отмыть, откормить и одеть во что-нибудь чистое, он будет выглядеть намного лучше. Что тут сказать, для меня это тоже большая удача. Я впервые обзавелся личным слугой. Но поблажек ему не дам. Пусть не возникнет ни тени сомнения, что я совсем не умею с ними обращаться.

*   *   *

На следующий день, когда я открыл дверь офиса, Анжелка была уже на месте. Она почти всегда приходит раньше меня. Наверное, на работу ее подвозят и явно не из дома… Иначе зачем ей появляться на работе ни свет ни заря? Окинув ее быстрым взглядом, выискивая признаки неопрятности и бессонной ночи, я поздоровался и сел за свой стол. Анжелка, согнувшись на стуле, закатала брючину выше колена, поправляя сползавший чулок. Она единственная среди моих знакомых женщин носит их под джинсами. Но на ее странности я уже перестал обращать внимание. Открылась дверь и к нам вбежал молоденький студент с огромным рюкзаком. Парнишка схватил ручку и стал торопливо заполнять бланк, отсчитывая мятые десятки. Анжелка продолжала делать вид, что никого не замечает, натягивая на ногу тонкий черный капрон. Наконец она одернула брючину, томно обвела взглядом всех присутствующих (то есть меня и заметно покрасневшего студента).  С видом великомученицы стала принимать оплату, поглаживая тонкими пальцами мятые купюры. Я уткнулся в компьютер.

– Вы не вписали сегодняшнее число… – услышал я ее голос за соседним столом. Студент промямлил что-то невразумительное.

– Ничего страшного, я впишу его сама, – проворковала она, постукивая ручкой.

Я перекладывал на столе пустые бланки. Пой птичка, пой…

Студент вышел, несколько раз обернувшись. Я подумал, что надо бы зайти в соседний книжный ларек – видел там брошюру по уходу за кошками. Может, что-нибудь по… На мой стол что-то упало и покатилось.

– Хочешь конфетку?

Красная Шапочка сегодня в игривом настроении. Был удачный день? Или ночь?

– Щас приду. Я в ларек.

– Пиво мне купи…

– На рабочем месте? Обойдешься.

Что же меня в ней так раздражает? Ее манера одеваться? О, это разговор отдельный! То чулки, то разноцветные шнурки на кедах… Или эти дурацкие стишки, которые она все время мне подсовывает… Пусть пачкает бумагу, не запретишь. Вызывающее поведение? Кому она все время бросает вызов? Кому, не важно – всему миру. Кто она для меня, так и не смог понять. Какая?  Никогда и не узнаю. Она и славная бывает, и странная, чудная и дура – хотя для женщины это не порок… Ну не вписывается она в мою жизнь больше одной ночи в неделю, никак не вписывается.

*   *   *

15 сентября. Четверг.

Каждый день, как раньше, писать не получается. Ничего особенного в моей жизни не происходит. Но стоит взяться за ручку – начинаю плакать и жаловаться… Или рисовать на полях цветочки да ромбики. СТИХИ. Мечтаю их ему когда-нибудь показать. И он поймет, он все поймет! Жду с нетерпением наших встреч. Наверное, ничего в своей жизни так не ждала. Нет, ждала. Маму. Та женщина с красивыми губами, имя которой моя память вычеркнула навсегда, всегда морщилась, когда я называла ее мамой. Зачем они взяли меня тогда из детдома, так и осталось для меня загадкой… А мне было с ними хорошо. Я шла, держа их за руки, и весь мир кружился вокруг радужными бликами. Так же, как сейчас, когда Он со мной рядом. Только я понимаю, какая была тогда маленькая и глупая!

Они полюбили бы меня, я знаю. Они были хорошие! Зачем я тогда закричала… Я испугалась. Ах, какая была бы у меня красивая мама! Я покупаю помаду такую же, как у нее. Хочу быть на нее похожей.

Но сейчас я уже ничего не боюсь и не буду больше себя корить. С ним у меня все получится. О, с каким удовольствием я бегу на работу – ведь он там. Как жду выходных – ведь мы встретимся. Слова сами собой складываются в стихи. Я сижу по вечерам под своей любимой лампой с абажуром, рядом заваренный чай, и рифмую свои мысли и чувства. Видела бы меня наша Заноза… Ха! В школе я училась не особенно хорошо и никаких талантов не проявляла. Буду поступать куда-нибудь на заочный. Может, даже у меня получится. У Инки же получилось, она молодец, учится в педагогическом. Как говорила наша директриса – больше уверенности! И я буду уверенной. Очень уверенной! Буду держать его за руку и бежать вперед.

Смотрю через ресницы

Из синих кружевов,

Как грациозно птицы

Парят из моих снов.

Течет река сквозь пальцы –

Ее не удержать,

Хочу лететь, разбиться,

Упасть и не вставать.

Как серые туманы,

Как золотой песок,

Я веточками вербы

Лежу у твоих ног.

Я слышу вздохи яблонь,

Прильнув к твоей груди,

И соком виноградным

Омыли нас дожди.

Хочу тебя засыпать,

Как листьями, собой

И теплыми морями

Залить, пока ты мой!

*      *      *

Я едва успел увернуться – меч со звоном отскочил от каменной стены коридора.

– Сэр Томас! Вы бьетесь не по правилам!

– Какого черта, Джонатан! Ты думаешь, на турнирах правила всегда соблюдаются?

– Но, сэр…

– Послушай меня, старого вояку, – и дядя Томас, не выпуская меча, протянул руку к стоявшему на низеньком столике кувшину, отпил из него большими звучными глотками и продолжал. – Я покажу тебе разные приемы, а уж использовать тебе их или нет, это твое дело. В поединке с рыцарем или с бандитом на большой дороге, поверь, тебе это пригодится, если хочешь остаться в живых и победить.

Я не спорил, зная, что любимая забава Сэра Томаса – учить уму разуму молодых.

В это время мой соперник сделал еще один внезапный выпад, который я отбил, но едва удержался на ногах. И тут же понял, что вплотную прижат к стене. Невыгодная позиция, трудно размахнуться. Да… Старый лис! Тебе до сих пор нет равных в битве на мечах. Теперь мне легко поверить, что он был первым в турнирах и в бою.

Оружейный зал в замке Сэра Томаса был небольшим – всего три удлиненных окна на всю стену. Улучив момент, я подался вперед и попытался выбить меч у противника. Мой крестный хоть и был плотного телосложения и с виду неуклюж, двигался на удивление молниеносно. Но отступить назад ему все же пришлось. Я, ни на секунду не давая передышки, оттеснял его к самой двери.

– Молодец, молодец, малыш! Давай! Заходи справа, разворачивай меч и бей вниз.

Он со звоном отбил мой удар. Зычно расхохотался. Подошел и похлопал по плечу. Его красное лицо блестело от пота.

– А из тебя получится славный воин! Завтра продолжим, а сейчас пора обедать.

Сэр Томас нежно погладил острие своего меча и повесил его на стену, где красовалось множество трофейного оружия: арбалеты, копья, щиты – предметы любви и гордости хозяина.

Мы спустились по узкой винтовой лестнице в трапезный зал, где слуги уже расставляли на столе нехитрое угощение. В больших деревянных мисках – бобы и вареная курятина. Хозяин сел во главе стола. Леди Глория, жена Сэра Томаса, не вышла к обеду. Она снова неважно себя чувствовала из-за беременности – нюхала соль и гоняла служанок за холодными примочками.

– Ох, уж эти женщины! – вздыхал хозяин. – Даже родить толком не могут. То у них мигрень, то слабость… Сплошные недомогания!

Я кивнул, выражая всем своим видом сочувствие и выбирая с тарелки курочку пожирнее. Раздирая ее руками и с удовольствием обсасывая кости, мы насладились трапезой на двоих.

Сэр Томас Ландер являлся мне крестным дядей. Вместе с отцом они справили мне новую амуницию — все самое необходимое к предстоящему турниру. В маленькой церквушке при замке я возложил свой новый меч на алтарь, освящая его. А старый лысый священник причастил меня вином и облаткой – кровью и телом Христовым.

Ну что ж… Через два дня турнир. Я только-только посвящен в рыцари, и он станет для меня первым. Мне вспомнились слова священника, разлетавшиеся эхом по сводам старой церкви:

«Будь рыцарем миролюбивым, отважным, верным и преданным Богу!»

«Аминь! – шептал я чужим голосом. – Моя душа принадлежит Богу, жизнь – Королю, а честь – мне».

– Что ты сказал? – крестный отбросил кость через плечо, и за ней бросились несколько дворовых псов.

– Я вспоминаю свою клятву при посвящении, – промямлил я, немного смутившись.

– А.… – произнес Томас, ковыряясь ногтем в зубе. – Тебе бы, конечно, еще годок походить в оруженосцах… Но сердце твое храброе! И не я тебя посвящал, а сам король. Будь достоин такого доверия и бойся опозорить славное звание рыцаря!

Я покорно склонил голову, готовясь выслушать очередную порцию нравоучений. Да уж, что тут спорить, повезло мне крупно. Не каждому оруженосцу выпадает такая честь – прикрыть спину короля на поле битвы, тем более, первой крупной битвы в моей жизни. Я погрузился в приятные воспоминания… Но тут крестный так хлопнул меня по плечу, что я чуть не свалился под стол.

– Ничего! – продолжал он, потирая широкой ладонью потное красное лицо. – На турнире ты многим покажешь, что честь, оказанная тебе, не случайность, и твоему противнику вообще не стоило брать в руки меч. А где этот мальчишка, твой слуга… Как его… Жак?

– На конюшне, наверное, – пожал я неопределенно плечами.

– Пусть и моего Ареса тоже почистит. Пойду-ка я прилягу после обеда. Вечером разбуди, позанимаемся еще!

– Как скажешь, дядя.

*    *    *

На следующий день пошел проливной дождь. Я спешил на работу, бодро перепрыгивая океаны, разверзшиеся у меня под ногами. Прыг – Тихий, прыг – Атлантический. Прыг – правой ноге внезапно стало холодно. Это, наверное, Северный Ледовитый. Позади кто-то вскрикнул. Импульсивно оглянувшись через плечо, заметил, что позади идущая девушка сломала каблук, видимо, неловко попав в выбоину на тротуаре.  Бывает. Я пошел дальше… Но снова обернулся. Идти она не могла. Сняла босоножку и, разглядывая растерянно, держала ее в руке. В другой был зонтик. Так и стояла посреди тротуара на одной ноге, как маленькая цапля. Ноги сами понесли меня обратно.

– Что у вас случилось?

Девушка молча подняла на меня глаза и, чуть не плача, показала мне отломанный каблук.

– Здесь недалеко есть ремонт обуви. Если срочно, сделают минут за десять-пятнадцать.

Барышня взмахнула ресницами и бросилась меня благодарить. Я отмахнулся и помог ей держать зонтик, пока она надевала пострадавшую босоножку. Потихонечку ковыляя, мы дошли до маленькой будки размером два на два метра, с надписью «Ремонт обуви», стоящей недалеко от метро. Я поддерживал ее под руку. Девушка была довольно худенькая, со светлыми волосами до плеч, а глаза у нее были просто чудесные… Большие, темно-серые, внимательные. Она бросала на меня короткие взгляды, смущенно улыбаясь. Я тоже времени не терял – заметил, что на правой руке нет кольца.

Мастер как-то чересчур быстро отремонтировал каблук, и она потянулась к сумочке. Я опередил ее – достал из кармана деньги и заплатил. Она улыбнулась еще более благосклонно.

– Что вы, не стоило…

– Ерунда! Просто мне захотелось побыть немного рыцарем.

Мы вышли на улицу и остановились в нерешительности.

– Спасибо вам большое! Вы мне очень помогли. Я совершенно не знала, что мне делать.

– А если вы снова сломаете каблук, а меня рядом не будет?

– А вы мне оставите свой телефон, и я позвоню вам.

– И я вас спасу…

Она рассмеялась.

– Ксюша.

– Очень приятно! Сергей.

Пока я торопливо рылся в карманах в поисках клочка бумаги, Ксюша спокойно достала маленький толстенький мобильный телефон и, пощелкав по кнопкам, записала мои координаты. Свой я оставлял дома… Мне все равно никто не звонил. Разве что Карась. А Анжелка, слава Богу, мой номер не знала.

– Буду ждать звонка, – сказал я на прощание.

Дождь уже кончился, и она удалялась широкими шагами на своих высоких каблучках, помахивая сложенным зонтиком.

Интересно, позвонит? Может, надо было и ее номер записать? Прикольная! Посмотрев на часы, я обнаружил, что безнадежно опоздал на работу, и рысью бросился бежать к остановке, придумывая на ходу легенду о том, как попал в жуткое ДТП с участием президента, папы Римского и, возможно, даже инопланетян…

Но на работе все обошлось. Анжелка была уже на месте, сама открыла салон и кассу, а босс еще не приезжал. И я уверен, что, случись что, она бы меня прикрыла.

– Проспал? Заболел?  – заботливо спросила она из-за своего стола.

– Не… Все норм. Час пик, не мог попасть в вагон метро. Все как с ума сошли. И куда люди с утра едут?..

Анжелка рассмеялась шутке. Я поморщился. Такой контраст! Мы принимали оплату, продавали карточки и телефоны. День тянулся как обычно, а я прокручивал в голове снова и снова сегодняшнюю встречу: что я говорил, как она смотрела.  Мог быть и поразговорчивей, пожурил себя.  Позвонит ли? Ксюша, Ксения – красивое имя. Интересно, а друг у нее есть? Нет, наверное. Тогда бы не стала знакомиться. Хотя… Как знать. Может, я впечатлил ее своим умом и сообразительностью. Убил наповал. И она, осознав, что ее досель окружали одни придурки, бросится в мои объятия с криком «любимый, я ждала тебя всю жизнь!» Хотя нет… Нет. Этого не надо, я увлекся. Зачем такие крайности – «на всю жизнь». А все-таки хороша девчонка, хороша!

Вернувшись домой, я съел свой нехитрый ужин, состоящий из дежурных пельменей и стакана кефира.  Включил телевизор и даже рассказал Василию о Ксюше. Не знаю, понял он меня или нет, но слушал внимательно.

Прошло два дня, а она все не звонила. Я везде таскал свой сотовый, поминутно доставая и проверяя, не было ли сообщений. Потом махнул рукой.

На четвертый день из кармана рубашки раздалась громкая трель. Я был на работе и как ошпаренный вылетел из офиса, чтобы поговорить на улице. Анжелка проводила меня странным тоскливым взглядом.

– Привет, узнал?

– Конечно. Как дела?

– Все отлично. Я тебя не отвлекаю ни от чего?

– Нет. Я могу разговаривать. Встретимся?

– Пожалуй.

Она говорила спокойно и снисходительно. Наверное, все девушки любят, когда их уговаривают.

– Завтра? Как раз суббота, – предложил я.

– Кольцевая «Курская» тебя устроит?

– Конечно, во сколько?

– В четыре.

– Идет. Завтра в четыре в центре зала.

– Окей.

– Ну, до встречи?

– Пока.

Я вернулся на рабочее место. За эти пару минут возле моего стола уже собралась очередь, а Анжелка смотрела исподлобья, кусая красные губы.

– У тебя помада размазана по лицу, – соврал я, стараясь отвлечь ее внимание от собственной персоны. Она схватилась за зеркальце. Я рассмеялся и подумал, что сейчас она в меня этим зеркалом запустит.

Весь остаток дня я пребывал в хорошем настроении. Зашел после работы в магазин и купил Васе рыбку подороже. Сколько можно мойвой давиться? И молока, конечно. Подумал и купил «Китикет». Пусть пирует! Потом снова вернулся и взял себе пива.

Зашел с пакетами домой и чуть их не уронил. Кругом был дым – глаза щипало и гарью пахло сильнее, чем обычно.

– Что, пожар? – испуганно спросил я пробегавшую мимо соседку, чьего имени так и не смог запомнить.

– Ничего, ничего! – замахала она руками и продолжила с жутким акцентом. – Дети играли. Утюг. Не надо пожарных! Уже потушили.

Я зашел в свою комнату, а Вася высунул свой любопытный нос в коридор, тоже пытаясь выяснить, в чем дело. Чувствую, когда-нибудь меня оставят совсем без жилья.

С вечера я постирал рубашку, начистил ботинки. Василий наблюдал за моими манипуляциями.

– Извини, пацан! Тебя с собой не беру. Третий лишний.

Но Вася и не напрашивался – вильнул хвостом и гордо отвернулся.

– Следующей весной я и тебя по девкам отпущу, – пообещал я.

Постояв минут пятнадцать перед зеркалом, разглядывая свою вчерашнюю царапину от бритвы, я закрыл дверь перед самым Васиным носом и рванул к метро. Немного волновался, но, говоря сухим медицинским языком, «в пределах нормы». По дороге продумывал культмассовую программу. Так… Прогулка по городу, можно в кино. Банально, но беспроигрышно. Ресторан не потяну, а вот кафе – вполне.

Я приехал раньше на десять минут. Кажется, так полагается по этикету? Девушки не любят ждать, они предпочитают, чтобы это делали их кавалеры. Но она уже стояла в условленном месте. Вот это да! Увидев меня, улыбнулась.

– Привет! Давно ты здесь?

– Да нет. Только что приехала. Время не рассчитала.

– Мне нравится, когда люди приезжают вовремя.

Ксюша улыбалась, поправляя челку, слегка растрепавшуюся от ветра, того самого ветра, который мне так нравится в метро. На ней были джинсы, майка и легкая куртка. Про себя я отметил, что у нее хорошая, подтянутая фигура.

– Куда идем? – спросила она.

– Хочешь в кино?

– Почему бы и нет, – кивнула она. – Давно не была в кино.

Мы поехали до Пролетарской. Вышли из метро. По дороге моя спутница весело болтала, рассказывая про свою работу в агентстве недвижимости. Я ничего интересного про свою работу рассказать не мог, поэтому делился больше впечатлениями о жизни и рассказывал про своего кота. У Ксюши, оказывается, жила крыса, вернее, крыс по имени Толик.

– Надо их познакомить! – смеялась она.

Я купил билеты, попкорн, воду, и мы уселись в фойе на мягкий диван. Фильм был снят по сюжету Стивена Кинга – какой-то очередной интеллектуальный ужастик. Ладно, посмотрим. Ей, по-моему, было вообще все равно, на какой фильм мы идем. Она с жаром рассказывала мне сюжет одной книги Харуки Мураками — и вдруг резко замолкла, нервно перебирая ремешок сумочки, будто вспомнив что-то, перескочила на другую тему. У меня сложилось впечатление, что девушка сильно нервничает или боится чего-то. Расстроена и пытается это скрыть? Я проследовал к стойке бара и взял ей мороженое. Может, охладится и успокоится. Она замолчала и стала сосредоточенно откусывать маленькие кусочки. Глядя на это, у меня заломило зубы. Но глаз оторвать не мог. Зрелище было занятное. Ее волосы спадали на плечи, челка мешала. Она придерживала ее рукой. Другой рукой держала мороженое, чуть склонив голову. Иногда приподнимала глаза и сразу же застенчиво опускала. Блестящая обертка хрустела в руках, а я делал вид, что пью кофе.

Открыли двери и стали впускать в зал. Ксюша оставила недоеденное мороженое, и мы, предъявив билеты, нашли свои места. Я слегка поддерживал ее за локоть, пока мы шли по проходу. Она никак не отреагировала, но и руку не убрала. Я решил закрепить свои позиции, аккуратно взяв ее под руку. Так мы и сели. Фильм мне понравился. Очень реалистичный, даром что ужастик. Мне нравится Стивен Кинг, но фильмы – это уже отдельное произведение. Ксюша смотрела тихо, молча вцепившись пальцами в подлокотники. Иногда вздрагивала, но не отрывалась от экрана. Эх, раньше мы ходили в кино не фильмы смотреть… Когда после сеанса мы вышли на улицу, попросила воды. Взгляд у нее был прозрачный, блуждающий. Присела.  Ладонь была прохладная и узкая.

– Не любишь такие фильмы?

– Да нет, почему, они оставляют сильное впечатление. И потом, это быстро пройдет.

Она встряхнула головой и рассмеялась. Мы шли по дороге и продолжали держаться за руки. Я согласился, что книги – это совсем другое дело. Нет, стихов никогда не писал, ну, пробовал в детстве. Но это не в счет. Ни за что не покажу. У тебя подруга художник? Как интересно. Хочешь еще мороженого? Нет? Я тоже пока. Любишь слушать радио? «Максимум»? Хорошее радио. Но мне «Ультра» больше нравится. Хотя все зависит от настроения. Можно и попсу послушать.

Гуляя в парке, мы присели на лавочку. Ксюша сосредоточенно молчала, поворачиваясь и улыбаясь мне время от времени. Я выискивал в памяти смешные анекдоты, но, как назло, в голову ничего не приходило. Тогда я забросил это дело и откинулся на спинку. Молчать оказалось тоже приятным занятием. Ее рука продолжала держать мою руку. Краем глаза я скользнул по ее профилю, фигуре, задержавшись немного у груди. Первый или второй? Скорее второй. Она поймала мой взгляд. Смутилась. Чего смущаться-то, мы же взрослые люди. Может, сегодня? Нет, пожалуй. Это вряд ли… Она старательно и аккуратно стала высвобождать свою ладонь из моей руки. Черт! Переборщил.

– А может, в кафе пойдем? – попытался отвлечь я ее.

Ответа не дождался. Мы встали и пошли.

– Здесь недалеко есть одно симпатичное местечко. Не против?

Ксюша слегка расслабилась и высвободиться больше не пыталась.

– Да, пожалуй.

Я проводил ее домой. Резко похолодало, давало о себе знать начало осени. Ксюша куталась в свою тонкую курточку. Я вообще был в рубашке. «Тоже мне герой, даже нечего ей на плечи накинуть», – мысленно отругал я себя. Да и сам я основательно промерз. У подъезда я поцеловал ее ручку, в щечку не решился. Она открыла дверь подъезда. Я помахал ей рукой.

– Ну, пока.

– А ты… А мы… Ты еще позвонишь? – внезапно выдала она растерянным голосом.

– Ну да. Если ты не против.

– Не против, – уже уверенно сказала она тем же тоном, что и тогда по телефону, как будто поддавшись моим уговорам.

– Ну, хорошо. Звони!

И закрыла дверь. Я почесал затылок. Все оказалось не так просто, как я думал. Странная она какая-то, но не глупая… И симпатичная очень. Я побежал в теплое метро. Надо же, как погода поменялась, неужели скоро зима?

*   *   *

– Почему у людей такие беспокойные сердца? У белых особенно… Вам все время чего-то не хватает. Алчность и ненасытность не дают вам покоя. Индейцы знают: чтобы быть счастливым, не нужно ничего. Счастье исходит изнутри, из твоего сердца. Оно не зависит от желтого металла и «огненной воды».

– Нет, не скажи, индеец. Как же без желтого металла быть счастливым? Как быть довольным без виски и женщин?

Быстрый Ветер покачал головой, склонив ее чуть набок, и с укором посмотрел на меня. Я сидел в его вигваме, сооруженном из шкур на манер шалаша – такие дома делают себе краснокожие. Он привел меня к себе в первый раз с тех пор, как мы познакомились на Орегонской тропе в Небраске. Вместе мы пересекли половину Нового Света. Я все лето пас коров в Техасе, потом поехал в Новый Орлеан – подработал неплохо. Сейчас решил податься в рейнджеры, охранять почтовые кареты от набегов бандитов. Быстрый Ветер, ничего не объясняя и ни о чем не спрашивая, то присоединялся ко мне по пути, то внезапно исчезал в неизвестном направлении. А тут вдруг позвал меня в гости… Привез в свое племя. На белого человека здесь смотрели недоверчиво, но с любопытством. Индейские девушки прятали взгляд и хихикали за спиной. Мужчины с гордым равнодушным видом проходили мимо, делая вид, что не замечают меня. Да, в последнее время отношения между белыми и индейцами обострились, но вождь приветствовал меня, а значит, я гость.

– Быстрый Ветер, в твоем вигваме нет жены. Я бы не мог быть счастливым один. Или тебе действительно для счастья совсем ничего не нужно?

Индеец продолжал протирать свое новое и без того блестящее ружье. Потом задумался и произнес:

– У Быстрого Ветра была жена… Много зим назад. Молодая, красивая и гибкая, как ива. – Он на мгновение умолк, потом продолжил, вздохнув: – Пуля белого человека догнала ее в лесу.

Я хмыкнул. Что тут скажешь…

– Она была в лесу одна, – продолжал индеец, – собирала и сушила ягоды. Быстрый Ветер нашел ее вечером, когда Дикая Лань не вернулась домой.

– Кто были эти белые?

– Мы видели их следы. Отряд воинов, шли на север к белому поселению.

– В крепость, наверное, – я пытался увести разговор в другую сторону, предчувствуя, к чему клонит мой собеседник.

– Они просто увидели ее в лесу и стреляли, как в зверя. Разве это охота? Много воинов и одна женщина. Это подло! Индейцы бы так никогда не поступили.

Я слушал все это молча. Черт. Всегда был убежден, что мы несем диким племенам цивилизацию и просвещение. Но виски губил индейцев, к деньгам они были равнодушны, христианским проповедям не верили, ненавидели лицемерие и хотели только одного: чтобы их оставили в покое и дали жить на своей земле. Вот только их земля была нужна правительству. И оно придумало простой и гениальный план, уничтожив почти всех бизонов. Только для того, чтобы лишить индейцев пропитания и обречь на голодную смерть. Я все это знал…

– Дикая Лань была очень дорога сердцу. Быстрый Ветер не может найти утешение… В его вигваме никогда не поселится другая женщина. Ее дух всегда будет здесь, – продолжал индеец. – Быстрый Ветер и Дикая Лань найдут друг друга там, в Стране Предков. Индеец не боится смерти, он ждет ее. Великий Маниту приготовил испытание, и Быстрый Ветер пройдет этот путь с достоинством и терпением.

Он замолчал и продолжил чистить свое оружие.

А я задумался. Когда-нибудь и я отправлюсь в Страну Предков, встретит ли меня там кто-нибудь? Наверное, нет. Моя душа будет бродить в одиночестве по темным лесам памяти. И только бесплотными тенями разлетятся в стороны мимолетные любовницы.

Быстрый Ветер, словно прочитав мои мысли, подкинул сухих веток в костер и нараспев стал рассказывать истории своего народа: про мудрого медведя Мокву и про Большого Орла, который может закрыть крылом солнце. Дальше я уже не помнил. Я спал.

*   *   *

Я позвонил в следующие выходные. Голос у нее был взволнованный. Обрадовалась. За окном завывал холодный октябрьский ветер, и, судя по неумолимо сгущающимся хмурым тучам, к вечеру должен снова полить дождь. Значит, опять в кино.

Мы встретились в метро на том же месте. Всю неделю я читал «Норвежский лес» Харуки Мураками, купил книгу в ларьке по дороге с работы. Теперь будет что обсудить. Мы шли по дороге в кинотеатр по ставшему уже «нашим» маршруту. Я взял ее за руку, пусть это будет само собой разумеющимся. Она сжала мою ладонь. Замерзла. Ксюша была немного простужена и время от времени покашливала, прикрыв рот кулачком. Ветер трепал ее волосы, а она пыталась с ними совладать, сутулясь от холода и придерживая воротник куртки. Ростом она была не выше моего плеча. И в этот момент моя спутница показалась мне такой маленькой и беззащитной, что я притянул ее и прижал к себе, обняв руками за плечи. Она всхлипнула. Плачет? Нет. Просто простужена. На этот раз я был предусмотрительней и оделся в теплую куртку, чтобы быть готовым к джентльменским подвигам.

С фильмом не повезло, оказался неинтересным. Дешевенький полудетектив, полутриллер. Одни перестрелки, море крови… Главный герой мстил всем подряд по уважительной причине. По закону жанра и как прописано в сценарии, ему все должны были сочувствовать, а злодеи должны были вызывать у зрителя праведный гнев. И вся эта галиматья обильно сдобрена завыванием классического джаза — вот уж поистине режиссерский компот! По мне, так месить врагов куда логичнее под раммштайновский «Ду хаст», чем под «Серенаду солнечной долины» Глена Миллера. Мы старательно смотрели до середины фильма и пытались понять нехитрый сюжет. Мне надоело первому. От скуки я положил ей руку на колено. Она, не поворачивая головы и продолжая вслушиваться в диалоги, взяла мою руку и перенесла ее обратно. Но вспышка на экране осветила ее лицо, и я заметил на нем некое подобие улыбки. Ага! Я снова потянулся и сжал ее пальчики в своей ладони. Она все так же внимательно смотрела на экран, хотя у меня были небезосновательные подозрения, что она там ничего не видит. А я поглаживал ее согревшуюся ладонь, перебирая тонкие теплые пальчики, пробовал на остроту ноготки и чувствовал едва заметное волнение. Ее губы поблескивали в полутьме светло-бежевой помадой. Вообще-то мы сидим позади, на местах для поцелуев. Я придвинулся поближе. Она прикусила нижнюю губу. Да, ладно! Что же это такое? Не могу решиться. Сколько раз целовался с девушками в кинотеатрах. Ерунда какая! Просто поцелуй… Вряд ли обидится. Может, даже сама этого ждет. Я всматривался в ее лицо. Тень от ресниц. Глаза полуприкрыты. Не отстраняется. Почему-то я точно знал, что сейчас нельзя класть ей руку на плечо. И я тихонько коснулся губами ее щеки. Чуть заметный запах цветов. Какие-то духи… Я посмотрел на экран. Там кто-то кричал под треск пистолетов, взрывались машины… Кожа на щеке была нежная и гладкая. Я водил по ней губами снова и снова, боясь отвести и боясь продолжать. Она сидела, не шелохнувшись и не поворачивая головы, но руками сжимая мои пальцы…

На экране пошли титры, и включился свет. Мы встали как ни в чем не бывало и медленно приставным шагов пошли вдоль рядов, вышли в проход. На улице уже стемнело. Погуляли еще немного. Сегодня она была молчаливее, чем в прошлый раз. А вот меня словно прорвало. Болтал без умолку. Она смеялась. Наткнулась на меня, наступила на ногу. Отскочила. Я погнался за ней. Она взвизгнула, затрепыхалась в моих объятиях. Обняла. Так мы и стояли на тротуаре. А я забыл, что хотел ее поцеловать.

Возле дома выпустил руку, и она ускользнула в темный подъезд. А с неба пошел мелкий дождь. Приподняв воротник куртки, я закурил и неторопливо пошел к метро.

*    *    *

– Жак! Где ты, простофиля, носишься? Помоги мне надеть латы. Ты их почистил?

– Я здесь, господин! Конечно, господин! Вчера весь вечер песком на речке драил, блестят, как солнце!

