Тридцатилетним, психически здоровым человеком я боялся детей. До тошноты, до оцепенения. От предстоящей встречи с ними стылый ужас крался к горлу. Из-за этого всерьез думал расстаться с любимой профессией, когда стало заметно. Нет-нет, опустите брови, не детей вообще, но детей, как пациентов. И началось все после одного случая, а вернее — одного взгляда. Вам случалось когда-нибудь испугаться человеческого взгляда, направленного прямо в зрачки? Не инопланетного взгляда Чужого со слюнявой пастью, обернувшегося к вам с экрана, не жутких очей, угаданных из-под опущенных волос девочки-привидения. А просто взгляда в упор чужого человека. Постараюсь вам о таком рассказать, хотя сейчас вряд ли удастся передать все сполна о коротком, сумрачном периоде жизни, когда это чувство безраздельно и всласть распоряжалось мной.
Вызов в ожоговый центр ночью, да еще к ребенку — огромная ответственность, это вам каждый бывалый скажет. А я таким себя уже считал спустя шесть лет после интернатуры и, как большинство с таким стажем, шел на вызов с воодушевлением. С чувством — я могу.
Трехлетнюю Сашу с сорока процентами ожогов пришлось взять в операционную. Нужно было заново ставить подключичный катетер для переливания плазмы, — старый внезапно забился. Обварившаяся кипятком Саша давно лежала в центре, перевязок под наркозом перенесла десятки, и в эту ночь заплакала негромко, едва ее переложили на каталку. Мать поцеловала дочку в воспаленную щеку, зажала свой плач рукой. После инъекции маленькая мученица уснула. “Живого” места для катетера на перебинтованном теле оставалось совсем немного, квадратик — два на два сантиметра. В него я осторожно и проник специальной иглой с присоединенным шприцем. В интернатуре нас учили хорошо, практики было много, годы работы довели движения рук до того автоматизма, который дарит уверенность. И вот оно, радостное: кровь под напором поступает в шприц! Значит, я в вене, и теперь только провести по игле катетер. Но кровь алая. Совсем рядом с веной лежит артерия, и я попал в нее. Сейчас нужно выйти иглой, прижать и подождать, потом снова искать вену, в артерию не ставят катетер. Такие ошибки случаются, описаны и имеют свою статистику, они неминуемы у всех с разной частотой. Прижал тампоном возле тонкой шеи и долго держал. Вдруг спящая Саша стала хватать воздух посиневшими губами. Излившаяся внутрь кровь сдавила трахею. В три секунды я взмок от макушки до низу, этого хватило, чтобы собрать остатки воли. Проклиная свою неосторожность, быстро перевел Сашу на аппаратное дыхание, потом удачно поставил катетер с другой стороны. Большую для ребенка гематому убрали, и через три часа девочку уже в сознании, со стабильными показателями вывозили в палату. Янтарного цвета плазма капала в вену.
Как только открылась дверь операционной, из темноты коридора ко мне выбежала зареванная мать, и мы встретились глазами. От ее взгляда никогда раньше не испытанным холодом сдавило в груди, а ноги предали, отказываясь идти. Я воочию представил себе, что было бы, вывези мы сейчас труп Саши. Из этого взгляда-гильотины родился мой кошмар наяву, омерзительными лапками заторопился за пазуху. Пролетели перед встревоженной памятью недавние дни и ночи, проведенные у собственного сына в детской реанимации, когда он чуть не погиб от сепсиса. Только теперь это было другое: еще три часа назад я, врач, мог стать невольным убийцей ее дочери. Ее. Любимой. Дочери. Это было до того ясно ощутимо и физически непереносимо, что дальше я уже почти не слышал слов благодарности, не видел слез облегчения — передо мной двигались фигуры и звучали приглушенно какие-то голоса.
Хуже всего, когда в работе начинается мандраж. Ожидание неудачи. Страх ошибки наползает, как гнусный оборотень в паутине из подвалов памяти. Скалится, превращаясь в позорный озноб, во влажные ладони от известия о смертельном осложнении на наркозе из другой клиники. Ждешь неминуемого подтверждения закона парности у себя. А когда он внезапно настигает кого-то, малодушно успокаиваешься, — хорошо, опять пронесло. Начинаешь «дуть на холодную воду», лишний раз перестраховываться, не доверять анализам, коллегам, пациентам. Всем. Самое пакостное — себе. Та работа, которую делал годами, сотни раз в срочном порядке днем и ночью, и чуть ли не с закрытыми глазами — теперь кажется сулящей кучу осложнений. Дома за рюмкой иногда хочется договориться с незваной трусостью, вспомнить тех, кого удалось спасти, реанимировать, выходить. По ночам внутренний, истощающий, никому не нужный монолог, в котором нет просвета, нет выхода разрушает привычные смыслы. Я менялся с коллегами операционными, консультациями и дежурствами, вызывал заведующего или кураторов кафедры, хотел уволиться — лишь бы не идти на наркозы у детей.
Спасли обстоятельства. Жизнь сложилась так, что пришлось уехать в другую страну, там я выбрал клинику, где дети появлялись только в роли посетителей. Занимался обезболиванием родов, о чем мечтал еще в институте. И все со временем стерлось. Говорят: “Страху в глаза гляди, не смигни, а смигнешь — пропадешь…” Такой взгляд.
Вы, гениальный доктор. Я так понял это история из вашей жизни?
Я рефлексирующий доктор )) и вы правильно поняли.
Интересно и трогательно.
Спасибо, Lily!
Взгляд порой больше говорит чем речь. Трогательный рассказ, спасибо, Docskif!
Спасибо вам!
Глубокий автор.
Спасибо!
Docskif, влюблена в ваше творчество. Каждый рассказ цепляет и пронизывает душу и сердце.
Спасибо, Мира Miss! Очень приятно.
Один из лучших рассказов на этом сайте.
Благодарю вас, Stich!
Ух. Очень сильный рассказ. Так уж у меня судьба сложилась, что часто приходилось бывать (и лежать) в больницах с самого раннего детства, поэтому знаком с врачами, но, так скажем, с другой стороны баррикад. С бесконечным уважением отношусь к этой безумно сложной работе.
Ну, а само произведение очень трогательное. Безумно ярко и искренне переданы, пожалуй, все описанные чувства: ответственность, страх за пациента, сама встреча взглядов и, конечно, неуверенность в собственных силах. Часть про «опять пронесло» почему-то напомнила стихотворение Семёна Гудзенко «Перед атакой»:
«Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо».
Наверное, медицина тоже чем-то похожа на войну. Хотя бы тем, что врачи, как и солдаты, постоянно общаются со смертью.
Спасибо за пронзительный рассказ. Прочитал на одном дыхании. Нахожусь под сильным впечатлением от такого искреннего взгляда (извиняюсь за рифму с названием) изнутри врачебной практики.
Balzamo, искренне признателен за Ваш теплый отзыв!
Глаза – зеркало души!
Именно )) Спасибо!
Очень интересная тема рассказа. Получилось глубокое и душевное произведение.
Спасибо, DJAMBO!