Мой слуга Жак с самой первой нашей встречи сильно изменился. Из полуживого замухрышки, в котором чуть душа держалась, он превратился в довольно крепкого, розовощекого и, что уж там таить, до несносности шустрого парня. Я в глубине души был им очень доволен, хотя и не показывал виду. Нечего слуг баловать. Еще расслабится. Жак прыгал вокруг меня как кузнечик, поправляя там и тут, скрепляя застежки и деловито осматривая свою работу.

– Хорошо! – произнес он удовлетворенно.

– Тебя не спрашивают.

– Наш герб самый красивый! Только надо белошвейкам заказать пустить по краю золотую тесьму…

– НАШ герб?! – усмехнулся я. Сердиться было невозможно.

– И еще, знаете, мой господин, сэр Гюстав Коэн… Хотя он, конечно, очень благородный сэр, и я ничуть не умаляю его достоинств…

– Слов-то каких понабрался… И что сэр Гюстав? Говори, раз начал.

– Так вот, это я к тому, чтобы вы, мой господин, были поосторожней с ним на турнире. Он притворяется правшой, а сам-то левша.

– Левша?

– Да, да! – оживился Жак. – Мы вчера с Норманом, его слугой, болтали на конюшне. Ну, там о девчонках и все такое…

– И о господах своих, конечно, сплетничали, – добавил я суровым тоном.

– Мой господин самый храбрый! Я так и сказал!

– Верю, верю.

– Сплетничают только женщины…

«И челядь!» – добавил я мысленно.

– Так вот, Норман сообщил, что господин его – левша и мало кто знает об этом, потому что правой он владеет так же хорошо.

– Учтем, – пробурчал я. – А ты молодец!

Жак вспыхнул как майская роза от такой неожиданной похвалы.

Я одевался в моей собственной палатке, спасибо моему крестному сэру Томасу. Небольшая, конечно, зато своя. Жак, как и все слуги, спал у входа. На ристалище уже гремели трубы, провозглашая скорое начало турнира. Местная знать рассаживалась на зрительских скамейках. По мере знатности и происхождения занимали первые ряды. Ярким ковром пестрели наряды дам, расположившихся под навесами. Они обмахивались шелковыми платками, а их служанки, виляя пышными юбками, сновали туда-сюда, выполняя поручения своих хозяек. Жак провожал их хитрым взглядом. На ветру развевались флаги, блестели гербы участников турнира.

Я ждал в своей палатке, облаченный в тяжелые латы, готовый к поединку. Даже отсюда был слышен предвкушающий забаву гул толпы. Жак проверял подпругу Лидины, успокаивал ее, шептал что-то на ухо. Слуги волнуются, пожалуй, не меньше своих господ. Они делят с ними и громкие победы, и позор поражений.

Чтобы унять волнение, я решил пройтись вдоль арены, посмотреть, кто будет биться первыми. Наконец глашатай объявил соперников. Оба рыцаря были опытные, закаленные во многих боях воины, и поединок обещал быть захватывающим. Все ближайшие к арене ряды были уже заполнены. Гул стоял такой, что перекричать его было невозможно. Я хотел было подойти поближе к арене, но замер на месте, пораженный необыкновенным зрелищем. В третьем ряду, с краю, слегка повернувшись в сторону изящным профилем, которому позавидовала бы сама легендарная королева Гвиневра, сидела дама в светло-голубом платье. Она вела беседу с женщиной постарше в богатом головном уборе. Дама кивала и улыбалась собеседнице. Ее волосы были удивительного золотисто-медового цвета. Заплетенные в косу и причудливо уложенные вокруг головы, они были покрыты тонкой золотой кисеей и выбивались из нее непослушными локонами. Словно зачарованный, я любовался ею, а дева, почувствовав на себе мой взор, повернула голову в мою сторону, улыбнулась, скользнула взглядом и продолжила разговор.

Я растерялся от восхищения. Какая осанка, какая стать! Какой изящный поворот головы! Губы словно лепестки розы… О, Пресвятая Дева…

Не чувствуя ног, я машинально побрел к ближайшему дереву. Передвигаться в латах было нелегко, и каждый мой шаг отзывался звоном железа. Могучий вековой дуб был усеян зрителями, словно желудями.  Крестьянские ребятишки хотели хоть издалека посмотреть на забавы высшей знати, а их родители любопытной толпой стояли поодаль. Заметив рыцаря, присевшего на поваленное дерево рядом, скромно отошли подальше. Подбежал Жак. Принес воды. Каков молодец!

– Что с вами, мой господин?

Ничего-то от него не утаишь.

– Доверьтесь своему верному слуге! – зашептал он мне в самое ухо. – Это из-за сэра Гюстава? Да вы его р-раз! Р-раз! И все! – ударил он кулаком о другой кулак.

Я махнул рукой.

– Дурак!

Жак присел рядом на землю и преданно посмотрел мне в глаза. В его взгляде читалось такое страдание, что мое и без того раненое сердце не выдержало. Я склонился и произнес вполголоса:

– В третьем ряду… В голубом платье. Увидишь сразу. Узнай, кто она! – Жак вскочил, просиял и скорчил такую многозначительную и хитрую физиономию, что чуть не получил от меня оплеуху, но вовремя испарился.

Трибуны зашумели еще громче. Кажется, начался первый поединок. Я поспешил к арене. Друг напротив друга восседали на могучих конях два закованных в железо воина. Лошади хрипели и нервно перебирали ногами. Рыцари изготовили копья и ждали знака. Король и его молодая жена расположились в центре трибуны. Одна из самых красивых женщин королевства неизменно вызывала всеобщее восхищение и завистливый шепот дам. Она взмахнула платком, трибуны взревели, и рыцари рванули навстречу друг другу.

*    *    *

На следующей неделе она позвонила сама.

– А пошли в цирк! – заявила она сходу по телефону. – Там так здорово! Я давно не была в цирке.

– Ты будешь смеяться, наверное, – осторожно ответил я. – Цирк терпеть не могу. Но можно сходить, если хочешь…

– А почему терпеть не можешь? – искренне удивилась Ксюша.

– Даже не знаю, как объяснить… – замялся я, тщательно подбирая слова, чтобы не выглядеть в ее глазах сентиментальным идиотом. – Жалко их очень, животных этих. Один раз сходил туда, вышел такой расстроенный. Все довольные. Дети смеются, рассказывают с восторгом, кто кого больше впечатлил. А я, как дурак, чуть не плачу. Ну это давно было, еще подростком.

– И ты с тех пор больше туда не ходил?

– Неа.

– А как к зоопаркам ты относишься?

– Ну, более терпимо…

– А почему?

– Я, наверное, странный?

– Есть немного… Но все-таки объясни.

– Понимаешь, в цирке зверей заставляют делать разные вещи, нет, не жестокие, но несвойственные им. Неестественные для их поведения. Мне кажется, что это грустное зрелище. А потом… Они в неволе, в рабстве.

– В зоопарке животные тоже в неволе.

– Да, но у них там есть хотя бы какое-то свое личное пространство. Ну, клетка там, вольер и тому подобное. У них хоть видимость свободы. Это внешнее насилие, а не внутреннее. В пределах загона они свободны. Есть настроение – ешь сено, хищник ты – мясо. Хочешь, можешь поголодать или побиться копытами там, лапами об стены клетки, вынашивать планы побега, бунтовать, быть несогласным.

– Ну, ты и шутник! А в цирке им плохо, да? Они же там почти ручные… И уход за ними хороший. Не слышала, чтобы из цирка кто-то убегал, – смеялась она.

– В том-то и дело. Привыкают и не знают другого. Делают что-то по прихоти людей и думают, что это их жизнь.

– А ты не думаешь, что животные могут быть вполне счастливы? Их кормят, заботятся, а на воле они часто гибнут.

– Зато живут по-настоящему. Своей жизнью. Я думаю, что на свободе они более счастливы, чем их коллеги в цирке.

– Экий ты философ! А ты откуда можешь знать? – смеялась Ксюша. – В цирке они приносят пользу и реализовывают себя, если можно так выразиться. И вид у них вполне довольный.

– Ты считаешь, это реализовать себя? Копируя поведение другого существа, ни смысла, ни цели которого ты не понимаешь и никогда не поймешь? Они теряют свои инстинкты и приобретают взамен чужие, чтобы кто-то посмеялся… Действительно, смешно, когда ты упорно пытаешься делать то, что тебе несвойственно от природы, и то, что никогда бы не стал делать, будь ты свободен. Жалкое зрелище! Это насилие не только над телом, но и над душой.

– Господи, они же животные! Ты думаешь, у них есть душа, как у человека?

– Вполне возможно, этого нельзя исключить, – насупился я.

– Я и не думала, что у тебя так все сложно… А ты случайно не буддист? – заливалась она. – Хорошо, давай в цирк не пойдем, чтобы тебя не травмировать.

Я почувствовал себя как-то неуютно.

– Я не против зоопарка, – пошел я на компромисс.

– Идем в океанариум! Там почти естественная среда, гринписовец ты наш. У меня нет такой принципиальной позиции по отношению к животным, как у тебя, но я их тоже люблю.

– Встречаемся в двенадцать, на Курской.

– Ага. Ну, ты смешной… Пока!

Вася дрых на диване и даже ухом не повел, когда я захлопнул дверь. Но в коридоре меня неожиданно перехватила соседка. Опять забыл, как ее…? Широким и массивным телом она перегородила мне входную дверь и, держа в руках тяжеленный с виду тазик, вкрадчиво спросила, кивая и старательно выговаривая слова:

– Уходите куда-то?

Я растерялся и хмыкнул в ответ что-то невразумительное.

– Мы сегодня беляши пекли… Из баранины. Очень вкусные! – зачем-то поведала она мне. Я смотрел то на дверь, то на часы и ждал, когда монолог закончится.

– Нарбет очень вкусно готовит, – продолжала она с серьезным видом.

Я напряг свой мозг и вспомнил, что Нарбет – это и есть ее сестра. Младшая, как я понял. Ее точная, чуть уменьшенная копия, невысокого, можно сказать, маленького роста, с узкими прорезями глаз, смуглой кожей и пухлыми щечками.

– Вот! – неожиданно впихнула соседка мне в руки тазик, накрытый широкой тарелкой. От него распространялся приятный запах, который уже давно витал в воздухе.

– Ой, не надо, спасибо! – начал было я, но соседка непреклонно сложила руки на широкой груди и с чувством произнесла:

– Угощайтесь!

Поняв, что спорить бесполезно, а время идет, и пахло от тазика действительно аппетитно, я подумал, что мои соседи, в общем-то, очень даже милые и не так уж и беспокоят меня. Главное, доброжелательные, и это хорошо.

– Спасибо! – сказал я как можно любезнее. – Я поставлю это на кухонный стол, а вечером возьму немного.

– Уходите? – снова спросила она.

– Да. Еще раз спасибо…

– Маша. Называйте меня Мария. Здесь меня так все называют.

– Хорошо, – согласился я. – Мне нужно спешить…

Я оставил поднос на столе и наконец-то добрался до двери. Маша провожала меня приветливой улыбкой. Один из ее сыновей пронесся мимо меня, гоняя по коридору мяч и сшибая с углов штукатурку.

*    *    *

15 октября. Среда.

Он изменился. Он злится на меня. За что? Ничего не понимаю. Решилась показать ему свою «поэзию». Но я ясно видела, что он смеется надо мной…  Может, у него проблемы, случилось что-то? Как хочется его обнять, утешить. Мой милый, славный! Хочет казаться сильным, гордым. Как мне ему помочь? Ах, да – котика завел. Это от одиночества – я точно знаю. Я нужна ему. А котика зовут Васей. Он его называет как-то очень по-человечески – Василий, и никак по-другому.

Инка приглашает меня к себе в гости, в Новогиреево. Она там теперь живет не одна. Советы мне разные дает, как маленькой. Говорит, что, если мужчина слегка приревнует, это подстегнет его чувства, и он не сможет их больше скрывать. Может, и так, ей виднее. Она счастливая, замуж выходит. А я сижу у окна и мажу бутерброд. Дую на чай и листаю книгу «Домашняя кухня». Нужно уже в конце концов научиться готовить. Как там говорят – путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Вот, приготовлю ему офигительный борщ!

Как хорошо, что он никогда не спрашивал меня о родных. Наверное, чувствует… Тактичный. Все мне в нем нравится. Только уж очень замкнутый. А иногда на работе я замечаю его полную отрешенность… Он так погружается в себя, что я слышу, как он что-то шепчет себе под нос. Подумаешь, человек сам с собой разговаривает. Я вот сейчас тоже сижу и пишу сама себе. Как мы с ним все-таки похожи!

Васе надо будет купить какую-нибудь игрушку.

*   *   *

Погода была не прогулочная. В этот раз обошлось без дождя, но ветер был ледяной и совсем зимний. Он пронизывал насквозь, несмотря на теплую куртку. Ксюша тоже приоделась: в шапочке, закутанная по самый нос в разноцветный шарф. На руках того же цвета варежки. Когда она их сняла, я заметил, что они пришиты к резинке. Как мило!

Посетителей в зоопарке можно по пальцам перечесть. Мы упрямо гуляли от вольера к вольеру. Большинство зверей были уже в зимних клетках. В помещениях пахло звериным навозом. Одни только белые медведи с грязновато-желтой шерстью чувствовали себя прекрасно на свежем воздухе. И почему только их назвали белыми? Наверное, как и «синее» море — просто звучит красиво. Мишки плавали за подачками, что кидали им сверху, фыркали и всем своим видом выражали благодушие.

Побродив еще немного молча, мы сели на лавочку и стали бросать попкорн голубям.

– Ты на меня не сердишься, что я все-таки вытащила тебя в этот зоопарк? Ты чем-то расстроен?

Я смотрел на небо, затянутое белой пеленой. Почти зимнее небо.

– Неа. Все нормально. Просто настроение такое… Не люблю осень.

Напротив нас раскинулся еще не замерзший искусственный пруд для птиц. Там плавали утки, гуси разных видов и другие птицы, названий которых мы не знали, а к табличкам было лень подходить. Отдохнув немного, мы отправились в океанариум. Ксюша тыкала пальцем и шептала мне почти в ухо: «Смотри, смотри – акула!»  или «Ой, какой хорошенький… Кто это?» Рыбы в основной своей массе были морскими, и их названия мне ни о чем не говорили. Я чувствовал себя, как если бы по телевизору смотрел передачу «В мире животных», только не хватало скрипучего и убаюкивающего голоса ведущего. Держа Ксюшу за руку и послушно поворачиваясь туда, куда она показывала, я поймал себя на мысли, что мне ужасно скучно. Но скучал я скукой приятной – умиротворяющей.

– Значит, ты осень не любишь… – сказала она задумчиво. То ли переспросила, то ли поставила окончательный диагноз.

– Да. И зиму тоже.

– А я зимой родилась.

– А я летом.

Мы оба замолчали еще на некоторое время. Я знал, что ей сегодня со мной неинтересно. А интересно ли ей вообще со мной? Кто-то другой на моем месте сказал бы сейчас что-то веселое, рассказал интересную историю или анекдот. Она бы рассмеялась. Потом надо бы вставить какую-нибудь фразу из умной книжки. Она бы, опустив голову, нахмурила бровки, переваривая. Потом подняла бы восхищенный взгляд…

Но я шел вперед, глядя перед собой, и молча хандрил. Скоро захочет домой. Провожу и лягу спать. Настроение ухудшалось стремительно. Я вдруг почувствовал себя сегодня особенно одиноко. «Может, Анжелке позвонить вечером?» Рядом шла Ксюха, включила плеер, прицепив один наушник. Повернула ко мне лицо, улыбнулась и, взяв мою руку покрепче, сжала в своей.

– Тебе плохо, да?

– С чего ты взяла?

– А мне осенью всегда одиноко… Даже если я не одна. Зимой совсем по-другому. Осень – это прощание с летом, с праздником, а иногда и с любовью…

– Ты любила когда-нибудь? – зачем-то спросил я.

– Не знаю… Были моменты, когда я была уверена, что люблю.

Я шел молча. Затеянный мною же разговор мне не нравился. Говорить о любви не хотелось. Хватит с меня, налюбился. Я научился уважать привязанность и привычку. Привычка не разочарует и не разочаруется. Вспомнил зачем-то, как мы с бывшей женой тряслись в переполненном вагоне электрички в воскресный день. Мы ехали на дачу. Обычная молодая семейная пара. Я прижимал ее к себе, а она держалась за мои плечи. Со станции мы шли через поле. Дикое, непаханое ромашковое и одуванчиковое поле. По дороге она их рвала, чтобы дома поставить в треснутый сбоку кувшин, а потом по всему дому распространялся запах полевых цветов. Она надевает старое платьице, а я иду в огород. Как медведь прорываюсь к малине. Мы что-то копаем, выдираем. А вечером, уставшие, но довольные прижимаемся друг к другу. Я был счастлив? Я был счастлив.

– Ты хочешь домой? – услышал я голос откуда-то из параллельной Вселенной, кивнул, не глядя.

– Я понимаю, у меня тоже такое бывает.

– Так как-то. Неожиданно накатило. Извини!

– Может, ты сразу поедешь?

– Ты не хочешь, чтобы я тебя проводил?

– Нет, хочу! – твердо заявила она.

Насупилась? Нет, не похоже. Посмотрела на меня настороженно, но без неприязни и обиды. Надо быстрее рвать домой, пока все не испортил. Чувствуя, что окончательно продрог, я заподозрил, что заболеваю.

Возле подъезда я поцеловал ее в щеку. Ксюша, перед тем как исчезнуть в проеме двери, махнула мне рукой: «Созвонимся».

Ввалившись домой, я и вправду обнаружил у себя температуру. Заварил себе крепкого и горячего чая, съел пару предложенных пирожков, из вежливости и поговорил на кухне с соседкой, а потом с чистой совестью закрылся в своей комнате и лег спать.

Меня разбудил телефонный звонок в коридоре. Сквозь сон я слышал, как Маша взяла трубку: с трудом подбирая выражения из своего довольно скромного запаса трудного русского языка, она пыталась выяснить, кто звонит. Потом в мою дверь постучали. Не включая света и кое-как натянув домашние спортивные штаны, я, жмурясь и пошатываясь, вышел в коридор и взял трубку. Звонил Карась. Он осведомился, как у меня дела и чем я занимаюсь. Искренне ответил, что сплю и добавил, что, кажется, приболел немного.

– Да ла-адно… – скептически протянул Карась. – Брось ты это «болею»! Выпей «Колдрекс» или «Аспирин-С». Хочешь, прям щас привезу!

– Не, не надо. Я так. Без таблеток лечусь. Не люблю я эту химию…

– Ну, ты как ребенок, ей богу. Для чего у нас медицина существует? В общем, так, – распорядился он. – Давай я сейчас заеду за тобой, все равно прогуляться хотел. И поболтаем заодно. Что-то настроение у меня сегодня… Душу, понимаешь, хочется излить незаинтересованному лицу. Посидим, выпьем… А?

При слове «выпьем» мне стало совсем нехорошо. Самое неподходящее состояние у меня для этого. Бывает такое. Я почесал затылок.

– Блин, пить не хочу совсем!

– Хорошо, хорошо, – любезно разрешил Карась. – Не хочешь, не надо. Кто же заставляет! Только ты уж посиди со мной, ага?

Пользовался дружбой Карась без зазрения совести. Впрочем, такие ситуации были достаточно редки. И я подумал, не развалюсь на части за один вечер, тем более и обратно отвезет. Время – половина десятого. Придется поставить будильник, я сам на работу завтра не проснусь.

– Ага. Заезжай.

Карась весело хохотнул и обещал, что все будет «чики-пики». «Сааб» подплыл к подъезду через полчаса. Друг поведал, что мы поедем «в такоое место, мне понравится!» Не выпуская из рук руля, достал с заднего сиденья два пакета. На одном было написано обнадеживающее «36 и 6»: я заглянул и обнаружил там собрание всевозможных коробочек с лекарствами и ингаляторами – от гриппа, простуды и так далее, наверное, вплоть до воспаления легких. Пожизненный запас, не иначе. В другом пакете оказались кошачьи консервы. Я повертел банку в руках. Надпись на ней гласила: «И шерсть будет блестящей, и зубы будут крепкими». И как это кошки вообще живут, если не едят это чудодейственное мясо?

– Это Василию, – недоверчиво посмотрел на меня Карась, неправильно истолковав мою заинтересованность. – Передай от меня!

– Обязательно передам! – засунув банку обратно в пакет, ответил я.

Карась ехал и что-то тихонько насвистывал. Он был в белоснежной рубашке, на которой болтался ослабленный галстук. Пиджак и черное пальто валялись на заднем сиденье. Явно ехал с работы. Смотрелся он до невозможности респектабельно и уверенно. Я был одет в клетчатую рубашку. Поверх нее старенькая куртка. Мда. Зато кроссовки новые. Решил больше не интересоваться, куда мы едем. С ним меня и так везде пропустят и даже в этом прикиде. Слабость во всем теле давала о себе знать, в теплом салоне автомобиля меня окончательно сморило, и я, откинув голову на удобную спинку, закрыл глаза.

Карась, заметив мое состояние, вел непринужденный монолог, не надеясь услышать мои ответы. Мы заехали куда-то в центр. За стеклом светилась неоновая Москва. Но тут машина снова завернула, и мы остановились в каком-то невзрачном переулке. Мимо по центральной улице проезжали машины. Выходить из теплого салона категорически не хотелось. Я запахнул поплотнее куртку и, выдохнув как перед рюмкой водки или прыжком в прорубь, открыл дверь. Карась уже обегал машину. Еще минуты три понадобилось, чтобы он проверил все дверцы и окна и включил всевозможные сигнализации. Напротив, через узкую улочку висела деревянная вывеска «Трактир у Тимофеича» над такой же деревянной дверью, почти не видной в темноте. Только окна с домашними милыми занавесочками в рюшечку светились мягким интимным светом.

– Хорошее место! – удовлетворенно произнес Карась, открывая дверь.

– А я-то думал, ты меня в «Пекин» повезешь, – пошутил я.

– Да ты что? – возмутился Карась. – Там же нормально не посидишь, не поговоришь. Сдался тебе этот «Пекин»! Здесь и кухня ничуть не хуже, а по моему мнению, так и лучше. Не комплексуй, я тебя в плохое место не приведу!

На удивление, почти все столики были заняты. Но шустрый официант, скользнув взглядом по фигуре Карася, тотчас провел нас вглубь зала и усадил за уютный столик на двоих, подальше от всех. И сейчас же принес нам два толстенных меню, похожих на альбомы для фотографий большой и дружной семьи. Карась, почти не листая, сделал заказ, я же полностью положился на его вкус. Через пятнадцать минут наш столик заставили холодными закусками. Карась осведомился, буду ли я что-нибудь посущественнее. Я прислушался к своему желудку, и он выразил категорическое нет. Чувствуя, что мой лоб горит, попросил прохладного сока без льда. Карась заказал водочки и очень сетовал, что я не могу к нему присоединиться. На кухне для него уже готовился судак в сухарях. Попивая сок, я ловил неприязненные взгляды людей, которые пришли раньше нас и до сих пор ждали заказа. Но особого возмущения никто не высказывал. Видимо, кухня здесь была действительно хороша: люди терпеливо ждали, провожая взглядом официанта, который принес нам большую тарелку с рыбой, украшенную зеленью и овощами.

– Ты даже не представляешь, какие все кругом сволочи! – продолжал свой монолог Карась. – Пьешь с ними, доверяешь, а они только и норовят тебя подставить. Интриги плетут, су…!

Я не мешал ему выговориться. Только про себя добавил: «Что же ты хочешь, Карась? Человек человеку волк. Ну, ты и без меня это знаешь… Акула капитализма».

– Если ты не съешь, тебя съедят, – как будто подслушав, продолжал он, глядя на меня, словно оправдываясь. – И я топил. Ну, так ведь все равно понятия какие-то имел. На подлость не шел, под друзей не подкапывал. А хотя… – махнул он рукой. – Какие в таком деле могут быть друзья!

Он погрузился в молчание, подливая себе из графинчика. Я допил свой сок и почувствовал себя лучше настолько, что решился заметить:

– У тебя какие-то проблемы?

Карась смотрел на меня припухшими и усталыми глазами. Он уже порядком захмелел. Еще бы, глотать рюмку за рюмкой. Закуску поковырял, но так и оставил. Карась выпрямился и подозвал официанта. Я заказал еще сок, попробовал селедку. Классное сочетание! Меня слегка замутило. Карась вдохнул своей широкой грудью и произнес, крутя пальцами пустую рюмку.

– Ты знаешь. А ведь я иногда тебе завидую.

– Давай махнемся!

Знаю я цену всем этим излияниям плачущих богачей.

– Нет, серьезно.

– Да, Карась. Ты действительно пьяный.

Видя мое скептическое выражение лица, он как-то весь потух и глухо пробурчал:

– Не веришь. А я серьезно. Ведь не твоему социальному положению завидую, а именно тебе. Ты смеешь отказываться. У тебя хватает духу выбирать.

– А у тебя нет? – не понял я.

– Нет. Ты не понял. Кто в наше время не мечтает о благополучии? Квартире, машине шикарной, конечно.

– Так и я мечтаю.

– А предложил я тебе, что ты ответил? Не захотел у меня работать.

– Ну, понимаешь… – замялся я. – Не потяну я. И не потому, что я такой убежденный альтруист. Просто не за свое не хочу браться. Где свое, еще не знаю. Но если не мое, чувствую сразу. А это все точно не мое.

– А ты думаешь, это мое? – грустно произнес Карась.

– Да ты что, Карась! Ты рожден делать деньги. У тебя на лбу это написано.

Карась посмотрел на меня мутными глазами с какой-то жалостью. Потер лоб.

– Ничего у меня не написано. Я ведь всегда, знаешь, кем стать хотел?

Я совершенно не мог представить, чего еще мог хотеть Карась.

– Я биологом всегда хотел стать… – медленно, по слогам, произнес он.

Это ужасно, но в этот момент я еле сдержал хохот. Мне даже пришлось отвернуться и наклониться к самой тарелке, чтобы он ничего не заметил. Карась – биолог. В белом халате разрезает лягушек, ставит опыты на крысах, ругается с лаборантами и считает каждую копейку. Нет, лучше не развивать эту тему, а то заметит, как я пытаюсь восстановить свое перекошенное судорогой лицо. Вот Карась банкир, Карась в дорогой машине или Карась, купающийся в зеленом море банкнот – эта сцена, пожалуй, смотрелась так же естественно, как кит, плавающий в море.

– Слушай, – наконец совладал с собой – Ты просто устал. У тебя был трудный день, неделя, месяц – не знаю. У тебя какие-то проблемы, они возникают у всех, но так как работа у тебя сложная и нервная, то и проблемы, соответственно, такие же непростые. Ты справишься. Тебе нужно просто хорошенько отдохнуть.

Карась еще раз вздохнул и продолжал, как ни в чем не бывало:

– Иногда вспоминаю то, о чем мечтал в детстве…

– Кто и о чем только не мечтал.

– … И думаю сейчас, куда все это делось? Устал, это да. Это правда. Да я-то… Устал вообще. Погано, когда имеешь многое, но только не то, чего всегда хотел.

– А ты уверен, Карась, что был бы счастлив, если бы сменил профессию? Если бы занимался тем, о чем мечтал?

– Да в том-то и дело! Это значит отказаться от приличной зарплаты. Дом, тачка моя и вообще… Ты что думаешь, я люблю свою работу?

– Карась, – я успокаивающе похлопал его по руке, – ты добился очень многого! У тебя талант зарабатывать деньги. Лучше быть хорошим банкиром, чем посредственным биологом. У каждого бывают такие периоды в жизни, когда хочется все послать к черту. Я вот историк и всю жизнь мечтал преподавать историю, а чем занимаюсь? Продаю мобильные телефоны таким же, как ты, биологам.

Незадавшийся натуралист налил себе еще и задумался. Я не хотел его прерывать, но мне было интересно, как мы собираемся ехать обратно. Он набрался прилично, а я за руль такой машины никогда не садился. К ней пока привыкнешь… Тем более в центре города. Из этих размышлений меня вывел сам Карась. Он что-то с трудом набирал на своем телефоне. Ну да, точно. Когда я выпью, у меня тоже начинается телефонная болезнь. Почему-то резко вспоминаются номера всех старых подруг. Карась что-то бубнил в трубку. На часах было двадцать минут первого. Заведение почти опустело. Оставались два столика, тех, что тоже никуда не спешили.

– А у тебя-то как дела? – неожиданно спросил он, закончив разговор и засовывая телефон в пиджак.

– Да так… – уклончиво ответил я, не зная, что именно его интересует. –Работаю. Кота кормлю.

– А на личном? – как-то вяло продолжал он, явно предполагая все мои ответы.

– Встречаюсь с одной девчонкой.

– Да? – оживился он.

– А у тебя как с Раисой?

– Да давно уже! – махнул он рукой. – Телефончик нужен?

– Нет, спасибо.

– Я теперь на профессионалок перешел, – продолжал он, глядя куда-то в потолок. – Хлопот меньше!

Я понимающе кивнул, хотя что я мог понимать в его хлопотах. Я курил, думая… Да ни о чем не думая. Просто курил, а Карась просто допивал водку. Наверное, я плохой друг. Непринужденный разговор у меня не получился. Утешать не умею. Карась сидел хмурый и подавленный. А я не знал, чтобы мне еще ему сказать. Краем глаза заметил, как открылась входная дверь, и сквозь тусклый свет зала, отливающий сизым дымом, к нашему столику направился высокий подтянутый молодой человек в хорошем костюме.

– Здравствуйте, – поздоровался он с подчеркнутой вежливостью. Потом повернулся к Карасю. – Николай Сергеевич…

– Да, да, – заторопился Карась. – Володя, расплатись тут!

Потом, вдруг вспомнив, кивнул мне в сторону молодого человека. – Это Володька, водитель мой. Он нас отвезет.

Я вздохнул с облегчением. Володя учтиво посмотрел на меня. Его глаза абсолютно ничего не выражали. Мы подхватили шатающегося Карася, и пока Володя отошел расплатиться, я вывел друга на улицу. Потом мы с водителем погрузили его на заднее сиденье, где он тут же захрапел. Я сел впереди, и мы поехали. Таким же нейтрально-учтивым голосом, как и его взгляд, Володя поинтересовался, куда меня отвезти. Я назвал адрес и уже через двадцать минут был дома. Карась на заднем сиденье давно спал, и потому сцена прощания была короткой. Володя кивнул, так же учтиво-нейтрально, и уехал. Дома я упал в кровать и уснул мертвым сном.

Утром я позвонил на работу и попросил три дня отгула. Ртутный градусник уже с утра показывал 38. Я сидел в коридоре на скрипучей табуретке, прижав трубку к уху, и выслушивал последние новости. Оказывается, с завтрашнего дня у нас меняется график работы, мы теперь работаем посменно всю неделю. Мне уже и сменщика подобрали, молодого студента по имени Антон. Тяжело ему будет и учиться, и работать, мелькнуло у меня в голове. А впрочем, многие так работают. В общем, оказалось, что у меня и так выходные на ближайшие два дня. Вот закон подлости! Даже поболеть вне графика не получается. Два дня… Мы бы с Ксюхой погуляли. Но мне пришлось оставить свои мечтания и автопилотом добираться до кровати. Все тело покрылось испариной, бил озноб. Казалось, все кости и суставы выворачивает наизнанку. Василий смотрел на меня жалобно, самозабвенно терся о ногу. Уже в кровати лег мне прямо на грудь, раскинув обе лапы. Как я ни пытался поменять расположение тела или согнать его в другое место, терпеливо игнорировал меня, и я сдался. Просто дремал в одурении с градусником под мышкой.

К полудню я решил-таки изучить содержимое пакета с лекарствами, что передал мне Карась. Брызнул пару раз из ингаляторов. Названия других таблеток выглядели пугающе и ни о чем мне не говорили. И я сходил в ближайшую аптеку за аспирином за шесть рублей пятьдесят копеек.

Пробовал почитать, но из прочитанного ничего в голове не оседало. Тогда я просто задремал.

*    *    *

В салуне с утра пахло бренди, жареным луком и терпким, никогда не выветривавшимся запахом мужского пота. С непривычки у того, кто заходил в такие заведения впервые, сразу сдавливало дыхание и слезились глаза. Но непривычные сюда заходили редко. Постояльцы же пинком открывали двери, когда в кармане звенело хорошо, и скромно, со скрипом, когда снова приходилось пить в кредит. Сейчас еще не вечер и народа считай, что нет. Горький пьяница валяется в углу, и трое за столом играют в карты. Но эти здесь еще со вчерашнего дня… Двое «обувают» парня, ясен пень. Но то ли у парня денег много, еще не все вытрясли, то ли сам он играть мастак, только, видно, не заладилось у них вчера… И сегодня тоже, судя по кислым усталым лицам. Я вдыхаю запах вчерашнего перегара и кручу в руке деревянную кружку, полную бренди. Мадам, хозяйка салуна, относится ко мне с почти материнской нежностью, но пора бы ей, конечно, мой кредит закрыть. Я отхлебнул глоток. Ничего! Скоро судьба-злодейка улыбнется и мне, я уверен. Парни с золотых приисков нашептали, что это верное дело. В газетах ее называют «Золотой лихорадкой» … Я тоже почувствовал ее зов. Может, и мне повезет. Ну, а какой глупец откажется быстро разбогатеть? Пасти быков на ранчо всю жизнь за гроши… Если есть такой шанс изменить свою жизнь?!

Со второго этажа потянуло запахом духов и пудры. Значит, уже одеваются. Сегодня нужно ехать. Лошадь стоит на улице, навьюченная и готовая к пути, грызет удила. Ждет меня. И я жду.

Мальчишка-ниггер трет грязной тряпкой потемневшие деревянные столы. Ну, вот и она наконец. Изогнутая тонкая бровь, гордый подбородок и огромные черные глаза на бледном лице, густая копна рыжих, крашеных, непослушных волос. Как ужасно, что она их красит…  Подошла, шурша пышными юбками, глядя на меня удивленно и радостно. Здесь она смотрелась, словно ангел в этом аду. Маленькая испанка, каким ветром тебя сюда занесло? Впрочем, я знаю, каким…

Молодой испанский гранд привез свою юную супругу в Новый Свет. Вдали от строгого общества и большой семьи он самозабвенно кутил, превратившись в заядлого игрока, и быстро разорился. Мне говорили, что он самолично привез ее сюда, чтобы расплатиться с карточными долгами.

Она села рядом.

– Буэнос диос! – радостно улыбнулась она, повернув кукольную головку набок.

– Здравствуй, Малена.

– Как дела, синьор? – игриво начала она нашу игру.

Я вздохнул.

– Я уезжаю, Малена.

– Куда? – прошептала она, хлопая ресницами от неожиданности и пряча вниз глаза.

– Поеду на золотые прииски в Калифорнию. Сейчас все туда едут. Я вернусь, не грусти! – Я погладил ее острый подбородок. Она подняла на меня взгляд. Нет! Это невозможно…

– Я разбогатею и приеду за тобой. Обещаю! Я заберу тебя отсюда.

Она смотрела куда-то в сторону рассеянным взглядом.

– Ты едешь один?

– Да нет… Быстрый Ветер изъявил желание ехать со мной. Наверное, тоже мечтает заработать деньжат, – усмехнулся я.

– А… Это тот индеец, что всюду таскается за тобой? Да. Ему можно верить.

Она встала. И, мне показалось, пошатываясь, пошла прочь от моего стола.

– Малена!

Она не обернулась.

– Я вернусь, вот увидишь!

Она на мгновение остановилась. Я видел, как ссутулились ее плечи. Наконец, она обернулась.

– Ты не вернешься сюда больше никогда. Я знаю…

Зябко кутаясь в цветастый платок и стуча толстыми каблуками, поднялась по лестнице наверх. Она выглядела такой маленькой и такой обреченной, что я разозлился. Ну вот и попрощались… Глупая женщина! Я стукнул кружкой по столу, бросил сигару и вышел, подтягивая кобуру. Индеец сидя дремал на своей пятнистой лошадке. Надо было уехать, не прощаясь, но я не хотел так с ней поступать… Разве я должен был ей что-то обещать? Но я обещал. Жив буду – вернусь. Я представил маленькую, но свою собственную ферму… Полный дом детишек и Малену в передничке, с закатанными рукавами и вымазанную в муке. Даст Бог, вернусь… Я вернусь! Мне казалось, если я тысячу раз повторю эти слова как молитву, они сбудутся.

Я пришпорил лошадь, и мы двинулись в путь.

*    *    *

На следующий день мне как будто полегчало после всех таблеток, что я выпил наугад из пакета. Температура стояла стабильно на 37 с хвостиком. Утром, вскипятив чаю и накормив кота, я улегся обратно в постель с бутербродом и книгой. Вася был счастлив, что я дома, и не думал скрывать этого. Я редко в последнее время бывал с ним так долго. Только вечером менял лоток, кормил и ложился спать. Вася осторожно ходил по мне, глухо урча и бросая исподлобья укоризненные взгляды: «Ну что, догулялся?» Я гладил его густую шерстку и думал о Ксюше. Наверное, она сейчас на работе. Вечером позвоню, узнаю, как дела. Внезапно нахлынувшая депрессия, моя старая знакомая, отпустила так же внезапно. Вот зараза… Это все от усталости. Мы встречаемся с Ксюхой через день, после работы. Гуляем… Потом я, ног не чуя, прибегаю домой. А встаю я рано. Ксюшке легче, у нее ненормированный рабочий день. Иногда она весь день проводит дома за компьютером. Я плохо понимаю тонкости работы с недвижимостью, все эти «сдам-сниму». По ее словам, агентство у них солидное, квартиры они и сдают, и продают, так что, по всей видимости, и зарплата у нее гораздо больше, чем у меня. Завтра все. Тоже пойду на работу. Отдохнул и хватит. Я вытащил градусник, положил на стол и попытался сосредоточиться на чтении. В комнате было прохладно, хотя окна я заклеил. Батареи чуть теплые, а ведь на улице уже пошел снег. Вылечишься тут! Книга упорно отказывалась читаться. Мне вспоминались Ксюшины нежные ручки. Когда она замерзла, прощаясь со мной возле подъезда, я взял ее ладошки в свои и грел. Она оказалась так близко ко мне, что ее бедра и грудь касались меня. Слегка опускала голову, но ничуть не смущалась. А я из-за этого сходил с ума. Боялся спугнуть. Мои губы начинали блуждать по ее шее и лицу, а она как-то странно напрягалась и уже норовила вырваться, хотя я видел, что ей нравится. Дома по компьютеру Ксюха учила английский язык. Иногда в шутку она начинала разговаривать со мной по-английски. Благо, моего институтского образования хватало, чтобы понять, что она говорит, и ответить ей какими-нибудь заковыристыми словечками.

В дверь постучалась соседка. Я, шаркая тапками, поплелся к двери. Вася недовольно спрыгнул на пол. Открыв свою дверь, я обнаружил Марию, которая быстрым взглядом окинув мою комнатенку вкрадчиво спросила, как у меня дела. Я ответил, что болею помаленьку и демонстративно зевнул. Она, развернувшись молча ушла, и я успел обрадовался, что намек был понят. Но не успел я закрыть дверь как она уже неслась по коридору, неся в руках полный чайник, источавший аромат мяты, лимона и чего-то еще пряного и восточного. Я поблагодарил, отлил себе немного и вернул чайник под ее протестующие возгласы. Я закрыл дверь и решил, что больше никому не открою до завтра. Разве только пожарным.

Потом лег и снова стал думать о Ксюхе. Жила она с мамой и младшим братом. Он только заканчивал школу. Мать работала где-то в парикмахерской. Родители ее давно развелись, и отец сейчас жил в другой семье. А у меня отец умер, когда я был совсем маленьким. Я и не помню его. Я посмотрел в окно… Захотелось есть, но совсем не хотелось идти на кухню. Там было слышно звяканье кастрюль и доносился запах чего-то жареного. Наконец-то угомонились дети и перестали сотрясаться стены.

В дверь опять постучали. Я решил, что умру, но не открою. Меня вызывали к телефону в коридоре. Я осторожно выглянул из-за двери, ожидая подвоха. Но нет. По коридору шлепали удаляющиеся шаги соседки, а снятая трубка телефона лежала на тумбочке. Я взял ее и услышал Ксюшин голос.

– Сергей, привет! Ты чего сотовый не берешь? Чем занимаешься?

– Если честно, болею. Телефон не слышал… Может, зарядка села.

– Болен? Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Температура какая?

– Вчера была 38, сегодня 37… Нормально. Завтра уже выздоровлю.

– А чем ты лечишься?

– Друг мне там какие-то таблетки привез на днях. А так, чай пью.

– Какие таблетки?

– Да я не знаю. От простуды.

На другом конце провода было какое-то многозначительное молчание.

– Какой у тебя адрес?

– Что?

– Адрес, говорю, какой? Улица, дом, квартира…

– Ты что, приехать хочешь?

– А ты против?

– Я… Нет. Не против.

Назвал адрес и решил, что встречу ее на улице, но Ксюха категорически отказалась. Неожиданно твердым и не терпящим возражения голосом она приказала мне лечь в кровать, укрыться одеялом и поставить градусник.

– Хорошо, – покорно согласился я.

– Скоро буду! – сказала она и положила трубку.

Я заторопился, влетел в свою конуру, окинул ее взглядом и понял – это катастрофа. Забыл про свое самочувствие и заметался по комнате, собирая раскиданные вещи и запихивая их во все шкафы, потом намочил тряпку, полил цветок. Вася молча, но с видимым интересом наблюдал за хаотичностью моих передвижений. Смахнув всю видимую пыль со всех имеющихся поверхностей, я снова поозирался по сторонам и, вполне удовлетворившись результатом, с чистой совестью лег в кровать. Может, все-таки лучше притушить свет, оставить только настольную лампу…?

От размышлений меня отвлек звонок в дверь. Я вскочил с кровати, заранее одетый, и пулей вылетел в коридор. Правда, пока открывал дверь, почувствовал, что резко закружилась голова, но сразу же решил, что буду стараться казаться как можно здоровее и веселее. Ксюша вошла в прихожую вместе со свежим воздухом, припорошенная снегом, в коротком пальто, джинсах и вязаной шапочке. На ресницах блестели капли, и она улыбалась. Сразу передала мне пакет. В последнее время мне все несут что-то в пакетах, подумал я. Не удержался и заглянул внутрь.

– Там мед, варенье… Мама передала, – пояснила она, разуваясь и снимая пальто. Я повесил его на вешалку. Повернулся, чтобы проводить в свою комнату, и чуть не сшиб соседку, которая оказалась прямо за моей спиной. Она с явным любопытством рассматривала мою гостью и не выказывала ни малейшего желания идти по своим делам. Ксюша, немного смущаясь, поздоровалась, и я быстро втащил ее к себе.

— Это твои соседи? Милые.

– Да. Очень.

– Ой, а это и есть Вася?

Василий сидел посреди комнаты и заведомо равнодушно смотрел в сторону окна. Ксюша подкралась к нему и сгребла его в охапку. Вася ясно дал понять, что категорически против подобных телячьих нежностей, балансируя у нее на руках и чертя кульбиты в воздухе всеми четырьмя лапами, и бросал на меня самые недовольные взгляды, какие только мог.

– Василий, познакомься – это Ксюша, – сказал я, пытаясь успокоить кота.

Ксюша села с ним на кровать и почесала за ушком, нежно поглаживая шерстку. Васино сопротивление было сломлено, и он сдержанно заурчал. Я сел рядом. Кот окончательно расслабился, вытянув лапы в мою сторону.

– Он классный! – подвела итог моя подруга.

Посидев немного молча, она вдруг встрепенулась.

– Ну, давай ложись! Ты же болеешь.

– Я уже нормально себя чувствую.

– А я пока приготовлю чего-нибудь. Ты ужинал? – продолжала она допрос.

– Нет… – не успел соврать я.

– Ну вот и славно. Поедим вместе.

– Ты с работы?

– Да. Сразу поехала к тебе. А почему твой мобильный не отвечает? Я несколько раз звонила.

– Забыл про него… Наверное, разрядился.

– Понятно. Хорошо, что я позвонила тебе на домашний. А то так и лежал бы тут один, больной и голодный! – сказала она. Переложила кота мне на колени и, прихватив пакеты, направилась из комнаты на кухню.

– Я с тобой. Помогу, – рванулся я.

– Нет, – строго произнесла Ксюша. – Ты поставишь градусник, а Вася проследит, чтобы ты лег в кровать. Да, Василий? – И, подмигнув моему коту, скрылась за дверью. Мы с Васей проводили ее взглядом и переглянулись. И я решил, что если уж я сегодня такой больной и несчастный, то буду купаться в лучах заботы. Последовав совету, лег в кровать, прихватив с собой Василия, чтоб было не скучно, хотя тот и выражал недвусмысленное желание тоже отправиться на кухню.

– Здесь полежишь, со мной, – сказал я ему. – А то к красивым девчонкам тебя так и тянет.

Вася недовольно впился когтями в одеяло, но остался. Из кухни доносился голос Ксюши, разговаривающей с соседкой. Я же забыл сказать, что моя тумбочка справа. Но, кажется, она сама уже сориентировалась, судя по звуку чайника.

Я не заметил, как задремал, потому что, когда открыл глаза, Ксюха расставляла тарелки на столе. За окном окончательно стемнело. На деревянной дощечке стояла шипящая сковородка. По комнате распространялся вкусный запах жареной картошки. Кот прохаживался вокруг стола, принюхиваясь.

– Ты проснулся? – обернулась она ко мне, подошла и взяла мой градусник, про который я уже давно забыл.

– Температура почти в норме, – сказала она, улыбнувшись.

Я и сам ощущал себя гораздо лучше. Сон явно пошел на пользу.

– Ну, идем кушать!

После сна все показалось, как в другой реальности. Желтый тусклый свет лампочки под потолком. Ксюша ждет меня, сидя на табуретке в джинсах и майке. На ногах мои стоптанные тапочки. Ее зеленый свитер аккуратно разложен на спинке кровати. Вася расположился на другом стуле. И они сидят оба и смотрят на меня. Ждут меня. А я лежу и боюсь встать. Боюсь разрушить маленький мир теплой комнаты.

И я наконец встаю. И ничего не рушится, не пропадает. И Вася умывает лапой мордочку, и моя подруга смотрит мне в глаза. И я подхожу к ней и обнимаю ее за плечи. Сгоняю Васю с другого стула, но он не обижается и прыгает на колени к Ксюхе. Мы оба смеемся. На столе жареная картошка, салат из свежих овощей и глазунья. Все на скорую руку, но настоящий пир. Она накладывает мне в тарелку всего понемногу. Василий изъявляет желание съесть яйцо. Ксюша ставит ему блюдце с глазуньей, и мы едим втроем. Не помню, когда мне в последний раз было так хорошо. Смотрю на время – десятый час. Ей пора бы домой, но сказать не поворачивается язык. Скорее всего, остаться она не захочет. А я не хочу, чтобы она поздно возвращалась. Василий пошел дремать на подоконник, поближе к батарее, а Ксюша встала и убирает тарелки на кухню. Я слышу, как там плещется вода.

Она вернулась, плотно прикрыв за собой дверь.

– Хочешь, я вызову тебе такси? – предложил я, подсчитывая в уме, что денег у меня должно хватить.

– Ты меня выпроваживаешь?

– А ты хочешь остаться? Просто я думал…

– Я уже позвонила домой и предупредила, что не приеду сегодня.

Она подошла ко мне совсем близко.

–  Сегодня буду тебя лечить…

Я не поверил своим ушам, взял ее за руку.

– Мне уже не хочется выздоравливать, меня придется лечить долго…

– Договорились, – эти слова она произносила уже шепотом.

Она обняла меня за шею. Я целовал ее губы. Стянул футболку. Гладил нежную кожу. Потом дотянулся и выключил свет. Ее глаза блестели в полутьме. Прямо в окно бил фонарь. Когда я спал, меня это раздражало, но сейчас в этом свете ее тело показалось мне сказочным, манящим и словно прозрачным. Мы скинули одежду, продолжая ласкать друг друга. Она была такая мягкая и вместе с тем такая тонкая… Волосы рассыпались по постели. Я сжал ее крепко, чувствуя, что не могу больше сдерживаться… Я пил и пил ее до дна. Как будто это был последний секс в моей жизни. Она глубоко дышала с закрытыми глазами, обхватив меня руками. Потом я уткнулся в ее шею и, вдыхая запах ее волос и духов, остановился. Мы лежали долго, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу. Я продолжал сжимать ее плечи. Так и уснул.

*    *    *

28 октября. Пятница.

А у меня все по-прежнему. Инка приезжала в гости, болтали до утра… Классно провели время. Вспоминали наш детский дом, сплетничали и смеялись. Были, правда, и неприятные новости – кто-то там угодил в тюрьму. Но большинство все же встречались, женились и рожали детей. «Ах, я бы тоже хотела маленького…» – проникновенно сказала Инка. А я растерялась… Пожалуй, я тоже.

Говорили о Сереге. Но тема как-то не пошла. Наверное, я не была в настроении о нем говорить. Думать о нем могу, вернее, он вообще из головы не выходит. А вот говорить о нем… Что сказать, если плакать хочется. Инка меня знает, настаивать не стала.

Вечером гуляла по району – разогнать грустные мысли. Увидела в полуподвальном помещении надпись «Салон тату». Ох, Заноза бы этого точно не одобрила. Но я теперь сама решаю, что можно, а что нельзя. Вот Инке точно понравится. А ему? Пусть это будет моим знаком, моим письмом для него!

На сердце мутная тоска,

Страницы книг со мной молчат.

Смотрю сквозь стены на тебя,

Пустые мысли вверх парят.

Парят себе как легкий пух,

Витают где-то надо мной.

Ведь нет на них тяжелых пут,

Ошибок глупых, шутки злой.

Я в ванне плаваю из снов,

Пар едкий застилает взгляд.

И нету сил понять мне вновь,

Что видеть ты меня не рад.

*    *    *

Утром меня разбудила Ксюша. Она стояла возле кровати надо мной, полностью одетая.

– Закрой за мной дверь, пожалуйста.

Я ухватил ее за руку. В окне только-только светало.

– А ты куда?

– Сереженька, я на работу. Куда же еще? И домой надо забежать.

– А сколько времени?

– Половина седьмого.

Я опустил ноги с кровати. Ксюха села рядом со мной.

– Ты бы поспал еще. Закроешь дверь и ложись.

– Мне же сегодня тоже на работу. У меня только два выходных, и они уже прошли.

Она потрогала мой лоб.

– Температуры вроде бы нет. Но ты оденься потеплее.

Я посадил ее к себе на колени, прижался к мягкой груди. Она провела рукой по моим волосам.

– Придешь сегодня? – пробурчал я в свитер и добавил обиженно:

– Я ведь еще болею.

Она засмеялась и поцеловала меня в лоб. Мы опять целовались, пока Ксюха не заторопилась.

– Мне давно пора бежать. Пока!

– Подожди, вместе выйдем.

Я быстро умылся и оделся. Открыл Васе его консервы, и мы вышли из дома. На улице выпал первый снег. Обнимаясь, мы зашли в метро. Попрощались. Она пошла в одну сторону, я в другую. Поехал на работу. Рановато, конечно, но хоть раз можно и пораньше прийти.

Как и ожидал, пришел раньше всех. Анжелка влетела без пяти минут, метнув на меня пронизывающий взгляд и, быстро скинув пальто, заявила:

– А я себе тату сделала! Показать? – и, не дожидаясь моего ответа, шустро расстегнула две пуговицы на кофточке и оголила плечо. Я даже зажмурился на всякий случай. Сначала подумал, что она пустилась на такую хитрость с целью продемонстрировать мне нижнее белье (так, на всякий случай, чтобы не забыл). Черная ажурная лямочка бюстгальтера — это, конечно, эффектно… Но, приглядевшись, я действительно заметил рисунок. Ярко-розовый тюльпан на неестественно изогнутой ножке.

– Нда. Ничего так… – резюмировал я. – Впечатляет, во всяком случае.

– Ты можешь разглядеть его сегодня поподробнее… – намекнула она, улыбнувшись как-то робко.

– Нет, спасибо. Я и так уже все хорошо разглядел.

Она прикусила ярко-морковного цвета губку. Помаду, что ли, поменяла? Еще хуже, чем прежняя… Даже не знаю, какая больше меня раздражала.

И вдруг она спросила очень серьезно:

– Сергей, у тебя все в порядке?

– Более чем, – сдержанно ответил я, перебирая какие-то бумажки и стараясь показать, что я очень и очень занят.

– Ты какой-то сам не свой в последнее время…

Свой, свой, подумал я, только не твой.

– Ну ладно. Не хочешь говорить, не надо.

Она обиженно отвернулась и села за свой стол. А я углубился в работу. Мой сменщик оставил мне служебную записку со своими замечаниями и пожеланиями. Отправив ее в мусорное ведро, я включил компьютер.

По дороге домой я зашел в мастерскую и сделал дубликат ключей. Немного подумав, заглянул в цветочный магазин. Почему мне раньше не приходила в голову мысль покупать ей цветы? Даже как-то странно.

Я выбрал нежные маленькие розочки. Дома я поставил их в вазу. Замаскировал получше грязное белье в шкафу. В комнате до сих пор витал запах ее цветочных духов. Я решил снова сбегать в магазин и приготовить что-нибудь самому. Прикупив продуктов, не смог ничего придумать и сварил суп. Мне понравился. Вася сморщился, но тоже ел, глядя на меня. Конечно, я ведь туда столько мяса накидал. Ксюша задерживалась, а я впал в меланхолию. Может, она и не собиралась приходить? Но тут в дверь позвонили. Я, обогнав на полкорпуса соседа Ашота, успел открыть первым. Ксюша тоже вошла с пакетами. Я взял сумки, и мы обнялись. На этот раз она прихватила из дома фен, зубную щетку и пару белья, о чем и предупредила меня сразу с порога.

Мы ели мой суп.

– Очень вкусно! – нахваливала она.

Вася смотрел на нее с подозрением, но своего мнения не высказывал.

– А я книжку купила, – сказала Ксюша, – в метро читать.

– Мм… Про любовь? – ухмыльнулся я.

– Да!

– Я вообще-то в любовь не верю, – спохватился я. Что-то я слишком расчувствовался. – На мой взгляд, любви нет… В нашем трехмерном пространстве.

– Не согласна ни с первой частью, ни со второй! – засмеялась Ксюша.

– Ну, с первой понятно… А трехмерное пространство чем тебя не устраивает?

– Ты считаешь, что наш мир трехмерен? А я сомневаюсь!

– А я нет.

– А я думала, ты фантазер.

Она обняла меня за плечи.

– Фантазер. Только в пределах трехмерного мира.

Мы смотрели друг на друга, смеясь.

– Когда-то в советских школах были уроки черчения, – начал я повествование под недоуменный взгляд Васи и снисходительную улыбку Ксюши. – Мы чертили трехмерные проекции какого-нибудь предмета. Это выглядело в виде двух пересеченных линий. Вид в профиль – по горизонтали. Потом вертикальное изображение – вид снизу и сверху. На всех трех изображениях одна и та же деталь или предмет выглядели по-разному. Сам же предмет не менялся, менялся только взгляд на него – ракурс.

Она смотрела на меня задумчиво и мечтательно. И я, вдохновленный, продолжал:

– Ведь даже если на тебя посмотреть, сверху будет видно только макушку, ну, еще плечи. А может, только зонтик. В профиль – совсем другое дело. А вид снизу?

Вася смотрел на меня с укором, а Ксюша покачала головой.

– О чем это вы подумали? Очертания твоих туфелек.

– А ты на меня как смотришь? – вдруг спросила она игриво, но все равно как-то серьезно. – По вертикали или по горизонтали?

Я задумался.

– Я рассматриваю тебя со всех сторон… – прошептал я ей в самое ушко. Она засмеялась от щекотки.

– Хотя я заметил, что, когда смотришь по горизонтали – видишь много, но больше внешнее. Можно упустить главное. По вертикали – видишь без внешних деталей, но всегда знаешь, что внутри – суть.

– Я ошибалась, ты все-таки большой фантазер! И философ…

– Что ж… – вздохнул я. – Диагноз поставлен, ты меня раскусила.

– Мне нравятся философы! – она положила мне голову на плечо. – И фантазеры тоже… К тому же, если подумать, никто до конца не знает, куда простираются наши горизонты разума, хоть по вертикали, хоть по горизонтали…

– Классно сказано. Горизонты разума!

– Ну, не смейся…

Я задумался. Мы продолжили есть остывший суп. Ксюша резко встала, дернула меня за руку, так что моя ложка полетела обратно в тарелку.

Уж не знаю, что в это время делал Вася, но нам стыдно не было.

*    *    *

Через две недели Ксюша сказала, что ее мама хочет познакомиться со мной. Я был не против. Она мне много рассказывала про свою семью, но в гостях я у нее никогда не был. Понятно. Мама хочет знать, с кем живет ее дочь. Мы договорились пойти в среду вечером. У меня выходной, Ксюха пораньше пришла с работы. Я надел свой единственный приличный пиджак, сходил в парикмахерскую. Купил маме цветы, Ксюша выбрала торт. И мы отправились. Я слегка волновался.

– Ты ей понравишься! – успокаивала она меня. – У меня мама, знаешь, какая? Во! Мировая. Совершенно не зануда. Вот увидишь.

Увидел. Нам открыла дверь полноватая, приятная, улыбающаяся женщина.

– Татьяна Николаевна, – представилась она, и мне сразу полегчало. Многие женщины в возрасте любят представляться Танечками, Леночками, Катюшами. «Меня так все называют», уверяют они. Может, это мой комплекс, но называть пожилую малознакомую даму Танечкой, особенно если ты лет на двадцать моложе, лично я совершенно не могу.

В квартире было чисто и уютно. Так уютно, как бывает в крепких, дружных семьях. Нам навстречу из своей комнаты вышел парнишка в футболке с «Арией» и плеером в ушах. Он снял один наушник, поздоровался со мной за руку и прошествовал дальше.

– Ты куда? – строго спросила его мать.

– Мам, я скоро приду. Надо Лешке диск отнести. Я обещал.

– Ладно, только возвращайся не поздно. Ты видишь, у нас гости.

– Окей.

На кухне уже свистел чайник, но меня провели в большую комнату и усадили за накрытый стол. «Господи, это же настоящие смотрины!»  пронеслось в голове. Но паники не почувствовал. В общем, вся атмосфера мне нравилась. На столе были закуски, салаты, рюмочки и чайные приборы.

– Чай мы после попьем, – распорядилась Татьяна Николаевна, проследив за моим взглядом. – Сначала кушайте. Ксюшенька, выключи, пожалуйста, чайник и принеси салфетки с кухни!

Ксюша убежала, а мы остались с Татьяной Николаевной наедине.

– Ну что ж, Сергей, я очень рада с вами познакомиться! Вы, кстати, вино будете? Или что-нибудь покрепче?

– ….

– А вообще вы что предпочитаете?

– Пиво… – брякнул я, запоздало подумав, что надо было отречься и от него.

– Ну, к сожалению, пиво в нашей семье не пьют, а вот хорошее вино могу предложить, – сказала она, разливая по фужерам что-то в красивой бутылке. Я выдохнул. Подвоха, кажется, не было. Вернулась Ксюша и присоединилась к нам.

– За знакомство! – объявила ее мама.

Мы, быстро обменявшись взглядами, только пригубили.

– А что же вы не едите? Ксюшенька, поухаживай за Сережей!

Ксюха, весело смеясь, накладывала мне салат. По-моему, ей все было по кайфу. Она непринужденно общалась с матерью – прямо как подружка-приятельница. И даже ложкой салата задела мой нос, чтобы растормошить и меня. Ее мама – впрочем, вполне тактично – разведывала, чем я занимаюсь и где работаю. Гладко выяснив мое материальное и жилищное положение, мы перешли к чаю. В разгар чаепития вернулся типичный представитель молодого поколения. Из рассказов Ксюхи я знал, что ее брата зовут Павел. Павел еще раз поздоровался и прошел за стол, сняв наушники. Мать быстро положила ему салатиков, несмотря на вялое сопротивление, поправила челку. На лице у того застыло выражение снисходительной стыдливости: «Эх, мама, мама…» Но в глазах не читалось раздражение, и это мне понравилось. Хороший сын, в общем-то. А Татьяна Николаевна тем временем снова переключилась на нас.

– Ксюшенька, а телевизор ты забираешь? У вас есть телевизор?

– Да! – твердо сказал я, стараясь не терять почву под ногами. Телевизор у меня был, хоть и старенький.

– Ну и что же, он у нас цветной, хороший… Ксюша! Возьмешь бра из спальни и одеяло теплое пуховое. А как у вас с отоплением? Может, обогреватель возьмешь?

Ксюша сидела рядышком, пока я молча ел салат, держа меня под руку, спокойно улыбаясь и кивая матери.

Потом мы прощались в коридоре. Татьяна Николаевна завернула нам с собою пирожки и остатки торта в салфетку и пакет. Я заверил ее, что все было вкусно, стараясь изо всех сил выглядеть счастливым, пожал руку Павлу, и мы ушли. Это была самая уютная квартирка, в которой я когда-либо был. Со шторками и ковриками. В таком доме с удовольствием надеваешь чужие тапочки. Но еще никогда мне так остро не хотелось домой, в мою родную шестнадцатиметровку – грязноватую и темноватую, со странными соседями и толстым котом, который волочет на своем хвосте кучу пыли, когда идет из комнаты в коридор. Я прижал к себе Ксюшу. Пытаясь обогнать ветер со снегом, дующим в спину, мы поспешили домой.

*    *    *

Зажав в зубах длинную соломинку, я сидел, вытянув ноги вдоль каменной лестницы. Она вела к центральной башне нашего замка, с двери которой отец только недавно снял огромный ржавый замок. Старая лестница была покрыта соломой и мхом. Это было мое любимое место. Я ждал с нетерпением, а Жак все никак не появлялся. От скуки я подсчитал всех крестьян, идущих на работу в поле. Видя меня, они низко кланялись, снимали свои грязные колпаки.

Позади открылась дубовая дверь, звякнула ручка-кольцо. Тяжело ступая, вышел отец. После смерти матери он сильно сдал, ссутулился и близоруко щурил правый глаз… Но все же это был достаточно крепкий мужчина. Проходя мимо, похлопал меня по плечу. Я знал, что это его самое теплое проявление чувств.

– Отец, вы уже прочитали письмо от крестного?  Сэр Томас и я едем на службу к барону де Ланкур.

– Да, знаю…  Томас давно лелеял эти планы. Надеюсь, ты принесешь славу нашему гербу и нашему дому. И немного денег, – добавил он со вздохом, – нам бы не помешало.

С некоторых пор я понял одну истину: знатность и богатство не всегда сопутствуют друг другу. И я это почувствовал острее в связи с некоторыми последними обстоятельствами. Я и сам пополнил ряды небогатых (а среди нас были и совсем нищие, странствующие) рыцарей. И теперь перед нами встала проблема пополнения карманов. Последние средства наша семья потратила на мою амуницию и экипировку. Эх… А ведь леди Амалия привыкла жить в роскоши. Но мои грустные мысли прервал отец:

– А где этот прохиндей Жак?

– Я его отправил с поручением, отец. Но он еще вчера вечером должен был вернуться…

– Ох, слишком ты его избаловал! Работой не загружен. На кухне жалуются, что от него спасу нет. Их ведь, слуг-то, воспитывать надо, плеткой. Можно не сильно, но для порядка надо.

Я вздохнул.

– Что он там натворил опять?

– Синтилину ущипнул, с хозяйского стола хлеб таскает. На конюшне его с неделю не видели… – начал перечислять отец.

– Так наголодался он, – попытался вступиться я. – Ничего, это пройдет. А то, что в конюшне не работает, так это он по моим делам бегает… А Синтилина эта, небось, еще и рада сама. Кто ее еще потискает, страхолюдину такую!

Отец громко и раскатисто рассмеялся. Потом вдруг добавил, вспомнив что-то:

– Ты уж себя там побереги. Трусом не будь, но помни о старом отце! И что ты один у меня остался…

Я почувствовал лишнюю влагу в глазах – этого еще не хватало. Но отец сам отвернулся, разглядывая покосившиеся ворота. Тут я оглянулся на звук и увидел бегущую по широкой пыльной дороге фигуру, пригляделся: фигура шлепала босыми ногами, слегка подпрыгивая на бегу. Ну да, конечно! Так бегает только Жак.

-–Жак! – выдохнул я, когда он, наконец, доковылял до меня. – Наконец-то!

Отец ухмыльнулся и пошел проверить винный погреб, что, впрочем, и так делал каждый вечер. Запыхавшийся слуга повалился на каменную ступень и, глотая ртом воздух, пытался восстановить дыхание.

– Ты должен был вернуться еще вчера… Где тебя носило?

– Не… не гневайтесь, господин! – Жак откашлялся. – Я сделал все, как вы приказывали. И даже более… – И, наконец отдышавшись, продолжал тоном замученного святого. – Я даже любезничал с ее служанкой, все ради вас! – Но, увидев насмешку на моем лице, решил пояснить. – Она толстая и некрасивая… Я даже ее поцеловал, – признался слуга, опустив голову, делая вид, что сожалеет о самом постыдном поступке в своей жизни. Хотя глазки его хитро поблескивали.

– Думается, она была все-таки не хуже, чем Синтилина, а?

Жак встрепенулся и покраснел.

– Ладно, давай рассказывай о главном!

– Вот! – Жак торопливо полез за пазуху и осторожно, почти со священным трепетом, вынул свиток желтоватой бумаги, перевязанный тонкой дамской лентой. Теперь пришла моя очередь краснеть. Я выхватил из его рук письмо и зашагал в сад, чтобы прочитать без посторонних. Жак вздохнул. Снова засунул руку за пазуху и достал оттуда же завернутый в тряпицу кусок сыра, решая подкрепиться, пока его хозяин придет в себя. «На кухню лучше зайду вечером, – размышлял мой гонец, – задобрю Синтилину».

В саду, больше похожем на заросший парк, я сел на землю под тополем и развернул письмо, аккуратно сняв алую ленточку. Пытаясь унять дрожь в руках, я прижал ее к груди и начал читать.

«О, храбрый рыцарь Джонатан! Я долгое время не знала, как ответить на Ваши послания, хотя они были очень любезны и ничем не оскорбляли мой слух. Я и впредь не намеревалась отвечать Вам, дабы не дать повода злым языкам. Впрочем, я уверена, что и Вы ни в коем случае не желаете пересудов, и более того, я убеждена, что сделаете все и даже более, чтобы избежать худой молвы.

Не смею Вас томить – я благосклонна к Вам. Я заметила Вас на турнире. Ваша доблесть и отвага заставляли замирать сердца всех присутствующих. И мое сердце отнюдь не осталось равнодушным.

Но, Сэр Джонатан, не пишите мне более! Моя семья очень строгих правил. И я воспитывалась в монастыре под сенью благодати и святости Христовых Невест. Отец мой суровый человек, и его доверие нужно заслужить. Ежели Ваши чувства так сильны, как вы говорите в ваших письмах, то ничуть не сомневаюсь, что у Вас это получится. И в знак моей симпатии посылаю Вам эту ленту с моего платья. Надеюсь, сей амулет принесет Вам удачу. Рассчитываю на Ваше благоразумие. Прощайте! А может, до встречи».

Ниже было приписано:

«P.S. Надеюсь, у Вас более высокие моральные устои, нежели у вашего слуги. Если моя Мари окажется беременна, я потребую его у Вас!»

На этом письмо заканчивалось.

– Мерзавец! – вскричал я, не в силах сдержать ярости. – Я его убью!

С этими словами я вбежал во двор, где в это время крестьяне носили мешки с зерном, чтобы везти их на мельницу. Видя хозяина в таком гневе, они остановились в нерешительности. Сжимая кулаки, я метался по внутреннему двору замка.

– Где? Где этот Жак, вонючий пес?

Но он уже растворился в хранилищах кухонных запасов.

*    *    *

Начинались новогодние праздники. И только теперь я почувствовал, что это касается и меня тоже. Ксюша навела какой-то особенный порядок, надраивала полы, чистила посуду, гоняла меня на улицу с неизвестно откуда появляющимися пакетами мусора. На Новый год выпадает как раз моя смена. Хорошо хоть работаем до шести. Выпьем по бокалу шампанского с сотрудниками и убежим по домам. А я уже и забыл, что такое Новый год. Ксюха напомнила… Принесла вчера красивую коробку из магазина с елочными игрушками и заявила, что мы немедленно отправляемся покупать елку. Вася расхаживал по комнате, трогал лапой игрушки в раскрытой коробке, нюхал мишуру. По-видимому, ему все это нравилось, вид был довольный. Он жмурил глаза на Ксюху, как будто подмигивая. Она сказала, что на праздничный стол мама хочет приготовить нам запеченную курицу с яблоками.

– Она принесет ее сюда сама? – спросил я как можно нейтральнее.

– Нет, я сама за ней схожу, – она обняла меня и поцеловала в шею.

Я не смог сдержать вздоха облегчения, но, кажется, Ксюша не обиделась.

– Ты какой-то не такой в последние дни… Ты знаешь?

– Да?

– Проблемы? Может, на работе?

– Нет.

Хотя она права. У меня была одна проблема… Большая проблема. Что ей подарить?! Я забыл, когда делал в последний раз подарки. Не просто мелкие презенты типа коробки конфет или цветы, а действительно подарки. Тем более на Новый год. Духи? Вдруг не понравятся… В голове крутятся миксеры, утюги, сковородки. Вчера в магазине я видел целую очередь из мужчин, покупающих кухонную технику и посуду. И в отделе нижнего белья было столпотворение. Все что-то покупали, смотрели, чесали затылки с задумчивым видом. А я стоял в стороне и наблюдал, так ничего и не решив.

– Ты знаешь… А тебе звонили, – сказала Ксюша, кружа по комнате с табуреткой и выбирая место для елки, чтобы было не тесно, и мы не натыкались на нее каждую минуту.

– Кто?

– А вот этого я не знаю, – на этот раз я уловил странность в ее голосе. Обида какая-то…

– Нет, серьезно?

Она обернулась ко мне. Поставила табуретку. Сложила руки на груди.

– Конечно, серьезно! И не в первый раз, кстати. Тебе звонили и на прошлой неделе, и месяц назад.

Я услышал в голосе слезы и поспешил взять ее за руку, чтобы контролировать ситуацию и не допустить надвигающейся истерики.

– Подожди.  Объясни мне толком, кто звонил? Что говорил?

Ксюха прижалась ко мне и пробубнила забитым от слез носом:

– Ничего не говорят… Трубку бросают, когда я беру.

– Может, номером ошиблись? Это же городской телефон…

– Ага! Постоянно? Один раз тебя спросил женский голос. Я сказала, что ты вышел… Потом она снова звонила, но уже молчит и трубку бросает… Кто это?

Ксюха смотрела мне в глаза требовательно, как имеющая право знать. Ее глаза блестели, но она пока не плакала. А я не знал, что ответить. Я действительно растерялся. Черт! Какая зараза мне звонит? Под напористым молчанием я пытался вспомнить всех, кому когда-либо давал номер телефона, спал или имел деловые отношения. Честно сказать, никто конкретно на ум не приходил. Это мог быть кто угодно… Подружка двухлетней давности, бывшая одноклассница…

– А может, это моя бывшая жена? – выдвинул я предположение, совершенно нелепое, потому что моя бывшая уже три года как повторно вышла замуж и вряд ли стала бы мне названивать… Но говорить это я не стал, так как Ксюша заметно успокоилась. По-видимому, эта версия показалась ей вполне правдоподобной.

– И что же она никак не успокоится? – спросила она уже бодрым тоном, ставя табуретку, наконец, в угол.

– …

– Ну, да ладно, – потирая ладони, продолжала она. – В следующий раз я ей все выскажу! –  и, чмокнув меня в щеку, убежала на кухню.

Мы с Васей поплелись следом. Вася – в надежде выпросить чего-нибудь вкусненького (в последнее время мы посадили его на диету), а я в задумчивости, не сменить ли номер телефона. Мимо прошмыгнула круглолицая Нарбет, застенчиво улыбаясь. На кухоньке возле одной плиты в большой кастрюле Мария варила что-то булькающее и пахнущее мясом и специями, косясь на Ксюху, которая за соседним столиком резала салатик. Улыбнувшись мне приветливой широкой улыбкой, она поинтересовалась, не хотим ли мы попробовать «бешбармак». Мы с Ксюшей почти одновременно сказали «нет, спасибо», после чего Мария поджала губы и негромко, как бы для себя, прокомментировала «сосисками мужчину не накормишь…» И неодобрительно хмыкнула, посмотрев в сторону моей подруги. Но та, не обращая никакого внимания, весело подмигнув мне, залила нарезанные помидоры и огурцы растительным маслом, ловко выложила горячую картошечку, посыпала ее укропом и, всучив тарелки мне и подхватив одной рукой кота, вытолкнула нас из кухни.

*   *   *

29 декабря. Вторник.

Инка живет со мной уже неделю. С того дня, как забрала меня из больницы, не отходит от меня ни на шаг. Ее жених злится, но привозит сумки с продуктами. Я даже не знаю, благодарить ее за все это или наоборот… Внутри пустота и безысходность. Нет никаких мыслей или желаний. Кажется, она подсыпает мне в еду какие-то таблетки. Я много сплю.

Так уже было со мной, давно. Когда меня вернули назад в детский дом мои приемные родители, я молчала почти месяц. Врач говорила, что это стресс, но я-то знала – это не то, что я чувствую. Просто была очень зла на себя. Если бы я не устроила тогда этот крик…  Помню глаза мамы – как она на меня смотрела. Как же я их разочаровала! Все испортила. Мне достался необыкновенный папа. Он любил меня больше всех. Как я могла с ним так поступить? Он всего лишь хотел меня приласкать.  Помню его запах и совсем не помню его лица. Но оно наверняка было таким же красивым, как у мамы. Другого с ней рядом просто быть не могло. Мне стало больно, и я закричала. Мама проснулась в другой комнате. Она стоит в проеме двери и смотрит на меня очень-очень злыми глазами. Она что-то кричит … Я зажимаю уши. А потом меня привезли обратно. И поделом. Я долго молчала и думала. Мне было почти десять лет, и я была достаточно взрослая, чтобы понять, что сделала что-то плохое. Они бы меня полюбили, знаю, но я сама все испортила.

Сейчас Инка сидит и плачет. А я ее утешаю. И чего она ревет… Нашла обрывок тетрадного листочка, который я прятала под подушкой. Читает, злится.

– Забудь его, слышишь! Не любит он тебя и не полюбит никогда! – Она рвет бумагу в клочья. – Ты встретишь другого! Лучше него!

Я улыбаюсь. Как она не понимает…

– Лучше его нет.

Мне скоро нужно сделать шаг,

Чтоб оборвалась злая нить.

Я перепрыгну тот овраг,

Сорвусь – тогда уже не жить…

Тот странный, жесткий человек,

Что смотрит в сторону всегда,

Пробрался в сердце, чтоб навек

Опутать тонкой коркой льда.

Он одинок, спокоен, тверд,

Не любит быстрых перемен…

В его коллекции любовь

Уставшей птичкой взята в плен.

*    *    *

Раньше я никогда не возмущался, когда меня оставляли работать в канун Нового года, но сегодня я весь день как на иголках. Тридцать первое… Ксюха весь день дома готовит что-то. Я и моя новая коллега, сменщица Валентина, сидим перебираем бумажки, подводим итоги. В общем-то, просто выжидаем время до шести. Валентина, взрослая женщина средних лет, принесла шампанское и с серьезным видом достала закуску.

– Все. Давай отмечать! Начальства уже не будет. Если кто придет, обслужим… В городе, наверное, уже все пьяные, кроме нас.

Я вытащил припасенное вино.

– Студент-то наш сказал, забегу, отмечу с вами… А Анжелка, кстати, где?

– А ты что, не знаешь?..

Валентина всплеснула руками. Потом взяла бутылку и разлила по бокалам.

– Вот, только из больницы выписали. Я вместо нее вышла не в свою смену. А ты и не спросил, я думала, все знаешь.

– А что случилось?

– Дурочка! – выругалась она, видно, что от души. – Недели две тому назад на скорой увезли, подруга ее вовремя обнаружила. Таблеток снотворных наглоталась, ненормальная девка! Не знаю точно, что она там выпила… В общем, откачали. В первой городской…

Потом добавила чуть тише:

– Я ведь ходила к ней, к дуре к этой… И ребята наши скидывались… Ну, фрукты там, йогурты…

– Почему же вы мне ничего не сказали?

– Думали, ты знаешь! Тут слухи ходили… Да ты не думай, тебя никто не обвиняет. Все ведь знают Анжелку. Бестолковая девка, что и говорить… А ты парень серьезный, с головой. Понятно. Зачем тебе такая? И знаем, что невеста у тебя… Так? – весело подмигнула Валентина. – Вот и она поняла, наверное…

– Да с чего вы взяли, что она из-за меня это сделала?!

Бред какой! Я с ней уже сто лет не встречаюсь. Валентина вылила остатки шампанского по бокалам, чокнулась со мной, вздохнула. Я сидел на краю стола, не чувствуя, что я выпил, и не понимая, что происходит.

– Да ты пей, пей… – придвинула она фужер ко мне. – Я же сказала, была я у нее, понимаешь? Поэтому и говорю. И говорю только тебе… – подчеркнула она почти шепотом. – Слухи слухами, а чужие тайны я хранить умею, – и выпила залпом.

Я пить не мог.

– Это она вам так сказала?

– Да. Ну что, твое распечатываем?

– Ага… Зачем она это сделала? Глупенькая…

– А… – махнула пухлой рукой Валя. – Молодость. Ладно хоть жива осталась. После Нового года выйдет на работу, никуда не денется. Все уляжется, все забудется… Ну! – она подняла фужер с красным вином. Я поднял тоже. – С Новым годом! С Новым счастьем!

Мы выпили.

Через полчаса мы приговорили игристое, закрыли магазин, попрощались и побежали в разные стороны. Я знал точно, куда я тороплюсь. За подарком. Морозец крепчал. Я натянул шапку на самые уши. Да, погодка самая новогодняя… Анжелка, дура!.. Да что это я…? Праздник же. Хороший шарф мне Ксюха подарила, совсем не продувает. Вручила раньше, все переживала, что я простыну.

Я влетел в подъезд уже около восьми часов, с цветами. По дороге накупил еще мандаринов, хотя они у нас были… Поддался общему ажиотажу, встал в очередь и купил еще два кило. Ксюха, уже накрашенная, но еще в шортах и футболке, поцеловала меня в прихожей, схватила сумки и убежала куда-то. Когда я разделся и вошел, Вася сидел на стуле и смотрел телевизор. Повернул ко мне голову, убедился, что это я, и продолжил смотреть дальше. В телевизоре порхали птицы… Цветы уже стояли в вазочке. Ксюша была на кухне. Как быстро все-таки женщины привыкают к цветам. Сначала они вызывают у них восторг благодарности, а дальше спокойное удовлетворение, что так и должно быть.

Она была в голубом длинном платье, зажгла свечи. Я сжимал в кармане свой подарок. Включил музыку. Когда она зазвучала, Ксюха засмеялась, взяла пальчиками подол своего платья и закружилась по комнате. Она как ребенок иногда. Я подхватил ее, гладя по волосам, целовал ее щеки, губы, лицо.

Она взяла мой подарок, открыла коробочку и очень серьезно посмотрела. Я не мог ничего сказать, хотя хотелось очень многое. Тогда я молча вынул кольцо и надел ей на безымянный пальчик. Она смотрела то на свою руку, то на меня с удивленной улыбкой. Потом обняла меня за шею, очень крепко обняла.

*    *    *

– О чем ты мечтаешь?

– Я?!

– Да. Чего ты хочешь добиться в этой жизни? Чего хочешь?

– Уже ничего, – ответил я, обнимая ее за плечи.

Мы сидели перед телевизором и смотрели после новогодние передачи. Третье января – самый тоскливый день. Завтра на работу. Мне, во всяком случае. Ксюхе после десятого. Однако и самый спокойный и замечательный день. Вся новогодняя суета прошла, продуктов в холодильнике на неделю вперед. Телефон и поздравляющие больше не беспокоят. И мы сидим на диване, обнявшись и укутавшись в теплый плед вдвоем (вернее, втроем), смеемся над шутками, обсуждаем актеров и певцов…

– Нет, ну все-таки. Неужели тебе больше ничего не хочется?

– Ну, почему же… Хочется. Ребенка, например.

– Я не о том, – на погладила меня по волосам. – Ты же умный парень, способный. Хочешь, я устрою тебя к нам на работу?

– Продавать квартиры?

– Да. А что? Ты сейчас торгуешь телефонами, это на самом деле почти ничем не отличается. Ну, есть, конечно, своя специфика… Я тебя всему научу. У тебя есть деловая хватка! Я вижу.

– Нет у меня никакой хватки. Я уже пробовал, – ответил я, гладя ее по руке.

– Ради меня – попробуй еще раз! В конце концов, ты всегда сможешь вернуться в свой салон связи.

– Я подумаю… – сказал я, глядя в телевизор. Мне так не хотелось ее расстраивать. Наверное, моя зарплата кажется ей не очень большой. И она действительно небольшая. Хотя нам пока хватает… А вдруг получится? Ей хочется гордиться мной. Сказать маме, что ее будущий муж хорошо зарабатывает. Опять же, уважение у будущей тещи…

Я уволился через неделю.

А еще через два дня я сидел в модном офисе в районе Красносельской и внимательно выслушивал первые инструкции. Высокий паренек в темно-синем костюме и в галстуке в полосочку, по имени Кирилл, подробно и обстоятельно вводил меня в курс дела. Несколько раз упомянув имя Ксюши, он дал понять, как тепло они к ней относятся, с какой любовью и уважением… Соответственно, с радостью готовы пойти ей навстречу и научить меня (остолопа такого), как нужно работать и зарабатывать. Я все понимал и кивал с видом: «Я весь внимание! Я буду стараться и рыть носом асфальт!»

Наконец Кирилл перестал ходить по кабинету, сел, закинув ногу на ногу, и удовлетворенно закурил.

– Ну что ж, Сергей, – произнес он высоким, даже немного визгливым голосом, который заставил меня в первые минуты засомневаться в его ориентации. – Я рад, что вы в нашей команде! – И он выпустил в потолок струю дыма. Я тоже поднял голову и увидел пожарный датчик, заклеенный скотчем.

– Я объяснил вам все. Первое время будете работать в отделе «Сдам-сниму», для практики. Научитесь, я надеюсь, быстро. Поднаберетесь опыта, а там уж… Посмотрим. Если возникнут вопросы, вообще любые рабочие моменты – спрашивайте у меня. Подходите, не стесняйтесь. Окей?!

– Окей, – ответил я, вдыхая его дым и думая о том, как хорошо было бы покурить самому. Стеллажи во всю стену с какими-то толстыми папками и документами привели меня в легкое замешательство. А сам Кирилл явно замахивался на респектабельность, на меня смотрел снисходительно, но по-доброму. В общем, мне выделили стол на двоих с еще одним парнем. Он протянул мне руку.

– Сим.

– А я Сергей. Сим? Это как?

Парнишка смутился.

– Самуэль, в общем-то…

– А, клево!

– Да уж! Родители постарались.

Он был моложе меня, курчавый шатен с карими глазами.

– Это твоя полка, это моя, – продолжал он. – Компьютер вон на том столе стоит, общий на весь наш отдел.

– Ага…

– Мы еще пока раскручиваемся, – почему-то решил объяснить он. – На рынке недвижимости только год… Уже год.

– А сколько ты здесь работаешь?

– Я? – он вдруг как-то съежился. – Полгода.

Суетливо переложил и сдвинул свои бумажки на свою сторону.

– Здорово! – решил подбодрить его я. – Хорошо здесь зарабатываешь?

– Нормально, – пробурчал он, глядя искоса.  И тут же кого-то увидел, вскочил и убежал.

Да… Кажется, здесь не принято задавать такие вопросы. Ну, кто же знал?

*    *    *

Теперь я первую половину дня проводил на телефоне в офисе. Принимал звонки от тех, кто хочет снять квартиру, и искал в компьютере подходящие варианты. После созванивался с хозяевами квартир, мы договаривались о встрече. И вторую половину дня я ездил показывать хоромы потенциальным клиентам. Неожиданно для себя, на третий день работы заключил первую сделку. Квартиросъемщиков сразу устроила цена, а хозяйку устроили они. Сим обрадовался за меня, но сказал, что такое бывает нечасто. «В основном, – объяснил он, – приходится уламывать и хозяев, и съемщиков. Тут нужно иметь подвешенный язык и море личного обаяния». Я решил, что все это, конечно, учту.

Вечером Ксюша ужасно обрадовалась моим успехам. Несмотря на то, что сделка была недорогая, я сразу заработал столько, сколько смог бы получить на прежней работе за полмесяца. И это за три дня! Ксюша заявила прямо, что она во мне и не сомневалась, и даже отправила в магазин за тортом и бутылкой вина.

— Это нужно отметить обязательно! – сказала она. – Такая примета. Чтобы и дальше все получалось.

В магазине я купил Саперави, с тоской посмотрел на пиво (Ксюша не разрешает мне его пить, говорит, что очень вредно для почек) и отправился домой.

Пока Ксюха разрезала торт, мы с Васей пытались открыть бутылку. Вернее, я пытался, а Вася критически оценивал мои потуги. Наконец пробка поддалась, но штопор я все-таки сломал. Вася его тут же подхватил и погнал по комнате. Я подумал, что надо бы ему купить новый мячик вместо разгрызенного, который мы давно выбросили.

Ксюша тем временем села ко мне на колени, медленно расстегнула рубашку, потом ремень брюк. Вася громыхал штопором под диваном. Ее волосы касались моего лица, щекотали мою грудь. Я чувствовал их все ниже и ниже, пока не ощутил прикосновение ее губ. Я откинулся на диван, она стянула с меня брюки. Где-то внизу замяукал Василий. Я инстинктивно сжимал ее голову руками. Она тяжело дышала, и плечи ее были горячие. Потом Василий затих, а я застонал. Ксюша откинулась на диван, и мы лежали молча, слушая дыхание друг друга. Из-под дивана вылез Василий, на ушах и усах его висели клочья паутины. Не глядя на нас, он прошествовал к столу, запрыгнул на табурет и стал облизываться.

– Надо швабру купить, – необычным хрипловатым голосом сказала Ксюша. – Под диваном трудно мыть тряпкой, не достаю.

– Ага. Ладно.

*    *    *

Теперь я хожу на работу не к девяти, а к семи часам утра. Сижу на телефоне, стою в очереди к компьютеру. Слова Сима оправдались на все сто процентов – настал период уламывания. Клиентов не устраивало то одно, то другое. Впрочем, цена не устраивала почти никого. Агентство брало стопроцентную оплату, и сумма выходила довольно кругленькая, если учесть, что многие хозяева квартир еще и требовали залога. Но, в конце концов, к посредникам и обращались те, кто не мог найти жилье другими способами. Собственникам квартир тоже было выгодно сдавать через агентство – это и быстрее, и официальный договор, и какие-никакие гарантии. В общем, работа двигалась помаленьку. Вечерами я пропадал в разных районах Москвы, разыскивая по бумажке адреса, на пару с замерзшими, но полными надежд желающими обрести свой временный дом.

Вечерами дома меня отпаивали горячим чаем, а Василий грел ноги. Он вообще в последнее время стал более ласковым со мной, наверное, скучает – видит меня редко. Я уже лежал в кровати, а Ксюша была в ванной, когда ко мне на кровать, подвинув в сторону недовольного Василия, присел Быстрый Ветер. Он повернул ко мне свое обветренное лицо, но смотрел не на меня, а куда-то в сторону. По моей комнате распространился запах костра. Я растерялся…

– Зачем ты здесь? – не выдержал я паузу. Не смог сдержаться, с опаской посмотрел на дверь и прислушался к шуму воды из ванной.

– Быстрый Ветер давно не видел друга. «Джек не приходит больше к нему…» —произнес индеец.

– Быстрый Ветер, ты выбрал не очень удачное время для того, чтобы прийти в гости. Прости, друг…

– Твоя женщина должна вернуться, я знаю.

Его лицо было похоже на старое сухое дерево. Мне захотелось закрыть глаза, я знал – когда открою, его уже не будет.

– Но это не та женщина, Джек! Ты ошибся.

Я открыл глаза. Его перья все равно отбрасывали тень на стене.

– Это не радует старого друга. – Он гордо вскинул подбородок. – Будь осторожен! Не позволяй этой женщине змеей забраться в глубину твоего сердца. Она чужая. А прижмешь к себе – и иллюзия твоя рассыплется, как глиняный кувшин, уродливыми осколками.

– Мне не нравятся твои слова, Быстрый Ветер! Не огорчай мое сердце в тот момент, когда я так счастлив, ведь я уже почти забыл, что это такое…

– Прости индейца, Джек! Пусть Маниту продлит весну, пришедшую к тебе. Но я каждый день слышу плач твоей Малены… Индеец всего лишь хотел снова увидеться с другом.

Он вздохнул.

Я хотел взять его за руку, но рядом со мной уже никого не было.

Скрипнула дверь, и вошла Ксюша, завернутая в банный халатик с полотенцем на голове.

– А ты что без света? Уже спишь?

– Нет. Тебя жду.

*    *    *

Прошел почти месяц с того дня, как я начал свою удачную карьеру. Я пришел, как обычно, в офис и сел за телефон, когда ко мне подбежал Сим с каким-то испуганным видом и шепотом сообщил, что меня срочно вызывает мой начальник Кирилл.

– Что случилось? – спросил я, стараясь не прерывать беседы со старушкой, сдающей комнату. – Да, да! Сегодня мы подъедем. Да, с клиентом. Нет, русские. Семья…

– Срочно! – зашипел Сим.

– Иду, иду. До свидания. Хорошо. Только вы не забудьте! В поликлинику собираетесь?!…

– Сергей! – услышал я голос Кирилла. Он стоял в дверях своего кабинета.

– Прошу вас, соизвольте зайти ко мне, – сказал он звенящим высоким голосом.

Я спешно положил трубку и направился к нему. Что такое могло стрястись? В кабинете Кирилла пахло лавандой – то ли туалетная вода, то ли освежитель воздуха такой. Начальник сел, по своей привычке закинув ногу на ногу, и смотрел на меня, постукивая кончиком ручки по столу. Мой стул сразу показался мне каким-то совсем неудобным. Что-то я раньше этого не замечал.

– Кирилл, что-то случилось?

– Да, Сергей. Случилось! – Он снова выдержал паузу. – Не смертельно, конечно, но тебя расстроит.

Я мысленно попытался представить, что бы могло меня так расстроить, что эту новость мне сообщают таким замогильным голосом.

– Сергей, ты неделю назад сдавал двухкомнатную квартиру на Пражской?

Вопрос был риторический.

– Сдавал, – продолжал Кирилл, отвечая себе сам. – Так вот, вчера вечером нам позвонили эти самые квартиранты, угрожают заявлением в милицию и требуют обратно свои деньги.

– Почему? – удивился я.

– Да потому! Потому что вчера приехала откуда-то настоящая хозяйка. Очень удивилась, увидев посторонних людей в своей квартире. Ладно, хоть дала двадцать четыре часа, чтобы освободить помещение.

– Как настоящая?!

– Вот и я хочу поинтересоваться у тебя, кому жильцы заплатили деньги?

– Я паспорт проверял и прописку…

– Кутукова Лариса Петровна?

– Да, кажется…

– В этой квартире прописана еще и ее сестра. Квартира неприватизированная, и в ордере главный квартиросъемщик – ее сестра, Кутукова Татьяна Петровна. Занимается малым бизнесом. Так вот, в данный момент она вернулась из рабочей командировки из Польши и недоумевает, что в ее квартире делает семья с двумя детьми.

У меня перехватило дыхание.

– Что же она, не собиралась сдавать квартиру? Ведь ее данные в компьютере…

– Собиралась! – тонкий голос Кирилла звенел в кабинете, как фальшивый колокольчик, ударяясь о стены. – Но не семье с детьми – во-первых. И денег она от них, естественно, не видела – во-вторых. А в-третьих, ее сестра уже третий год стоит на учете в наркодиспансере. Из дома все несет, что плохо лежит, так Татьяна Петровна выразилась. В общем, это их проблемы… А вот наша проблема – квартиросъемщики. Куда их срочно подселить, и кто вернет им деньги? Сестра-наркоманка? Вряд ли… У них ведь договор с нашей фирмой. Гарантии, знаете ли. Наша фирма, хоть и маленькая, молодая, но мы еще хотим поработать на рынке недвижимости. И наша репутация нам дорога, как ни странно, тебе это покажется. В общем, мой дорогой… – Кирилл сложил пальцы домиком и, пристально глядя на меня, подытожил. – Будем платить. Кто допустил ошибку, тот и отвечает.

Я не в силах был ничего отвечать, только кивнул головой.

– Если сейчас не можешь, мы пойдем навстречу. Фирма отдаст деньги, а ты, Сергей, отработаешь. Вычтем из твоих процентов от сделок. Окей?

– Окей.

Выйдя из кабинета, сел за свой стол, на котором разрывался телефон. Как я мог допустить такую ошибку?  Вспомнил эту женщину. Она встретила нас в халате, меня и мужика – отца семейства, который пришел посмотреть выгодный вариант. Выглядела она вполне ничего. Лет тридцать-тридцать пять… Она представилась, показала документы. Была вежлива и мила. Сказала, что ее сестра уехала и поручила ей сдать квартиру. Сестра родная. Кто бы мог подумать? А что я должен был спросить в этот момент? Расписку? Доверенность? Вот блин! Так ведь сестра и подала заявку в наше агентство… Договор заключен с кем? С сестрой-наркоманкой, с Ларисой. Черт бы ее побрал! Татьяна главная в ордере, значит, вполне законно аннулирует договор. А деньги? Свои комиссионные-то вернуть – это одно, а квартплату за несколько месяцев вперед, залог за телефон… О, Боже!

А где, кстати, Лариса? Наверное, уже спустила половину, наширялась где-нибудь, ищи ее теперь. А может… Никакая она не наркоманка? Может, все подстроено двумя сестричками-предпринимательницами? Ловко… Ладно. Сам виноват.

Я продолжал работать. Вечером сдал еще одну квартиру. Проверял документы тщательнейшим образом. Вернулся домой поздно и решил все сразу рассказать Ксюхе. Что толку скрывать свои неприятности, все равно узнает. Она сидела на диване, читала книгу и грызла яблоко. Рассказал ей вкратце всю историю, пока переодевался в домашнюю футболку и штаны. Сначала она перестала грызть яблоко, потом повернулась ко мне. На лице ее проступила целая гамма чувств. Разочарование было самым доминирующим.

– Значит, мы не купим домашний кинотеатр к лету…? – подытожила она.

Я не знал, чем ее утешить.

– Я постараюсь быстро расплатиться… Сегодня уже сдал одну.

Она сидела, уткнувшись в книгу. Я поплелся разогревать себе ужин. Уже доедал, когда она подошла ко мне сзади и обняла за шею. Сразу мне, конечно, не полегчало, но внутри что-то расслабилось и слегка отпустило.

– Завтра у меня выходной, – сказал я. – Давай сходим куда-нибудь?

– Давай. А куда?

– Куда-нибудь. Куда угодно.

– А, понятно. Хорошо. – Потом помолчала. – Скоро апрель…

– И что? – спросил я, гоняя по тарелке остатки сосиски.

– Ничего. Просто скоро апрель. Солнышко как греет днем, замечаешь?

– Я уже ничего не замечаю, работаю с утра до вечера.

– А раньше замечал…

– Раньше я получал меньше. Ты же сама пристроила меня на эту работу. Вот я и пытаюсь заработать для тебя… Для нас.

– Конечно, я виновата!

Ксюха фыркнула и вышла из кухни. Ну и ладно.

– Василий что-то весь день сегодня мяукал… – донесся до меня голос по коридору.

– А ты его кормила? – крикнул я в ответ.

Молчание означает да? Наверное. Я помыл за собой тарелку и вилку, почувствовал за спиной взгляд соседки, поспешил к себе в комнату. Василий спал на тумбочке, где Ксюха складывает подсохшее белье. Его любимое место. Спал спокойно, даже ушами не шевелил.

– Я ему валерьянки дала, – Ксюха уже стояла в сорочке, укладываясь спать.

– И что, он кричал весь день?

– Сегодня дома работала за компьютером, так он тут такой концерт закатил! Мне кажется, на улицу хочет. Весна. Взрослый уже.

– Да. Действительно…

Я погладил Василия по мягкой спинке. Тот приоткрыл глаза. Мне показалось, что они у него мутные и уставшие.

– Накричался, что ли, так… – я почесал у него за ушком. Он снова их закрыл, не обращая больше на меня никакого внимания.

– Может, ветеринару позвонить, странный он какой-то?

– Ты спать будешь? Я выключаю свет.

*    *    *

И правда, скоро апрель. А что в апреле? То же самое. Теплее только. Почему она спросила про апрель? День рождения у нее уже прошел в феврале. Я подарил ей новый сотовый телефон. Банально, а что делать. В косметике я ничего не понимаю, в духах тоже. Зато, поработав в салоне связи, неплохо разбираюсь в телефонах. Что знал, то и подарил.

Мы прогуливались по набережной, неторопливо шагали, вдыхая сырой весенний воздух.

– Давай подадим заявление? Летом поженимся… – предложил я.

Она шла, глядя под ноги на темный мокрый асфальт. Молча кивнула.

– Ты не рада?

– Рада, – буравя взглядом лужи, ответила она.

– Я уже скоро расплачусь на работе. Потом будем копить на свадьбу.

Мы шли молча. Погода, что ли, так действует? Или авитаминоз?

Когда мы пришли домой, Вася лежал на прежнем месте, где мы его и оставили. Рядом с ним была небольшая лужица, кажется, его стошнило. Увидев нас, он тихо замяукал. Я тут же бросился искать справочник с телефонами ветеринарных клиник. Справочник, как назло, исчез бесследно. Одной рукой гладя Василия, другой я листал свою записную книжку.

– Нашел? – спросила Ксюха, когда я стал набирать номер Карася.

– Другу позвоню, он должен помочь.

– Он ветеринар?

– Нет. Он друг.

На другом конце провода никто не отвечал.

– Может, ему надо желудок прочистить? – предложил я. – Раз его вырвало. Надо развести марганцовки…

– Подожди! – остановила меня Ксюха. – Я сейчас позвоню в справочную и спрошу номер ближайшей ветклиники.

– Точно!

В этот момент зазвонил мой телефон. Я взял трубку и услышал бодрый бас Карася.

– Привет, Серый! Че у тебя стряслось?

– Как ты догадался?

– А когда ты звонил в последний раз?

– Извини. Совсем замотался. Работаю…

– По-о-онятно. Знакомая история. Сам по уши в этом дерьме!

– Карась… С Василием плохо.

– Как с Василием? – Карась был явно обескуражен. – Что с ним?

– Сами не поймем, лежит, не встает и выглядит плохо. И еще его рвет.

– Бля! Чем кормишь-то его?

– Да чем обычно кормил, тем и кормлю. Кормом кошачьим, да и вообще всем… Что сами едим. Там котлетки, то, се…

– Котлетки! – взвился Карась. – Изверг ты, Серый, кота хочешь загубить? Может, он объелся, вот его и тошнит?

– Нет. Тут что-то другое.

– Ладно. Короче так. Слушай сюда. Завтра я заеду с утра и сам отвезу его в хорошую, эту… Больницу.

– Ветеринарную.

– Да, да.

– Карась, я завтра работаю. Заедешь без меня, тебе Ксюха откроет.

– Ксюха? Ага! Вот тихоня! Ну ладно, потом поделюсь своим мнением.

– Значит, мы договорились?

– Обижаешь! Твоего Василия завтра будут осматривать самые лучшие профессора, эти…

– Ветеринары.

– Ага. Я тебе обещаю!

Положив трубку, я немного успокоился. Вася, кажется, снова уснул, дышал он ровно. Ксюша звенела тарелками на кухне. Потом мы легли спать. В самый неподходящий момент я услышал странные звуки. Встал и включил свет. Вася лежал на полу, пытаясь закинуть передние лапы на постель. Я взял его, только что поняв, какой он стал легкий, и положил к нам на кровать.

– Сергей, он что, останется здесь на всю ночь?

– Но иногда он спал с нами…

– Его же может стошнить или еще что-нибудь. Это больное животное. Ему нужен покой. Отнеси его!

– Ксюша, ему плохо! Взгляни, как он смотрит на нас!

Вася, как будто поняв мои слова, еще сильнее прижался к моей руке.

– Сергей! Пожалуйста, унеси его на его место!

Я почувствовал истерические нотки в ее голосе. Вася приподнялся и посмотрел на меня. В его зеленых кошачьих глазах было столько боли и мольбы, что я внутренне содрогнулся. Ерунда какая! Действительно, это просто животное. И на тумбочке ему и вправду будет лучше. Это его любимое место. И плед для него специально постелили. Вася устало закрыл глаза. Взяв на руки, я отнес его обратно. Василий, никак не отреагировав, так и остался лежать, как я его положил. Выключил свет, лег и отвернулся к стене.

*    *    *

На следующий день я еще с работы позвонил Карасю.

– Все в порядке! – ответил он своим неизменно бодрым голосом. – Свозил я твоего кота в больницу утром, инфекция у него какая-то. Не помню, название длинное. Вообще-то дело серьезное. Я купил все необходимые лекарства, поить три раза в день и уколы делать. Там в рецепте все написано. Сделали ему еще в больнице какой-то укол. Он уже дома. Сдал лично в руки твоей мамзель. Ничего такая…

– Спасибо, Карась!

– Все нормально. Обращайся!

– Пока!

– Давай.

Вечером я никуда не поехал, а вернулся сразу домой. Ксюха суетилась вокруг кота с пипеткой. Василий был взъерошенный и мокрый.

– Вот! – сказала она. – Пытаюсь влить ему вечернюю порцию. Устала я сегодня с ним. Совершенно не хочет ничего проглатывать.

– Давай я попробую!

Вася смотрел на меня очень неодобрительно. Несмотря на его сопротивление, я все-таки умудрился впрыснуть ему в рот половину пипетки. Он кашлял и фыркал.

– И еще ему уколы прописали, – продолжала Ксюха. – Его в ветлечебницу придется возить каждый день, я не умею уколы делать…, и я работаю!

– Ты же работаешь дома.

– Ну и что! Я езжу в офис, встречаюсь с клиентами. И вообще…

– Хорошо, я позвоню на работу. Может, мне дадут неделю.

Ксюха вздохнула. Села на диван.

– Слушай… А может, заведем другого? Купим сиамского, у меня знакомая держит и продает. Такие хорошенькие!..

– А с этим что?

– Вообще-то больных животных усыпляют… Совершенно безболезненно! Он ничего не почувствует, правда. Он же болен, Сергей! А эта инфекция очень серьезная, поражает кишечник, почки. Ну, вылечим мы его сейчас, его же надо будет кормить только диетическими продуктами – специальными, понимаешь? Дорогими. Ладно, лекарства купил твой друг. А ты понимаешь, в какую копеечку влетело бы это нам? И все это на кота?..

Я повернулся к ней и сказал твердо, как только мог:

– Мы будем его лечить!

– Хорошо, – спокойно и даже как-то неожиданно ответила она и больше не сказала ничего до самого позднего вечера. Но перед тем, как лечь спать, она взяла свою записную книжку и из коридора звонила подруге, договариваясь с ней (за оплату, конечно), чтобы та приходила и делала Васе уколы. Мне она ничего не сказала. Я спросил сам.

– Твоя подруга ветеринар?

– Нет. Медицинская сестра. Работает в Первой городской больнице.

Нет, все-таки она чудо. Хотя и с характером.

*    *    *

Это был последний договор, который мне не оплатили. Наконец-то я ничего не должен фирме. С моей души как камень свалился, и я возвращался домой в хорошем настроении. Ксюши не было, зато была записка. Ее можно было и не читать. Я уже наизусть знал, что там написано. Что-то типа «уехала по делам, еда на плите. Утром дала коту лекарство. Целую». Такие записки я получаю уже неделю. Работает… Приедет поздно.

Утром? Она утром напоила его лекарством. А днем? Я открыл коробочку с таблетками. Мы их растворяли в воде, толкли ложкой, а потом набирали в пипетку. Почему-то таблеток было больше, чем я ожидал. Сколько же мы его лечим? Неделю? Тогда должно оставаться четыре, а потом другие. Но их оставалось двенадцать. Почему-то… Я решил спросить ее, когда она придет.

Вася по-прежнему лежал на своем месте. Вот уже неделю он почти не вставал, и поэтому коврик, что мы ему постелили, был усеян слоем свалявшейся шерсти. Василий спал, таким я его и наблюдал всю неделю. Я приподнял его за голову. Видно было, что он проснулся, но сам подняться не смог и не издал ни звука.

Я набрал номер телефона Ксюхи. Набирал несколько раз. Одни длинные гудки. Никто не брал трубку. Занята, наверное… Интересно, а подруга ее приходила? Открыл пакет с остальными лекарствами. Все ампулы, которые там лежали, оставались целыми, коробочки нераскрытыми. Зачем? Зачем она так поступила? Собирался взять на работе выходные, но не взял. Рассчитывал на нее, понадеялся… Зачем?! Чтобы я работал? Чтобы быстрее расплатился? Чтобы купить к весне новый телевизор? Потом думать о покупке квартиры… Машина. Все это мы хотели… Нет! Это все мои фантазии. Она бы никогда так не поступила! Просто те таблетки уже закончились и ампулы тоже. Конечно! Она уже купила новые. Я вроде как-то успокоился. Ну, естественно. Они должны были закончиться.  Снова набрал ее номер. Там снова гудки. Работает…

Влил коту лекарство. Василий уже не сопротивлялся, привык, наверное. Потом я лег, не раздеваясь, на кровать и уснул.

Входная дверь открылась глубокой ночью. Я вскочил, натыкаясь на стулья, включил свет. Вошла Ксюша, повесила пальто.

– Устала? – спросил я.

Скривилась.

– Ужасно устала, как собака.

– Как день прошел?

– Вполне.

Она медленно переодевалась, стягивая свитер и колготки и аккуратно развешивая их на спинку стула, как делала это всегда. Я стоял посреди комнаты босиком, но в одежде.

– Ты спал в рубашке? – вдруг спросила она.

– Да так… Сморило.

– Понятно…

– Василию вроде бы уже лучше, – сказал я.

– Да? Это хорошо.

– Я видел, ты купила новые лекарства. Тех не хватило?

– Ты знаешь… – вдруг оживилась она. – Моя подруга медсестра сказала, уколов вполне достаточно, от таблеток станет только хуже. Нельзя перегружать организм антибиотиками.

– А она их делает?

Она посмотрела мне в глаза.

– Сергей…

– Извини.

– Я дала ей ключи.

– Можешь дать мне ее телефон?

– Зачем?

– Я хочу спросить ее, сколько раз она сюда приходит. Ты ей заплатила?

– Сергей! Прекрати!

– Почему?

– Ты говоришь глупости. Конечно, приходит!

– Как хоть ее зовут? Человек посторонний. Хочу хотя бы знать, кому мы оставили ключи.

– Ее зовут Настя.

– А фамилия…?

– Ковальчук.

– Хорошо. Извини еще раз.

Я попытался взять ее за руку, но она вырвалась, схватила полотенце и ушла в ванную. Зашумела вода. Я посмотрел с тоской на Василия и неожиданно для себя взял со стула Ксюшину сумочку. Чувствуя себя как вор или как обманутый муж, я аккуратно, стараясь не нарушить определенный порядок в помадах, пудренице и бумагах, выудил записную книжку. Покосился в сторону ванной. Презирал себя, но пролистал все, от первой до последней странички, стараясь не обращать внимания на мужские имена и телефоны, которые, конечно же, были еще до меня. Там был и телефон доверия, и косметология, несколько моргов (на всякий случай?) и больниц, но ни имени, ни фамилии Насти Ковальчук я не нашел. Так же аккуратно засунул ее обратно в сумочку, нащупал рукой сотовый. Гадость какая! Докатился! И все-таки просмотрел телефон. Но и там не было Насти Ковальчук. Один из номеров был без имени, и он мне показался смутно знакомым. У меня плохая память на цифры, о чем я неоднократно жалел… Но я никак не мог вспомнить, чей он может быть. Поискать свою записную книжку? Шум в ванной затих. Я положил все обратно и лег на кровать, как ни в чем не бывало. Ксюха вошла с полотенцем на голове и обиженным лицом. Демонстративно отвернулась, расчесывая волосы. Я смотрел в потолок. Бред какой-то! Женщины всегда отличались любовью к животным и мягким игрушкам… Наверное, животные для них и есть мягкие игрушки, только живые. О них можно заботиться, кормить и играть, а потом… Выбросить, если надоедят или сломаются.

– Ксюх…

Она чуть-чуть повернула голову, продолжая расчесывать волосы, не глядя на меня.

– Ты ведь не могла меня обмануть?

Она бросила расческу, повернулась ко мне.

– Сергей! Ну хватит уже! Ты же не маленький. И это не конец света. Я тебе куплю рыбок или кролика, если хочешь. Забавляйся, сколько влезет! Домашние животные не живут вечно, они когда-нибудь умирают, если ты не знал.

– Я думал, ты его тоже любишь…

– Так! Все. Мне надоело! – Она начала нервно одеваться, натягивая колготки и застегивая юбку.

Я молча наблюдал, как она кидает в пакет свое белье, расческу и брюки. В них она была на свой день рождения. Тогда она смеялась и была счастлива. Сейчас сосредоточенно и как-то очень целенаправленно, складывала свою косметику. Пакет из-под продуктов с красной цифрой пять был собран, и я отметил, как мало у нее было здесь вещей. Наверное, она ждала, что я ее остановлю. Я, наверное, ждал, когда она остановится сама. Но мы не сказали друг другу ни слова. И она ушла. Правда, ключи не оставила…

А я лежал и снова смотрел в потолок, такой старый и давно не крашенный, с мелкими трещинками и следами от убитых комаров. Потом я дал коту лекарство и снова лег.

*    *    *

Утром я позвонил на работу Кириллу и сказал, что я беру больничный.

– Ты заболел? – спросил он. – Вчера ты был здоров.

– Нет. Но мне нужны выходные. Я отработаю после.

– Что случилось?

– Заболел тот, о ком я должен позаботиться.

– Ксюша, по-моему, тоже здорова. Я видел ее сегодня утром. А твой родственник не может позаботиться о себе сам?

– Нет.

– Он что, инвалид? И потом, как помнится, у тебя нет родни.

– Заболел мой кот.

– Кот?

– Да. И его надо лечить!

– Найми сиделку! – голос Кирилла стал раздраженный, и от этого еще более высокий. – И выходи на работу!

– Тогда я увольняюсь, Кирилл. Я вам больше ничего не должен.

– Как знаешь…

Кирилл бросил трубку.

Я слонялся по квартире, гладя кота, шарахаясь от соседей. Случайно увидел себя в зеркале: двухдневная щетина, грязная футболка. Вася не спал, лежа смотрел на меня.

– Ну что? Тебе уже лучше?

Он не ответил, пошевелил лапами.

– Сейчас поедем в обычную ветеринарную больницу.

Достал ампулы из пакета и добавил в кошелек денег. Ничего, буду возить его сам. Теперь у меня времени много. Постелив на дно хозяйственной сумки старый теплый шарф, пошел за Василием. Он склонил голову набок, хвост и лапы опять были мокрые. Я взял его на руки и понял, что ехать уже никуда не надо. Вот так я и запомню его, легкого и мягкого, с обвисшей мокрой шерстью.

Я ходил по комнате, пока не стемнело, прижимая его к себе. Потом положил на кровать и вышел на улицу. Асфальт почти высох, только кое-где на газоне и возле деревьев лежали холмики грязного снега. Мимо проносились машины. Люди после рабочего дня спешили домой к своим семьям, женам, любимым, к своим детям. Самая поганая весна в моей жизни! Да, пожалуй… Мне нестерпимо захотелось напиться, только не одному. Ни в коем случае не одному. И не дома!  Дойдя до «Перекрестка», купил бутылку вина и достал сотовый. Тут же наткнулся на номер Анжелки. Почему-то думал, что я его стер. Нет, только не сейчас! И не она. Нашел номер Карася. Он не отвечал. Может, опять на каком-нибудь банкете и ему не до меня. Открыв бутылку, я сел на детские качели и, отпивая из горла, разглядывал небо. Оно было уже совсем летним: темным и чистым, усыпанным яркими звездами. Допив и выбросив бутылку в урну, я вернулся домой. Не зажигая свет, я завернул уже остывшего и твердого Василия в старую простыню, бережно положил его в коробку из-под обуви. Потом вышел в коридор и постучал к соседям. Оттуда доносился громкий звук телевизора и голоса детей, говорящих что-то не по-русски. Дверь открыла низенькая и круглолицая Нарбет.

– Нарбет, у вас есть какая-нибудь лопата?

– Ло-па-та?… – повторила она по слогам и растерянно посмотрела позади себя. Там уже стояла Маша.

Еще раз повторил свой вопрос. Маша по-русски знала лучше и, отойдя, вернулась с мужем, который нес в руках маленькую саперную лопату. Не задумываясь, откуда у них взялась столь странная вещь, я сказал спасибо и, аккуратно обхватив коробку, вышел из квартиры. Все трое молча стояли в дверях и смотрели мне вслед с любопытством и недоумением.

Василия похоронил прямо на газоне около дома. Выкопав яму с полметра, засыпал землей и сделал небольшой холмик. Потом подумал и приволок камень, чтобы собаки не разрыли. Поздние прохожие бросали на меня опасливые взгляды и бежали дальше. Нет. Я не насильник. Не убийца. И даже не террорист. Просто дурак. Неудачник. Держа подмышкой грязную саперную лопату, я зашел в круглосуточный ларек. Девушка-продавщица, подняв на меня глаза, вздрогнула и начала озираться. Бросив взгляд на свое отражение в витрине, я ухмыльнулся. Небритый, грязный, с мутными пьяными глазами и саперной лопатой в руках. Да, наверное, с таким лучше не сталкиваться поздно ночью в темном переулке. Я купил еще одну бутылку. Пока шел домой, выпил всю по дороге.

*    *    *

Я проснулся после полудня. Голова была тяжелая. На столе стояла грязная посуда. В глаза бросилось Васино покрывало с клочками шерсти, служившее ему постелью последнее время. Оно так и лежало на этом же месте.  Вчера про него совсем забыл. Закончились сигареты. Но на улицу я не пошел.

Пролежал дома, наверное, дня два. В основном спал. На третий день, презирая себя и окончательно одурев от одиночества, я набрал ее номер. Она взяла трубку. Весело произнесла:

– Привет!

– Привет!

Я не знал, что сказать, какие слова подобрать. Не хотел ее упрекать. Хотел только, чтобы она вернулась, но боялся, что упрек все-таки вырвется. И я молчал.

– И что?.. – спросила она.

– Что?

– Ты же звонишь.

– Да, я…

Она вздохнула. Я не удержался.

– Ты не спрашиваешь про Василия.

Она как будто озаботилась.

– И как он?

– Он умер.

– Да?..

– Да.

– Ты звонишь, чтобы мне сказать об этом? Он же болел.

– Болел.

– Перестань повторять последние слова. Говори нормально!

– Да. Надо поговорить.

– Говори!

– Надо встретиться.

Она минуту молчала.

– Я не могу сегодня.

– Завтра?

– Завтра тоже не могу.

– Понятно. Хорошо. Пока.

– Пока. Ключи в твоем почтовом ящике.

Я бросил телефон прямо на пол. Идиот! Зачем же так унижаться? Разлюбила? Бывает. Никогда не любила? Подло. Но тоже бывает.

Устав метаться по комнате, вышел на кухню. Маша жарила на сковородке минтай. Нарбет скромно сидела в углу на табуретке. Маша обернулась ко мне и любезно спросила:

– Ваш кот любит рыбу?

– Нет.

Вышел из кухни. В голове сквозь беспорядочные мысли крутилось нечто.  Чего-то не понял, что-то упустил… Это что-то ускользало от меня, и я не мог поймать мысль, хотя и был очень близко. Почему она так резко изменилась? Почему я не видел этого раньше? Наверное, она поняла, что я не самый лучший вариант. Вариант? Всего лишь… Этот номер… Без имени. Какие там были последние цифры? Вот память… Помню 31-32. Знаком. Знаком… У меня, наверное, паранойя. Я снова схватил телефон. В записной книжке все имена значатся под именами. Сначала на экране появляется имя. Номер нужно смотреть специально. И увидел. Да, вот он, этот номер. Не может быть…

Я набрал ее домашний, но уже с другой целью. Трубку взяла Татьяна Николаевна.

– Здравствуйте. Это Сергей.

– Здравствуй, Сережа.

– А Ксюша дома?

– Нет, Сережа. Она еще не приехала с работы.

Посмотрел на часы. В это время она действительно ездила в свой офис.

– Спасибо. До свидания.

– До свидания.

Разговаривала она со мной вежливо, но сдержанно и сухо. Ладно. Унижаться, так до конца. Я должен проверить. Мне необходимо знать.  Быстро оделся. Мы работали с ней в разных офисах, ее находился на Таганской. В принципе, недалеко. Могу успеть. Выбежав из дома и сев в метро, продолжал думать. Неужели так может быть? Я вышел из подземки, прошел по улице. Вот это здание. Входить внутрь не стал, все равно бы не впустили, там нужен специальный пропуск. Но я и не собирался. Просто встал на углу соседнего дома и закурил. Отсюда я мог видеть всех, кто выходил из здания, оставаясь для них незаметным. Простоял около двенадцати минут. Успел залпом выкурить три сигареты. Подъезжали и отъезжали разные машины.

А вот и она. Вышла в расстегнутом плаще, отвернулась от яркого солнца, поправила волосы. Я уже приготовился последовать за ней до метро, проследить до дома и там уже ждать, может, поговорить. Но она стояла у входа. Достала пудреницу, прямо на улице подкрасила губы. Из-за поворота резко вывернул темный «Сааб». Я вздрогнул, хотя и ожидал. Из-за этой мысли я сюда и приехал. Но правда оказалась столь неожиданной, что я растерялся. Она неторопливо подошла к машине. Дверца хлопнула. Карась поцеловал ее ручку, усадил в салон и, не оглядываясь, обогнув машину, сел сам, завел, подъехал к перекрестку в ожидании зеленого света. Из машины донеслась музыка. Погас красный, и они, рванув, скрылись за поворотом.

Я продолжал стоять, потом побрел к метро, вышел на своей остановке, поднялся на эскалаторе, возле выхода покурил, покашлял. Уже почти лето. Жарко. Расстегнул куртку. Заныл палец на правой ноге. Кажется, я натер мозоль. Да, ботинки-то новые.

Ведь я сам их познакомил. Карась приезжал за Василием. И он мне ничего не сказал. А зачем? Разве такие вещи говорят другу? Воробьи, радостно чирикая, купались в луже прямо посреди тротуара. От проходящих мимо людей они разлетались в разные стороны и тут же снова собирались обратно. Я смял пустую пачку и бросил в урну, не попал. Ну и ладно.

Вошел в квартиру, остановился в коридоре, посмотрел на потолок с облупившейся известкой, висевшей загнутыми краями. Обвел взглядом темно-зеленые крашенные масляной краской стены, игрушки соседских детей, валявшиеся по всему коридору. Прислонился о край дверного косяка, потому что понял, что не могу войти в свою комнату, не могу зажечь свет, не могу выбросить коврик, на котором спал Василий, не могу принять, что теперь начну находить по всей комнате ее заколки, которые она бросала на каждую горизонтальную поверхность. А ведь он меня предупреждал… Я не хотел ничего слышать! Мой друг. Мой единственный настоящий друг.

И вот стою в коридоре, не сняв куртки, закрыв глаза и пытаясь заставить себя жить дальше, пока кто-то не взял меня за плечо. Я открыл глаза и увидел перед собой Ашота. Сухонький и чернявенький, он был в трико, серой майке с растянутыми лямками и шлепанцах на босу ногу. Он бережно прижимал к груди поллитровку, на которой не было никаких опознавательных знаков. Молча стоял возле меня, как будто прислушиваясь к чему-то, потом улыбнулся на удивление белыми зубами, среди которых не хватало правого переднего, и прошепелявил мне в самое ухо:

– Будешь?

– Буду, – просто ответил я.

– Ага, – удовлетворенно кивнул он, и мы пошли на кухню.

Я прямо в куртке и ботинках сел на табурет. Ашот по-женски суетливо достал рюмки.

– Мария детей укладывает спать, – полушепотом поведал он. Мы чокнулись и выпили. Без тоста. Мне было все равно. После первой его черные глазки заблестели.

– А твоя-то где?

– Ушла, – ответил я, и мы выпили по второй.

– Бывает.

По-русски он говорил почти без акцента.

– Давно в Москве? – спросил я, чтобы увести разговор в другое русло.

– Давно… Уж восемь лет. Приехал на заработки. Работал на рынке, там-сям. Потом стройка. Деньги поднакопил, купил вот комнату. Жену привез, детей привез. Племянник тоже хочет сюда. Отец умер, мать осталась одна. Приедет скоро…

– Ага, – кивнул я. Ясное дело.

Мы чокнулись снова. Жгла нестерпимо водка, купленная явно не в магазине. Ашот вдруг встрепенулся.

– Ой, друг! Может, капусты кислой? – он подбежал к своему холодильнику, начал что-то доставать на закуску. Меня уже прилично мутило и было совершенно все равно, чем заедать.

– Мария, ах, вкусно делает!

Он разложил на столе какие-то соления. Маринованный лук, чеснок… Мы выпили еще. Я уже докуривал только что купленную пачку сигарет, когда в проеме двери сквозь сизый дым возник женский силуэт. Мы повернули головы. Ашот явно занервничал, пытаясь отодвинуть куда-нибудь рюмки, хотя на столе демонстративно стояла почти пустая бутылка.

– Вот, по-соседски… – начал было он. Но Маша всплеснула руками и затараторила что-то на своем. Ашот слушал ее удивленно. Потом просиял и оставил в покое рюмки.

– Что же ты, Ашот! Почему не достал плов? Сосед в гости пришел, ты не угощаешь! – наконец произнесла она по-русски с возмущением. – Ашот, иди в магазин. Чем гостя поишь?

Да, с момента своего приезда в эту квартиру русский язык она подтянула, прогресс был налицо. Я продолжал курить, покорно ожидая, чем все это закончится. И как-то сразу поднялась суета на кухне, и на столе появились разные яства. Пока Маша нарезала что-то, Ашот в мгновение ока слетал в круглосуточный магазин. Когда на столе уже не хватало места, Маша успокоилась и присела с нами на краешек стула, который принесла из комнаты. Ашот открыл новую бутылку с надписью «Кристалл» и снова разлил в те же рюмки. Маша не пила, только улыбалась и подкладывала мне в тарелку то того, то другого. Ашот говорил о своей работе на стройке, о том, что прораб – «собака недорезанная», а все молдаване – бездельники. За всеми нужен глаз да глаз. Маша улыбалась. Я даже не понимал, слышит она нас или нет, всецело погруженная в свои мысли.  И сам уже плохо осознавал, что происходит вокруг. В голове стоял странный гул. А голос Ашота казался совсем далеким и нереальным. Как будто я со стороны смотрю телевизор. И программа неинтересная, и выключить лень. Но при мысли о том, что мне все-таки придется войти туда, я продолжал сидеть, доводя себя до кондиции полного отключения от реальности. Ашот все бубнил, а я и сам едва заметил, как в углу на стульчике приютилась Нарбет. Она время от времени потирала нос и сонные глазки. Чего это они все собрались на меня посмотреть… Сейчас бы пришла Ксюша и разогнала всех к чертовой матери, подумал я. Она даже пиво не одобряла.

– С-сука…

Ашот встрепенулся.

– Что?

– Я говорю, сука она! – произнес я, еле шевеля языком.

Ашот понимающе закивал.

– Женщины… – начал было он, но посмотрел в сторону Маши и решил больше не изливать душу, а просто горестно вздохнул.

Ксюша, Ксюша… Зачем ты так со мной? Может, позвонить? Все скажу! Вот тварь!!!

Мы уже курили «Приму» Ашота, когда Маша поставила под стол пустую бутылку. Я смутно видел коридор, по которому меня вели под руки с двух сторон и втолкнули в мою комнату. Я рухнул в кровать. Ах, да… Сейчас она, наверное, с Карасем, на шелковых простынях в комнате с зеркалами. Все женщины… Сквозь сон я услышал, как дверь приоткрылась, и в светлом проеме я увидел ее силуэт. Ксюша?! Вернулась… А я пьяный… Она, ни слова не говоря, без упреков и вопросов закрыла за собой дверь, прошла и, не включая свет, зашуршала одеждой, скользнула ко мне под одеяло. Ты вернулась!.. Я столько хочу тебе сказать. Я так тебя люблю!

*    *    *

Пробираясь сквозь сон, я чувствовал, что по голове что-то барабанит. Звуки были сильными и настойчивыми. Если бы они были монотонными, я снова бы уснул. Но они то и дело прерывались и возникали в моей голове с новой силой. Я чуть приоткрыл глаза. Свет из незакрытого занавеской окна нещадно резанул по глазам. Да что же это такое! Стук приобретал реальность. Кто-то настойчиво, что и говорить, очень настойчиво ломился в мою комнату. Вставать не хотелось просто смертельно. Тут же волной начала накатывать головная боль, как словно только и ждала момента, когда я проснусь. Слабость во всем теле и тошнота. Нет, лучше не вставать… Да кто же это стучит?! Я лениво стянул с себя одеяло, пытаясь хотя бы немного прийти в себя, и только в этот момент понял, что сплю не один. Длинные черные волосы, заплетенные в косу и выбивавшиеся из нее беспорядочные пряди. Она лежала ко мне спиной и, кажется, совсем не слышала ни стука, ни моего пробуждения. Я смотрел на ее смуглую кожу и круглые плечи. Спала она как ребенок или, скорее, как маленькая собачка, свернувшись калачиком.

Мне стало совсем нехорошо. Тошнота, только намекавшая о себе, подступила к горлу. Я аккуратно, стараясь не разбудить, накрыл ее одеялом. Почему-то мне сейчас совсем не хотелось ее будить. И совсем не хотелось, чтобы она повернулась ко мне лицом. Я встал, пошатываясь, надел брюки и направился к двери, в которую продолжали стучать с какой-то невероятной настойчивостью. Как будто гвозди заколачивают, подумал я. Мысли в голове почти напрочь отсутствовали, но одна вынырнула из-под сознания. Может, не открывать? Бред какой-то… Я снова посмотрел на спящую и открыл дверь. Она сразу распахнулась, и в комнату вихрем влетела Мария. Не глядя на меня, она сразу подбежала к кровати, остановилась и молча уставилась на спящую, сложив руки на груди. Впрочем, спящая, кажется, все-таки не спала. Она подняла голову и начала что-то лепетать на своем. Я продолжал стоять возле двери в одних брюках, когда, повернувшись, увидел в дверях Ашота. Заходить он не стал. В глазах его читалось такое же смущение, какое, вероятно, выражал весь мой вид, если б я мог видеть себя со стороны. Маша и Нарбет о чем-то разговаривали, совершенно нас не замечая, пока девушка не встала с кровати, завернувшись в одеяло. Лицо ее было заспанным, а на щеке осталась полоска от подушки. Мария в охапку сгребла с кровати простыню с размазанными по ней бурыми пятнами и победоносно села на мою же кровать. Нарбет, кокетливо кутаясь в одеяло, присела рядом. Ашот крякнул, почесал нос и переступил порог. Я стоял, совершенно переставший осознавать действительность и упорно отказываясь во все это верить, потому что такое может только присниться. Всеобщее молчание нарушила Маша, произнеся одно слово:

– Милиция?..

– Ч-что?… – не понял я. Боль совершенно нещадно молотила мою голову, и я хотел только одного – чтобы они все поскорее убрались отсюда.

– Милиция?!

Она спрашивала и спрашивала, глядя мне прямо в глаза, поджав губы и чуть улыбаясь при этом.

– Что вы хотите? – наконец не выдержал я. – Она сама ко мне пришла. Я пьяный был…

В комнате снова зависла тишина. Но мои слова, кажется, не решали здесь больше ничего. Мария, не меняя выражения лица, сказала что-то Ашоту. Тот вздохнул и побрел в коридор. Я услышал, как там затренькал телефон. Чувствуя, что ноги меня больше не держат, я осел по стенке, обхватив руками голову.

– Жениться, – услышал я голос Марии. – Жениться или тюрьма.

Голос был спокойный, почти ласковый. Я закрыл глаза.

*    *    *

Я похлопал Лидину по холке. Она фыркнула. Мы выехали из зарослей в поле, засеянное пшеницей. Только-только светало. Ярко-малиновая заря освещала полнеба. Странно и очень красиво. Я не на шутку продрог. Неудивительно – на мне была только нательная рубаха, кожаные охотничьи штаны и высокие мягкие сапоги. Я не успел надеть ни камзол, ни плащ. Мне пришлось срочно уехать… Жак! Где Жак? Вот пройдоха, опять где-то пропадает… Мы проехали поле, и я увидел тропу. Лидина бежала бодро, обрадованная, что ее вывели из стойла. Я слез с лошади, дальше пошел пешком, размышляя над произошедшим. Что же теперь будет?.. О моей тайне не знал никто. Даже мой близкий слуга Жак думает, что я просто лунатик. Но и этого, конечно, достаточно, чтобы попасть на костер… Раздвигая ветви пушистых елей, я, наконец, увидел остроконечный вигвам, разрисованный индейскими орнаментами. Из него вышел Быстрый Ветер и, увидев меня, остановился. Теперь я узнал его. Обнял старого друга. Индеец вздрогнул, не привыкший к таким проявлениям нежности.

– Я знал, – наконец произнес он. – Ты пришел. И моя душа парит, как птица!

Я смотрел в темные глаза, разглядывал его бронзовое лицо, замечал седые пряди в волосах.

– Ты один, Быстрый Ветер? Опять путешествуешь в одиночестве?

– Я ждал только тебя. Все мое племя уже ушло.

– Куда?

– Туда, – неопределенно махнул он рукой, – в землю предков.

– Уже?.. Когда?

– Мой белый друг не знал? Мы воевали, но не победили. Нас согнали в резервации, словно скот. Мы умирали от голода и жажды в пустыне…

Я молчал. Что я мог сказать? Мы все проходим свой путь.

– Ничего, Джек. Это судьба. Наша судьба.

От него пахло костром и барсучьим жиром, которым индейцы натирали свое тело. Быстрый Ветер зажег трубку, неторопливо и основательно раскурил ее, пустил струю пахучего дыма и передал трубку мне. Голова слегка закружилась, и я закрыл глаза. Отвык я уже от этих воскурений, пошутил я про себя. Почувствовал, как он коснулся моей руки. До встречи, друг.

Открыв глаза, я не увидел ни вигвама, ни индейца рядом. Никого. Только еловая ветка царапала мне лоб. Я повернулся. Позади меня грызла поводья Лидина. Она била копытом и нервно фыркала. Я сел на лошадь и выехал из зарослей. Лошадь сразу успокоилась и бодро шла, зная направление. Моя тайна – другой мир, в который я попадаю иногда или живу там постоянно… Пока еще не понял. Думаю, нашу семью проклял какой-нибудь колдун, или это демоны опутывают меня сетями обмана. Но говорить об этом я ни с кем не решаюсь, даже с исповедником. Господи, прости! Позади я услышал крик и шлепанье босых ног.

– Господин!

Нас нагонял Жак.

– Погодите, господин! Я тут. Подождите меня! Вы забыли про меня…

Как же, забудешь про тебя, пожалуй.

– Где ты был, несносный слуга?

– Так я вам меч начистил и одежду принес! Господин уже простил меня?

Я рассмеялся. Да, очень кстати. Я натянул нарядный камзол, расшитый позолотой. Как богато!.. И где он такой только раздобыл? Подпоясался мечом.

– Ну вот! – удовлетворенно отметил Жак. – Теперь господин мой хоть куда. А то, что это такое, в церковь в одной нательной рубахе. Невеста в обморок упадет, а гости…

– Ты о чем, Жак?

– Ну, здрас-с-те… – Жак всплеснул руками. – Мой господин уже забыл, что у него свадьба сегодня?!

Я похолодел. Сердце екнуло, как будто я уже это где-то слышал.

– И на ком я женюсь?

Жак вытаращил на меня свои зеленые кошачьи глаза, вздохнул, растрепал свою рыжую шевелюру и, сложив руки на груди, произнес деловито и важно:

– Вы женитесь, мой господин, на дочери барона де Ланкур, прекраснейшей и очаровательной Амалии.

– Как… Амалия? А ее отец? Он дал согласие?..

– Ой, ну идемте же быстрее, мой господин. Мы опаздываем! Уж скоро полдень. И замок близко. Посмотрите, как красиво трепещут флаги на башнях!

Утренний туман стелился по земле и по мосту, усыпанному белыми лилиями. Я ехал навстречу любимой, которая ждала меня в венчальном платье, счастливая и прекрасная, рука об руку со своим отцом. Жак, мелькая босыми пятками, бежал впереди и кричал, чтобы трубили громче, ибо едет его господин, храбрейший и обожаемый. Я не верил своим глазам, когда взял в свою руку маленькую и трепещущую ладонь Амалии. Она смущенно улыбалась и прикрывала зардевшиеся щечки тонким шелковым платком. В ее чудесные волосы был вплетен венок из белых благоухающих цветов. И от их запаха у меня кружилась голова. А может, и не только от запаха, но и от счастья. Мой отец хлопал по плечу будущего тестя, оба хохотали до слез от скабрезных шуток сэра Томаса. Звонил колокол старой каменной церкви, и мы поднимались по лестнице под восторженные крики простого люда и рукоплескания приглашенных гостей, осыпаемые лепестками.

– Ты будешь моей женой? – шепчу я на ухо своей суженой.

– Навсегда?

– Навечно.

*    *    *

18 июля. Воскресенье.

Я нашла его! Наконец-то я его нашла!

Прошел почти год, как я перестала вести дневник, и полтора года, как я его не видела… Так, обо всем по порядку. Теперь я снова могу писать. Но, главное, что я теперь могу быть с ним рядом. Хотя он уже никогда не будет со мной… Это неважно. Важно другое, что я могу видеть его каждый день! Валериан Михайлович мне разрешил. Ведь я теперь работаю там на полторы ставки. Так. Опять сумбурно. Буду излагать по порядку.

Я пришла туда. (Боже, какой там кошмар!) Ну да ничего. Попросила встретиться с заведующим отделения. Он спросил, кто я ему, и что посещения возможны только для родственников и близких. Я сказала, что я близкий, очень близкий человек! Он посмотрел на меня, так… Через очки. Я думала, если он откажет мне сейчас, я упаду на пол и буду биться в истерике, буду кричать и стучаться головой о стену – пусть положат меня рядом с ним, пусть завяжут мне руки… Но он ничего не сказал. Взял мою ладонь и потрогал пульс. Потом принес стакан воды, и я выпила все залпом. А потом он сказал, что им требуются санитарки, и я схватила ручку и у него в кабинете написала заявление о приеме на работу.

На следующий день я его увидела. Я мыла пол в общей палате, когда больных вывели гулять. Только он лежал. Танечка, дежурная медсестра, успокоила меня, сказав, что этот пациент не буйный, и я могу спокойно продолжать работу. Она назвала его болезнь каким-то длинным словом (которое я написала на бумажке, но оставила в кармане халата). Он лежал на кровати такой спокойный, с закрытыми глазами. Только улыбался так странно. Я села на краешек его кровати (пока Танечка вышла) и взяла его за руку, такую холодную, хотя на улице жара и в палате дышать нечем. Потом я узнала, что он такой всегда. И я кормлю его из ложки жидким больничным супом, вливаю между зубов, он глотает. Врач сказал, что некоторые реакции у него остались. Я откидываю одеяло и убираю судно, пока другие больные не расплескали все по палате. (Особенно Николай Петрович – мужчине около пятидесяти, и он терпеть не может тазиков и уток… А когда его моют, визжит).

Но главное, что теперь мы с Сергеем вместе. Он улыбается мне весь день. А иногда я вижу, как под полуприкрытыми веками двигаются белки его глаз. Тогда я бегу к Валериану Михайловичу, и он приходит. Слушает его дыхание и пульс, а потом записывает что-то в медицинскую карточку.  Вообще-то он говорит, что болезнь прогрессирует и надежды почти нет… Но ведь почти… Пусть маленькая надежда, но она есть. А если даже и нет, что ж – мне все равно. И хотя его разум находится где-то далеко, но иногда, когда я очень долго вглядываюсь в его лицо, мне кажется, что он счастлив… А значит, и я.

                                          По вертикали

                                             ЧАСТЬ 2

                                             2127 год

Не знаю, сколько времени я сижу, уставившись в пустой серый монитор компьютера. Закатное солнце освещает грязным серым светом мою маленькую комнатку. Судя по гулу и вибрации, которую я ощущаю все сильнее, за окном уже образуется пробка. На моем 116 этаже я каждое утро и вечер слушаю сигналы воздушных светофоров. У меня неудачная квартирка – на самом оживленном перекрестке, поэтому и аренда такая низкая.

Я смотрю на экран… О чем это я? Об аренде? Экран вспыхнул и засветился мягким матовым светом. Маруся, моя подруга, удивленно смотрит на меня и тараторит:

– Что случилось, Лада? Я сейчас увидела твое сообщение…

Пожалуй, я не могу сейчас с ней говорить.

– Давай позже, я устала… Перезвоню.

Я тянусь рукой, чтобы прервать звонок.

– Ну уж нет! Ты мне такое сообщение оставила. Я хочу все знать. Что значит «Никита прислал письмо?!» Разве он не пропал восемь лет назад?.. Как это понимать? Если ты мне все не объяснишь сейчас, я приеду!  Угрожающе стучит идеальным маникюром по столу. Ох, а ногти у нее что надо, впрочем, работа обязывает. Все-таки офис-менеджер в крупной торговой корпорации.

Я растеряна так, что не знаю, что и сказать. Молчу, грызу губы.

Маруся, она другая. Она всегда трезво и четко выявляла суть и основу во всей этой воде, которую я эмоционально выплескивала на нее в трудные моменты жизни.

И мне казалось, что она всегда недолюбливала Ника. А я.… Жить без него не могла.

Когда мне сообщили, что он высадился на одну экзопланету и перестал подавать сигналы… Я сначала просто не поверила. Не поверила в то, что с ним могло что-то случиться, не поверила, что я могу его больше никогда не увидеть. Я долго не верила. Не верила, когда мне сказали, что спасательный модуль его так и не обнаружен, так же, как и следы его корабля. Проходили годы, и я продолжала верить… Пока сегодня я не получила от него письмо, даже не письмо, а короткую видеозапись, которая шла ко мне через глубины космоса восемь лет. Запись была короткой, всего полторы минуты. Только теперь я поверила – его больше нет. Только теперь меня захлестнуло горе. Я закрыла лицо руками.

– Лада, Ладочка! Что там было? Что он тебе сказал?

– Ты знаешь… Я думала, каково это умирать одному на чужой планете, не имея шансов вернуться… Что можно сказать в такой ситуации любимой женщине, которую никогда не увидишь?.. Слова любви? Прости?..

Я вытираю нос, тру руками распухшие глаза. Маруся смотрит на меня с жалостью и страхом. Я понимаю, она думает, что я на грани… А я – нет. Я… Я пытаюсь ей объяснить…

– Понимаешь… Он был такой спокойный, даже немного счастливый. Только повернул камеру на защитном костюме и сказал: «Посмотри, Лада, какое здесь необыкновенно красивое небо!»

Я уронила голову на руки.

– Я так скучала по нему все эти годы, так надеялась… И злилась на него, конечно… Он обещал… Он обещал мне вернуться!

– Ладочка… Тебе просто надо было раньше смириться с этой потерей…

– Нет, ты не понимаешь! У него было такое лицо…

Я говорю спутанно и заикаюсь. Тру виски, пытаюсь сосредоточиться…

– Знаешь, я почувствовала что-то…

– Лада! – строго сказала Маруся. Она устало поправила очки. Я знала, что эти очки она носила только на работе, для образа, зрение у нее было идеальное. – Лада, я записываю тебя на вторник к очень хорошему психологу.

– Маруся, не надо…

– Да, да. И не спорь! Я понимаю, что ты сейчас переживаешь. Это момент, когда ты осознала все свое горе. Это было неизбежно. Просто ты с этим затянула. Ты это переживешь! Перешагнешь и пойдешь дальше.

– Марусь, ты знаешь… – меня трясло. К горлу подкатывало так, что я не могла дышать. – Ты знаешь, что самое ужасное во всем этом? Оно было действительно удивительно красивым!

– Что?..

– Небо, которое он мне показал.

* * *

2119 год

Я проснулся от того, что мой бортовой компьютер сигнализировал мне о прибытии на орбиту. Наконец-то! Я зашел в узкую кабинку и освежился теплым паром. Это, конечно, не полноценный душ, но воду надо экономить.

По имеющейся у меня информации, на этой планете подразумевалось наличие воды (иначе я бы сюда не полетел). Но в каком она виде, этого я не знал. Есть, конечно, компрессоры по переработке воды… Да и вообще весь мой шаттл был доверху забит всеми возможными средствами для выживания. «Я – первопроходец! Я – колонизатор!» – вспомнил я слова нашего гимна в колледже. С детства я мечтал только об этом. Записался в программу еще в 12 лет. Готовился, ждал, проходил экзамены. Как-то на одной из лекций учитель сказал: «Вы пчелки-разведчики!» И это точно. Мы летим в самые дальние и неизведанные уголки Вселенной, летим по одному, и это дает экономию ресурсов и возможность долететь как можно дальше. Мы стремимся на те планеты, которые находятся в «зеленой зоне» – индекс подобия Земли – а значит, могут быть пригодными для обитания. Так что все, что я пока знаю об этой экзопланете – возможно, наличие воды, твердая поверхность, наличие атмосферы. Но пока это только возможно… Надеюсь, она не окажется океанидом, полностью покрытым водой. Провести подробный анализ с орбиты очень сложно, нужно отправлять зонды на планету. Они возьмут пробы воздуха, почвы, замеры радиации и прочее. А там уже можно подумать и о том, чтобы самому спуститься… Как говорится, познакомиться поближе. Очень заманчиво! Я четко помню инструкцию — это разрешается только в том случае, если все показатели не превышают максимальной «красной черты». И только если я буду абсолютно уверен в успехе.

Ее зовут ZOLY 316. Если решусь на нее сесть, буду жечь топливо, которое предназначено на дорогу обратно, а значит, это будет билетом в один конец. Поэтому я должен быть в ней абсолютно уверен. Только в этом случае предполагается, что я смогу благополучно сесть, отправить сигнал «успешная посадка» и поставить временный бокс (небольшую куполообразную пластиковую палатку). У меня есть генератор кислорода, и внутри моей палатки будет подходящая температура и воздух. Но… Всегда есть «но». Сколько уже таких пчелок не вернулись домой, окрыленные первым успехом.

Я размышлял, стараясь не поддаваться лишним эмоциям. Конечно, мечтал об этом долго. Но я должен несколько раз все проверить и перепроверить. У меня нет права на ошибку. Плата – моя жизнь. А она теперь не только моя. Я вспоминаю лицо Лады, ее молящие глаза. Нет, она не отговаривала от полета, знала, что это бессмысленно. Я столько лет к этому готовился и мечтал… Но в уголках ее глаз я читал тихую мольбу. Обещал, что мы всегда будем вместе. И улетел.

Я вышел из кабинки и обтерся сухим полотенцем. Можно было, конечно, включить режим сушки, но эта мелочь дает почувствовать себя как дома. Бортовой компьютер меня уже заждался. Мы кружились по орбите, пока я просыпался и мылся.

– Бортовой, выводи все данные на экран!

Нежный женский голос начал отчет. Многие дают своим бортовым компьютерам имена. Я – нет.

– Содержание кислорода – 16%, азот – 72%, аргон – 2%, диоксид углерода…

Слушаю внимательно и смотрю в окно иллюминатора. Вот она какая, ZOLY 316. А вот ее я назову – Золушка. Совсем не похожа на Землю. Она не голубая, как наша, а скорее перламутрово-белая. Светящаяся жемчужина на фоне черного космоса. Почему-то именно такой я ее себе и представлял… Желтый карлик неподалеку должен давать ей достаточно тепла. Вулканическая деятельность предполагает наличие атмосферы. Все это просто огромный плюс! Но содержание кислорода! Каково, а? Выглядит все очень даже многообещающе. Только непонятно все же, почему цвет у нее такой белый? Она не может быть вся покрыта льдом – разброс температуры по планете от – 80 до + 50 С. Конечно, зонды это все уточнят, но даже сейчас с орбиты понятно, что это просто сказка! Значит, должны быть зоны с нейтральной, приемлемой для нас температурой. Не будем торопиться… Но я уже удовлетворенно потираю руки.

Я отправляю зонды на поверхность планеты и наблюдаю, как маленькие черные точки ныряют в густую белую пелену. Неужели такие плотные облака? Или это особенность атмосферы?

* * *

Из пяти зондов вернулся только один. Я прождал еще пять часов с тех пор, как сигналы от них пропали с экрана. Но больше они не появлялись. Озадаченный, я приказал компьютеру вывести информацию от единственного зонда на экран. Щекотяще-приятный женский голосок описал мне такую радужную картинку, что при других обстоятельствах можно было просто открывать бутылку припасенного шампанского, придумывать название для новой колонии и считать денежки! Выплаты за новую открытую планету, пригодную для жизни хотя бы на 40%, грандиозные. Таких за все время колонизации было две. Всего две или целых две?.. Пожалуй, всего, ведь пчелки-разведчики вылетают через каждые 130 дней. Каждые 130 дней учебные колледжи для колонистов выпускают новобранцев тысячами по всему миру. И те летят, окрыленные надеждами и хорошо просчитанной учебной агитацией. Многие возвращаются. Хотя и ни с чем, но живые. Немного потухшие, протрезвевшие, уставшие и не желающие больше слышать про космос. Они с удовольствием становятся школьными учителями, дантистами, сантехниками… А корпорация принимается за новое поколение, рассказывая им о новых мирах. А те, кто не возвращается? Герои – на мраморных досках у музея космонавтики. Их имена выбиты мелким шрифтом – всего 186 и далее свободное место (для желающих).

Все это я начал понимать уже к концу 3-го курса. Но космос меня держал за горло крепко. И вырваться не было никаких сил и никакого желания. Я был просто убежден, твердо и спокойно – я точно найду. Почему именно я? Не знаю… Это судьба. Именно я найду эту планету. Она снилась мне по ночам. И я всегда видел ее сверху из космоса, всегда в облаке, в белом облачном молоке. И вот она передо мной – действительно жемчужная, загадочная, странная, пугающая… Но манящая.

* * *

Я все кружусь и кружусь по орбите. Пора ложиться спать – комп второй раз напоминает про режим, но нужно что-то решать.

Данные оптимистичные, но почему четыре остальных зонда не вернулись? Что могло случиться? Все, что угодно – попали в грозу, бурю, ураган…

Она медленно вращалась, подвешенная в черном космосе, моя жемчужина. Она снилась мне опять, маня к себе. Проснувшись, я побрел в душевую кабину. Я уже принял решение, осталось только подготовиться. Озвучив свое решение компу, поставил задачу все рассчитать и провести посадку. Буду садиться на автопилоте, так безопаснее. Система сама найдет самое подходящее место для посадки и постройки моего будущего дома, то бишь, бокса. Пока я одевался, моя машина уже провела все расчеты и предоставила мне несколько самых оптимальных посадочных точек, основываясь на информации, которую принес мне единственный зонд. Ну, что ж… Если все получится, я – герой и миллионер. Если нет… Дороги назад тоже нет. Но внутри меня все было спокойно. Сердце мое бешено не колотилось, ощущения опасности тоже не было. Значит, все хорошо. Значит, все правильно. И я сказал знаменитую во всей Солнечной системе фразу: «Ну, поехали! Компьютер, режим посадки». Мой корабль еле слышно вздрогнул. Включились двигатели, и мы, не торопясь, стали приближаться к белоснежной планете.

* * *

Мы нырнули в облако, и в окне все потемнело. Вокруг не было видно ни зги. Моя панель мигала, и компьютесса спокойным голосом объясняла, на сколько километров мы снижаемся. Я смотрел на мутно-серое стекло… И тут она доложила о посадке. Меня слегка тряхнуло, но в целом приземление можно было объявить успешным, если не считать, что за стеклом иллюминатора ничего не изменилось. С той стороны висела занавеска из грязно-белого марева. Комп тем временем отчитывался об удачной посадке, рассказывал об окружающем ландшафте и уровне кислорода, а я сидел и уже совершенно не хотел никуда выходить из корабля. Сам себя одернул, да что за рефлексия? Вон какие цифры сыплют на тебя – залюбуешься. Судя по ним, там, за дверью корабля, прямо рай земной с приемлемым содержанием кислорода, водой и температурой, как на Бали… Прямо надевай плавки, сланцы, полотенце на плечо и выходи купаться. Но что за парниковый эффект за окном, ведь ни фига ж не видно?..

Наконец я отстегнулся и встал с кресла. И тут же обнаружил, что корабль накренился на правый борт. Я переспросил. Компьютесса подтвердила.

– Черт подери, мы на твердой почве?

– Подтверждаю. Посадка произведена на твердую поверхность. По информации зонда, в этой местности твердая песчаная почва с преобладанием базальтовых пород.

Тут я почувствовал, что мой корабль медленно наклоняется уже в другую сторону. Мы покачивались. Я снова сел. И что теперь? Комп никакой опасности не видит. Почему качаемся, не понимает.

– Ну, Золушка… Ты не перестаешь меня удивлять, – пробормотал я. – Давай дружить!

– Команды не понимаю, – отозвался комп слащавым женским голосом.

– Готовимся к выходу. Защитный костюм, запас кислорода. Часа на два, я думаю, хватит для первого раза.

– Готово.

Я оделся и вышел в шлюз.

– Компьютер, что там за окном?

– Данные не изменились.

Я вздохнул. Нажал на рычаг и открыл дверь шлюза.

* * *

2010 год

Я жмурился от солнца, что светило из распахнутого окна по-весеннему ярко и пронзительно. Женька прыгал по мне, совершенно не жалея папу. Я схватил сына, и он с визгом, вырываясь, потянул меня на кухню. Анька там стряпала очередную свою яичницу. Вообще-то она Анжела… Но мне это имя никогда не нравилось, и я без всякого ее, кстати, сопротивления, давно уже стал называть ее Аней. Она собирается на работу, в больницу на дежурство. Я же, бездельник, остаюсь дома. Моя задача – собрать и отвести сына в сад, помыть посуду, почистить и пожарить картошку для ужина, пропылесосить коврик и забрать ребенка из сада, вечером поужинать картошкой и не забыть согреть в микроволновке котлеты. Много всего. Первое время я даже записывал. Да, кстати, не забыть выпить таблетку.

Анютка возле зеркала. Дает мне последние распоряжения. Темные волосы – в хвост. Глаза уставшие. Смотрит на меня, улыбается. Я, не глядя ей в глаза, улыбаюсь в ответ. Женька крутится у ног. Я заглядываю в зеркало ей через плечо. На меня смотрит бородатое лицо, удивленные светло-серые глаза. Я почесал подбородок… Худющая фигура в зеркале в футболке и домашних трико выглядела как-то замученно и даже жалко… Анька меня обняла.

– Сейчас ты выглядишь уже гораздо лучше! – смеясь, сказала она.

Лучше, чем… Чем раньше. Я обнимаю ее в ответ. Она тоже похудела. И она устала.

Анюта хватает телефон, сумку и убегает. Я смотрю на Женьку. Он почти одет, натягивает вторую сандалию. Правда, носки разного цвета, но ничего… Его мать тоже этим грешила когда-то, так что, есть в кого.

Таблетка. Да, Аня мне три раза напомнила. Я шаркаю на кухню. Женька уже прыгает возле меня, на ходу хватая из вазочки печенюшку и вгрызаясь в нее своими молочными зубами. Я целую его в макушку, подбирая с пола кусочки. Я не самый лучший отец, я мало с ним говорю. Но мне кажется, что ни ему, ни мне большего и не нужно. Мы с ним молча смотрим футбол по телевизору, молча едим и смотрим друг на друга. Я даже молча его ругаю иногда. Я смотрю – он сопит. Анька боялась, что он глухонемой. Нет. Заговорил к четырем годам, но мало и по необходимости. Я его понимаю. Мы подходим к садику. Он крепко сжимает мою ладонь. Его ладошка горячая и влажная. Я чуть сжимаю его руку в ответ. Я знаю, он хочет, чтобы я его забрал пораньше, в идеале, до тихого часа. Но мама строго-настрого это запретила. Она нам обоим прочитала лекцию про режим, и мы смирились. Я целую сына в макушку и отдаю в руки воспитательницы. Он уходит, не оборачиваясь, хотя я знаю, что губы надул. Я закрываю скрипящую калитку и иду по дороге к дому. День сегодня будет жаркий.

Я сижу дома уже который год…? Сам не помню. Когда Анжелка, нет, Анюта привезла меня домой? Не ко мне, конечно, домой, а к себе. Пока я лежал в больнице, мою родную коммуналку благополучно снесли как ветхое жилье, и всех переселили в новые квартиры. Всех, кроме меня. У меня в то время было другое жилье… И про меня как-то забыли. А может, решили, что я оттуда никогда не вернусь… Но меня стараниями Анжелки-Анюты, выписали. Если честно, с трудом вспоминаю, как это было, да и когда это было, точно не скажу. Она просто привезла меня сюда, к себе, в свою однушку, которую ей удалось получить как сироте из детдома. Вот так и живем теперь здесь, у нее. Анютка у меня молодец – поработала санитаркой, поступила в медучилище. Работала и училась. Возле меня сидела… Но там я не помню. Помню только здесь… Когда привезла. Я никогда не спрашивал, чего ей это стоило. Учиться, сдавать экзамены, драить полы в пропахшем сыростью и лекарствами блоке для сумасшедших, ухаживать за мной. Потом у нас появился Женька. Вернее, он не сразу появился, а как-то постепенно… Постепенно, шаг за шагом… Сначала заглядывал через фото узи, потом стучался ножкой, когда я положил руку ей на живот. Она никогда не спрашивала у меня ни о чем… Оставить ли ей ребенка? Пойду ли я на работу?.. Она просто приходила уставшая, садилась рядом на диван и клала мою руку себе на живот. Я никогда не видел, чтобы она плакала. Я ни разу не слышал ни одного упрека в ее словах… Хотя искал этот упрек.

Около трех лет тому назад я пытался устроиться на работу. Но справка из психушки закрыла мне двери практически везде. Потом я раздавал листовки, расклеивал объявления, прыгал в костюме трансформера в торговом центре… А потом – о, удача – устроился мойщиком машин в одном автосервисе. Но проработал я там недолго — впрочем, как и сам автосервис. В одно прекрасное утро к нам пришли товарищи в бронежилетах и всех повязали. Оказалось, что там нелегально перебирали машины, перебивали номера и делали еще много чего, за что дают реальные сроки. Злополучный желтый билет спас меня от этих неприятностей. Обозленный дознаватель сплюнул мне вслед и прошипел: «Еще ведь выпускают таких шизиков!»

Я выключаю телевизор. Иду в сад. Наша мама придет с дежурства только утром. Мы будем вместе сидеть с сыном на диване и смотреть мультики.

* * *

Женька, как всегда, сопит у меня подмышкой. Надо отвести его в сад. Слышу, на кухне что-то жарится. Завтрак. Анюта пришла. Почему я называю ее Аней, я и сам не знаю. Просто стал так называть и все, а она не противилась. Просто откликается теперь на Аню. Перекидываю Женьку через плечо, несу на кухню. Он делает вид, что спит. Не хочет в сад. Анюта оборачивается. Улыбается нам.

– С ног валюсь… Отведешь его в сад, зайди в магазин, я список написала. А я спать.

– Конечно, – я приобнимаю ее. Женек приоткрывает один глаз.

– Я все вижу! – смеется Анютка и щекочет его за пятку.

Мы идем по аккуратной асфальтированной дорожке. У нас хороший район, новый. Далеко до метро, но зато много зелени и парк рядом. Жека, держась за меня рукой, скачет на одной ноге. Я целую его в макушку, отдаю детсадовской няне.

Иду в магазин, по дороге разворачиваю список. Вспоминаю – таблетка! Забыл… Прийти – выпить! Странно… Картошка – понятно, молоко, яйца… Торт? Я что, опять забыл про какую-то годовщину? Нет, мы поженились зимой, помню, был снег. День рождения у нее в декабре, у Женьки в мае, у меня в июле. Что еще? Я почувствовал, что у меня заболела голова от напряжения. Тортик я купил, такой, какой нравится сыну. Он сладкоежка, впрочем, как и я. Иду домой. Думаю. Тихонечко открываю дверь своим ключом. Не хочу будить Анютку, она, наверное, уже спит. Продукты в холодильник. Захожу в комнату. Спит на диване. Свернулась калачиком, в халатике, накрывшись стареньким клетчатым пледом. Он нам обоим очень нравится. Мы купили его в секонд-хенде еще до рождения Женьки. Я надеваю тапки, чтобы не шуметь, и иду на кухню. Таблетка! Наливаю чай, запиваю. Что у нас за праздник? Я смотрю в окно. Люблю лето. Ветер задувает в окно занавеску…

Анютка обняла меня сзади за шею. От прежней Анжелы у нее осталась только страсть к красным помадам. Но именно это мне теперь нравится – когда нахожу их следы на своих футболках, наволочках и на Женькиных щечках, мое сердце наполняется каким-то необыкновенным удовольствием.

– А у нас сегодня гости… – шепчет она мне на ухо хриплым ото сна голосом.

– Гости?

– Ага.

Я вспоминаю… Друзей у нас нет. Подруг у Аньки я уже давно не наблюдал.

– Ты не будешь сердиться?

– На что? Кто придет?

– Увидишь…

Мы целуемся. Моя борода щекочет ей шею.

– Ты знаешь, а бородатые мужчины сейчас в моде.

Я хмыкнул. Ей виднее. Она общается с миром, с людьми. Это я сижу дома, а видят меня только воспитатели из детского сада и иногда соседи.

– Может, мне побриться? – робко спрашиваю я, в глубине души надеясь, что она оценит мой порыв, но скажет «и так хорошо».

– О, это замечательная мысль! – обрадовалась Аня. – Я думаю, давно пора — это сделать.

– Да ладно…? Я же перестану быть модным…

Анюта махнула рукой.

– Ерунда. Тебе без бороды лучше!

И кто меня за язык тянул?.. Я почесал подбородок. Может, просто покороче подрезать…

Анюта готовит стол. Я наблюдаю. Как на день рождения режет салатик. Ставит один лишний прибор на низенький журнальный столик в комнате. На нашей маленькой кухне помещаемся только мы вдвоем.

– И во сколько придут гости?

– Скоро! – ответила она, подмигнув мне.

– А за Женькой?

– За Женькой успеешь! Время еще есть.

Я обреченно вздохнул.

– Мне что, и переодеться надо? – поинтересовался, глядя на свою линялую и растянутую футболку.

– Конечно!

Какая она веселая, с невольным раздражением подумал я. Может, с работы кто-то? Конечно, ей хочется общения, а то все работа – дом – работа. А мы с Женькой не очень общительные собеседники. Надеваю шорты и чистую футболку. Думаю, этого более чем достаточно. Плетусь в ванную. Достаю бритву из стакана на верхней полочке. Немного поржавевшая, но ничего. После мучительных пыхтений и нескольких порезов смотрю на себя в зеркало. Мда. Худое, вытянутое лицо… Несколько глубоких морщин на лбу, впалые щеки, землистый цвет. Одни глаза, как говорит Анюта. Я выхожу из ванной. Вижу, как она на меня смотрит – ободряюще и с благодарностью. Звонок. Инстинктивно вздрагиваю. Я не иду в коридор, наоборот, ухожу в комнату и сажусь на диван. Слышу шепот… Шаги. Заходит моя Анюта. Лицо виноватое… Но смотрит с вызовом.

– Ты… В общем, ты должен знать… Я, знаешь, сколько раз его посылала… И вообще с ним говорить не хотела, – она говорит, сбиваясь, торопливо. – Он так настаивал! Так просил!

Я вздохнул. Так и знал. Знал, что это когда-нибудь случится. Чувствовал… Анютка подошла ко мне, села напротив и взяла мои руки в свои.

– Ты выпил таблетку?

– Да.

– Хорошо.

Я повернул голову и увидел в проеме двери Карася. Он стоял, подпирая косяк своим круглым широким плечом. В белой рубашке, как всегда, бордовый румянец на щеках. Все тот же. Только округлился еще больше, но это его совсем не портило. Ни тогда, ни сейчас.

Карась смотрел на меня с испугом. Как будто увидел труп. Потом попытался улыбнуться, но улыбка получилась какая-то натянутая… Он присел на краешек дивана. Анютка встала и пошла за чаем. Мы смотрели друг на друга. Рассматривали. Сколько лет прошло… Я прислушался к себе и ничего не чувствовал. Ни злости, ни гнева – ничего…

– Ты как? – прошептал Карась.

– Нормально, – тоже прошептал я.

– Не думал, что она меня когда-нибудь к тебе подпустит… – сказал он, опасливо озираясь в сторону кухни.

Зашла Аня, поставила на стол салат. Снова ушла. Принесла жаркое в горшочках.

– Я смотрю, у вас сегодня пир горой… – усмехнулся Карась и тут же осекся, виновато посмотрев на меня.

– Важных гостей ждем, – ответил я. – Нельзя ударить в грязь лицом.

Анютка посмотрела на нас с опаской, но все равно вышла.

– Я, в общем-то, ненадолго… – промямлил Карась, с тоской глядя на соленые огурцы на тарелке.

– Только попробуй не съешь! – ответил я.

Зашла Аня.

– Ну, давайте к столу… Коля, двигай стул ближе!

Я сел с краю на табурет. Карась мужественно придвинул к себе горшок. Покосился на меня – накидал себе в тарелку салата и, секунду подумав, положил еще сверху соленый огурчик. Потом что-то вспомнил, оживился.

– А я тут не с пустыми руками! – весело произнес он, доставая откуда-то из недр пиджака красивую бутылочку.

– Мне нельзя, – произнес я грустно.

– А я попробую… Чуть-чуть, – сказала Аня и пошла на кухню за рюмками. Слышно было, как она открывала шкафы, искала.

– Я смотрю, вы тут… Не употребляете, совсем? – робко произнес Карась, как будто взвешивая каждое слово.

– Да.

– Рюмки не нашла, давайте пить из кружек! – весело сказала Аня, заходя с кухни.

– А что, как в старые добрые времена! – обрадовался Карась. – Помнишь, как студентами?

– Не помню, – честно сказал я.

Карась разлил по кружкам что-то темно-янтарное.

– Жалко, ты оценить не можешь. Это вещь!

Не чокаясь, выпили. Карась залпом, Анютка пригубила глоточек, поморщилась, покраснела.

– Крепкая! – глядя на нее, сказал Карась. Потом повернулся ко мне:

– Где ваш малой-то?

– В садике.

– Ну вот… А я хотел с ним познакомиться. Правда, Анжела категорически запретила мне покупать ему какие-либо подарки, – с нажимом произнес он, – но мы что-нибудь придумаем!

– Как ты нас нашел? – спросил я, вдыхая запах пряного алкоголя, распространившегося по комнате.

– О, это было не самое сложное! – оживился Карась, хрустя огурцом. –Сложнее было добиться приглашения на этот прекрасный званый обед, – положив руки на свой пухлый животик, Карась живо, как на шарнирах, повернулся к Анюте. – Честное слово, дракон так не охраняет спящую принцессу, как вы своего дражайшего супруга!

– Я дракониха, – сказала Аня, глядя в тарелку.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь. Не просто улыбаюсь, а как раньше – мне весело, и я улыбаюсь. Анюта смотрела на меня, и я видел, что она довольна собой. Кажется, я начал понимать, что она не просто так его до меня допустила. Карась напоминает ей обо мне… Обо мне прежнем. Я думал, она смирилась со мной – другим, опустошенным, не помнящим половину своей жизни, пьющим таблетки по часам. Они смотрели на меня, оба. У Анюты подрагивали губы, и я подумал, что она сейчас заплачет… Но нет. Я никогда не видел, чтобы она плакала. Не увидел и сейчас.

– А как у тебя дела? – спросила она вдруг у Карася, кажется, желая сменить тему. – Как семья?

– У меня?.. – переспросил Карась и часто заморгал. Я удивился, ого… Кажется, она поймала его врасплох.

– Да неплохо, – быстро придя в себя, продолжил он. – Вот, как из банка ушел, сеть магазинов открыл.

– О.… Сеть магазинов, – пробормотал я. – Ты никогда мелко не плавал, Карась!

Он засиял, почувствовав себя в своей стихии.

– О, да! Очень прибыльный бизнес оказался, сам не ожидал. Ну как, магазины – скорее, магазинчики! – и хитро подмигнул.

– А давно ты развелся? – вдруг снова спросила Анюта.

Прямо бьет в одну точку, – лениво подумал я.

Карась глотнул воздуха, потянул галстук. Ну что, не ожидал? Тебя же предупреждали – дракониха! Ты сам полез в наше логово.

– Так… – растерянно протянул он. – Так три года назад и развелись мы с Ксюхой, – видно стало, пытается взять себя в руки. – Ты знаешь, сейчас она в Германии живет, замуж там вышла… За фрица.

Вздохнул. Я посмотрел на его вспотевший лоб и прилипшую к бокам мокрую рубашку. В первый раз в жизни увидел его по-настоящему несчастным…  Мне было грустно и неприятно это видеть.

– Забрала детей… – продолжал он. Кажется, начав, уже не мог остановиться. – Двое их у нас. Ванька и Дашка… Сказала, в отпуск, отдохнуть, по Европе прокатиться, а сама… Больше не приехала и детей не привезла. Я ведь сам разрешение дал на вывоз… Сам! Собственной рукой подписал. Теперь вот… Два года их не вижу… По скайпу только.

У меня внутри все похолодело.

– А они, знаешь, как выросли… Ну, ничего… Сам поеду скоро. Найду их там. Встретимся возле их школы. Дашка сказала мне адрес…

Я понял прямо сейчас, что мне плохо, что я устал и не хочу никого видеть. Я расцепил побелевшие пальцы и молча ушел на кухню. Аня все поняла сразу. Они еще немного пошептались с Карасем в коридоре, и он быстро ушел.

Во дворе стучал мяч, кричали дети. Я стоял у окна, когда она зашла.

– Зачем ты это сделала?

Она подошла к столу, села и устало вздохнула.

– Я хотела, чтобы ты знал.

– Зачем?..

– Я сделала это для тебя…

– Это было жестоко!

– Он это заслужил!

– Это было жестоко по отношению ко мне.

Она помолчала.

– Зато ты проснулся.

Я подошел к ней. Она испуганно смотрела на меня снизу вверх. Я наклонился и взял ее на руки.

– Какая ты стала легкая…

– Это ты стал сильнее… – прошептала она мне в ухо. Я понес ее в коридор, посадил на тумбочку от зеркала и стал обуваться.

– Ты знаешь… Я провел с тобой столько лет и не знаю, как тебя за них благодарить… – неожиданно сам для себя произнес я.

Она сидела на тумбочке – такая маленькая, с зачесанным назад хвостом непослушных черных волос. Закрыла лицо руками. Я отворачиваюсь, долго обуваюсь и делаю вид, что ничего не вижу.

Мы пошли за Женькой.

* * *

Я знал, что он еще появится. Я ждал. Через несколько дней Анюта стала на меня как-то особенно внимательно поглядывать. Я понял – ждет момента для разговора. Я начал первый.

– Как там Карась? – спросил я за ужином.

– Говорит, все отлично. Он тебе помочь хочет… С работой.

– Да?

Анюта как-то сразу расслабилась. Закончила резать хлеб, присела с нами. Я смотрел, как Женька ест – он усиленно дул на ложку с супом.

– У него магазины, – продолжила она. – Он может взять тебя продавцом.

– М-м… Вкусно! – борщ был свежесваренный и очень горячий. – А что продавать?

– Ой… Даже не знаю, – растерялась она. – Я не спросила.

Я подумал, каким бизнесом может заниматься Карась? Учитывая, что он заядлый рыболов – либо рыбный ларек, либо магазин снастей…

– Почему бы и нет…

– Здорово! – Анюта обняла меня за плечи. Женька встрепенулся.

– И тебя, и тебя! – Аня протянула ему руки. Женька сразу забыл про еду и повис у нее на шее. Я неодобрительно хмыкнул. Но кому было до этого дело…

Карась позвонил на следующий день. У меня мобильного нет, поэтому он звонил на Анюткин номер. Она спала после дежурства, и я взял трубку.

– О, Серый! Хорошо, что это ты.

– Ага.

– Я это… Что хотел спросить…

– Я согласен.

– О, отлично! Еще, знаешь… Тут такое дело, надо бы провести небольшое обучение. Ну, там… По поводу товара.

– А, понятно. Конечно.

– Типа, если что-то спросят, ты мог бы объяснить… Порекомендовать.

– Я понял. Естественно.

– А так, все официально. По трудовому договору, полный соцпакет.

– Какие-нибудь справки нужны? – осторожно поинтересовался я.

– Да знаю я твои справки, – хохотнул Карась. – Приходи завтра сразу в магазин, там все сразу и расскажу, и покажу. Адрес скину смс-кой. Придешь?

– Приду.

– Я рад! – вдруг действительно очень радостно сказал Карась.

– До завтра.

Я положил трубку. Почувствовал, что немного боюсь… Столько времени я жил очень замкнуто, в мире одной квартиры. Ни с кем, кроме Анюты, не разговаривал… Даже с Женькой мы больше молчим. А там будут люди… И с ними нужно говорить, и говорить много. А получится ли у меня?.. Аня очень рассчитывает на это.

* * *

На следующий день, отведя Женьку в сад, Анютка повела меня в парикмахерскую. Меня постригли и нормально побрили. Анюта заставила меня надеть единственную рубашку и даже погладила ее. Рубаха в клеточку – я не люблю – но Аня настояла, что мне идет. Пусть так. Старенькие, но чистые джинсы держатся на мне только с помощью ремня. Я, весь чистый и наглаженный, поцеловав Анюту, поехал по адресу на свою новую работу. Магазин Карася находился на окраине, в Выхино. Немного растерявшись, я поблуждал по метро – отвык. Сосредоточившись и вспотев, я наконец вышел на нужной станции. Бреду по улице с обрывком бумажки в руках, где записан адрес. Я так давно не был в городе один. Как все изменилось! Улицы стали чище, люди лучше одеты, незнакомая музыка… Город жил, но уже другой жизнью. Я чувствую, что выгляжу странно. Я как привидение, бледное и худое, на фоне праздничных сияющих витрин. Смотрю вокруг себя и не узнаю этот мир. Он забыл о моем существовании, а я о нем…

Я повернул в спальный район. Вот он, этот дом. Номер тот, обычный жилой дом. Я обошел его вокруг. Вход с торца, узкие ступеньки. Наверху вывеска Интим-магазин «Клубничка». Да ладно… Нет, не то. Сверился с адресом – все верно. Я стою у входа и думаю с досадой, что записал неправильно. Нет, правильно. Вон и Карась выходит из магазинчика с распростертыми объятиями. Я обалдел и попятился…

– Заходи, заходи! – машет он мне рукой. Я как-то инстинктивно начал озираться. Может, сделать вид, что он машет не мне? Сделать вид, что я просто мимо шел? Нет. Кричит прямо на всю улицу.

– Серега! Чего встал как столб? Давай, заходи быстрее, мне еще нужно профобучение провести.

Растерянный, стою и не верю, что это происходит со мной. Карась колобком выкатился по ступенькам, живенько подцепил меня под локоток и втащил в магазин. Я почему-то зажмурил глаза.

– Ты чего? – кричит он мне в ухо. – Да брось! Взрослый мужик… Ерунда какая, – хлопает меня по плечам. – Э… Ты прекрати это! Не пугай меня. Я-то знаю, что ты нормальный мужик, с нормальными реакциями. Серый!

Я открыл глаза. Боже! За что? Вот интересно, я в этой жизни столько нагрешил или в прошлой?..

– Ты знаешь… Я… Я думаю, что эта работа не для меня, – начал я, немного заикаясь. Карась крепко взял меня за плечи. От него пахло дорогой туалетной водой. Меня стало еще и подташнивать.

– Слушай, не дури! Зарплата хорошая. Слышишь? Хо-ро-шая! Я тебе обещаю. А работка – не бей лежачего, – хохотнул. – Ерунда какая… У меня, правда, в магазинах одни бабы работают, но какая разница? Ты тоже сможешь! Тут очереди не стоят… Приходят люди, смотрят, иногда спрашивают, покупают. То да се, немного рассказать.

Я вырвался из его объятий.

– Карась! Ты с ума сошел?!

– Почему? – кажется, он искренне обиделся. – А что? Это тоже товар, необходимый людям! Люди едят, пьют – они покупают продукты и не стесняются. Мой товар тоже удовлетворяет потребности людей…

– Ты – демагог. Иди ты!

– Тоже мне… Чистоплюй! – Карась смотрел на меня с обидой, встал руки в боки, кажется, разозлился не на шутку. – Куда ты еще пойдешь? Кто тебя возьмет на работу? Анжела твоя уже вся высохла – тянуть тебя и Женьку. Убогий ты наш! Ее пожалей! Женьку пожалей. У тебя ребенок что-нибудь, кроме картофельных котлет, ест?!

По живому бьет, зараза. Я посмотрел вокруг. Вот она, моя новая жизнь… Как символично. Карась молчал, пытливо смотрел на меня исподлобья. Молчал, потому что знал – еще одно слово, и я ему врежу.

– Давай, валяй свой инструктаж.

Инструктаж звучал примерно так:

– В общем, эта розовая штука предназначена для этого… Ты понял (я кивал), здесь режимы работы, вибрация от меньшего к большему. Кстати! – Карась припал к моему уху, как бы по секрету. – Эти штуки покупают не только женщины. – Я захлопал глазами. Карась хохотал, искренне развлекаясь. – Так что будь к этому готов.

И я был готов, собирая остатки самообладания в кулак. Да что на самом деле такого? Я никогда не был мнительным. Работа есть работа. Если что, пошлю Карася вместе с его магазином – куда, он сам знает. Он эти предметы каждый день тряпочкой протирает. Уйти всегда успею. А вот от озвученной зарплаты я прямо поперхнулся. Он что, всем своим продавцам так платит? Настолько хорошо идут дела? Или это ко мне особое отношение?.. Я, в общем-то, склоняюсь ко второй версии. Грехи замаливает…

Когда пришел домой, конечно, все сразу рассказал Анютке.

– Ты не сильно разозлился на Карася? – переспрашивала она. – Я бы рассердилась! Он должен был сразу предупредить, – возмущалась она, – какой у него «бизнес»!

– Нормальный бизнес… Не кипятись.

– Ты будешь там работать?..

– Ты против?

– После того, как ты мне сказал, сколько он будет тебе платить… Уже не знаю.

– Я знаю. Я буду там работать.

Я приобнял свою жену. Мы сидели на диване.

– Удивительно… – прошептала она, глядя на меня искоса. – Это все ради нас?

– Нет, – уверенно ответил я. – Это все ради Карася. Он, бедный, зашивается с этими приборами. Не знает, что с ними делать. Куда и чего… Надо помочь!

Анюта хохотала до слез.

* * *

С первого аванса, любезно выданного мне Карасем в первый же рабочий день, мне купили приличные штаны и пару футболок. Теперь я мог ходить по улице, не чувствуя на себе пренебрежительно-брезгливых взглядов. Так относятся к больным СПИДом и бомжам. Мир действительно изменился, в частности– люди. В 90-е бедность была не порок, а повод для сочувствия. Многие прошли через тяжелые времена и научились жалеть. Сейчас я вижу холеные, сытые лица, в глазах которых скука. И если в пределах их зрения появляется «изнанка общества», несытое и неприятное, бездомное, чудом не вымершее ископаемое, их передергивает удивленная гримаса. То, во что мы начали превращаться в 90-е, мы благополучно превратились. Мечта сбылась! Мы стали обществом потребления – потребления продуктов, услуг, красивой жизни и друг друга. Я аплодировал стоя.

Карась заверил, что он всегда на связи, и, если у меня возникнут трудности – любые! – подчеркнул он, я сразу звоню ему. Если нужен какой-то «особенный» товар, который привозят только по заказу, я звоню ему. Мысленно я уже решил достать его своими звонками – пусть отдувается.

Мой первый рабочий день выдался совершенно скучным. Первую половину дня я провел в нервозном ожидании… Смотрел через окно на проходящих мимо людей. Но никто не спешил к нам заходить. Взгляды прохожих равнодушно скользили по вывеске, и все спешили мимо. К обеду я совершенно успокоился и даже включил компьютер. Там было несколько папок, которые Карась очень настоятельно просил почитать. Хотя бы полистать. И я стал листать.

Звякнул колокольчик входной двери, и я увидел трех подростков, прыскающих от смеха и толкающих друг друга в бок.

– Заходите, молодые люди! – крикнул я из-за стола. – Паспорта, надеюсь, взяли? У нас сегодня скидки…

В ответ я услышал снова дверной колокольчик.

Первый день прошел довольно быстро, да и покупателей не было совсем. Я закрыл пустую кассу, выключил компьютер. Все оказалось не так уж и страшно.  Пошел закрывать магазин.

Дома меня встречали как героя. Женька висел у меня на шее, Анька звонко целовала в щеку. Меня тут же повели на кухню кормить, словно я пришел с тушения пожара или из угольной шахты.

* * *

Как оказалось, такое везение на работе мне выпало только в первый день. В последующие дни ко мне в магазин потянулись настоящие покупатели. Я, стараясь сдерживать улыбку, доставал коробки: сравнивал мощность, пожимал плечами, объясняя, что лично этим не пользовался, но написано, что это «доставит райское блаженство». В общем, все оказалось не так страшно, если относиться ко всему этому с юмором. Я чувствовал себя превосходно – кормильцем. Но больше всего меня радовали Анюткины глаза – как она на меня теперь смотрела! И вообще, как она смотрела вокруг. Как она прижималась ко мне, когда мы засыпали. Как будто внутри нее струну, натянутую так, что она вот-вот лопнет, тихонечко отпустили. Она стала долго спать. Два раза чуть не проспала на работу. Ну и славно… Чувствую, что это хорошо. По вечерам, после того как укладывали Женьку, мы стали устраивать посиделки с чашкой чая и пледом на диване. Телевизор что-то бурчит вполголоса, а мы грызем печеньки и болтаем о том, о сем. Она рассказывает мне что-то про работу, я – ей. Это было в новинку нам обоим. И обоим это нравилось. Она рассказала мне, что когда-то вела дневник и даже писала мне стихи. Сказать по совести, я не любитель стихов и был удивлен. И совершенно не помнил, чтобы она мне их показывала…

Через месяц я получил первую зарплату. С торжествующим видом принес ее домой. Анюта сразу плюхнулась на диван, считать купюры. Мы оба не верили своим глазам. А жизнь-то, кажется, налаживается! – сам себе сказал я мысленно, боясь говорить вслух. Ну, конечно же, мы пошли их сразу тратить. Масштабно и с размахом — в крупный торговый центр. Я очень хотел одеть Анютку и побаловать Женьку детскими развлечениями. Просадив большую часть денег в первый же день, мы возвращались домой с покупками, довольные и счастливые. Уставший, напрыгавшийся на батутах Женек обессиленно висел у меня на руках. Аня тащила огромные пакеты.

– Своя ноша не тянет, – пыхтела и шутила она.

* * *

Я был вполне счастлив и убежден, что жизнь моя вышла на новый уровень, если бы… Если бы не вчерашнее событие. Я снова и снова прокручиваю его в голове. Все началось с того, что я на работе от скуки схватился за тряпку. Как заботливая хозяйка, брызгал из пульверизатора стекла витрины и протирал их ворсистой тряпочкой. Глядел в отражение – улыбался себе и всей этой ситуации. Брызгая на стекло, чувствовал приятный запах свежескошенной травы и удивлялся, какую же стали делать химию… Но уже через минуту замер как вкопанный. В отражении стекла я увидел человека, смотрящего прямо на меня. И я узнал его, конечно. Стараясь не замечать, как сзади в плечо мне тыкается лохматая морда пятнистой низкорослой лошадки, я чувствовал, как пот струйкой стекает по спине. Лошадь фыркала, утыкаясь в меня головой, нетерпеливо перебирала ногами. Я зажмурил глаза уткнувшись лбом в стекло. Где-то рядом с моим ухом звякнула уздечка, и знакомый голос произнес: «Я долго искал тебя, мой друг! И наконец нашел правильную тропу…». Я стоял с закрытыми глазами, вдыхая запах полевых цветов и свежевыделанной кожи. Голова кружилась так, что я перестал чувствовать ноги.

Открыв глаза, я обнаружил себя сидящим на лестнице у входа в магазин, все с той же тряпкой в одной руке и пульверизатором в другой. Руки тряслись. Я быстро встал и вбежал в магазин.  Повесив табличку «Перерыв 10 минут», устало осел на стул. Нет, только не это!  Вспоминал, когда в последний раз пил таблетки. Расслабился совсем, а Аня перестала мне напоминать. Мы оба думали, что я вернулся… Я схватил себя за волосы. Но ведь я же вернулся!  Снова стал прежним, но только я понимал, что мой мир ко мне тоже вернется. Потому что этот «мир» тоже мой.  Нет! Только не это, я не хочу обратно в больницу. Я этого больше не выдержу. Аня этого не выдержит тоже. Я это знаю. Я качался на стуле и тихо выл…

Я снова буду пить таблетки. Ну и что, что от них я тормознутый и смотрю в одну точку часами. Я не могу, не могу потерять Анюту и Женьку! Если я загремлю в больницу, я оттуда уже не выйду. Никогда. Я это знаю. И у Аньки нет уже сил…

* * *

Еду в метро. Стоя в набитом вагоне, думаю, что Ане, конечно, об этом ничего не скажу. Просто найду старые таблетки. То, что я видел… Никогда не придавал этому значения. Я привык к этому давно. В детстве это был мой самый настоящий чудесный мир. Только уже будучи взрослым, я понял, что он есть только у меня. И инстинкт самосохранения заставил меня молчать о нем. Я как будто жил несколькими жизнями сразу… И привык.  Никогда не считал себя шизиком. Хотя, как говорил мне врач, какой сумасшедший признается самому себе, что он… Того? Я никогда не задавался вопросом, что это со мной?  Знал себя и воспринимал себя как есть. Но теперь у меня есть еще два человека, которые так дороги мне… Я сжимаю зубы, до ломоты, до боли, до металлического привкуса во рту – так дороги! И я готов сделать с собой все, что угодно, наглотаться каких угодно лекарств, лишь бы эти два человека были у меня, а я у них… И я готов швырнуть этот мой «мир» к их ногам. Или навсегда уничтожить его. Но как это сделать? Ведь это не плод буйной фантазии и моего воображения, во всяком случае, для меня. Он реально существует и мне не подчиняется. Может, это просто моя голова мне не подчиняется? Мой собственный мозг играет сам с собой в игру?! То, что я вижу – это часть меня или действительно просто болезнь, как говорил мне мой врач? С ним я соглашался, но как согласиться с собой?

Впервые я шел домой с тяжелым сердцем… Я боялся, что Аня заметит мое состояние, что все то новое, что появилось между нами, что появилось в ее глазах, потухнет. Я испуган, и я устал. Мне даже не надо притворяться, что я вымотан. Но я пытаюсь улыбаться и что-то рассказываю… Она суетится у стола и ничего не замечает. Завтра ей на дежурство, она в своих мыслях.  Мы возимся с Женькой на диване. А вот Женька все замечает. Смотрит на меня настороженно, заглядывает вопросительно в глаза. Я отвожу взгляд. Расстроенный сын не хочет больше играть, пошел строить башню из кубиков, отвернулся, насупился. Я вздыхаю. Анютка кричит из кухни, и мы идем есть.

* * *

Дни потянулись за днями, и я успокоился. Снова потихоньку пью свои таблетки. Анютка, конечно, это заметила, улыбнулась ободряюще, но промолчала. Карась к нам два раза приходил. Принес Женьке большую коробку «Лего», видимо, все-таки Анюта дала добро. Женька видел Карася впервые, долго на него смотрел, потом ходил вокруг коробки. Я открыл ее, и мы вместе стали собирать какую-то космическую базу из «Звездных войн». Я видел, что сын в восторге. Карась нам сообщил, что уезжает на две недели в Германию, встретиться с детьми. Сидел и подробно меня инструктировал на случай непредвиденных ситуаций, оставил еще один номер телефона на самый крайний случай. Что он не на шутку встревожен, я заметил по ярко красным пятнам на щеках и нервозному постукиванию пухлых пальцев по журнальному столику.

– Не волнуйся, ну что с твоими магазинами может случиться, пока тебя нет? Ну, не ограбят же их! – пытался пошутить я.

– Не каркай! – одернул меня Карась. – Я не за магазины переживаю… Детей давно не видел… Тайно ведь с ними встречаюсь, понимаешь? А эта с.… там замужем, гражданство наше поменяла. Пронюхает, может в полицию заявить… Сам знаешь, с нашим братом там не церемонятся.

Горестно вздохнул. Ну, что тут скажешь, чем обнадежишь… Да ничем. Анютка сидела в кресле, поджав ноги, и смотрела на него как на ребенка, с жалостью. Такой он был несчастный и растерянный, что даже мое сердце дрогнуло. Я знал, что он пришел на самом деле за нашей поддержкой. И он, конечно же, ее у нас нашел. Анюта – добрая душа, настояла, чтобы Карась остался на ужин. Женек под конец вечера даже забрался к нему на колени, очень его заинтересовал перламутровый галстук.

Карась улетел самолетом на следующий день.

* * *

В эту ночь мне приснился сон. Я видел безграничный черный космос. Он летел навстречу и поглощал меня, а я растворялся в нем… Мимо проносились дожди из метеоритов и планеты. Вселенная переливалась многообразием красок. Я не мог дышать. Я был парализован и раздавлен ее величием. Один, в своем космическом корабле я несся куда-то вместе с ней…

Проснулся весь мокрый от пота и с головной болью. Это все таблетки, голова от них болит постоянно. Женьку в сад. Сам на работу. Анютка еще не вернулась с дежурства. Покупателей сегодня было много, по сравнению с другими днями. В последний раз мне привезли партию сувенирных кружек со всякими скабрезными надписями и в форме разных частей тела, как оказалось, они пользуются популярностью.

Еду домой в метро. Я устал, я плохо сплю по ночам. Сегодня уже прохладно. Пока шел до метро, попал под осенний дождь и теперь, сидя в теплом вагоне метро, чувствую, что меня неумолимо клонит в сон. Я почти уснул, когда сильный толчок заставил вагон остановиться. Я приоткрыл один глаз – мы стояли в тоннеле. Обычное дело. Снова закрыл глаза, но сон улетучился. Зевая, посмотрел вокруг. Людей в вагоне относительно немного, но все сидячие места были заняты. А вот напротив меня стоит колоритная фигура. Держится за поручень и смотрит на меня улыбающимися глазами. Это что у нас, съезд толкинистов? Нет, скорее, это персонаж из «Звездных войн» – смотрели с сыном. Мало ли разных чудиков — ролевиков. Невысокого роста мужичок, лет тридцати, кучерявый, смугловатый… Нет, даже не смуглый, а хорошо загорелый. Прямо-таки приятный золотисто-коричневый средиземноморский загар. Фигура облачена в длинный балахон, типа греческой туники, из-под которой торчали босые волосатые ноги. Сверху на щупловатые плечи было накинуто черное зимнее пальто. Само по себе пальто было даже неплохим и явно дорогим. Он поймал мой взгляд, посмотрел на свои голые ступни – еще больше заулыбался и зябко потер ими друг об друга. Неожиданно он наклонился ко мне и громко зашептал:

– Вы позволите мне сесть рядом с вами?

Я офигел. Повернулся и обнаружил, что соседнее место рядом со мной пусто. Люди вокруг стоят, но никто не садится. Я пожал плечами.

– Да пожалуйста…

Вроде не бомж и не воняет. Я осмотрелся – кажется, никто, кроме меня, на него внимания не обращает. А мужичек, тем временем, шустро плюхнулся рядом, и я мог во всех подробностях лицезреть балахон, по виду из какого-то грубого льна, под его распахнутым пальто.

Я подозрительно посмотрел вокруг. А видят ли они его?.. Может, его вижу только я? Я уже сам себе не доверяю. Я повернулся в другую сторону – там сидел парнишка лет пятнадцати в наушниках и с гаджетом в руках.  Тихонечко толкнул его локтем в бок, он недовольно повернул голову в мою сторону.

– Скажи, каких кадров только не увидишь в метро, а? – громко прокричал я, кивая в сторону черного пальто. Тот, окинув быстрым взглядом, пожал плечами и усмехнулся.

– Этот неформал?.. – сделав какой-то знак пальцами, добавил: – Бич!

И снова уткнулся в свой смартфон.

Теперь мне стало стыдно. Мужик в пальто, скрестив пальцы на животе, внимательно слушал наш разговор. Я решил закрыть глаза и снова постараться уснуть, но почувствовал, как он шепчет мне в ухо:

– У нас мало времени.

Я открыл глаза и повернулся к нему. На меня смотрело худощавое носатое лицо, карие теплые глаза. Что-то необычное было в его взгляде, как будто на меня смотрел человек, который меня давно знает и которого смутно припоминаю я. Внутри меня что-то треснуло и потекло, что-то горячее разливалось в груди… Вагон перед глазами поплыл.

– Кто ты?.. – выдавил я, утираясь. – Что это … Со мной?

– Это хорошо, – доверительно зашептал он. – Это хорошо, что ты чувствуешь… Значит, твое сердце помнит то, что сокрыла память.

Меня душили слезы.

– Что помнит?

– Ты должен принять решение. И решение нужно принять скоро, у нас мало времени.

– Какое еще решение?.. Кто ты?

– Мое имя – Ииса. Сейчас меня называют по-разному, но родился я здесь, на Земле, с этим именем.

Он говорил торопливо, но проникновенно, глядя прямо на меня.

– Нет, нет… Я не видение. Я настоящий, – говорил он, отвечая на мои мысли. А я рассматривал его пыльный балахон, босые озябшие ноги, некрасивое, но такое приятное молодое лицо… И думал, что я окончательно сошел с ума. Теперь мне точно конец.

– Это не конец, это начало! – продолжал он, как ни в чем не бывало. – Но мне нужно твое согласие.

– На что? На что мне нужно согласиться?

– Ты устал, я знаю. Я пришел помочь. Предложить тебе новую жизнь…

– Какую еще жизнь?

Я посмотрел вокруг. Неужели никто ничего не замечает?

Мужичок тоже обернулся и обвел долгим взглядом всех вокруг. Поднял руку и все замерло. Вагон, люди, шум – все остановилось. Я почувствовал тягучий звон в ушах и понял – остановилось время.

– Так лучше? – заботливо спросил он. – Ты отвлекаешься, а у нас мало времени.

– Что ты от меня хочешь?

– Хочу познакомиться с тобой. Я пытался уже несколько раз…

– Ты же меня… Знаешь.

– Да. Но ты не знаешь меня. Мы соединены с тобой уже давно. На твоей дороге впереди развилка. Это возможность изменить свой путь. Я когда-то выкупил для тебя это право. Ну и твою душу, и тело заодно, – весело объяснял он. Протянул мне руку, и я увидел коричневые дырки на ладонях с присохшей запекшейся кровью.

– Боже ж ты мой!.. – вырвалось у меня при виде этого. Я занозу-то из пальца вытащить не могу – мутит, а тут…

– Да, да, это я, – продолжал он, как ни в чем не бывало.

– Выкупил, значит… А теперь, значит, пришел забрать свое? – с иронией произнес я, озираясь по сторонам и пытаясь развеять наваждение.

–  Если ты согласен.

– Мои желания учитываются?

– Конечно.

Ну, хоть на этом спасибо. Реальность вокруг меня продолжала звенеть, как натянутая струна. Люди сидели и стояли, как парализованные. А я пытался что-то сообразить…

– Ты можешь сказать нет и уйти, – продолжал он. – И я не потревожу тебя больше. Но дальше будет еще тяжелее… И хуже.

– Куда уж хуже! – пытался иронизировать я. – Я уже давно не живу…

– Значит настало время, – сказал он. – Настало время жить!

Потом подумал и добавил:

– И то, что ты видишь, тоже не потревожит…

Я встрепенулся.

– Я исцелюсь?

– Да ты и не болен, – махнул он рукой. – Это был мой дар. А мои дары непреложны. Мне жаль, что ты до сих пор не научился им пользоваться и не понял его назначения.

– Е-мое… Так для чего он?

Он хитро просиял.

– А вот это я тебе открою, когда ты согласишься!

– На что?

Тут он смущенно потер ладошку, запнулся…

– Быть со мной… Дружить.

Снова поднял глаза, посмотрел на меня.

– Быть моей семьей… И еще. У нас есть важное дело, которое мы должны закончить.

– Мы?..

– Мы. Это наше общее дело.

– Что?

– Собрать всех предназначенных!

Он опустил руку, и я, оглушенный внезапным громким шумом, был вдавлен в сиденье. Поезд снова летел по тоннелю.

– Времени мало… – грустно произнес он. – Ты должен принять решение.

Я выдохнул.

– И я сейчас могу уйти и жить нормальной жизнью, как все?

Он печально смотрел на меня, и я видел, как тяжело дается ему ответ.

– Если ты считаешь это «нормальной» жизнью, то – да, можешь.

– Я свободен?

– Конечно. В семье нет пленников и рабов…Но ты помнишь меня, я знаю. То, что я предлагаю, сделает счастливым не только тебя.

– Новая жизнь?.. Как это?

– Войди и узнаешь. Овцы знают голос своего пастыря и никогда не ошибутся.

Я ощущал внутри себя столько разных чувств… И радость, и счастье, и отчаяние одновременно. Задумался. И вдруг, не глядя на него, выпалил:

– Но если ты… Ну, тот самый, ну, Бог, что ли… Ты знаешь сам, какое решение я приму?

Он кивнул.

– Я приготовил для тебя твой путь. Только доверься мне, ­– произнес он. И я вспомнил, что уже слышал эти слова. Только где и когда?..

Поезд остановился, и двери открылись на станции. Несколько человек вышли. Он, не торопясь, встал, помахал мне рукой и вышел тоже. Двери закрылись, и поезд поехал дальше.

Свою остановку я проехал. Пришлось возвращаться. Я вышел из метро. На улице было уже темно. Дома мне открыла дверь испуганная жена.

– Сережа, что случилось? На улице ночь, а тебя нет… Где ты был?

Я смотрел на нее, как будто видел в первый раз. Какая же она красивая! Я стоял в коридоре и любовался каждой черточкой ее бледного лица. Она тоже внимательно смотрела на меня, и я видел, как она медленно пятится назад и оседает по стене.

– Анжела, ты чего?..

Она смотрит на меня с таким горем и отчаянием, что я сам пугаюсь. Поворачиваюсь к зеркалу. Ну, небритый немного…

Я обнимаю ее за плечи. Ее трясет – кажется, это истерика.

– Все хорошо! Все в порядке! – пытаюсь я ее успокоить. – Анжелка, да что с тобой? – ласково целую ее волосы.

– Со мной?.. С тобой что?! Что с тобой?! – кричит она.

– Тихо, тихо! Женьку испугаешь. Со мной все в порядке! Разве ты не видишь… Все в порядке, – повторяю я ей снова и снова. – Теперь все будет хорошо! Вот увидишь, все будет по-другому. Все будет очень хорошо!

Я глажу ее, успокаиваю – шепчу и целую. Мы сидим, обнявшись на полу в коридоре. Она всхлипывает, но успокаивается в моих руках.

– Теперь у нас будет новая жизнь, поверь мне – НОВАЯ!

* * *

2119 год

Вокруг меня был сплошной серо-молочный туман. Этот туман или пар был такой густой, что я не видел вокруг вообще ничего. Я шагнул на землю. Она была мягкая и упругая, как желе. На секунду я остановился – меня осенила догадка. Но она мне настолько не понравилась, что я загнал ее в самый дальний угол подсознания как самую последнюю версию происходящего, когда все остальные закончатся. От мысли, что я вдруг окажусь прав, холодок прошел по спине, и даже стало слегка подташнивать. Что у меня с кислородом? Все в порядке. Что же меня мутит? Я сделал два шага. Поверхность меня держала. Руками я инстинктивно раздвигал туман, и он действительно двигался, как вода. И вообще он двигался – это я понял, когда сделал еще десять шагов. Под ногами хлюпала какая-то жижа, а туман то отступал, то обволакивал. Он двигался вокруг меня, как живое существо, будто обнюхивая, изучая…

– Компьютер, ты меня слышишь?

– Да. Сигнал удовлетворительный.

– Что вокруг меня?

– Каменистый ландшафт, песчаная почва, температура +56, кислорода 2%, влажность 18%, радиация…

– Что?.. Какой каменистый ландшафт? Влажность… Еще раз. Повторить! Сколько кислорода?

– 2%.

– Какие данные были у зонда?

– 16%.

– Что это значит?

– Информация анализируется.

– Какая, ты сказала, почва?

– Сухая песчаная.

– Ты чего, издеваешься?! Я хлюпаю по чему-то мокрому, желеобразному… Невооруженным глазом видно, что влажности больше 50%. И туман этот…

– Информация анализируется.

Я остановился. По ощущениям я ушел от корабля недалеко, метров на десять, не больше.

– Я возвращаюсь на корабль.

– Принято.

Я похлюпал обратно. Что за хрень?.. Сейчас вернусь на корабль, разберемся. Раздвигая туман, я прошел уже метров двадцать, но корабля не было.

– Компьютер?

– Да.

– Твои координаты изменились?

– Нет.

Я повернул в другую сторону, включил на рукаве датчик. Что ж, немудрено в таком тумане заблудиться. Пойдем по навигатору. Я прошел еще восемь метров, и датчик запищал. Это был сигнал, что я прибыл на место. Но на этом месте не было самого главного – моего корабля.

– Компьютер?

– Да.

– Я на месте. Но моего корабля нет… Почему?

– Информация анализируется.

Я сглотнул. И что дальше?..

Взглянул на датчики. Кислорода еще на целый час. Та-а-ак… Нужно сосредоточиться! Информация анализируется. Компьютер решит эту проблему. Но как это возможно? Золушка, ты коварная. Ты меня звала, я пришел. Почему данные такие противоречивые? Что происходит с этой планетой?.. Так. Спокойно! Нужно подумать… Данные меняются потому, что планета меняется… Температура, состав атмосферы и даже почва. Но как возможны такие колебания? Я вспомнил первое, что пришло мне в голову, когда я ступил на эту зыбкую почву. Почему-то мне пришло в голову, что эта планета так молода, как новорожденный младенец. Возможно, она еще даже не затвердела, не остыла. Но как можно было обмануть датчики? Кому обмануть? Планете? Бред… Но если так, то я прибыл сюда слишком рано. Совсем «немного» осталось. Условия для жизни и сама жизнь здесь, возможно, появятся через пару миллионов лет… Но где же мой корабль?! Нужно рассчитать топливо, на взлет до орбиты должно хватить. А там буду посылать сигналы SOS. Они будут идти долго, но все равно дойдут. Главное, продержаться…

Я делаю уже пятый круг. Туман вокруг меня шевелится, как мех большого животного, которое дышит, вздыхает и ворочается. Я стоял и удивлялся, почему мне не страшно… Как я здесь оказался? Я бросил Ладу… Ради чего? Полетел навстречу судьбе. И вот стою здесь, на этой горячей зыбкой почве, чувствуя, как проваливаются мои ноги…

Я отпрыгнул. Гравитация здесь была меньше, чем на земле. Прыжок получился красивым.

– Компьютер!

– …

– Компьютер!

– …

Тишина. Я проверил датчики связи. Все в рабочем режиме.

– Компьютер! Компьютер! Назови еще раз координаты корабля!

Тишина звенела в голове громче любых звуков. Хотя из всех звуков я слышал только свое дыхание. Я задыхался. Почувствовал, как паника сжимает мое горло… Снова взглянул на датчики: кислорода на 10 минут. Теперь я понял, где мой корабль. Он уже внутри, внутри этого большого, дышащего и мягкого… Моя Золушка проглотила его и, наверное, уже переваривает. Скоро и моя очередь. Я закрыл глаза. Как глупо! Я почувствовал движение вокруг – это туман. Он вдруг отступил и отполз… Я сделал три шага. Он снова отполз. Сквозь него я увидел яркое светлое пятно. Я сделал еще несколько шагов, и вдруг туман, как полотно, упал. Я обнаружил, что стою на высоком холме, а вокруг меня чистое бледно-розовое небо, по которому переливаются ярко-фиолетовые молнии. Мне нестерпимо захотелось снять шлем, но я взял себя в руки. Сколько там минут? Хватит. Я включил камеру и повернул в небо. Может быть, когда-нибудь она получит это сообщение. Вот теперь энергоресурс моего костюма закончился окончательно. Датчики погасли. Я упал на колени. Обливаясь потом, я слышал свист своего учащенного дыхания. Что-то мягкое обволакивало мои колени и локти. Я чувствовал, как меня медленно, но неуклонно затягивает внутрь. Вот теперь все, спокойно подумал я. Теперь уж побыстрее бы… Мои легкие хрипели. Кислорода в костюме давно уже не было, но я еще умудрялся дышать остатками углекислого газа. Я плавно погружался. Лада… Ладочка… Я увидел ее лицо очень близко, ее губы касались моей щеки. Я хотел прошептать ей что-то очень важное, но не смог. Ее лицо было искажено болью, а в глазах были слезы, и я понял, она плачет потому, что я умер. Неужели?.. Уже? Нет. Я есть… Я существую…

Эта планета – призрак, она раздевала меня, как ребенка, крутила и вертела мною от любопытства. Раздевала меня догола, сначала скафандр, потом кожу. Когда я почувствовал, что растворяются мои кости, я думал, что вот сейчас меня точно не станет… Но нет, я был… Я жил. Я чувствовал. Но по-другому. Сначала я сопротивлялся, даже пытался кричать, но кричать было нечем. Взрослые руки крепко держали меня. Они убаюкивали и успокаивали… С меня мягко снимали слой за слоем, как влажной тряпочкой стирали вековую пыль. Я услышал звон мечей и крик знакомого голоса моего слуги… Как его звали? Ах, Жак-бездельник! Куда же мы с тобой скачем?.. Как хорошо! Как хорошо под этими мягкими заботливыми руками. Меня мяли, как тесто… Я выгибался, я вспоминал… Лицо Малены… Я никогда его не забывал. Огромные карие глаза надо мной… Она убирает руками волосы и целует меня… Нет, не она… Это мама. Мама стоит надо мной. Она покрывает поцелуями мои ножки. Весь мир, как солнечный зайчик, светится и играет со мной. У мамы из-под кружевного чепца выбилась светлая прядь. Она устало облокотилась на мою деревянную люльку и смотрит на меня с такой любовью… Я счастлив! Абсолютная легкость и свобода! Но крепкие ласковые руки держат меня. Знакомый взгляд. Красные горы. На меня смотрит индеец. Мой друг! Не уходи, мой друг! Я пытаюсь вспомнить его имя… Крик женщины.

– Сергей!

– Что с тобой?.. Любимая… – я целую ее глаза. Она держит меня крепко. – Я здесь. Я с тобой! Теперь все будет хорошо! Теперь все будет по-другому. Теперь все будет «новое».

И это не мой голос, но голос знакомый. Я его уже слышал. Все другие исчезли – они соединились во мне и замолчали. Теперь я знал, кто я и что я. И мне было радостно и спокойно. Но уже не мой голос продолжал мне говорить: «Ты здесь, наконец! Мы начнем все сначала, и это будет наш Новый мир. Он будет лучше, чем прежний. Я дам вам Новое небо и Новую землю, как обещал. Я буду вам Богом, и вы будете моим народом!»

* * *

Земля дышала под нежным светом розового неба. Мягкая бурая топь клубилась пузырями. Они надувались и лопались в разряженном воздухе только что зародившейся атмосферы. Планета готовилась родить и, наконец, исторгла из себя огромный истекающий грязью пузырь. Он переливался под лучами оранжевого солнца, надувался и лопнул, разлетаясь брызгами. Появившееся из пузыря существо зашевелилось и задрожало. У него были длинные руки и ноги – оно дышало, с хрипом открывая свои новые легкие. Перевернувшись на спину, протирало длинными пальцами свои глазницы. Блестя влажной голубоватой тонкой кожей, существо наконец открыло слипшиеся глаза – и это был человек.

* * *

2127 год

Мы с Марусей сидели в обшарпанном зале космопорта, переделанном когда-то, по-видимому, из пригородного вокзала. Я смотрела на облупившиеся стены и на часы посередине. Маруся, сцепив руки на коленках, смотрела куда-то впереди себя. Я знала, она очень зла на меня. Я думала, она включит все свое красноречие и энергетику, чтобы меня переубедить. Думала, что она приехала за этим. Но подруга детства тихо сидит рядом, время от времени хлюпая носом, и демонстративно не поворачивает ко мне головы. Я тоже молчу, обнимая свой рюкзак. Единственное, что у меня теперь осталось. Я жду. Жду и смотрю на время. Жду, когда бородатый мужик в форме капитана грузового корабля, который пьет дрянной кофе за столиком в десяти метрах от меня, подаст мне знак. И я пройду через черный ход (для сотрудников) на посадочное поле. Я продала все, что у меня было более или менее ценного, забрала небольшие сбережения из банка. За эту сумму только он согласился довести меня туда, куда я собралась. Страшно самой себе признаться, куда. Возможно, Маруся права, и у меня просто съехала крыша. Бородатый неряшливый капитан тоже так подумал, это было видно по его лицу, но алчность заставила его промолчать. Я тронула Марусю за плечо. Она вздрогнула и повернулась ко мне. Оттого, что в ее глазах сверкнула надежда, мне стало еще тяжелее… Я вдруг поняла, что уеду сейчас и больше никогда ее не увижу. Мы тихо обнялись. И я была ей очень благодарна за то, что она меня не поняла, но отпустила.

Раздался тихий свист. Бородач стоял возле открытой двери сбоку, за туалетами, и нервно озирался. Схватив рюкзак, я быстро вскочила и юркнула в эту дверь. Мы шли по узким коридорам – он впереди, я за ним. Где-то были слышны голоса, и пахло буфетом. Вдруг он резко обернулся.

– Эй, деньги покажи!

Я еще сильнее вцепилась в свой рюкзак.

– Я дам вам столько, сколько обещала, но только на корабле и после того, как сойдем с орбиты.

Он хмыкнул. Обвел меня долгим взглядом, но повел дальше. Даст по голове где-нибудь здесь в коридоре, подумала я. Вон какие кулачищи! По его виду, от него всего можно было ожидать. Припухшие глаза, лицо в красноватых прожилках – явно пьет. Видимо, к капитанам грузовых судов не предъявляют таких высоких требований, как к пассажирским. Коридор все не кончался, и я обреченно подумала, что никогда отсюда не выйду. И тут проводник толкнул последнюю дверь направо, и мы вышли на залитую солнечным светом гладко асфальтированную площадку. Грузовой корабль стоял неподалеку. Рядом курили еще два товарища. Капитан молча прошел мимо них, я также молча проследовала вслед за ним, провожаемая взглядами. Грузовой отсек был забит почти до стен. Внутри было грязновато, пахло каким-то мазутом. Но было несколько сидений, видимо, для сопровождающих грузы. Они были пусты, и я с радостью плюхнулась на один из них и пристегнула ремень. Два товарища заглянули в отсек, но ничего не сказали и закрыли дверь.

Только теперь я, кажется, немного выдохнула. Я совершаю безумство – раз! Я плачу за это деньги – два! И, скорее всего, погибну – это три! Но когда я услышала гул турбин, почувствовала такой восторг, как будто лечу не на необитаемую планету, где погиб мой муж, а на каникулы к бабушке.  Вспомнила Марусю… Я ведь даже не попрощалась толком и не оглянулась, когда побежала…

Кажется, мы взлетели. Окон в грузовых отсеках не предусматривалось. Я не спросила, сколько нам лететь. Вытащив из рюкзака бутерброд, купленный на вокзале, поняла, как голодна. Люминесцентный свет выключился, остались тусклые дежурные лампочки. Нас слегка потряхивало. Мы договорились, что капитан изменит курс и пролетит неподалеку от этой планеты Zoly, посадит меня в капсулу, в ней я и приземлюсь. Что будет дальше, я не думала. Интересно, как он объяснит изменение курса и потерю капсулы? Но за эти деньги, наверное, что-нибудь придумает. Лишь бы не обманул… Под монотонный шум двигателей я уснула. Капитан тряс меня за плечо. Я сразу поняла, что ему нужно. Торопливо открыла рюкзак и вытащила толстый сверток, завернутый в два целлофановых пакетика. Он сел рядом, неторопливо пересчитал купюры. Засунул их под куртку – расстегнутую, без двух заклепок.

– Ну, вот что… – выдавил он. – Вы… Ты это… Может, передумала?

– Нет, – у меня защемило сердце. Неужели кинет?.. – А вы?

– Ты не думай. Взялся – сделаю. Только ты сама-то знаешь, что там на этой планете?

Я молчу.

– Я вот о чем. Она необитаемая… Странная, непригодная для жизни. Я много, где побывал, много чего видел… О чем не рассказывают в учебниках. Видел уже подобные планеты… Хотя никто не верит в такое…

– Вы о чем?..

– Эта планета… Как бы это сказать. Ловушка.

– Как это?

– Сколько зондов туда не засылай, они всегда приносят разные показания, но никогда то, что есть на самом деле. Как это происходит, не знаю. Да только она, как цветок хищный, заманивает к себе…

– Зачем?..

Он почесался, вздохнул.

– Да кто ж его знает… И вообще, космос – он живой.

Ну, все – допился. Как его еще допускают до полетов?

– Зачем вы мне все это говорите?

– Как зачем? Может, передумаешь?.. Тока, насчет денег…

– Нет, нет. Не волнуйтесь. Я не требую их назад. Вы все-таки сделайте, как я вас прошу, пожалуйста!

Он смотрел на меня с недоумением, как будто увидел что-то необъяснимое и глупое.

– Ну, как знаешь… – махнул он рукой. – Ну, тогда пошли спать.

– Что?!

Он усмехнулся.

– Мы спим в криокапсулах по очереди, всегда кто-то должен дежурить. Я взял на борт дополнительную, для тебя. Сейчас моя вахта. Мои уже все уснули. Я уже ввел данные в компьютер. Когда мы будем пролетать на оптимальном расстоянии от ZOLY, она автоматически отстрелится от корабля. А там достаточно топлива, чтобы произвести посадку. Да. Проснешься уже на планете…

Я слушала все это и отдавала себе отчет, как это все звучит. Это была авантюра с самого начала, но теперь это просто смертельная авантюра. Слегка выпивший и дурно пахнущий капитан этого ржавого корыта говорит мне, что он все рассчитал и уверен, что все получится наилучшим образом. Вот сейчас у меня включится инстинкт самосохранения… Нет, не включается. Самое время для паники, но паника не наступала, внутри было радостно и спокойно.

Я отстегнулась и отправилась вслед за ним. Шагая по пустому коридору, думала о том, чем бы сейчас еще перекусила. Я за последние двое суток съела только бутерброд с вокзала. Потом подумала: куда я положу свой рюкзак? Капсула сверкала чистотой и была как новая на фоне двух других, стоявших рядом.

– Ух ты… – вырвалось у меня. Капитан покраснел еще больше и выдавил смущенно:

– Вот, на замену нам прислали… А то эти старые уже, свой срок почти отработали.

– Что ж, вы мне новую отдаете? – теперь уже смутилась я.

– Так это… Боюсь, старая не выдержит посадки… Ей же через атмосферу лететь, и приземление тоже…

Я посмотрела на этого человека совсем по-другому. А он оттянул рычаг, и стеклянная дверь с шумом открылась.

– Давай, прыгай быстрее, если не передумала!

Внутри пахло свежим пластиком и еще чем-то приятным. Стекло закрылось. Я смотрела на свой рюкзак, который лежал у ног капитана, и понимала, что я что-то забыла, что-то очень важное… Моя тетрадь! Мой дневник! Я вела его столько, сколько себя помнила. Его даже один раз выкрала Маруся, кажется, в последнем классе школы, чтобы почитать. Ох, как я на нее дулась! Там были стихи, которые я писала Нику. Какие-то из них я ему даже показывала. Он не был большим поклонником поэзии, но я видела, как ему было приятно… Боже! Они в рюкзаке. У меня защипало глаза. Может, это слезы? Мне нестерпимо захотелось их закрыть. И я закрыла. В памяти вдруг ясно всплыли слова… Последние стихи, которые я написала на вокзале, пока ждала Марусю.

Когда глашатай затрубит,

Беги скорей вперед!

Ведь кто умрет, кто победит –

Не знаешь наперед.

Коль звон монет услышишь ты,

Не торопись считать!

Не знаешь, куплена ли ты,

Тебе ли покупать?..

А звон мечей услышишь ты,

Вставай с мечом скорей!

Иль в склепе будет твой досуг,

Иль в зале для царей!

Когда звук сердца застучит,

Доверься и открой,

Росою сладкой напои…

Не бойся – я с тобой!

Автор публикации

не в сети 1 год

Оксана Алексеева

15

Комментарии: 4Публикации: 6Регистрация: 04-10-2020

Другие публикации этого автора: